Знаю

Свет в конце тоннеля… потух

Темно. Он напряженно таращил глаза, пытаясь увидеть хоть что-то. Тщетно. Ни единого светлого лучика или пятнышка вокруг. Кругом была темнота. Плотная, непроницаемая, она физически ощущалась давящей силой.

— Как сопляка вокруг пальца обвела, стерва, — уже в который раз раздосадовано шипел Алексей, оказавшийся в каменной ловушке. Шел уже шестой час, как он очнулся под завалом окаменевший земли, камней и глины. С трудом выбравшись, сейчас без сил лежал у стены. — А я, дурак, уши развесил, повелся, как телок, на ее байки.

Все произошедшее говорило о том, что Захарьина решила от него избавиться. Испугавшись, что не справится с ним в открытой схватке, решила заманить его сюда. Удаленное, безлюдное место, как нельзя лучше отвечало ее планам. Только парень одного понять не мог — зачем ей все это? Почему она заманила его сюда и подстроила обвал?

— Я же ей не враг. Мы же оба с другой Земли, — размышлял он, благо делать больше было ничего не мог. Голова после обвала нещадно, просто зверски, трещала. Едва пытался встать на ноги, как от сильной слабости ноги начинали подкашиватся. Сделал пару безуспешных попыток и махнул рукой. Вот теперь лежал и сам с собой разговаривал. — Интересно, а кем там была? — мысль его вильнула и обратилась к прошлой жизни Захарьиной. — Больно уж рисунки у нее специфические… Не каждый такое рисовать будет.

В его памяти начали всплывать особо запомнившиеся ему карандашные зарисовки. Без сомнения, это рисунки иномирца! Такое мог нарисовать лишь тот, кто все это видел своими собственными глазами. Даже безумцу не могли прийти в голову такие подробности. Разве можно было настолько тщательно изобразить полукруглую фазерную решетку космического корвета с ее т-образными отверстиями по краям? А необычную форму посыльного спидера, напоминающую изъеденную поверхность сыра? Были и другие подробности боевых машин, агрегатов и кораблей, которые в первый раз он заметил не сразу. Сейчас же все это заиграло совсем другими красками — яркими, живыми, невероятно реалистичными.

— Только почему она рисовала лишь боевую технику? Зачем это делала буквально с фотографической точностью? — спрашивал Алексей темноту, ибо больше рядом никого не было.

Ответ напрашивался сам собой. Захарьина была военным, причем, военным пилотом. Львиная доля всех рисунков изображает боевые космические корабли самых разных модификаций и классов — от не вошедших в серию гигантских линкоров прорыва, орбитальных мониторов и до юрких посыльных судов. Только пилот, отчаянно влюбленный в космос, был способен с такой любовью и мастерством показать всю смертоносную красоту земных звездолетов. Пехоте, что, как кроты, зарывается в землю при артобстреле, этого чувства было не понять.

— Пилот, однозначно, пилот, — утвердительно повторил он несколько раз. — Пилот, родная душа… Что же ты, дура, тогда так поступила?

В бесплотных умствованиях прошло немало времени. Алексей иногда включал коммуникатор со стремительно исчезающим зарядом аккумулятора, чтобы посмотреть на часы. Уже больше суток он был замурован в каменных пещерах.

Когда почувствовал себя лучше, начал потихоньку вставать на ноги. Получилось, конечно, не сразу. Слишком уж сильно ему прилетело при обвале. Бегать — не бегал, а ковылять потихоньку получалось. Держась за каменную стенку и пригибая голову, осторожно ходил из стороны в сторону, изучая пещерные ходы.

— Лабиринт настоящий, б…ь, — в сердцах выдал парень, когда на очередном крутом повороте силы его оставили и он мешком свалился на землю. — Брожу, брожу, а толку никакого.

Про лабиринт сказал, конечно, с досады. Все тут было ясно и понятно. Подземный скит представлял собой два уходящих в глубину узких тоннеля, в которых двоим с трудом можно было разойтись. От каждого такого тоннеля в бок отходили примерно по десятку келий — каменных мешков. Получался эдакий подземный монастырь на пятнадцать — двадцать насельников.

