Зимний гастрольный тур

Глава 23

События посыпались кучей. Или повалили гурьбой.

Пока что шифры "Энигмы" взлому не поддались. Попытки определения позиций немецких подлодок не приводили к успеху. Росли потери в торговом тоннаже. В результате Великобритания отказалась от практики посылать одиночные суда через Атлантику и ввела систему конвоев. Разумеется, это дало немедленный результат в виде срыва подводных атак — по крайней мере, части их. Эсминцы в качестве кораблей конвоя показали себя совсем не плохо. Контр-адмирал Дёниц и его штаб принялись разрабатывать изменения в тактике.

Другим важным (с точки зрения Рославлева) событием был разговор со Сталиным. На этой встрече не было наркома внутренних дел. Наверняка на то имелись причины.

Распорядитель совещания начал с того, что предложил перейти в столовую и отобедать. Рославлев про себя отметил, что еда была не столько изысканной, сколько качественной. Разговор при этом крутился вокруг вин. Рославлев честно признался, что решительно предпочитает сухие и полусладкие грузинские вина крымским, а в части крепленых его вкусы были противоположными. Хозяин стола слушал внимательно, порою соглашался, иногда вежливо предлагал свою точку зрения. Мельком гость подумал, что источники, читанные до попадания, были правы: Сталин умел, когда хотел, быть обаятельным.

Но обеды имеют свойство кончаться, и последовало предложение перейти в кабинет и заняться делами.

— Вы хотели что-то изложить, Сергей Васильевич.

В сказанном не было и следа вопросительной интонации.

— Совершенно верно. В ближайшее время — как ТОГДА — запланировано присоединение Латвии. Литвы и Эстонии.

Сталин перебил собеседника, что было не в его обычае:

— Вы против?

— Напоминаю, товарищ Сталин, решения тут принимаю не я. Но совет дать могу и должен. Речь пойдет не о политике и тем более не о военных вопросах, а о сельском хозяйстве.

И еще одна неожиданность: хозяин кабинета удивился и не скрыл это.

— Из нашего варианта истории известна одна важная деталь: все союзные республики брали из бюджета Советского Союза. И только две давали: Россия и Литва. Или, если хотите, РСФСР и будущая Литовская ССР. Я их так поименовал для краткости. Так вот: мои предложения направлены на уменьшение будущих убытков. И увеличение прибыли, само собой. Историю коллективизации вы, конечно, помните. Позволю себе процитировать Михаила Афанасьевича Булгакова. Думаю, в чем-чем, а в наблюдательности вы ему не откажете.

Голос гостя из будущего сильно изменился. В нем появились рубленые интонации. Каждая фраза вколачивалась, как гвоздь под метким ударом плотницкого молотка.

— Никакой этой панской сволочной реформы не нужно, а нужна та вечная, чаемая мужицкая реформа. Вся земля мужикам. Каждому по сто десятин. Чтобы никаких помещиков и духу не было. И чтобы на каждые эти сто десятин верная гербовая бумага с печатью — во владение вечное, наследственное, от деда к отцу, от отца к сыну, к внуку и так далее. Чтобы никакая шпана из Города не приезжала требовать хлеб. Хлеб мужицкий, никому его не дадим, что сами не съедим, закопаем в землю. Чтобы из Города привозили керосин. Конец цитаты.

Про себя Сталин отметил, что этот человек мог бы стать прекрасным оратором. А тот продолжал:

— Если я правильно понимаю, одной из целей коллективизации был слом крестьянского сознания, которое всеми силами противилось товарному производству хлеба.

Чуть нарочитая пауза.

