Зимний гастрольный тур

Глава 7

Ротный Борисов ни капельки не сожалел о том, что финская атака закончилась, даже не начавшись. Но отсутствие боестолкновения вовсе не означало отсутствия дел.

К мосту подкатывали тяжеленные грузовики. Из двух первых полезли саперы, из остальных с некоторыми усилиями разгружали бревна под поперечные стяжки. Тут же завизжали пилы с бензиновыми движками.

Старший лейтенант про себя отметил, что за полчаса ремонт моста провернуть не удалось, хотя работа велась весьма организованно и в хорошем темпе. Но через сорок минут первый тяжелый танк на скорости не более десяти километров в час пополз на западный берег. За танковой ротой двинулись мотострелки. В очереди на переправу Борисов разглядел другие грузовики.

Среди взводных наметилось некоторое расслабление.

— Вот пройдут те, которые сейчас с подъема спускаются — и нас повезут обратно.

— Как же, жди! Нет, сперва пропустим бронетехнику, потом машины снабжения осназа, потом передадим позиции родной пехоте…

— Так задержка будет часа этак в три.

— Три? В кармане дырку не протри! Полные пять часов, они по мосту газовать не будут…

— …и верно, идут без спешки…

Ротный не упустил случая напомнить о дисциплине:

— Отставить болтовню! Не базар вам тут! Операторам "птичек" — следить усиленно за флангами. Здесь снайперов лишь не хватало. Никодимов, через час чтоб был горячий обед! Нам тут еще стоять до темноты верняком.

Этот прогноз никому не показался рискованным: закат должен был наступить через три часа с минутами. Однако про себя ротный прикинул, что ночевать, возможно, придется на позиции, поскольку те, кто по плану должен был сменить лыжников, даже не показались в пределах видимости. И оказался прав.

А колонна осназа, пройдя мост, рванула по шоссе в сторону Виипури. Раньше этот город носил название Выборг. До него оставалось чуть более восьмидесяти километров.

В это время на другом участке этого фронта тоже не царило затишье. По "линии Маннергейма" гвоздили из всех стволов не только полковая и дивизионная артиллерия РККА — свой вклад опустили на весы самоходки осназа. Снарядов не жалели — ни те, ни другие. Дзоты не могли устоять перед снарядами 122 мм. "Миллионники" держались. Но лишь до тех пор, пока веское слово не сказали самые громадины.

Грозные самоходки выдвинулись вперед. Их поддерживали пулеметчики и снайперы. В их задачу входило отсечь пехоту, которая могла бы подобраться с зажигательными средствами к бронетехнике.

Конечно, калибр 203 мм поработал бы лучше. Но быстро его подвезти никак не выходило. В результате вместо качества брали количеством: такими совсем маленькими снарядиками весом чуть более сорока килограммов. Мелочь, скажете? Да, но лишь при условии, что эти чушки падают не в количестве двадцати штук в одну стенку дота в течение пятнадцати минут. По слухам, капля камень точит. А эти были все же посильнее капель.

Артиллеристы рассчитывали на полное разрушение "миллионников" вместе с живой силой. Расчет оказался не вполне точным. Доты как оборонительные сооружения погибли. Люди — не все.

Мы не можем констатировать, что младший унтер-офицер Сальминен был особенно умен. Не станем также утверждать, что он был чрезвычайно удачлив. И все же он ухитрился выбежать из основного (северного) выхода из дота еще до того, как очередная порция гаубичных снарядов разнесла крышу и добила тех, кто еще оставался живым.

Сальминен с некоторым удивлением обнаружил, что лежит в узком пространстве между двумя большими камнями, что русские гаубицы не стреляют больше, что их пехота все еще не пошла в атаку — и начал действовать.

Видимо, им руководило наитие. Может, то было особо разумное подсознание. Как бы то ни было, унтер-офицер пробрался внутрь того, что осталось от "миллионника", и вынес оттуда ценный предмет.

Через полтора часа на финский заслон вышел, слегка пошатываясь, некто из своих, судя по форме. За плечами у него был груз.

