Злой город

* * *

Орда возвращалась в Степь. Ноги сотен коней месили черно-красную грязь, которая, засыхая на ветру выше копыт, тут же отваливалась, словно кровавый струп от поджившей раны.

Грязь была черной от копоти. И красной от человеческой крови, которую не успевала впитывать в себя земля. Хоть битва и кончилась, но кровь продолжала прибывать – то, согласно древнему обычаю, тысяча провинившихся рубила головы мертвецам, складывая из них пирамиду-обоо – образ дерева Тургэ, корни которого пронзают Нижний мир, а вершина теряется в Верхнем. Бог войны Сульдэ любит обоо из голов и покровительствует воинам, чтящим обычаи предков.

Позади Субэдэ на злом пегом жеребце ехал серебролицый знаменосец. Его глаза все еще горели жгучей обидой и ненавистью, хотя он немного успокоился, узнав, что никто не отбирает у него насовсем права нести знамя Орды – у Непобедимого и без того было немало забот. Только в самые торжественные моменты его руки примут древко священного бунчука. В такие, например, как сейчас, когда изрядно потрепанный передовой тумен кешиктенов Субэдэ медленно проезжал мимо горящего Злого Города.

Вдоль дороги были свалены еще не обезглавленные трупы защитников крепости – палачи не успевали справляться со своей работой. Трупов было много, очень много. Обоо обещало быть высоким.

Среди мертвецов зоркий глаз Субэдэ разглядел двоих, сжимавших в руках необычное для этих мест оружие. Да и чернобородые лица двух братьев, иссеченные мечами, говорили о том, что эти люди родились далеко от этих мест. Еще один мертвый воин был вообще с почтением положен отдельно от других, даже копье с наконечником-лезвием необычной каплевидной формы кто-то почтительно вложил ему обратно в руки. Кто знает, может быть, то не человек вовсе, а кермес Подземного мира Эрлика принял образ чернокожего воина и лишь на время притворился мертвым? Ведь каждому известно, что кермеса нельзя убить, а вот разозлить – пара пустяков.

Шаман, ехавший слева от полководца, на всякий случай сделал отвращающий знак – ясно, что первым делом злые духи охотятся за телами колдунов, безмерно уверовавших в собственные силы. Случалось порой, что шаман, плохо очистивший место камлания, так и не выходил из ритуального транса, одержимый кермесом, который поджидал в сторонке, пока душа покинет тело колдуна и отправится путешествовать в Верхний или Нижний мир, чтобы в удобный момент занять ее место.

Подобными жестами осенили себя все воины, проезжавшие мимо. Кроме одного – их предводителя. Который, похоже, знал о духах и людях немного больше остальных.

– Как думаешь, шаман, что заставило этих людей отдать свои жизни за чужой им народ? – спросил Субэдэ, не отрывая взгляда от спокойных лиц мертвецов.

Шаман пожал плечами.

– Это были люди разных народов. Но цель у них была одна.

Субэдэ кивнул.

– Золотые слова, почтенный Арьяа Араш. Это была цель, за которую не стыдно отдать жизнь.

И добавил тихо:

– Вечная память великим воинам – защитникам Злого Города.

И тут произошло то, о чем еще долго шептались в углах юрт по всей Великой Степи, опасаясь, что соседи услышат то, что и так знали все – от знатного нойона до последнего раба.

Иногда достаточно одного слова или взгляда для того, чтобы без особой причины изменить годами выношенное желание. Или принять решение, и вновь, но уже по своей воле вновь встать у черты, отделяющей мир живых от мира мертвых.

«Так вот чем мы так похожи с тобой, Император Нинъясу…»

Священный бунчук Потрясателя Вселенной, ни разу не склонявшийся ни перед одним из многочисленных врагов Орды, наклонился к земле. Черный хвост коня Чингисхана проволокся по кроваво-черной грязи, взметнув кверху верхний слой пепла, не успевший впитаться в вязкую жижу. Сокол, венчавший бунчук, вмиг стал грязно-серым, ярко-зеленые смарагдовые глаза золотой птицы потускнели, словно подернутые дымкой печали.

По строю кочевников пронесся вздох изумления. Воины переглядывались между собой, пытаясь понять, что означает странный знак, поданный самим Непобедимым Субэдэ, только что провозглашенным ханом величайшим из полководцев.

Серебролицый знаменосец опомнился первым. Его рука метнулась к рукояти меча. Тяжелый клинок с шипением покинул ножны… и с силой ударил в круглый клепаный щит, по-походному привязанный ремнями к левой руке.

– Уррррагххх!

Боевой клич Степи разодрал лицо немолодого воина. Из-под серебряной накладки показалась кровь. Но глаза знаменосца горели тем самым мрачным, решительным огнем, как и в тот далекий день, когда он подставил себя под удар секиры, предназначенный Потрясателю Вселенной. Бывают мгновения в жизни каждого воина, когда смерть и боль становятся просто словами.

– Урррраааагх!!! Урррррраааагхх!!!!!!!!!

Словно эхо, усиленное сотнями, тысячами глоток, покатился боевой клич вдоль бесконечного строя всадников, словно круги по воде от брошенного камня, набирая мощь, сопровождаемый звоном мечей о щиты, дальше, еще дальше, до самого порога черной юрты, влекомой неторопливыми волами.

Медлительный с виду Тулун, который, когда нужно, мог быть быстрым, словно ласка, метнулся к выходу и, отдернув полог, впился взглядом в степь.

– Что там? – взвизгнул Бату-хан. – Урусы?!!

Телохранитель хана еще несколько мгновений вглядывался в даль. Потом его глаза вновь заволокло туманом скуки и безразличия.

Он опустил полог и повернулся к джехангиру.

– Да, Повелитель, – кивнул тургауд. – Это мертвые урусы. Которым Орда воздает посмертные почести как великим воинам.

Походный хан недовольно поджал губы, но ничего не ответил. Ведь если хан не соглашается с мнением всей Орды, то однажды и Орда может не согласиться с его приказом. Случается порой, что и ханам приходится повиноваться.