— А в Литве, Эстонии и Латвии сельскохозяйственное производство УЖЕ товарное. И в этом смысле его ломать не надо. Наоборот, следует это обстоятельство использовать себе на пользу. Пусть себе хуторяне доят коровок и возят молочные продукты в близлежащие города. Насильственная коллективизация принесет вреда больше, чем пользы. Внедрение сельхозкооперативов есть вещь экономически выгодная как для отдельных фермеров, так и для государства в целом. Мы можем позволить себе их сравнительное медленное продвижение, используя только экономическими методами. Чтоб не было, как тогда, головокружения от успехов. Теперь о производстве. Такие кооперативы ведь разрешены в СССР? Прекрасно; коль скоро речь идет о товарах народного потребления, производите на здоровье. Серьезные машиностроительные предприятия понадобится переводить в государственную собственность. Но СССР должен вкладывать в эти республики как можно меньше. Нечего строить в этих республиках первоклассные дороги при том, что у их соседей вместо дорог так и остаются направления для езды. И без новеньких машиностроительных предприятий эти края обойдутся. А если местные образованные кадры захотят повышать свой уровень — милости просим в РСФСР. И еще одно напоминание. В 1918 году немецкими усилиями эти республики прихватили порядочные куски российской территории. Границы республик надо бы… кхм… подправить.

— Об этом мы уже думаем, — нейтральным голосом заметил Сталин. И с отчетливой жесткостью в голосе добавил: — Что до ваших предложений о форме коллективизации в прибалтийских краях, то они должны быть тщательно рассмотрены. Без согласия Политбюро никакие решения на этот счет приниматься не будут.

Вот тут Рославлев вспомнил, что оппозиция решениям Сталина возникала, и даже он порою был не в силах продавить то, что полагал нужным, через Политбюро. Бывало такое.

Сам же хозяин кабинета продолжал излагать доводы:

— Кажется, вы, товарищ Странник, пытаетесь исправить то положение в прибалтийских республиках, которое создалось в ваше время. Вы уверены, что население там обретет массовую лояльность к Советской власти?

Подобный вопрос ожидался.

— В мои времена была доказана теорема: при любом строе некая доля недовольных обязательно будет существовать. Так что полностью избавиться от оппозиции немыслимо. Но можно уменьшить число тех, кто настроен против. Совершенно согласен с вами: действовать надо весьма аккуратно. Особенно следует учитывать то, что сепаратистские настроения будут активно подогреваться из-за границы.

— Великобритания?

— Не только. Даже не столько. США. Вот эти ни за что не признают вхождение прибалтийских республик в состав СССР.

Тут Сталин по каким-то своим соображениям круто поменял тему:

— Вы говорили, товарищ Странник, что те подразделения на реактивных машинах надо разворачивать в более крупные части.

— От своих слов не отказываюсь, товарищ Сталин. За мной при этом техдокументация, само собой, также техника и расходные материалы. Запчасти, само собой. Понадобится обучение летного состава. Вот здесь вижу проблему. Точнее, в инструкторах.

— Вы полагаете, что у имеющегося летного состава недостаточно опыта?

— Наоборот, как раз это у них имеется. Тут другое хуже: если понадобится переброска лучших летчиков к южным границам, то с инструкторами будет… короче, понадобится сделать перерыв в занятиях. Ведь мы отправим на отражение налета наших лучших специалистов по реактивной авиации. Имею в виду истребителей, конечно. Хотя… виноват, был неправ. Также понадобится эскадрилья вертолетов, причем как транспортных, так и штурмовых. Первые — это если кого из наших собьют. Ими можно эвакуировать и летчиков, и технику. Вторые… скажем так, на всякий пожарный случай. Скажем, бомбардировщик противника пойдет на вынужденную посадку и, уже находясь на земле, вздумает отстреливаться от наших пехотинцев из авиационных пулеметов. Лишние потери нам ни к чему, а огонь вооружения винтовочного калибра боевому вертолету нипочем. А вот стратегическим бомбардировщикам там делать нечего. По крайней мере, я сам не могу придумать для них боевой задачи. Но, конечно, тут решения будут принимать товарищи Смушкевич, Рычагов или еще кто-то из специалистов по применению авиации. Само собой, я должен быть в курсе, поскольку материально-техническое снабжение большей частью на мне.

И снова глава СССР резко изменил тему:

— Скажите, Сергей Васильевич, у вас есть планы относительно товарища Чкалова?