Конечно же, пришельца обогрели, накормили — и задали вопросы. Сеанс допроса продлился недолго:

— Седьмой дот… по нам стреляли… тяжелые пушки… лейтенант… просил… подкрепление… четверо убитых… радист убит… рацию я принес… включить не мог…

Выдав эту информацию, унтер-офицер сполз на землю.

Доставленный с таким трудом тяжелый предмет освидетельствовали. Собравшиеся переглянулись. Никто не удивился, что спасшемуся не удалось связаться со своими по радио. Аппарат был покорежен осколком и явно пребывал в неработоспособном состоянии. Судя по тому, что унтер-офицер Сальминен тащил совершенно бесполезную рацию такое расстояние, он вряд ли был полностью вменяем. Опытные солдаты поставили диагноз без всякого медика: контузия.

Рассказ спасшегося унтер-офицера лишь подтвердил то, что личный состав заслона и так услышал. А потом гром артиллерии стих. Совсем. Седьмой дот имел пушечное вооружение, но звуков от выстрелов из нее никто не слышал. Возникло естественное подозрение, что дот уничтожен полностью. Отправили разведку. Та подтвердила это печальное предположение: русские солдаты явно обошли дот и теперь при поддержке танков продвигались в северном направлении. В таких случаях обстановку докладывают вверх по команде, что и было сделано. Ответ был вполне ожидаемым: надо держаться, сейчас подкрепление прислать невозможно.

Командовавший заслоном офицер сделал про себя вывод: не только в данный момент, но и в будущем подкрепления не будет. Но вслух это не прозвучало: настроение личного состава и без того было пониженное. Правда, оставалась надежда на минные поля и завалы на дороге. Но лейтенант, умевший думать повыше своего уровня, отнюдь не исключал окружения. По крайней мере, положение линии фронта на карте наводило на подобные неприятные мысли.

В оправдание этому грамотному офицеру стоит сказать: он был не одинок в своем заблуждении. Военачальники куда большего ранга думали аналогично. У них не было твердых оснований на иные предположения в части планов русского командования. Пока что не было. Правда, могла бы насторожить остановка продвижения противника на восточном фланге фронта, прилегающем к Ладожскому озеру с запада. Но ее приписали осторожности русских военачальников: их войска уперлись в открытые пространства озер Вуокса и Суванта-ярви. Наступление без должной огневой подготовки (а подтягивание артиллерии требовало времени) грозило громадными потерями. К сожалению, Красная Армия быстро обретала боевой опыт.

В скором времени донесения этого и других заслонов позволили выявить направление главного удара бронированного кулака русских. Конечно же, это был Виипури. И к уже существующей обороне города стали поспешно добавлять все, что удалось найти. В ход пошло наследство царской России: артиллерийское вооружение времен Великой войны и даже старше. Исходя из полученного опыта, упор делался не на количество стволов, а на их маскировку и укрытие.

Любой мало-мальски соображающий в тактике офицер посоветовал бы организовать для обороны приморского города поддержку с воды. Но с этим дело обстояло скверно. Канонерские лодки (во флоте их имелось четыре штуки) для этой цели не годились: максимальный калибр составлял 105 мм, а броневая защита была еще хуже артиллерии, к тому же преодоление ледового покрова Выборгского залива оставалось за пределами их возможностей. Куда лучше подошли бы броненосцы береговой обороны. Их было два: "Вяйнамёйнен" и "Илмаринен". Оба имели десятидюймовые орудия в качестве главного калибра. Оба отличались неплохой для того времени зенитной артиллерией. Мало того: изначально проект предусматривал возможность плавания во льдах; для этого имелся усиленный ледовый пояс и ледокольные обводы корпуса. Но как раз эти два обороняли Хельсинки и прилегающие районы. Хуже того: при полном попустительстве со стороны финской авиации, над южным побережьем страны постоянно висели русские авиаразведчики. Уж они не пропустили бы не то, что подход броненосцев к Выборгскому заливу — даже просто выход из базы.