При тусклом свете «умирающего» коммуникатора Алексей доковылял до самой дальней части одного из центральных ходов. Думал, там монахи прорыли еще один выход на поверхность, которым он и воспользуется. Вместо лаза на свободу подросток наткнулась на странные деревянные колоды, рассохшиеся и потрескавшиеся от времени. Решив полюбопытствовать по поводу содержимого, он с трудом снял крышку с одной из колод.

— А-а-а! — громко заорал Алексей, отпрыгивая назад. Естественно, отпрыгнуть не получилось. Тоннель был настолько узким, что он со всей силы в стенку впечатался. Кажется, хруст позвоночника даже услышал. — Мать, мать, мать…, - бормотал, вытягивая вперед ходящий ходуном коммуникатор. — Что же это такое?

Неровный дрожащий свет, едва пробивавший темноту подземелья, высветил иссохшее до состояния мощей тело схимника в черном одеянии, которое покрывали белые кресты. Не покрытым оставалось лишь темное лицо с плотно закрытыми глазами и узкие кисти сложенных вместе рук.

— Мощи… монахов… Уф-ф… Сердце чуть из груди не выскочило.

Через мгновение снова заглянул внутрь колоды. Страха, как такового, не было. Он и не такой видел — людей с развороченным брюхом, сожженных до состояния углей пилотов, разорванных от декомпрессии абордажников. Тогда, действительно, было до чертиков страшно. Только все это прошло вскоре. Человек такая скотина, что ко всему привыкает — к жизни, к смерти, к страданиям, к боли и радости. На войне особенно заметно. Когда рядом с тобой сгорает в кабине твой товарищ, времени на философствования, страхи и и другие мысли совсем не остается. К тому же не мертвых нужно боятся, а живых. Новый мир эту истину объяснил Алексею очень и очень доходчиво.

— Вот, значит, кто здесь жил, — уже с любопытством Алексей разглядывал умершего столетия назад схимника. — Подсказал бы, как отсюда выбраться. Неужели запасного выхода нет? А, земляк?

Разумеется, никто ему не ответил. Насельник древнего скита уже давно завершил свой земной путь и витал в небесах, в райских кущах.

Постояв еще немного, Алексей аккуратно приладил крышку обратно. Затем мысленно попросил прощения у монаха, что потревожил его покой, и отправился обратно, к завалу.

— Б…ь, тут копать и копать. Все руки сотрешь до самой задницы, из которой они, как известно, и растут у некоторых…, - присвистнул он, на ощупь оценив объем предстоящей работы.

Судя по всему, завал был капитальный. Везде его ладони натыкались на плотно сидящие валуны, щели между которыми были заполнены землей и глиной.

— Как влитой сидит, — попытка сдвинуть один из булдыганов ни к чему не привела. — Отбойный молоток бы сюда или, на худой конец, лом.

Решил попробовать наверху завала. Забрался под самый потолок, где скрючился в три погибели. Минут пять, то и дело отхаркивая пыль, раскачивал плотно слежавшиеся камни. Вытащил все-таки один, с голову ребенка примерно.

— И там булыжники, — разочарованна пробормотал парень, засунув руку в образовавшуюся выемку. — Копать все равно придется. По-другому, походу, отсюда не выбраться, — пробурчал Алексей, вяло качая камень. — Будем копать…

Копошился в своем углу он до тех пор, пока ему не пришла в голову мысль раздобыть какой-нибудь инструмент — пруток, железяку, гвоздь в конце концов. Все лучше, чем пальцы кровянить.

Ещё раз прошёлся по кельям-норам. Ощупал каждый сантиметр, едва не носом пропахал каждый угол скита. Ничего кроме трухлявых досок и камешком не нашел. Даже самого завалящегося гвоздя не было. Словно монахи обед дали, железа в руки не брать.

За эти поиски умаялся вусмерть. Дополз кое-как до злополучного завала и привалился к стене, чтобы дух перевести. Усталость такая навалилась, что ни рукой ни ногой не пошевелить.

— Дурень, чего полез? Думал, монахи здесь лом с киркой на блюдечке с голубой каёмочкой оставят? — хрипло закаркал он. — Или проходческий комбайн?