Для подготовки ответа понадобилось секунд двадцать. На этот случай никаких экспромтов заготовлено не было.

— И да, и нет, товарищ Сталин, — Рославлев сделал вид, что не заметил тени недовольства в глазах вождя. — Да — поскольку план имелся. Нет — поскольку временем Валерия Павловича распоряжаюсь не я один.

Голос Сталина зазвучал вполне благожелательно, но с чуть заметной твердостью:

— Поясните вашу мысль, Сергей Васильевич.

— Я это и собирался сделать. СССР — гигантская по территории страна. Следовательно, для нее может оказаться актуальной быстрая переброска живой силы, техники, боеприпасов и прочих элементов снабжения по воздуху. В мое время это именовалось "воздушным мостом". Есть вот какие транспортные самолеты, — тут на столешнице возник уже знакомый Сталину ноутбук, — вот… эти две модели. Рекомендую начать с них. Первый задумывался как пассажирская машина, но может служить и транспортником. Разумеется, доступен ряд модификаций. В базовом варианте пассажировместимость 122 человека. Заметьте: переделка из транспортного варианта в пассажирский и обратно может быть проделана прямо на аэродроме. Иначе сказать, развитие гражданских авиалиний вляется основой для решения военно-транспортных проблем.

На экране красовался Ил-18. Хорошо представляя эту машину, Рославлев глядел не на экран, а на лицо хозяина кабинета, пытаясь уловить реакцию. Судя по всему, та была положительной.

— А вот Ан-12, этот в первую очередь транспортник. Хотя, конечно, есть и пассажирские модификации. Обладатель необычного рекорда. Хотя по пассажировместимости он примерно равен своему сопернику, но однажды понадобилось срочно эвакуировать людей из опасной зоны. В салон втиснули двести восемьдесят три человека! Правда, без багажа. Большей частью люди летели стоя. Возвращаясь к вашему вопросу: как раз для освоения этих машин и их аналогов я подумывал привлечь товарища Чкалова. Кстати, на "Иле" вполне можно установить авиарекорды. Например, перелет из Москвы в Хабаровск с грузом, эквивалентным сотне людей. Не знаю, нужен ли такой рекорд, но ручаюсь, что возможен. Скажу так: товарищ Чкалов способен поставить этот рекорд. Это подъем международного престижа как для СССР, так и для Валерия Павловича. Я бы при этом подчеркнул в печати, что данная машина не только не является бомбардировщиком, но и не может быть таковым. А потом открыть регулярные авиалинии между этими двумя городами. Или, скажем, линии Москва-Новосибирск, Москва-Красноярск… Однако у авиапрома могут оказаться иные планы на Валерия Павловича.

— Ваши предложения интересны, Сергей Васильевич, и все же их стоит обсудить с заинтересованными товарищами, — на этот раз в голосе у Сталина прозвучало одобрение.

— Об этом я как раз и хотел попросить.

Товарищ Берия слегка ошибся. Американские бомбардировщики и в самом деле не попали на Британские острова. Но они попали в Александрию. Их везли на авианосце в полуразобранном виде (демонтировали то, с чем не вошло бы в трюм). Разумеется, подобный монстр взлететь с палубы никак не мог, но на это никто и не рассчитывал. Машины собрали уже на аэродроме. Там их (издали) увидело некое заинтересованное, хотя и постороннее лицо. Бомбардировщики сосчитали (оказалось восемнадцать штук), о них доложили. Правда, технически малограмотный информатор сообщил о "громадных самолетах с четырьмя моторами на каждом". Так что тип удалось выяснить далеко не сразу. Но, к счастью, куратор агента не поленился уточнить: а было ли что-то изображено на самолете. Местный поклонник легких денег добросовестно описал картинки. Куратор направил сведения по команде. И тут руководство военной разведки стало чесать в затылках. Описание очень уж подходило к американской "Летающей крепости", она же стратегический бомбардировщик B-17. И делать им в Египте было совершенно нечего.

