Знак драконьей крови

17

Утро Нориссы прошло в быстрой смене расплывчатых лиц раненых, которых она перевязывала. Разные лица, разные раны, но боль на лицах всегда была одинаковой. Однако думала она вовсе не о том, что делала в той или иной момент. Мысли ее блуждали в поисках… чего-то. Она должна была сделать что-то еще, но ей никак не удавалось точно выяснить, что же это такое. Между тем руки ее действовали как бы совершенно самостоятельно, промывая и перевязывая раны, и даже губы шептали какие-то слова утешения.

Раненых разделили на две группы — своих и солдат. Из леса пришли женщины, чтобы заботиться о своих раненых. Возводились временные укрытия и навесы, на бывшей деревенской площади засыпали наскоро сложенные из камней очаги, возле которых женщины занялись приготовлением пищи. Туда и сюда носились маленькими стайками дети, которые таскали воду из ручья или подносили из леса дрова.

Норисса довольно скоро поняла, что число раненых намного превосходит количество жителей деревни. Многие из мужчин, которых ей случилось перевязывать, были ей совершенно не знакомы, точно так же как и многие из женщин, хлопочущие рядом. Норисса едва замечала все это, беготня и суматоха слились в ушах в равномерный неясный гул, и единственными звуками, которые отчетливо слышались сквозь этот гул, были исполненные горя женские вопли, чьих домашних очагов коснулась смерть.

Именно такие крики, раздавшиеся совсем рядом, привлекли ее внимание.

Женщина преклонных лет, которой помогала совсем молоденькая девочка видимо, дочь, — лихорадочно и поспешно трудились над ранами распростертого на тюфяке юноши. Юноша был очень молод, почти мальчик, и Норисса подумала, что он едва ли был старше нее. Внезапно женщина прекратила обрабатывать раны юноши, тяжелым взглядом уставившись ему в лицо, приложив к его груди натруженную узловатую руку. Покачав головой, она вскоре сняла руку с груди юноши и накрыла его лицо небольшим куском ткани.

— Он умер с честью, — объяснила она девушке. — Сегодня ночью его примет супруг Даймлы…

Но ее слова ничем не утешили девушку, которая с рыданиями бросилась юноше на грудь. Старая женщина обняла ее, оторвала от тела и прижала к груди, укачивая ее, словно маленького ребенка, и что-то ласково бормоча. В отсутствующем взгляде женщины, устремленном в никуда, Норисса увидела размытые тени многих и многих подобных потерь.

Она прислушалась к приглушенным рыданиям девушки. Кем он был ей? Братом? Или, может быть, мужем? Норисса отвернулась, острое чувство вины словно обожгло ее с новой силой.

Болезненный стон привлек ее внимание к мужчине, которого она перевязывала. Заглядевшись на двух женщин, Норисса слишком туго забинтовала его рану, и та снова начала кровоточить. Норисса быстро остановила кровотечение и заново перевязала глубокую колотую рану. Затем она отправилась в поисках еще кого-нибудь, кто нуждался бы в ее помощи.

Она осторожно перешагивала через лежащие тела и видела, что все они либо перевязаны, либо неподвижно лежали с укрытыми лицами. Остановившись подумать о том, что еще она бы могла сделать, Норисса заметила Босра, быстро шагавшего через площадь. Вместе с ним шли несколько человек, которых Норисса не знала. Староста остановился там, где лежали раненые солдаты, и принялся задавать вопросы, держась твердо и бескомпромиссно. Норисса вздрогнула, предчувствуя, что, быть может, ей самой скоро придется столкнуться с ним. Тем временем Боср покинул своих сопровождающих и куда-то поспешил, лицо его было мрачным, но удовлетворенным. Он прошел неподалеку от Нориссы и встретился с ней глазами. Норисса первой отвела взгляд, не в силах вынести выражения боли и гнева во взгляде старосты. Услышав, что ее зовут, она медленно пошла на зов, спотыкаясь о камни от усталости, благодарная за передышку.