Наиболее дальновидные военачальники Финляндии (в том числе маршал Маннергейм) давно понимали, что стратегически война уже проиграна. Но они рассчитывали, что при взятии Виипури русские войска умоются кровью. И тогда можно будет выторговать более-менее приемлемые условия мира.

По известному выражению Отто фон Бисмарка "на каждую вашу хитрость русские ответят своей непредсказуемой глупостью". На сей раз РККА действовала не в соответствии с этой максимой. Никто из командного состава финской армии не назвал русский план дурацким или глупым. Умственные способности командования противника тоже не ставились под сомнение. Скорее к русским военачальникам применялись слова, соответствующие русским "сволочи", "мерзавцы", "гады ползучие", а также иные, еще худшего содержания.

Нехорошие дяди, отдававшие русским войскам приказы, и не подумали брать Виипури в лоб. Возможно, они вправду опасались высоких потерь. Как бы то ни было, славный финский город оказался полностью окруженным, если такое выражение можно применить к территории, находящейся на берегу залива. И на этом наступление застопорилось.

Само собой, обстановку доложили в финский Генштаб. В результате там воцарилось унылое единодушие. Все офицеры дружно объяснили остановку наступления лишь необходимостью оперативной паузы. Дело было даже не в том, что блокированный Виипури не мог сопротивляться долго. Русские не утрудили себя взятием города из-за нежелания терять время. Впереди у них была столица Суоми, и до нее — меньше двухсот пятидесяти километров. Времени же возвести серьезную оборону просто не осталось. Все финские военачальники полагали осназ за полноценную дивизию, а по боевым характеристикам эта часть соответствовала как бы не армейскому корпусу. И она уже продемонстрировала свои возможности в преодолении подобных препятствий.

Вот в этот момент вместо грома пушек зазвучали голоса политиков.

Финский государственный деятель, министр без портфеля Юхо Паасикиви, он же Юхан Хелльстен, швед по рождению, был не только ловким, но и трезвомыслящим государственным деятелем. Ему не застили глаза мечты о Великой Финляндии аж до Урала. Видимо, этому высокому должностному лицу случилось глянуть на глобус и прикинуть разницы в размерах Советского Союза и своей родины[7]. Сравнение ресурсов всех видов также не могло добавить воинственного духа вышеназванному господину. Как бы то ни было, он не только проникся убеждением, что эту войну надо заканчивать как можно скорее, но и начал действовать в том же направлении.

Надобно заметить, что до начала войны Финляндия пребывала в настроении, которое можно было выразить фразой: "Европа нам поможет". Во всяком случае, приверженцы этого мнения составляли большинство, в том числе в парламенте. Но Пассикиви с самого начала войны получил горячую поддержку от маршала Маннергейма. У него-то был опыт общения с союзниками. Ожидания бывшего царского генерала оправдались: Англия и Франция, ссылаясь на состояние войны с Германией, не обещали никаких ресурсов, кроме устаревших самолетов и танков, притом в небольшом количестве. Да и эта техника должна была прибыть к шапочному разбору.

В Стокгольм полетели инструкции к послу Финляндии. К удивлению многих, достичь договоренности о перемирии удалось быстро. Правда, к этому моменту осназовская бронетехника уже окружила город Котку, то есть до финской столицы оставалось сто шестьдесят километров. Но Паасикиви проявил недюжинную решительность. Он отбыл в Стокгольм еще до того, как перемирие было заключено. Туда же на самолете вылетел полномочный представитель СССР, наркоминдел Молотов.

Согласованные условия перемирия включали в себя возможность для каждой стороны перемещать свои войска по занятой ими территории по собственному усмотрению. Советская сторона усмотрела необходимость усиления головной группы бронетехники самоходками. Почему-то для этого выбрали самые что ни на есть крупнокалиберные варианты. Самоходки не подвели, добравшись до Котки сравнительно быстро — как раз к началу переговоров.

Конечно же, шведы предложили посреднические услуги. Это предложение было отвергнуто советской стороной со всей вежливостью, но непреклонно:

— В прошлом двусторонние переговоры с Финляндией обходились без посредничества со стороны кого бы то ни было. Мы не видим никаких обстоятельств, которые вынудили бы искать подобной помощи в данном случае.