Надо отдать должное тогдашнему руководителю Разведывательного управления РККА Ивану Иосифовичу Проскурову: у него хватило ума предложить НКВД координировать усилия. Получив информацию об американских бомбардировщиках в Александрии, Берия мгновенно вспомнил об интересе Странника и начал действовать, то есть раздавать запросы на информацию. Потекли данные. Картина сложилась тревожная. В мире Странника в налете предполагалось участие английских и французских бомардировщиков. Но американские?..

Ни одна из спецслужб СССР не знала о секретных переговорах между руководством авиации США и Великобритании. Больше того, и товарищ Александров об этом не знал, лишь догадывался. Речь шла об участии американских бомбардировщиков в налете на Баку.

Президент США вызвал командующего ВВС Америки генерал-майора Генри Арнольда, а не тот испрашивал прием. На то имелись веские причины.

Франклин Рузвельт прекрасно понимал, что те, кто продавливал войну в Европе, не дадут Соединенным Штатам полностью оставаться в стороне. Изоляционистская политика не могла не окончиться крахом. Также он понимал, что наивыгоднейшая позиция состоит в вязывании в драку уже перед самым ее завершением. В частности, интересы "Стандард ойл", одной из самых влиятельных корпораций, заключались в продаже нефти и нефтепродуктов всем участникам европейской войны. Но тут вмешался СССР, ухитрившийся влезть на более чем привлекательный германский рынок. Подобных конкурентов давят.

У президента были умные советники, да и сам он не был дураком. Массированые налеты бомбардировщиков на цельи с большой площадью выглядели действенным средством для причинения противнику большого ущерба. Это средство нуждалось в опробовании.

Генерал Арнольд по прозвищу "Счастливчик" не колебался. Как всякий нормальный военный, он уверил своего главнокомандующего, что подчиненные ему силы выполнят любой приказ. Правда, Рузвельт тут же оговорил, что само участие американских бомбардировщиков не должно стать достоянием общественности. Генерал без раздумий предложил меры. Американских опознавательные знаки предстояло закрасить и нанести английские. Поскольку английский летный состав, а также наземные аэродромные службы не были знакомы с американской техникой, то предполагалось участие американских добровольцев (за приличное вознаграждение и щедрые условия страхования) — следовательно, изоляционистская политика вроде как бы и не нарушалась.

И армейские колеса завертелись с истинно американской деловитостью и умением организовать сложную операцию снабжения.

Исходя из полученных данных, Сергею Васильевичу пришлось организовать встречу с военным авианачальством. На нее пригласили Смушкевича и Рычагова. Оба изо всех сил старались не показать встревоженность.

Почему-то коринженер начал в высшей степени официально:

— Товарищи, получена секретная информация. В ходе предполагаемого налета на Баку возможно участие американских стратегических бомбардировщиков B-17, они же "Летающая крепость".

В документации, касающейся этой модели самолета, подобное имя не упоминалось. Рычагов чуть поднял брови:

— Товарищ Александров, почему его так назвали?

— Оно полностью неофициальное, журналистская выдумка, но… не так уж далека от истины. Напоминаю, что его вооружение состоит из тринадцати крупнокалиберных пулеметов "Браунинг". Мертвых зон, считайте, не существует. Вот подробности.

Каждый из авиаторов получил по тонкой стопке бумажных листов.

— Имеются ли данные о причинах отсутствия пушечного вооружения? — вдруг поинтересовался Смушкевич.

— Американцы понимают толк в массовом производстве. Крупнокалиберные пулеметы у них отлажены-переотлажены. А изготавливать авиапушки в должном количестве им пока не удается. Оно и к счастью… для нас. Но для начала доложите, Павел Васильевич, состояние дел во вверенной вам дивизии.

— Один полк тренируется на реактивных МиГ-19. Пилотаж подрос по уровню, хотя еще не достиг… короче, летчикам есть, куда расти. Еще два полка переобучаются на И-185. Гоняем на тренажерах.