Хеска, сидя у очага, поманила ее к себе. Вручив Нориссе кружку горячего брота, она сделала знак Нориссе сесть рядом.

— Садись, передохни! Ты много работала, и работы будет еще больше, когда остальные вернутся.

Остальные? Норисса вспомнила, что часть повстанцев отправилась в погоню за солдатами. Она осторожно опустилась на землю, ухитрившись не расплескать горячий напиток. Брот оказался довольно жидким, но горячим и ароматным. Она выпила его маленькими глотками, гадая, что поделывают Медвин и Байдевин. Боср потребовал их присутствия сразу по окончании битвы, и с тех пор Норисса их не видела. В конце концов ей удалось погасить тлеющую искру беспокойства тем, что, если бы что-то с ними было не так, она наверняка бы почувствовала неладное. С этой мыслью она снова вернулась к напитку и даже почувствовала себя лучше благодаря теплу, которое разливалось по всему телу.

Она просидела рядом с Хеской довольно долгое время. Хеска одной рукой баюкала своего малыша, а второй неустанно помешивала варево в котле. Она щедро делилась бротом со всеми, кто подходил к ее очагу с пустой кружкой или котелком. Норисса пристально посмотрела вслед незнакомой женщине, которая удалялась от очага, осторожно балансируя двумя мисками брота, из которых поднимался пар, и спросила:

— Кто это? Я не встречала ее раньше.

— Это Натха из Крина, поселка к югу от нашего. — Хеска с сочувствием покачала головой. — Сегодня ночью она потеряла двух братьев, и до сих пор нет известий от мужа, который отправился преследовать врагов. — Хеска повернулась к Нориссе, и на губах ее появилось нечто напоминающее улыбку. — Я более удачлива. Слава высшим силам, мой муж даже не ранен. Даже теперь он работает… — и она показала половником на группу мужчин, которые устанавливали последнюю подпорку для временного трехстороннего навеса. Из четверых Норисса узнала только одного — Теля, мужа Хески.

— Сколько незнакомого народа вдруг появилось откуда-то, — проговорила Норисса. — Как получилось, что они поспешили к нам на подмогу?

Хеска как-то странно посмотрела на Нориссу, но громкие крики помешали ей ответить.

С запада возвращались с победой повстанцы. Большинство из них шли пешком, некоторые опирались на плечо товарища, несколько человек несли на носилках. Норисса вскочила и бросилась к ближайшим из них. Опустившись возле раненого на колени, она как раз осматривала рану, когда кто-то сильно потянул ее за рукав.

Над ней склонился Ятрай, его лицо выражало не то боль, не то сильнейшую панику.

— Скорее, госпожа, вы должны немедленно идти. Кхелри тяжело ранен!

Кхелри! Это было почти точное попадание в цель. Норисса затрясла головой, пытаясь справиться с болью, которую причинили ей новости, принесенные Ятраем. Слезы, которые она сдерживала все утро, подступили к глазам, и все вокруг стало неясным и словно поплыло. Ятрай схватил ее за руку, и паническая нотка прямо-таки зазвенела в его голосе:

— У этого человека только сломана рука. Ты должна пойти со мной, мой брат умирает!!!

Норисса смахнула слезы с лица.

— Какую пользу я могу принести ему? Я не властна над смертью.

— Но ты должна! — Ятрай заставил ее подняться. — Сорин говорит, что ты — Шэй!

Его слова привлекли всеобщее внимание. Во многих, очень многих взглядах Норисса прочла надежду, недоверие, даже страх, и ей пришлось справиться с паникой, которая начала охватывать и ее, пока Ятрай тащил ее за собой.

Когда они пришли туда, где лежал Кхелри, Сорин как раз наклонилась над ним, ее дрожащие пальцы бесполезно комкали окровавленные лохмотья, засунутые под тунику. Тут же стояла Грента, сжимая и разжимая худенькие кулачки. Ее широко открытые топазовые глаза неотрывно смотрели на лицо отца.

Норисса склонилась над Кхелри и медленно отняла окровавленные тряпицы, открыв глубокую ножевую рану в груди. Разрез был невелик, но хриплое и булькающее дыхание Кхелри говорило о том, что нож проник слишком глубоко.