Только совсем не смешно ему было. Напротив, очень даже хреново. Понимал ведь головой, что плохи его дела. Завал казался монолитным и, походу, тянулся до самого выхода из подземелья. Это, считай, больше пятнадцати метров. Хотя ему и пяти — шести метров завала с лихвой хватит. Не осилить ему столько. Если только…

— Может магией попробовать… Башка, вроде, больше не трещит. Можно попробовать, — решился парень, хотя чувствовал себя неважно. Скорее даже, паршиво себя чувствовал. Слабость, если только не шатало.

Он «потянулся» вниманием к магическому источнику. Приготовился ощутить привычный огонек, со временем превращающийся в жаркое пламя. Кажется, даже почувствовал знакомый металлический привкус на губах, претворявший сильный всплеск магической силы.

— Дай только выбраться. В землю по горло забью, — накручивал себя Алексей, чувствуя внутри бурление силы. Она словно морская волна снова и снова накатывалась, всякий раз становясь все больше и больше. — Закопать меня решила, старая дура

В голове тут же зазвучала предательская мыслишка. Мол, и не старая совсем. Всего тридцать с лишним лет тетке стукнуло. В самом соку. С такой грудью и попой…

— Черт побери! Весь настрой сбился! — скрипнул зубами парень, почувствовав, как от напряжения в магическом источнике не осталось и следа. Словно надувной шарик иглой проткнули. — Что же за херня такая… Ничего не получается.

Алексей снова и снова пытался разозлиться. Накручивал себя, обзывал обидными прозвищами, прокручивал в голове свои промахи. Старался, чтобы изнутри него поднялась та самая волна злости, что не раз выручала его. Другого пути быстро почувствовать магическую силу он просто не знал.

— Давай, давай, гоблин ты ушастый! Разнеси здесь все к черту! Можешь ведь! — если в начале он лишь бормотал, то сейчас уже рычал в полный голос. — Вон что у Вяземского в поместье сделал. Давай!

Кажется, пошло-пошло. Грудь затопила жаркая волна, словно выпил обжигающе горячий чай. Магический источник в солнечном сплетении, наконец, отозвался привычным давящим чувством.

Подросток довольно оскалился. Сейчас он выжжет все это проклятое подземелье вместе со всеми его норами и ходами. покажет свою силу…

— Да, да! — уже в полный голос кричал взвинченный парень.

Чумазый, уставший до нельзя, сейчас он выглядел устрашающе. Черные волосы были всколочены, торчали в разные стороны. Одежду сплошными разводами покрывали пыль, грязь. В темных пятнах было лицо, руки. Жадным лихорадочным блеском выделялись глаза, подсвеченные каким-то инфернальным светом изнутри. Встретишь такого вечером за вурдалака примешь и до смерти испугаешься.

Напрягся. Сейчас его должно накрыть. Мгновение, и из рук рванет неимоверной силы энергия, первородная, сродни той, что образуется лишь внутри космических тел — жёлтых карликах или голубых гигантах.

— А-а…, — приготовился кричать Алексей, когда его тело наполнится силой.

Только ничего не случилось. Все вновь окончилось пшиком. Давящее чувство, возникшее в магическом источнике, достигнув самого пика, вдруг начало исчезать. Словно что-то мешало ему преодолеть порог, в который он упёрся.

Парень не понимающе мотнул головой. Что такое опять случилось? Что за херня? Он поднес к лицу руки и с удивлением уставился на них. Свечение, окутавшее их уже почти исчезло. Что произошло? Почему его сила так странно ведёт себя: то вырастает до самого предела, то резко пропадает? Как это понимать?

— Что здесь, б…ь, происходит? Неужели Захарьина что-то со мной сделала? Подсыпала в еду какую-то гадость и прощай… Черт! Она же говорила…

Тут он едва не подпрыгнул — вспомнил слова целительницы про то, что земля и камни здесь плохо влияют на магические способности. Помнится, говорила она что-то про блокирующий эффект местной почвы. Мол, в ней много одного элемента, который на магом угнетающе действует, вызывает постоянную слабость и не дает сосредоточится.

Тьфу! Сплюнул Алексей с досады. Вот в чем разгадка! Он тут напрягается из всех сил, пытается раскачать свой магический источник, едва головой о камни не бьется. Выходит толку все равно не будет.