— Вы хотите сказать, что И-180 освоен полностью?

Ответ был максимально твердым:

— Да, освоен.

— Тогда, товарищи, вот вам вводная.

У генерала Рычагова как более опытного в общении с коринженером молнией промелькнули мысли: уж искусству составлять особо заковыристые вводные товарища Александрова учить не надо. Но тут особый случай: все же не учения, а реальный бой.

— По данным разведки, эта "крепость" отличается повышенной живучестью. Четыре движка! Эти машины стараться выбить вторыми. Первыми же под раздачу должны попасть истребители сопровождения, если таковые будут. Третьими — все прочие. Важный момент! Ни один рассукин блин горелый не должен дотянуть до своей базы! И ни один не должен что-то выдать по радио. Яков Владимирович, озаботьтесь глушением всей чужой активности в эфире. Наши потери должны оказаться минимальными, а лучше — нулевыми. Поэтому вот какую тактику предлагаю…

Выслушав коринженера, генералы от авиации переглянулись. План выглядел почти нереальным. Именно эту мысль Смушкевич и высказал вслух:

— Сергей Васильевич, такое можно провернуть лишь при условии отменнейшей слетанности. На сегодняшний день таковой у летчиков дивизии нет.

— И еще добавлю, — вмешался Рычагов. — На ваших тренажерах можно отрабатывать бой против восьмерых, не больше.

— Вы оба правы, товарищи. Значит, учебу придется вести на настоящих самолетах против ваших же товарищей. Ракеты вообще брать не будете, но цепи пуска дадут сигнал, понятно. Этот сигнал будет фиксироваться. Наибольшая трудность будет у командиров эскадрилий. Именно они в первую очередь будут проверять тщательность работы истребителей по времени. Каждый самолет будет оснащен радиоответчиком "свой-чужой", наземная установка радиозапроса также будет. Вот тактическая схема для учебных боев…

Снова зашуршала бумага.

— Далее: над знакомой территорией, сами знаете, ориентироваться куда проще. Поэтому на аэродроме Кала будут два И-180, вы же пришлете летный состав для ознакомления с ТВД. Не сразу всех, мелкими группами. Не делайте нервы нашим противникам.

Такое местечковое выражение вызвало невольную улыбку Смушкевича.

— Еще прошу запомнить, товарищи. Вы лучше всех знаете возможности техники. Вы лучшие тактики. Так что проверяйте все эти схемы. Сочтете нужным привлечь кого-то еще — делайте это. Понадобится — ломайте схемы без сожаления. У меня все. Детали обсудите потом. Вопросы?

— Есть такие, Сергей Васильевич. Думаю, что И-185 подойдут больше, на них у меня летчики найдутся. Три эскадрильи.

— Вам решать, товарищи.

— На аэродроме Кала вы будете?

— Не только от меня зависит, Яков Владимирович. Но приложу все усилия. К вашему сведению, Павел Васильевич: обязательно постараюсь участвовать в процессе обучения в месте постоянной дисловкации вашей части. А то знаю вас: без меня разнежитесь да разленитесь.

Смушкевич посмеялся от души. Смех Рычагова звучал несколько принужденно.

В небольшом, грязном, потертом временем городе Мосул произошло событие столь малого масштаба, что его, можно сказать, никто не заметил. В городе появился новый житель по имени Ибрагим. Поскольку его арабский (иракский диалект, понятно) был безупречен, то никто не усомнился в происхождении приезжего. Этот человек законнейшим образом купил крохотного объема лавочку на городском базаре. Уже этого поступка хватило бы на то, чтобы означенного Ибрагим посчитали купцом из мелких. К тому же он много ездил по близлежащим селениям, покупая и продавая. Кем же еще должен быть этот человек, по-вашему? Добавьте еще отменную наблюдательность и память. С учетом этих обстоятельств образ торгового человека выглядел просто образцовым. Скажет мне, разве купец не должен уметь наблюдать, прикидывать и делать выводы? А? То-то же!