Переговоры начались с многословных сожалений о случившемся конфликте с той и другой стороны. Дипломатические обычаи, что поделаешь. Но потом дело дошло до серьезных материй.

Финская сторона предложила обеим сторонам "остаться при своих"[8]. При зачтении этого варианта Паасикиви кольнуло ощущение, что именно такого подхода ожидала советская сторона. Разумеется, мысль осталась за зубами.

Финская делегация, понятно, не рассчитывала, что русские клюнут на крючок без наживки. Вопрос был в том, что они предложат в качестве контрварианта.

Ответ практически соответствовал ожиданиям. Если перевести его с дипломатического языка на русский, то сказано было примерно следующее.

— Мы намерены обеспечить безопасность Ленинграда всеми средствами. Наилучшим образом для это подходит изменение статуса Аландских островов… также северный и восточный берега Ладожского озера… кроме того, район Петсамо…

Пошла торговля. И тут представителям Суоми пришлось сильно удивиться.

— Я уполномочен передать в распоряжение финской стороны в вашем лице, господин Паасикиви, письмо, подписанное товарищем Сталиным. В нем содержатся некоторые дополнительные требования, которые не обременят Финляндию, но будут способствовать лучшему пониманию ситуации финской стороной. Данное письмо содержит аутентичные тексты на финском и русском языках.

Юхо Паасикиви понадобился весь его дипломатический и политический опыт, чтобы сохранять невозмутимое лицо. В письме требовалось пропустить на территорию Хельсинки соединение бронетехники разного вида, всего семнадцать штук, а также автоцистерны с топливом, этой колонне предполагалось проследовать в Хельсинки по маршруту, указанному в приложении, и тут же вернуться обратно на позиции, которые они занимают в момент получения этого письма., то есть в районе города Котка. Само собой, речь не шла о каком-либо нарушении перемирия, ибо экипажи боевых машин получат строжайший приказ не открывать огня, если не откроется прямая угроза. Также экипажам прикажут не останавливаться во время движения, а по завершении маршрута немедленно отправиться в обратную дорогу.

И под всем этим стояла личная подпись Сталина.

Умный швед в бешеном темпе прикидывал варианты. Прохождение такой колонны — демонстрация силы, понятно. Но зачем? У русских вполне хватило бы возможностей устроить артиллерийский обстрел Хельсинки. Это подтолкнуло бы парламентариев к выводу, устраивающему Сталина. То есть демонстрация для кого-то другого? Кого?

Пока члены финской делегации по очереди читали письмо, ее глава со всем вниманием впился в приложенный маршрут. Так… ну, это шоссе ведет прямо в Хельсинки, тут понятно… на проспект Турку — тоже понятно, там открывается прекрасный вид на здание парламента… но зачем через улицу Крогюксентье? Она ведь узкая…

Паасикиви понял, что на этой улице что-то такое находится, очень важное. Отменной памяти старого политика хватило минуты на догадку: там германское посольство! Или консульство? Неважно. Вот кому помимо финских парламентариев предназначена демонстрация силы. А что там еще на маршруте? Кажется, японское представительство. Возможно, также английское и французское.

— В связи с этим письмом у нас будет просьба, — продолжил Молотов.

В дипломатической практике на переговорах подобной значимости само это слово было почти что под запретом. Все финские дипломаты навострили уши.

— Не желая каких-либо неприятных инцидентов с гражданскими лицами, мы хотели бы, чтобы на пути следования колонны, в первую очередь на перекрестках, стояли финские полицейские, указывая направление движения и одновременно препятствуя созданию помех со стороны кого бы то ни было. Равно на полицию хотелось бы возложить обязанность предотвращения любых несчастных случаев.

Представитель армии с некоторым усилием удержался от смешка. Русские танки нуждаются в охране? Но потом он рассудил, что скорее нуждаются в охлаждении горячие головы, которые, избави господи, вздумают швыряться… хорошо, если камнями и гнилой картошкой, а ну как гранатами?