Вот тут-то на него накатило знатно, «по-человечески». Он как стоял, так и свалился на голые камни. Словно стержень из него вынули. Сил вообще не осталось.

— Мать-то вашу… Реально что ли замуровали? — прошептал он.

Точно, законопатили живым под землю. Не в тюрьму или какой-нибудь исследовательский центр, а в землю закопали, чтобы хорошенько помучился перед смертью. Ни хреново девки пляшут, если снизу посмотреть.

— Б…ь!

Оторопело бормоча, Алексей подполз к завалу и начал судорожно копать. Словно обезумев от отчаяния, он стучал по неподдающимся камням кулаками, долбил по ним ногами, пытался стучать по валунам снятыми ботинками.

Когда же это всплеск отчаяния прошел, он снова рухнул вниз. Тело окончательно отказалось двигаться. Болело буквально все — каждая мышца, суставы, сухожилия, органы. Подземелье, словно ненасытный вурдалак, высосало его до дна и оставило лишь пустую оболочку.

В добавок ко всему этому отчаянно хотелось пить. Сводящая с ума жажда напоминала, что он уже больше суток ни глотка не пил. Язык распух и, казалось, не помещался уже во рту. В горле было сухо как в пустыне. Трогая влажную стену тоннеля, парень уже был готов слизывать капельки влаги на ней.

— Засада настоящая… Черт…, - следуя за влажной дорожкой, тянувшейся со стены и по полу, подросток заполз в одну из келий. Втиснулся в натуральный каменный гроб, выдолбленный в известняковой почве. В одном из ее углов наткнулся на углубление, в котором и скапливалась вода.

Тут же руки подогнулись, и он рухнул на живот. Стал как животное лакать живительную жидкость. Господи, какое это было счастье. Вода словно чудодейственное средство наполняло его иссушенное тело и возвращало к жизни.

Самочувствие стало лучше. Поднялось и настроение.

— Вроде, получше стало. Сейчас бы еще погрызть что-нибудь, — он перевалился через невысокий каменный выступ, где и устроился по удобнее. — Неплохо мяса бы кусок… Жаренного… Чтобы с хрустящей корочкой, ароматный, — рот наполнился слюной, недовольным бурчанием отозвался пустой желудок. Мол, что это за вынужденная голодовка? — Черт, слюной тут захлебнешься… Больше суток ничего не ел. Желудок к животу прилип.

Соблазнительные картины разнообразных блюд, как он не гнал их, все равно продолжали будоражить его воображение. Непрерывной вереницей перед его глазами проходили — пышущий жаром ароматный плов с золотистыми кусочками мяса, густой наваристый борщ с белоснежными островками сметаны, рассыпчатая гречневая каша с острым мясным подливом, пряный рассольник. Все новые и новые кушания появлялись перед ним, буквально сводя его с ума своим видом, кажущимися ароматами.

Это была настоящая изощрённая пытка, которую он устраивал сам над собой.

Пытался не думать ни о чем съестном. Старался выбросить из головы любые намеки на что-то съедобное. Куда там. Никакого толку не было от его усилий. Сколько бы он старался не думать о еде, она, наоборот, упрямо лезла ему в голову.

— Хоть чего-нибудь бы на язык! Хоть корку хлеба! — взмолился Алексей куда-то в темноту. — Распроклятую корку хлеба пожевать!

Схватился за карманы полушубка. Может что-то завалялось. Захарьина же держит во дворе всякую живность. Наверное, таскает в карманах что-нибудь для своих любимцев — орешки, хлеб, сушеные фрукты. Даже заплесневелые корки сгодились бы сейчас. Пусть будут крепкие как камень, пусть покрыты плесенью. Съел бы, сожрал с дикой радостью. Добавки бы еще попросил.

Пошвырялся в правом, затем левом кармане. Ничего полезного. Пальцы натыкались то на старый металлический ключ от замка, то на приплюснутый коробок охотничьих спичек, то на резинку для волос.

— Черт… Пусто… Вообще, ничего. Как же так? Долбанной корочки даже нет…

Алексей полез во внутренние карманы полушубка. Хоть что-то съестное должно же быть.