Обычно Ибрагим торговал в своей лавчонке сам, но на время разъездов его подменял помощник (судя по внешности, родственник). Само собой, английский аэродром тоже оказался объектом внимания этого достопочтенного господина. Купец не фотографировал, он всего лишь продавал финики, сухофрукты, поделки из кожи. А что глядел по сторонам — ну так ведь купец же!

Правду сказать, этот представитель торгового сословия был курдом, а у тех с арабами были весьма натянутые отношения. Впрочем, англичан он не любил еще больше. Поэтому не стоит удивляться, что увиденное им заносилось на бумагу (в кодированном виде) и передавалось другому человеку — соплеменнику, между прочим. А тот, в свою очередь, отсылал информацию дальше, пока та не ложилась на стол, расположенный куда севернее Ирака.

Нет слов, "солдатский телеграф" работает столь же безотказно, сколь и быстро. Почему-то "лейтенантский телеграф" не пользуется такой же громкой славой, хотя заслуживает ее не меньше. Как бы то ни было, летный состав дивизии знал о прибытии Старого чуть ли не в тот самый час, когда он нарисовался в расположении части. Само собой, те, кто был лично знаком с методами свирепого инструктора не преминули поделиться опытом с условно-зелеными новичками:

— Говоришь, комдив вас гонял? Не смеши мои сапоги! Он только что ученик самого Старого, не к ночи тот будь помянут, и в части выдумок куда послабее будет.

— Такие злоехидные вводные дает?

— Если бы только вводные! Это ты не видел, как он разбирает полеты. Есть у Старого одна особенность…

— Это какая? — купился на нехитрую ловушку слушатель.

— Никогда — слышь, никогда! — он не вставлял пистон не по делу. Каждый раз глубоко обоснованно, — глубокая затяжка, — например: вот тут вы недовернули, и противник получил возможность уйти от вашей атаки переворотом через крыло, а там, хотя противника сбили, но открыли огонь слишком рано, израсходовав при этом сто двадцать три патрона, так что к концу боя пустым летали… всякое такое. Всем попадало, без исключений.

— Так что, и самому Рычагову?

— Товарищу генерал-лейтенанту первому и влетело, хотя задание у него было легче легкого: "коробочка" над аэродромом.

— Кончай пи… языком трепать. Серьезно спрашиваю.

— Серьезно отвечаю: да, простейшее задание, и наш-то его выполнил, но с ошибками, на которые тут же ему и указали.

— Да-а-а…

В данном случае курилка ошиблась в прогнозе. Старый и не подумал дрессировать летный состав на И-185 ("Другие инструкторы найдутся"), а вместо того истребители получили приказ ходить на заданной высоте плотным строем на сравнительно небольшой скорости, на этот строй налетал МиГ, условно поражал четыре цели, те получали приказ выходить из строя и валить на собственный аэродром, потом в атаку шел уже другой реактивный истребитель. Очень скоро те, кто изображал собой дивизию бомберов (а по количеству там такая и была), поняли, что их задача куда проще, чем у истребителей, если учесть то, что от последних требовалась жесточайшая отработанность маневров по времени. Один МиГ, произведя условный пуск ракет, мгновенно уходил на недоступной для самолетов противника скорости на вертикаль, и тут же на "бомбардировщиков" налетал сменщик. А потом шел безжалостный разбор, поскольку решительно все действия "мигарей" записывались на регистраторы — этим таинственным словом Старый обзывал крохотные коробочки, которые и вправду фиксировали все перемещения машины, как будто обладали не только глазами, но и абсолютной памятью.

Очень скоро коринженер счел, что атака плотного строя отработана в первом приближении (так он выразился), и принялся за любимое дело: начал усложнять вводные. Разыгрывались варианты атаки на истребительное прикрытие, поскольку его надо было выбить в первую очередь. Вот тут дело шло далеко не так просто. Неумолимые запоминающие приборы (а их на одну машину было несколько) указывали, что не столь уж редким событием был сбой наводки, и в результате "условно попадало" бомбардировщику вместо истребителя. Коринженер комментировал такие моменты глубокомысленными изречениями вроде: "Наши ракеты умные, конечно, но все же малость дуры". Впрочем, когда речь шла, например, о неверном выборе дистанции пуска, то в ход шли замечания типа: "Ракеты — они дуры, понятно, но вы, товарищ имярек, оказались еще глупее."

