Золотой человек

Глава третья

В гостиной внизу Кристабель Стэнхоуп беседовала с Винсентом Джеймсом. Вернее сказать, Кристабель говорила, а Джеймс бросал кости и слушал.

– Давайте посмотрим. Какой у нас сегодня день?

– Четверг.

– Тогда получается, что Новый год мы встретим в ночь с субботы на воскресенье. У нас здесь самое веселье – это именно канун Нового года. Вся местная детвора ждет не дождется.

– Что-то вроде ежегодного мероприятия?

– Да. В театре наверху. В этом году будет фокусник-иллюзионист и, думаю, диафильмы. Дуайт пытается быть деревенским сквайром, но мистера Рэдлета ему не обойти – тот здесь все к рукам прибрал. Но, по крайней мере, будет ребятишкам какое-то развлечение. – Кристабель помолчала. – Вы, мистер Джеймс, наверно, недоумеваете, зачем мой муж приобрел этот дом?

– Господи, нет!

– Он нелепый и вычурный, – продолжала Кристабель, преследуя свои скрытые цели. – Знаю, люди так и говорят у меня за спиной.

– Вам только кажется.

Кристабель оглядела вытянутую, с высокими потолками комнату. Во времена Флавии Веннер эту комнату скопировали с венецианской виллы. Уже тогда архитектор должен был почувствовать, что белый с розовыми вкраплениями мрамор будет выглядеть холодным в английском климате. Стены украшали гобеленовые панели; в огромном, как мавзолей, мраморном камине бушевал огонь, которого было вполне достаточно, чтобы поджарить какого-нибудь еретика эпохи Возрождения; приглушенный свет подчеркивал удобство современной мебели, но изображения дожей на роскошных гобеленах оставались в тени. Дальше, за широкой аркой, находилась столовая. Там было темно, если не считать небольших светильников над каждой из висящих там картин.

Всего картин было четыре – четыре подсвеченных цветовых пятна, притягивающих взгляд и наделенных странной гипнотической силой.

Флавия Веннер была очарована испанскими художниками, тем, что можно назвать затаенной страстью их работ. С того места, где Кристабель сидела сейчас у камина в гостиной, она видела маленькую картину Эль Греко, уникальную вещь среди работ этого художника. Кристабель взяла сигарету из коробки, лежавшей у ее локтя. Винсент Джеймс мгновенно поднес к ней спичку.

– Спасибо, – поблагодарила она и глубоко затянулась. – Полагаю, вы знаете, что я когда-то выступала на сцене?

– Конечно! Помню, я видел вас, когда был еще… – Он закашлялся и остановился. – То есть несколько лет назад.

– Я не обижаюсь, – сказала Кристабель. – Это было давно.

– Я ваш большой поклонник. До сих пор.

Кристабель пристально посмотрела на него:

– Лесть. Грубая лесть. Но мне нравится.

Жар камина накатывал слепящей волной.

Джеймс вернулся к костям за столиком для бэкгаммона.

Так вот он, избранник Элеоноры, думала, глядя на него, Кристабель. Молодой человек, пользующийся популярностью в обществе, востребованный по уик-эндам для дополнения компании. Играет в крикет, может взять в руки ружье, обладает исключительными талантами едва ли не во всех видах спорта. Возможно, не слишком умен. Иногда немного высокомерен. Но сдержан в словах, располагает к себе и принимает как должное, что всем нравится. Тридцать два года или около того. Ростом с Дуайта, волевой, с ямочкой подбородок, светлые вьющиеся волосы, вежливая, услужливая улыбка. С такой улыбкой он и обращался к ней сейчас.

– Пенни, миссис Стэнхоуп?

Короче говоря, это тот человек, в которого влюбилась Элеонора; и он – честный английский джентльмен – терзается муками совести, поскольку у него нет денег. Кристабель громко рассмеялась.

– Что смешного, миссис Стэнхоуп?

– Извините. – Ей и впрямь стало немножко стыдно. – Просто подумала…

– О чем?