— Здесь пусто, — в одном кармане была лишь незашитая прореха. — Во втором тоже… Хотя… Черт, конверт какой-то лежит. Письмо что ли?

При свете едва «дышащего» коммуникатора парень повнимательнее присмотрелся к своей находке. В его руках оказался небольшой конверт из плотной серой бумаги. Надорвав язычок, он вытащил сложенный в четверо листок.

— Так, что тут еще написано? — негромко бормотал подросток, в тусклом свете с трудом разбирая прямой женский почерк. — Хм… Это мой третий тебе урок, — начал он читать. — Что еще за урок? Урок… Б…ь, урок! Получается, это она меня так учит! Охренеть! Учительница, мать ее!

У него глаза на лоб лезли по мере того, как он продолжил читать. Совершенно дикая вырисовывалась картина. Главным виновником приключившегося с ним несчастья был он сам, а точнее его желание стать целителем! В записке, которую написала и незаметно подложила ему в клинике Захарьина, прямо так и говорилось — «желаешь стать целителем, заслужи это право». Прочитав это, Алексей зло засмеялся:

— Ха-ха-ха. Сам себе придумал неприятности. Ха-ха-ха. Сам умолял о них. Ха-ха-ха.

Горький смех звучал все громче и громче, гулким эхом гуляя по длинным коридорам подземного скита и в самых дальних его закутках превращаясь в невнятный хриплый вой. Сам же он в этот момент, склонившись над куском бумаги, напоминал безумца, решившего свести счеты с жизнь. Грязный, лохматый, осунувшийся, с опустошенным лицом, на котором живо выделялись сверкающие бешенством глаза. Это впечатление усиливал неровный голубоватый свет коммуникатора, делавший его склоненную фигуру угловатой и наделявший страшными подробностями — лишними конечностями, клыками и когтями.

— Сумасшедшая тетка, что ты наделала? Как можно было до этого додуматься? Ты совсем охренела? Я же спас твою дочь?! — рычал он, на все лады склоняя Захарьину. — Под землю законопатила без воды и еды. Лучше бы сразу пристрелила, чертова дура!

Кое-как выпустив пар, парень снова поднес послание к глазам. Там еще что-то было написано, на что он сразу и не обратил внимание. Может другая часть текста что-то прояснит.

— … Ты привык черпать силу в ярости и злобе, — негромко бормотал подросток, внимательно всматриваясь в закорючки. Коммуникатор едва светил и некоторые слова ему приходилось прочитывать дважды, а то и трижды. — Научись находить ее в спокойствии и тишине… Что это психованная тетка имеет ввиду? Что такое в спокойствие и тишине?! В каком еще спокойствие? Сейчас что ли?!

Он схватил коммуникатор и с силой запустил его в каменную стену, где оно с хрустом разлетелось на мельчайшие части. Келья уже окончательно погрузилась в полную темноту.

Алексей еще долго сидел неподвижно, крепко держа в руке бумажный лоскут. В голове, по-прежнему, бродили разные мысли. Бурлила злость, удивление и непонимание, смешивавшиеся в невообразимо горький коктейль.

Постепенно пришла растерянность, а с ней и полная опустошенность. Подросток чертовский устал. За эти полтора суток, проведенных здесь, в подземелье, он словно прожил еще одну маленькую жизнь, полную страшных испытаний.

Теперь он не знал, что делать… Позади была неопределенность, а впереди неизвестность.

— Если это испытание, значит…

Вдруг ему в голову пришла очень странная мысль, напрочь рушившая все его стройные конструкции умозаключений. Эта неожиданно обнаруженная записка, получается, опровергала то, что Захарьина целенаправленно пыталась от него избавиться. А с этим летели в тартарары и остальные предположения и догадки.

— … Что я не пойму… А как же рисунки? Выходит, дело не в рисунках? А почему я, вообще, решил, что целительница решила меня убить из-за них? — в голове образовалась настоящая каша из мыслей. — Черт побери… А если это не ее рисунки?!

Вот теперь-то что-то начало вырисовываться. Если убрать предположение о том, что Захарьина — это иномирец, то все становилось ясным и понятным. Зная о его проблемах с контролем над силой, она просто решила форсировать события. Создала экстремальную ситуацию, из которой он должен был выйти совершенно другим.

— Или я не прав?