— Я ничего не могу для него сделать. — Норисса выпрямилась и отвернулась; ее голос прозвучал как предзнаменование смерти.

— Ты уверена? — раздался вдруг голос Медвина, и его рука легла ей на плечо. Он стоял прямо над ней, и Норисса повернулась, чтобы упасть в его объятья.

— Медвин! Кхелри умирает, и они думают, что я могу вылечить его!

— А ты можешь? — сильная рука обняла ее за плечи и слегка потрясла, успокаивая. — Тебе никогда не приходилось делать этого раньше?

— Нет! — прошептала Норисса, видя перед собой свои собственные руки, покрытые чешуями и заканчивающиеся страшными изогнутыми когтями. В ту ночь она вылечила Медвина. Теперь она поняла, что именно это воспоминание ее разум лихорадочно пытался вызвать все сегодняшнее утро. Воспоминание о могуществе, хотя она и не желала обрести его теперь, доставило ей радость.

— Я не могу снова призвать ту силу…

Медвин посмотрел куда-то на верхушки деревьев.

— Тогда он умрет, — просто сказал он.

Норисса, как ни старалась, не могла разглядеть на лице мага никакого определенного выражения, а его слова были лишены всякой интонации, но все же в них было обвинение и упрек, и Норисса вспыхнула:

— Почему я? — сердито воскликнула она. — Почему я всегда должна отдавать? Что бы я ни делала, все равно этого оказывается недостаточно и от меня требуют еще и еще!

Норисса вырвалась, всерьез намереваясь тут же покинуть и поселок, и все, что было с ним связано. Пусть кто-нибудь другой тащит на себе все бремя ответственности! Она бы отреклась и от своего наследственного права, и от магии, которую навязывал ей Медвин. Зачем расходовать время и силы на этих людей, когда она должна ответить голосу, который зовет ее, и обрести свой собственный мир и покой?

Норисса уже повернулась чтобы уйти, но наткнулась на исполненный страдания взгляд Сорин. Женщина молчала, но ее заполненные слезами глаза разбили и разметали по сторонам праведный гнев Нориссы. Она внезапно уселась прямо на землю и принялась расшнуровывать ботинки.

Когда с ботинками было покончено, Норисса зарылась босыми ногами в прохладную землю. Мягкая почва раздалась, заполнила промежутки между пальцами ног, и ноги погрузились в нее по щиколотку, Норисса проникла еще глубже и позвала своего красноглазого ящера, но только когда он шевельнулся в ответ, она осознала, что не такой защитник ей нужен сейчас. Она нуждалась в иной поддержке и потому оставила ящера в покое. Для того чтобы найти то, что нужно, ей не потребуется провожатый.

Она не пошла и другим путем, а вместо этого вырвалась разумом наружу, покинув свое тело и соединившись со свободным дыханием окружающего мира. Она осознала, что тело ее осталось на земле, плотно прижатое к ней руками и ногами, что губы ее продолжают шептать слова приказов и магических формул, которые возвращались в память словно из туманного и позабытого далека, прорываясь сквозь туманную дымку окутывающей тело боли, в то время как ее разум распространяется сразу во все стороны, свободно проникая в самые потаенные уголки леса, чтобы слиться с ее источниками жизни. Там она погрузилась в сущность гигантских квеннеровых деревьев и обнялась с духами тонколистных кустарников свейл, смешалась с мельчайшей каймановой травой и позволила увлечь себя в глубину, следуя извилистыми и перекрученными путями корней, чтобы пить вместе с ними энергию земли.

В пальцах рук и ног родилось почти физическое ощущение покалывания, которое поднималось все выше, распространяясь по всему телу. Норисса сосредоточила свое внимание на источнике этой энергии, и она свободным потоком хлынула в ее тело. Исчезла усталость, истаяла боль. Сырая, первобытная, ничем не стиснутая жизнь пульсировала внутри нее, и все ее существо затанцевало в такт ее властному ритму.