– О том, что вот Дуайт живет в доме Флавии Веннер. А ведь он даже устроить маскарад отказался. Терпеть не может маски, переодевания. Но этот дом купил, потому что я так хотела.

И действительно, Дуайт Стэнхоуп женился на ней, когда ему было двадцать пять, а в кармане у него не нашлось бы и двух шиллингов. И все эти годы он боготворил ее. Наблюдая за струйкой сигаретного дыма, Кристабель решила, что, возможно, здесь не помешает ненавязчиво поданный совет.

Она взмахнула сигаретой:

– Видите ли, Флавия Веннер всегда была моей главной героиней. Я всю жизнь мечтала приобрести ее дом. Флавия была роскошна во всем и всегда поступала так, как ей хочется. Ей – уж извините – было наплевать, что думают другие. Как, например…

Винсент Джеймс напрягся.

Вон оно что, догадалась Кристабель, ему претят доверительные разговоры, откровения. Он не желает знать чужие секреты. Тем не менее Винсент не удержался:

– Как Элеонора, вы хотели сказать?

– Нет, – ответила Кристабель. – Не как Элеонора. – Она помолчала. – Вот вам совет, мистер Джеймс. Не держите при себе двух взрослых дочерей, одна из которых – падчерица.

– Спасибо. – Винсент швырнул кость на игровое поле. – Я запомню.

– Видите ли, приходится быть справедливой в отношении обеих. Бетти – моя родная дочь. Естественно, я отношусь к ней предвзято в ее пользу.

– Естественно.

– Но с ними обеими обращались одинаково. Мы воспитывали их, что называется, на современный манер. Они поступали так, как им нравится. Дуайт никогда ни во что не вмешивался, никогда не укорял даже словом, хотя порой его неодобрение ощущалось едва ли не в воздухе. И поверьте мне, его мягкое «мне это не очень нравится» действует посильнее иного удара в челюсть.

(Я поучаю как классная дама? Элеонора бы так и выразилась. Но что есть, то есть. Все правда.)

– Элеонора… – продолжала Кристабель. – Элеонора умная девушка. Но слишком поспешна в суждениях и слишком легко дает волю эмоциям. Она часто думает, что хочет чего-то, когда ей просто скучно. Вы меня понимаете?

– Н-нет, не вполне.

(Боже мой, да ты глупее, чем я думала!)

Но ответить она не успела. В гостиную, крепко держа за руку мистера Буллера Нэсби, ворвалась и сразу же потащила своего пленника к камину сама Элеонора.

Кристабель откинулась на спинку большого кресла у мраморного камина, взяла бокал бренди, стоявший за лампой на столике рядом с ней, и отпила глоток. Уж не бренди ли причина ее сегодняшней разговорчивости? В пятьдесят четыре года Кристабель все еще сохраняла девичью фигуру. Серебристые пряди поблескивали среди каштановых и выглядели так, словно их покрасили в супермодном салоне красоты.

– Вот, доставила этих двоих, – объявила Элеонора, кивком через плечо указывая на оставшегося на заднем плане Дуайта. – Будут играть в «Монополию», или в «Почтальон стучит», или во что пожелаете.

Кристабель выпила бренди.

– Вообще-то, играть во что бы то ни было уже поздновато. На часах половина двенадцатого.

– Действительно, – сказал мистер Нэсби. – Если вы не против, вызову машину. Мне завтра рано вставать.

– Элеонора, где Бетти? И мистер Вуд?

Элеонора только что не подпрыгнула от радости.

– Вот уж не знаю, – с фальшивым простодушием, в котором прозвучала и нотка злорадства, ответила она. – Может быть, исследуют дом, в котором жила сама Флавия Веннер. Или, как дети, резвятся в снегу.

– Снега нет, – проворчал мистер Нэсби, приверженец точности. – Так, слегка припорошило. Снег не пойдет – слишком холодно.

Элеонора не сдавалась:

– В любом случае я за то, чтобы сыграть во что-нибудь. Я уже поделилась идеей с папой и нашим Оливером Кромвелем. – (В представлении Кристабель Буллер Нэсби никак не увязывался с образом строгого пуританина.) – Мне бы хотелось придумать новую игру. Изобрести новое развлечение.