Глава финской делегации увидел отменную дипломатическую возможность и немедленно ею воспользовался:

— Господин Молотов, у нас нет оснований не доверять письменным гарантиям со стороны господина Сталина. Однако на данный момент у меня отсутствуют полномочия принять это требование. Но даже будь наше согласие получено сию же минуту — и тогда нам бы понадобилось время на выполнение вашей, прямо скажу, неожиданной просьбы. Вы правильно заметили: потребуется помощь полиции. И даже более того: прямо сейчас мне видится необходимость мобилизации значительных полицейских сил для предотвращения любых — повторяю, любых! — возможных инцидентов, не говоря уж о прямых провокациях. По вышеназванным причинам считаем желательным перерыв в переговорах. Думаю, через четыре часа я получу все необходимые инструкции, а также полномочия.

К некоторому удивлению финской делегации, русских удалось убедить в необходимости такой отсрочки. Но Паасикиви не сидел, бездельничая, в ожидании нужных бумаг. Он развил бешеную деятельность. В посольстве Финляндии устроили тарарам: нужная карта Хельсинки нашлась отнюдь не мгновенно. Предлагаемый маршрут следования колонны бронетехники изучили пошагово.

Опыт и память не подвели главу финской делегации: русские должны были проследовать мимо как германского, так и японского посольства. Однако английское, французское и американское представительства советское командование явно решило обойти.

Содержание письма Сталина было немедленно отослано в Хельсинки. В коротком обсуждении точку поставил лично маршал Маннергейм:

— Демонстрация силы имеет смысл лишь для тех, с кем не хотят воевать. Русские не хотят войны с Германией? Могу их понять. Они думают, что без содействия Гитлера Франция и Англия технически не смогут напасть на Россию. Этот тезис спорный. Удар может быть нанесен морем, на это у британцев сил хватит. Кроме того, Германия в данный момент находится в состоянии войны с этими державами. Вот почему есть основания считать, что Гитлер в любом случае воздержится от удара по Советскому Союзу пока и поскольку не обеспечит себе безопасность с Запада. А демонстрация русской бронетехники даст дополнительную причину для временного замирения Германии и СССР, хотя у них и так отношения вполне благожелательные. Что до Финляндии, то это будет знак нашим сторонникам войны с Россией. При любых действиях любой третьей страны Финляндии надлежит хранить строжайший нейтралитет.

Газеты попадали к раненым после госпитального завтрака — видимо, чтобы не лишать людей аппетита.

Настроение у лейтенанта Перцовского было тревожным: как раз сегодня должен был решиться вопрос о его ноге. Если выражаться кратко, то слова "Быть или не быть?" наилучшим образом описывали состояние дел. Раненый как раз шкандыбал на костылях в палату, когда почти над ухом раздался вопль старшего лейтенанта Беляева:

— Марк, ты глянь: о тебе статью в "Звезде" напечатали!

Витька Беляев пользовался репутацией шелапута, а то и шута горохового. Весь госпиталь — ну, почти весь — знал о его склонности к розыгрышам. Поэтому не стоит удивления реакция лейтенанта:

— Какая еще статья?

Перцовский выразился бы покрепче, однако рядом проходила группка молодых ординаторов, и некоторые были женского пола.

— Точно, есть статья, — поддержал шутника Степан Машковский, солидный летчик в звании майора. — Глянь сам, коль не веришь.

Марк без спешки взял газету, пробежал по ней взглядом, нашел статью. Действительно, в ней говорилось про него самого. Кто ж так расстарался? Под статьей красовалась подпись: "К. Симонов". Ну да, газетчика звали Костя.

Так, с газетой в руке, Перцовский дохромал до своей палаты. "Солдатский телеграф" работал безукоризненно. Так что не стоит удивляться, что соседи Марка уже знали о хвалебной статье. Посыпались шумные поздравления:

— Ну, герой ты наш!

— А как написано: "Несмотря на тяжелое ранение, лейтенант Перцовский отказался…"

— Стоп, ребята, по плечам и спине не колотить: в ногу отдает.