Норисса медленно продвинулась к Кхелри. Еще до того как она прикоснулась к нему, она поняла, что жизнь медленно, но неуклонно покидает его. Норисса плавным ласковым жестом положила ладони ему на грудь, туда, где зияла страшная рана. Она остановила истекающую из тела энергию и повернула ее вспять, заставив вернуться назад, а затем наполнила тело доверху своей собственной энергией, бешено бурлящей внутри нее.

Когда его булькающее дыхание стало тише и спокойней, Норисса позволила себе улыбнуться. Бьющееся с перебоями сердце Кхелри обрело свой нормальный ритм, а синюшные губы покраснели. Под пальцами края раны сошлись, и рана закрылась, но Норисса отошла от него только после того, как уверилась, что его жизнь вне опасности.

Затем она почувствовала, как чьи-то руки прикоснулись к ней, поставили на ноги и подвели к еще одной жизни, которая трепетала как огонек свечи на ветру, грозя погаснуть. Когда и здесь Норисса сделала все, что могла, ее подвели еще к одному умирающему, и еще, и еще… Под ее пальцами сломанные кости срастались, раны заживали и глаза вновь обретали зоркость. Норисса восполняла утраченные силы, выкачивая из земли все новые и новые порции энергии и распределяя их между теми, кто пока оставался жив. И вот ее подвели к неподвижно лежащему, уже холодному телу. Норисса прикоснулась к этой пустой скорлупе и резко отвернулась, не внемля протестующему хору жалобных голосов. Смерть была естественным противовесом жизни, и Норисса не могла этого изменить.

Наконец все было кончено. Ничьи руки не влекли ее больше в том или ином направлении. Ноги ее утонули в земле, и она стояла, погрузившись в океан энергии.

И еще один голос позвал ее, голос знакомый, исполненный заботы и нежности, но Норисса не ответила. Ей оставалось сделать еще одну вещь, которая осталась пока незавершенной. Ее разум двигался по сужающейся спирали, выискивая ту точку, в которой нарушено было равновесие. Голос снова воззвал к Нориссе, и в нем появились требовательные нотки. Норисса стала полна силы, но ей некуда было ее приложить. Голос указал ей направление, и она медленно спустилась к самой земле, где обнаружила в конце концов свое собственное тело, вибрирующее от переполняющей его мощи и не способное ею управлять. И Норисса погрузилась в самое себя.

Тонкая стенка, которой она отгородилась от окружающего мира, перестала вдруг существовать, и на Нориссу накатил гул восхищенных голосов, ноздри защекотало, и она поперхнулась горьким дымом горящего дерева. Лишившись внезапно всех своих сил, Норисса упала на колени, и только руки Байдевина удержали ее от того, чтобы рухнуть на землю навзничь. Гном поддерживал ее, бормоча на ухо какую-то успокаивающую чушь.

И снова множество рук протянулись к Нориссе. Как во сне, она ощутила, как ее приподнимают над землей, укутывают теплым пледом, несут и укладывают на что-то мягкое. Знакомые и незнакомые женские лица окружили ее. Опять и опять она ощущала чьи-то прикосновения: осторожное прикосновение к щеке, нежное поглаживание по волосам, короткое пожатие руки. Кто-то принес еще одеяла и укрыл ее, вокруг звенели слова признательности и благодарности.

Медвин стоял чуть в стороне, наблюдая за ней, и в глазах его сияла гордость за нее. Норисса попыталась сесть. Ей очень хотелось рассказать ему о чудесах, которые она открыла. Она рассказала бы ему о широких потоках энергии, пронизывающих земную твердь, она рассказала бы ему об энергии, которая с шипением и гулом проносится в воздухе над кронами деревьев, она поведала бы магу о силах, которые неустанно движутся между небом и землей, не принадлежа ни тому, ни другому, но связанные и с тем и с другим. Этими и многими другими тайнами она поделилась бы со старым волшебником, если бы только ей удалось подняться. Но тело отказывалось ее слушаться.

Ода опустилась на свое ложе из одеял и отдалась заботам своих многочисленных сиделок.