– Зачем? – спросила Кристабель.

– Затем, – голос у Элеоноры сорвался почти до визга, – что я сыта по горло! Этим миром и всем, что в нем есть. Я уже все видела. И все попробовала.

– Ты в самом деле так считаешь? – с любопытством, но ничуть не удивившись, спросила Кристабель. – Я и сама думала так когда-то.

– Или почти всё, – поправила себя Элеонора. – Конечно, я могла бы совершить убийство…

Кристабель допила бренди.

– Не все так просто. Нужно иметь в виду, что тебя поймают и повесят. Дело не стоит риска, даже если у тебя есть мотив.

– К тому же, – вставил Дуайт, все это время стоявший на месте, но подхвативший настроение жены, – ты забываешь один важный момент.

– Какой же?

– Убивают всегда не того.

Элеонора скрипнула зубами:

– Ты-то на удочку не попадешься, да? Ну, заранее не угадаешь. Может быть, в этом доме творятся ужасные дела, а вдохновляет на злодеяния дух Флавии Веннер. Может быть, в эту самую минуту этот молоденький исследователь убивает Бетти. Может быть, у самой Бетти или у кого-то другого есть постыдная тайна, которая не должна выйти наружу. Я намерена найти в этом мире что-то интересное, так помогите мне! Кстати, об интересном: как насчет стаканчика на ночь?

– Если хочешь… – Кристабель пожала плечами.

– Отличная мысль, – поддержал Винсент Джеймс.

Буллер Нэсби довольно внятно заметил, что некоторым родителям следовало бы поколачивать своих детей. Между тем Элеонора, даже не взглянув на Джеймса, обошла софу, на которой тот сидел, и проверила приставной столик.

– Кристабель, злодейка! – Она достала пустой хрустальный графин и подняла его на всеобщее обозрение. – Ты все выпила!

– Дорогая, ты сама… – начал Дуайт.

– Я позвоню. Нет, слуги уже спят. Ладно. Столовая. Буфет. Идем, Кромвель. – С этими словами она схватила за руку Нэсби и потащила его за собой в направлении столовой.

Дуайт Стэнхоуп проводил их взглядом. Джеймс бросил кубик. Кристабель докурила сигарету и бросила окурок в огонь.

– Кристабель… – Дуайт задержал на ней долгий, внимательный взгляд. – Сказать тебе, почему ты такая замечательная? – Он протянул руку, и она пожала ее.

– Да, сэр.

– Не обращайте на нас внимания, мистер Джеймс.

– Конечно, конечно.

– Я буду бренди! – донесся из столовой визгливый, с нотками разгорающейся ярости голос Элеоноры. – Мне наплевать, можно смешивать или нельзя! Я буду бренди!

– Извините, – сказал Дуайт и проследовал в столовую.

Проводив его взглядом, Кристабель состроила гримасу, а когда обернулась, с удивлением обнаружила на лице Джеймса понимающую улыбку.

– Поскольку он уже не скажет, почему вы такая замечательная женщина, позвольте сделать это мне.

– Пожалуйста.

– Потому что вы не суетитесь.

– Вот как?

– Да. Большинство женщин вашего возраста только и делают, что суетятся.

– Спасибо.

– От них всегда только и слышишь: «Сделай это» или «Сделай то», «Ты должен позаботиться об этом» или «Ты должен позаботиться о том». Их беспокоит тысяча мелочей, которые сами по себе ничего не значат. Они постоянно из-за чего-то волнуются, постоянно возбуждены. При этом сами ничего не делают, но другим покоя не дают.

Кристабель огорченно вздохнула.

– А я думала, дело в моей девичьей фигуре, – сказала она с толикой кокетства, чего мистер Джеймс даже не заметил.

– Нет-нет, это ни при чем, – заверил он ее. – Хотя фигура у вас одна на миллион. Вы напоминаете мне Бетти. Кстати, где Бетти?

