Николас Вуд услышал грохот, находясь в своей спальне наверху.
Пока внизу происходили вышеописанные события, он в полудреме размышлял, пытаясь понять, чего на самом деле хочет хозяин дома и какая игра здесь идет, не зная, бодрствовать ему или спать.
Ник лежал на правом боку, когда церковные часы пробили три. Когда он перевернулся на левый бок, они пробили четверть четвертого. После этого он погрузился в легкую дремоту, из которой его вырвал такой грохот, что, казалось, содрогнулся весь дом.
Как будто упало что-то тяжелое, металлическое.
Ник сел в постели. Спросонья он никак не мог вспомнить, где находится. Мысли перемешались, как кусочки пазла. По темной спальне гулял сквозняк, и холодный воздух помог разогнать туман сна. Выпростав ноги из-под одеяла, Ник включил лампу на прикроватной тумбочке, поморгал и обнаружил, что часы показывают двадцать восемь минут четвертого.
– Эй! – раздался голос. – Эй!
Из соседней комнаты через открытую дверь ванной донесся скрип кровати и щелчок выключателя лампы.
– Послушай! – позвал голос. – Ник!
– Да?
– Ты ничего странного не слышал?
– Слышал.
Он нашел шлепанцы и накинул халат. Голос из соседней комнаты отозвался воспоминанием о школьных годах и Винсенте Джеймсе, лучшем ученике шестого класса. Он помнил и слегка раздраженный тон, которым юный Винсент обычно просил его принести что-нибудь. И теперь Ник мог с точностью сказать, какими будут следующие слова.
– Пойди посмотри, что там, ладно?
Он подошел к двери спальни, когда Винсент Джеймс, натягивая поверх пижамы синий шерстяной халат, спотыкаясь, брел через ванную.
Коридор снаружи был едва освещен. Ночью свет в Уолдемире горел только в главном холле. Комната Ника находилась в дальнем конце коридора, с левой стороны, если смотреть от входной двери. Он прошел вперед к главному холлу и прислушался.
Мнения относительно того, был ли главный холл попыткой Флавии Веннер воспроизвести в миниатюре залы виллы Боргезе в Риме или Парижской оперы, расходились. Здесь смешались бронза, мрамор и мозаика. С двух сторон галереи мраморные балюстрады заканчивались устланной ковром широкой лестницей. Глядя на нее в свете тритоновых ламп, Ник подумал, что видит все это во сне.
Но это был не сон.
– Что вы здесь делаете? – спросил женский голос.
Ник резко обернулся.
Кристабель Стэнхоуп вышла на лестничную площадку с противоположной стороны дома. На ней была меховая шубка, наспех накинутая поверх ночной рубашки и пеньюара. Тронутые серебром волосы рассыпались по плечам.
– Меня разбудили, – сказал он.
– Разбудили? – Она повернула голову, и он увидел едва заметные морщинки на ее шее.
– Мистер Джеймс. Какой-то шум внизу. Думаю, в столовой. Извините.
Ник сбежал вниз по покрытой ковром лестнице. В нижнем холле подошвы тапочек зашлепали по мраморной мозаике. Он бросил взгляд на двери с левой стороны: утренняя комната[4], далее гостиная, где они сидели прошлым вечером, и, наконец, столовая.
Ник повернул ручку, распахнул дверь и по привычке отступил в сторону. Ничего и никого. Пошарив по стене возле двери, он нашел два электрических выключателя.
– Вот оно что!
Открывшуюся его глазам сцену можно было бы назвать разгромом.
Возле буфета лежал на спине мужчина – в надвинутой на уши шапочке, поношенной одежде, с шарфом на шее и в теннисных туфлях на ногах. Лицо его скрывала черная матерчатая маска с прорезями для глаз. Руки в перчатках раскинуты, ноги полусогнуты.
Его ударили ножом в грудь. Кровь пропитала старую твидовую куртку и рубашку и забрызгала вельветовые брюки. Рядом с ним лежал почти полностью вырезанный из рамы, смятый холст с потрескавшейся местами краской. Тут и там валялась сброшенная с буфета серебряная посуда. Та же участь постигла и вазу фруктами – апельсины, яблоки и оранжерейная груша раскатились по ковру. Под боком взломщика виднелась раздавленная виноградная гроздь.