Радостное настроение подернулось серым оттенком при появлении пары ординаторов женского пола в сопровождении младшего медицинского персонала. Последовал грозный приказ одной из старших:

— Ранбольной Перцовский! Вас сейчас отвезут на операцию.

Тут голос ординатора смягчился:

— Поздравляю…

Марк мельком подумал, что предстоящая операция не самый лучший повод для поздравлений.

— …вас будет оперировать сам Николай Нилович…

Имя прозвучало с таким придыханием, как будто этот хирург занимал по совместительству должность первого зама господа бога.

— …по самой-самой новейшей методике.

Имея военно-инженерное образование, лейтенант подумал, что слова "новейший" и "надежнейший" не являются синонимами, но промолчал. Вместо этого он повернул голову к соседу:

— Степан Филиппович, коль не труд, зайдите в двести шестнадцатую, там лежит лейтенант Кравченко. Скажите, что я не смогу к ней вечером зайти, буду после операции.

— Не волнуйся, Марк, — без тени улыбки ответил майор. — Все передадим в точности.

— Ложитесь на каталку, ранбольной.

— Так я и сам бы мог дойти…

— Не положено!!

В госпитале сказывалось влияние военных: даже ординатор умела разговаривать голосом ротного старшины, хотя и с несколько другой лексикой.

До двести шестнадцатой палаты новости также дошли.

— Валь, ты глянь, про твоего Марка напечатали!

— Да иди ты!

По пути к лейтенанту Кравченко газету перехватили цепкие лапки любопытных соседок.

— Ох ты, герой, значит!

— А портрета нет, жалко.

— Там фотографа не было, — пояснила зарумянившаяся Валя.

— Валька, ты за него держись. Лейтенант этот, он ведь в тебя… того… по самые уши…

— Теперь будет с наградой. Медаль уж точно.

— А то и орден.

— Тут насчет награды ничего не сказано.

— Ну, потом дадут, я уверена.

Разговор на сходную тему велся уже в расположении штаба фронта. Настырный майор (уже) Маргелов подал письменный рапорт, в котором интересовался судьбой подписанного им самим представления к награде лейтенанта Перцовского М.М., поскольку в списке награжденных он не значился. Бумага попала на стол к командарму Апанасенко. Тот наморщил лоб:

— Знакомая фамилия. Где бы она могла встретиться?

Многоопытный и политически подкованный адъютант не замедлился с ответом:

— В газете, товарищ командарм. Статья в "Красной звезде", вчерашний номер.

— А ну, дай.

Родион Иосифович при отсутствии высшего образования обладал превосходным чутьем. И оно подсказало нужные слова и действия:

— Твою ж… в переднюю и заднюю… и поперек… мать!!! Тут дело насквозь политическое может оказаться. Немедленно разузнать, кто это вычеркнул лейтенанта из представления на награждение. Исправить чтоб сегодня ж!

Адъютант был из сообразительных, поскольку иных Апанасенко вблизи себя не держал. Розыскные мероприятия продлились не более часа.

Писарь оправдывался огромным количеством награжденных. Отмазка была сочтена неудовлетворительной.

Адъютант передал неудовольствие начальства в частично матерных выражениях. Если опустить их, то выговор звучал примерно так:

— Не захотел переписывать?.. Ты… кем себя возомнил? Думал, не заметят? А то, что дело может стать политическим… в твою… голову не пришло?.. В следующий раз без треугольников останешься. И на передовую! С винтовкой, штыком, без яиц и с одной обоймой! Чтоб поумнел! Сейчас же переписываешь, заново визируешь… да, это тебе поручаю, чтоб твою…морду… и фамилию… начальство хорошенечко запомнило. И на подпись! Если опоздаешь иль опять кого пропустишь, — на лице у адъютанта нарисовалась акулья улыбка, — ну, тогда я! Лично! Сам! Напомню о тебе командарму!

Писарь Олифиренко исполнил все в точности. Попадание под политическую кувалду не входило в его планы.