В один не очень прекрасный день… Позднее Рославлев корил себя, что, дескать, мог бы предвидеть, но…

Он шел по направлению к ангару, где предполагался разбор полетов. Его сопровождал дежурный охранник, это был лейтенант госбезопасности Джалилов. Их обогнал лейтенант, мимоходом козырнувший старшему по званию. Тот козырнул в ответ. Летчик негромко напевал нечто, показавшееся Рославлеву знакомым, но пока он вслушивался, прозвучало:

— Ми-и-и-и-р-р-р вашему дому!

— Товарищ лейтенант, назовитесь!!!

Джалилов никогда не слышал подобные интонации в голосе охраняемого. На мгновение мелькнула невероятная мысль: товарищ коринженер чем-то сильно испуган.

Летеха встал по стойке "смирно" и отрапортовал:

— Лейтенант Борис Гребенников!

Поистине, это был день галлюцинаций. Джалилову снова почудилось нечто. Оно состояло в том, что товарищ коринженер растерялся и не знал, что сказать. Впрочем, это ощущение пропало, поскольку последовала команда уже ему самому:

— Товарищ лейтенант госбезопасности, проверьте документы!

Марат повиновался. Документы оказались в полном порядке, о чем он и доложил.

— Лейтенант Гребенников, вы задержаны, поскольку можете оказаться важным свидетелем. Вам придется пройти в мой кабинет и ответить на несколько вопросов Джалилов, доложи капитану. Передай приказ: немедленно явиться в мой кабинет. Предстоит беседа. Полознев будет присутствовать, ты сам побудешь за дверями. Вдруг что понадобится.

Уходя скорым шагом, лейтенант госбезопасности подумал, что наверняка ошибся. Товарищ Александров не напуган, конечно, но встревожен — это точно.

Видимо, настрой подчиненного передался командиру, поскольку капитан госбезопасности появился весьма скоро. Он даже не задавал вопросов. Хватило взгляда. И опытный оперативник не ошибся.

— Товарищ капитан госбезопасности, сейчас мы с вами поговорим в моем кабинете. Эти товарищи подождут. А после я задам несколько вопросов товарищу лейтенанту в вашем присутствии.

В кабинете разговор пошел чуть иначе:

— Николай Федорович, у меня подозрение, что этот лейтенант встречался с неким знакомым мне лицом. Это и хочу выяснить. Спрашивать буду я, ты следи за реакцией. Хочешь — запоминай, но лучше делать заметки. Это не протокол допроса, а скорее запись опроса свидетеля, поскольку лейтенанта Гребенникова полагаю именно свидетелем. Джалилов уже проверил его документы, там все в порядке. Давить на летчика не собираюсь, мне важнее его понимание, ну и правдивые ответы. Давай обговорим систему условных знаков…

Через минут десять товарища лейтенанта пригласили.

— Товарищ лейтенант, мы предполагаем, что вы могли встретить одно лицо, которое может представить для нас интерес. Так что это не допрос, протокола не будет. Думаю, что не нужно вас предупреждать, что содержание ее секретно. Вы меня знаете?

— Да, товарищ инструктор.

— Кажется, я вас припоминаю. Если не ошибаюсь, ваш недостаток как летчика заключался в чрезмерно резких маневрах, за что и получали замечания.

— Да, товарищ инструктор, было.

— Сейчас разрешаю обращаться ко мне по имени-отчеству. Товарища капитана можете звать Николай Федорович. Так вот, при нашей с вами сегодняшней встрече вы напевали песню. От кого вы ее слышали?

— Ни от кого, Сергей Васильевич!