Зафиксировав в памяти все эти детали, Ник обратил внимание и на окровавленный нож для чистки фруктов, лежавший на ковре возле левой ноги злоумышленника. Теперь он не слышал ни звука, кроме тиканья часов на запястье убитого.
Убитого?
Да. Ник пощупал пульс на запястье – пульса не было. Он медленно обошел комнату и обнаружил, что одно из окон за тяжелыми шторами открыто. Он еще раз прошелся по комнате, напряженно размышляя…
Затем вышел в коридор и закрыл за собой дверь. Винсент Джеймс – сонный, сердитый, с взъерошенными волосами – бесцельно брел по коридору с кочергой в руке.
– Послушай, Винс, – обратился к нему Ник. – Я могу тебе доверять?
Винсент замер на полушаге.
– Можешь ли ты мне доверять? – произнес он с какой-то странной интонацией, после чего прищурился, закрыв один глаз. – Можешь ли ты мне доверять?..
– Да.
– Уф, вот так-так! Учитывая, что происходит в этом доме…
– Винс, я – офицер полиции.
Джеймс медленно опустил кочергу, словно для лучшей устойчивости, сунул руку за отворот халата и моргнул. Не дожидаясь продолжения, Ник достал из кармана бумажник, в котором лежало его удостоверение, и показал бывшему однокласснику.
– Отдел уголовных расследований, служба столичной полиции, – прочитал Джеймс. – Имя – Николас Х. Вуд. Звание – детектив-инспектор первого класса.
После каждого пункта он переводил взгляд на стоящего перед ним Ника и хмурил брови, как будто что-то причиняло ему боль.
– Рост – пять футов десять дюймов. Вес – двенадцать стоунов. Волосы черные. Глаза серые. Отличительные… Да, будь я проклят!
– Ш-ш-ш!
– Но зачем ты понадобился полиции? Ты же вроде бы увлекался книжками. Какой, к черту, от тебя толк в полиции?
Ник забрал у него удостоверение.
– И вообще, что ты здесь делаешь?
– Мне сейчас некогда объяснять, Винс. Увидимся позже. Дело в том, что… – он указал в сторону столовой, – там взломщик.
– Эй? – Джеймс снова поднял кочергу.
– Он мертв. Его ударили ножом.
– Отличная работа. Кто это сделал?
– Я не знаю.
– Черт возьми, – воскликнул Джеймс, – у каждого есть право убить грабителя. Хотя лично я не стал бы убивать его ножом. Однако, если кто-то вломится в дом и ты застрелишь его или ударишь по голове, ничего страшного. Так ты не знаешь, кто это сделал?
Ник жестом призвал его к молчанию. По коридору быстрыми шагами шла Кристабель Стэнхоуп. Мраморная раковина с позолоченными купидонами на карнизах наполнилась эхом других звуков. Казалось, где-то очень далеко просыпается целое спальное крыло. Ник вспомнил – в доме двадцать слуг.
– Я слышала, что вы сказали. – Кристабель облизнула губы. – Это правда? Вы действительно полицейский?
– Да, миссис Стэнхоуп.
– Тогда вы не… Не важно. – Она коротко рассмеялась, но тут же взяла себя в руки. – Это мой муж попросил вас приехать сюда?
– Да.
– Зачем?
– Поговорим позже, пожалуйста. Где сейчас мистер Стэнхоуп?
– Я не знаю. Мистера Стэнхоупа нет в его комнате. Вы же не думаете, что он тронулся умом и убил?.. – Кристабель подняла руки и жестом, исполненным сознательной или неосознанной грации, провела ладонями по волнам шелковистых каштановых волос, в которых уже пробивалась седина. Голос ее звучал ровно и бесстрастно. – Мертвец в доме. Это так необычно. Я иногда спрашиваю себя: что было бы, если бы здесь случилось нечто ужасное? Но вот это совсем не то, что я себе представляла. Мы можем посмотреть, что произошло?
– Да. Сюда.
Джеймс, чье любопытство не уступало любопытству хозяйки дома, открыл дверь. Ник молчал, погруженный в свои мысли, но при этом не спускал глаз с Кристабель.
