Зейнсвилл

Глава 1 Смутные времена

Подписчики «Зри-видения» вынимали коннекторы из розеток в основании черепа и вновь возвращались к жизни в собственных телах и своему окружению. По всему земному шару люди выходили из виртуальной реальности, падало потребление нейрохимических препаратов. Постоянным оставался лишь интерес к обретению сексуальности Селезнем Дули и роману гигантского синего эйдолона с его грудастой подругой-орангутангшей. Чем больше людей стремилось приобщиться к физическим переживаниям Дули и Уббы, тем больше слабела зависимость от БИСПИДа. Феномен «уббы-дуббы» распространялся эпидемией радости. Массовые праздники физической близости охватили такие унылые города, как Дейвенпорт, Айова и Вичита в Канзасе, а за пределами Америки они полыхали от Антверпена до Окленда, от Кракова до Киото. Его влияние испытали даже мусульманские страны и мормонские анклавы. И от сути этих празднеств движение Дули становилось тем более чудесным. Тактично использовались разумная гигиена и действенный контроль рождаемости. Семейные пары, давно страдавшие от бесплодия или разоренные «инвитро»-технологиями «Витессы», наконец испытали удовольствие от процесса. Число изнасилований сократилось на девяносто процентов, и там, где расцветал «дулиизм», утихала даже лихорадка «Пандоры».

Теневой совет директоров «Витессы», известный как «Пантеон», бил тревогу. Акции БИСПИДа падали, но «Бейби-ритуал» под руководством Джулиана Динглера превратил кризисную ситуацию в триумф имиджа и дал отпор Христианской Нации и ее союзникам, заявив, что обретение Селезнем Дули крайней плоти и эрекции, возможно, дело рук не хакеров, стремящихся унизить «Витессу», а высших сил, напоминающих нам о нашей двоякой — божественной и животной — природе. В обращении, сейсмическими волнами сотрясшем монолит «Витессы», Динглер возвестил, что свобода, откровенность и беззаботное веселье в сексе отныне станут новыми важными элементами философии «Бейби-ритуала». В одночасье «Бейби-ритуал» превратился в любимца корпорации, а Динглера прославляли как спасителя.

Но в прочих областях дела «Витессы» обстояли иначе. Вспыхнула эпидемия ожесточенных склок и взаимных маниакальных обвинений по мере того, как из Европы и Азии поступали доклады о технических сбоях и контаминации продуктов, а в Торонто организация сопротивления, называющая себя «Церковь Невидимая», обнародовала сообщение, что «Эфрам-Зев» собирается выпустить новый комплект психоактивных препаратов под видом пищевых добавок для похудания (а позднее безумно дорогие противоядия от них), которые вызывают специфические фобии, как, например, арахисофобия — иррациональный страх того, что к небу прилипнет арахисовое масло. Появлялись дальнейшие свидетельства того, что коварная наука усовершенствования недееспособности достигла невообразимых высот в разработках вещества, способного усилить взаимную неприязнь мусульман и ортодоксальных евреев, а также ужас перед немногими уцелевшими лесорубами, барбулофобию (иначе говоря, страх перед бородачами).

Неудивительно, что «Витесса» забеспокоилась. И в дополнение к этим драмам и кризисам оставалась еще проблема Чистотца. Опираясь на поступившие от пока неизвестного агента сведения, «Пантеон» силился разобраться, что он на самом деле собой представляет. То, что Чистотец действительно объявился в Техасе (как и предсказывал таинственный «помощник»), лишь чуть ослабило тревогу «Пантеона». Этот путник, которому дали кодовое наименование БЕГУЩИЙ АНГЕЛ, уже показал себя как опасный элемент. На что он способен? Кто его послал? Сведения у них непроверенные, информационный канал ненадежный. Но еще хуже было другое: ловкий намек безымянного информатора, дескать, Джулиан Динглер тоже тут как-то замешан. А ведь Динглер был сейчас надеждой и опорой корпорации. Внутреннее расследование и копание в его прошлом лишь дестабилизируют ситуацию, ирония которой не прошла незамеченной для великих творцов и распространителей нервозности. Это ведь они когда-то стали пионерами таких постдемократических стресс-заболеваний, как синдром Таттла (навязчивый невроз, заставляющий больного проверять, застегнута ли у него ширинка), и потому прекрасно знали, сколь причудливые формы способны принимать неврозы. Никто в «Пантеоне» не знал про боевой зонд, который возможно взорвать, если сигнал с него будет установлен, поскольку эту информацию Ищейка до времени придержал. И они не знали про Кокомо. Поэтому их реакцией стала лобовая атака в сочетании (не слишком удачная идея) с блокпостами. По всем дорогам Техаса поставили военные кордоны. Педанты изолировали северо-западный сектор. И пока Ищейка сидел у себя в Форте Торо, размышляя, какие шаги может предпринять «Витесса», силы, о которых он понятия не имел, готовились взять в кольцо заброшенный городок Дастдевил.

Глава 2 Череп и перекрестки

Чистотец обнимал Кокомо, а на крыше магазинчика с грязными окнами скрипели и ныли флюгеры. Бриз уже унес вонь взрыва, но его волны словно бы все еще отдавались в Чистотце вибрацией. Он не видел своими глазами, как подорвалась фура, но знал, что произошло, и от этого к горлу подкатывала тошнота. Он понимал, кто за этим стоит. «Витесса» или другие его преследователи настроены серьезно — смертельно серьезно. Только страх за Кокомо не давал его рассудку затуманиться. Он оглядел свой клочок западно-техасской пустоши. А чего он ожидал? Что разом все вспомнит? Нападение на «Караван Харизма» дурманило мысли, а пыль ела глаза.