– Как сказала Элеонора, она с этим вашим другом… – Кристабель прищурилась. – Он ведь ваш друг, да?

– Ник Вуд? Да, конечно.

– Старый друг?

– Мы вместе учились в школе. Я всегда им восхищался, да и не я один. Ник хотел стать фаст-боулером[3], да только крикетист из него никакой.

– Осторожно! – прервал его резкий голос в соседней комнате. – Ты отрежешь себе палец!

Кристабель снова повернулась в сторону столовой.

Светильник над картиной Эль Греко освещал также Дуайта, Буллера Нэсби и саму Элеонору между ними. На буфете стояла серебряная чаша с горкой фруктов. Выстроив в ряд несколько бокалов для виски, Элеонора с тщательностью химика наливала в них виски, одновременно требуя, чтобы отец, раз уж он не пьет, взял себе яблоко. Оттолкнув Буллера Нэсби, она схватила нож и начала очищать яблоко от кожуры.

Что случилось дальше, находящиеся в гостиной толком не поняли. Дуайт Стэнхоуп вскрикнул. Яблоко с полоской алой кожуры полетело в одну сторону, нож – в другую, а мистер Нэсби выругался.

– Меня толкнули под локоть! – закричала Элеонора.

– На нем кровь, – сказал Дуайт, глядя на лежащий на полу нож.

– Чепуха! – твердо заявил мистер Нэсби. – Это кожура. Вот.

Он наклонился. Лезвие – узкое, тонкое, как папирусная бумага, очень острое и длинное, длиннее, чем обычно бывает у таких ножей, – отливало на ковре ровным серебряным блеском. Нэсби поднял нож и положил в вазу с фруктами.

– Какая суета из-за капельки крови! – хихикнула Элеонора и приложила к губам указательный палец. – Я вовсе не порезалась…

Некоторое время Кристабель молчала.

– Вы говорили?.. – напомнил Винсент Джеймс.

– О… да! – Она встряхнулась. – Да. О вашем друге мистере Вуде.

– Никудышном боулере, – добавил мистер Джеймс.

– Несомненно. Можете ли вы назвать причину, объясняющую, зачем ему понадобилось обыскивать комнату моего мужа этим вечером?

Он удивленно посмотрел на нее:

– Вы серьезно?

– Сама я не знаю, – сказала Кристабель. – Доказать не могу. Но Хэмли, слуга Дуайта, видел, как Вуд выходил из его комнаты. Объяснил, что ошибся. Абсурд. Вуд – там, – она посмотрела вверх, на потолок, – а мы в другой части дома.

– И все же…

– Кстати, ваш мистер Вуд отказался от всякого обслуживания. Даже не позволил разложить его вещи. И чемодан заперт на ключ.

– Это ничего не значит, – возразил мистер Джеймс, хотя было видно, что новость его шокировала. – Так многие делают.

– Возможно, это просто моя мнительность. Или, если на то пошло, суетливость.

– Ник Вуд, – с непоколебимой самоуверенностью, в которой он сам не отдавал себе отчета и которая восхитила Кристабель, заявил Винсент Джеймс, – хороший парень. По крайней мере, был хорошим парнем, когда я его знал. Я с ним поговорю. Спрошу…

– Бога ради, нет!

– Тогда чего вы хотите?

Кристабель откинула голову и рассмеялась.

– Ничего. Но вы можете присмотреть за ним. Я же дала вам соседнюю с ним комнату. Видите ли, я не думаю, что во всем этом есть что-то дурное…

– Нет, дорогая леди, – с неожиданной галантностью сказал Джеймс. – Полагаю, вам это даже нравится.

Ступая с расчетливой четкостью балерины и словно балансируя заставленным бокалами подносом, в гостиную вернулась Элеонора. За сердитым Нэсби следовал, засунув руки в карманы, хозяин дома.

Одновременно из главного холла в комнату вошли Бетти Стэнхоуп и Николас Вуд.

Вдалеке церковные часы пробили половину двенадцатого.