– Очевидно, злоумышленник пытался украсть картину Эль Греко, – объяснил он. – Но когда снял ее со стены, что-то случилось.
– Ума не приложу, зачем кому-то понадобилось красть одну из этих картин? – раздраженно-воинственным тоном заявил Джеймс. – Я в искусстве ничего не смыслю, зато хорошо понимаю, что мне нравится. А ведь на нем довольно много крови, а?
– Да.
– Этот негодяй мертв? Ты уверен?
– Да.
Кристабель сначала остановилась в дверях, потом, преодолев нерешительность, сделала несколько шагов вперед.
– Не понимаю… – сказал Джеймс, перекладывая кочергу в левую руку. – Это самая громкая кража со взломом, о которой я когда-либо слышал.
– Согласен.
– Если кто-то убил парня, почему никто не выйдет и не скажет об этом? Погоди-ка! Это не нож ли для фруктов с буфета? Вон там? Возле ноги?
– Похоже на то.
– Так, может быть, это он сам. Насколько я помню, этот нож лежал в вазе или где-то еще. Предположим, он начал снимать картину, поскользнулся или что-то в этом роде, хлопнулся на нож и, падая, сбросил столовое серебро.
– После чего нож сам собой выскользнул из раны и упал на пол? – спросил Ник.
– Я и забыл, что ты детектив, – с почти глумливой усмешкой заметил Винсент.
Похоже, в нем говорила какая-то старая, глубоко засевшая обида или зависть.
– Повезло тебе, Ник, ничего не скажешь!
– Снимите с него маску, – неожиданно и громко сказала Кристабель Стэнхоуп.
– Простите?
– Да снимите же с него маску, – почти закричала она.
Дверь была распахнута настежь, и сквозняк из открытого окна шевелил плотные шторы из малинового, с золотой каймой бархата, и они раздувались, как тяжелые паруса.
Столовая была до потолка отделана дубовыми панелями. Трапезный стол и стулья, привезенные в качестве трофеев из испанского монастыря, служили своего рода дополнением к трем оставшимся картинам. Над камином висел портрет Карла IV кисти Веласкеса, один из серии таких портретов. С одной стороны от него была «Голгофа» Мурильо, с другой – еще одна картина «Юная ведьма» Гойи. Напротив них, у правой стены, стоял разгромленный буфет.
– А! – сказал Ник. – Значит, вы тоже так думаете, миссис Стэнхоуп?
– Что думаю? – воскликнула Кристабель.
Осторожно ступая, чтобы не задеть фрукты и посуду, Ник направился к телу. В это же время из холла послышались мягкие шаги, и в дверях появился дворецкий Ларкин, мужчина средних лет, определенно обладающий чувством собственного достоинства.
Если не принимать во внимание тапочки, он был полностью одет, не хватало только воротничка. За его спиной стояли еще двое мужчин в халатах.
– Все в порядке, мадам? – спросил он.
– Да, все в порядке, – рявкнул Джеймс. – Возвращайтесь к себе. Мы поймали вора, вот и все.
– Да, сэр. Но мне показалось, я что-то слышал… – сказал Ларкин и замолчал.
Опустившись на колени рядом с телом, Николас Вуд осторожно отогнул козырек шапочки, оттянул ее назад и снял. Маска представляла собой кусок черного муслина с овальными отверстиями для глаз и держалась на обычной резинке. Ник приподнял маску снизу, развязав резинки на ушах. Из-под маски выбились густые, коротко подстриженные седые волосы. Голова грабителя запрокинулась так, что его лицо почти коснулось крышки серебряного блюда для овощей.
Никто не произнес ни слова.
В тонких, бескровных чертах даже сейчас угадывалась мягкость, в основании которой лежала сила. Прежде всего сила. В спокойном состоянии это выражалось в самом каркасе лице. Это был не тот человек, которого вы хотели бы видеть своим врагом.
Никто не произнес ни слова, пока Кристабель не опустилась на колени рядом с телом и не издала дикий, животный вопль. Ларкин, дворецкий, неслышно вошел в комнату и закрыл дверь перед двумя своими спутниками.
Взломщиком оказался Дуайт Стэнхоуп, которого зарезали ножом для фруктов при попытке ограбить собственный дом.