Он попытался прислушаться к голосам, но ни слов, ни наставлений не последовало. Он двигался по карте. Он пришел на место, но никто его не встретил, во всяком случае — на первый взгляд. Лишь костлявая собака помойного цвета вынюхивала что-то среди остовов автомобилей.

Глаза у Кокомо были зелеными, как мякоть киви, но лицо словно бы одеревенело и казалось пустым. Чистотец не знал, повредило ли ее рассудок лишение инфошлема или шок от расставания с Лепестком Ликорицы и «Дамским клубом Кикапу», но боялся за нее. Если не считать ненадежной карты, кроме нее, ему больше не за что уцепиться. В глубине души поднимал голову страх, желание сдаться и покончить с тем, за что бы он ни взялся. «Куда бы я ни пришел, от меня одни беды, — думал он. — Джейкоб, Печеньице и остальные погибли. Нас, возможно, скоро постигнет та же участь». И все же никуда не деться от того факта, что близость Кокомо, пусть больной или безумной, его успокаивает. Даже на этой одинокой пустоши она вселяла в него силу, укрепляла волю продолжать идти дальше. Узнать правду. Потому что это не только его правда и не только его путь. Он — и ее тоже, и погибшего «Каравана Харизмы», и Карны.

Он подошел к памятнику, выглядывающему из чертополоха со звездами цветов, — скругленному на конце камню четырех дюймов в толщину и фут в высоту. Чистотец не мог бы сказать, что это за камень, но ни царапин, ни лишайника на нем не было. Если склонить голову, в нем начинали поблескивать ярко-желтые вкрапления, как кристаллы оливина в метеоритах. На гладкой поверхности были выгравированы крошечная спиралька, напоминающая завиток девичьих волос, и слова:

«Вот оно? — спросил себя Чистотец. — Возможно, я — отсутствующий, который вернулся». Сжав в кармане миниатюрный шарик из слоновой кости, он обернулся. Дрожала земля. Он постарался восстановить равновесие, но при первом же шаге земля ушла у него из-под ног. Чистотец бросил взгляд на Кокомо… его пальцы ухватили воздух… падение.

Когда все закончилось, он лежал в песке, правая нога болела, в нос бил тяжелый запах кладбищенской земли и железа. Постепенно его глаза привыкли к рассеянному свету. Перед ним маячила залитая в бетон стальная рама со стеклом. Над головой — пятно света, но не небо. Растерявшись, он в панике позвал Кокомо, а в ответ услышал лишь сухой смешок. Чистотец с усилием сел. К стеклу прижалась носом хитренькая отвратительная морда. Дверь открылась, и первой он увидел железную руку с когтями, которая сжимала усиленную поликарбонатом резиновую дубинку. Чистотец уловил запах самогона из брюквы.

— Хе-хе, — усмехнулась харя. Морда сумчатой крысы, но лабораторно-обвислая и безволосая, с красными, словно кровавые яйца, глазками.

Чистотец ощутил жжение, как от осиных укусов, и, отлетев, с глухим стуком ударился о железную стену.

— Только понюшечка, друга. Шавельнись, п'ка ни сказу, и Эл тиби яйцы отожжет! Сечешь?

Кивнув, Чистотец кое-как сел, превозмогая боль. Сколько он пролежал в этой стальной камере? Минуты? Часы? Омерзительная тварь снова врезала ему дубинкой.

— У нас твоя чокнутая, — просипела тварь, а после рыгнула, выпустив гнилостный запах отходов, который подействовал хуже разряда из лазера.

— Ткнись! — рявкнул другой голос.

Кусок железной сетки отодвинулся, и в отверстии сперва возникло дуло обреза «саваж», а за ним — рука и, наконец, тело, подобного которому Чистотец никогда не видел.

— За Химо не б'ся, — заявило странное существо. — Он б'ше в'няет, чим кусает. Вых'ди, токо держи руки кверху.

Теперь видно стало лучше, желтоватое свечение исходило от масляного фонаря на полу. Земляные стены в туннеле были укреплены тяжелыми подпорками, потолок поддерживали где-то бетонные столбы, а где-то почерневшие от копоти шпалы. Было холодно и сыро, но человек с обрезом потел, был голый, если не считать боксерских трусов в поблекший цветочек. На спине и груди у него выступали рельефные мускулы, но руки словно бы усохли, точно он перенес ревматический полиартрит, а безобразно вытянутый нос казался не человеческим, а скорее звериным, да и вообще оставалось сомнение, не взят ли он от тапира. По обеим сторонам этого «хобота» поблескивали глазки-бусинки.

Носатый подтолкнул Крысу обрезом, и тот засеменил по туннелю. Чистотец двинулся следом, удивляясь, как быстро прошла боль от падения и удара. Наконец они очутились в другой бетонной камере, гораздо большей и освещенной галогенной лампой, запитанной от аккумулятора, и фонарем на рапсовом масле. Крыса куда-то подевался, зато тут были другие, не менее странные типы.

Например, морщинистый старикан без видимых рук или ног, но втиснутый в дешевенькую тайваньскую версию роботизированного экзоскелета, в котором Человек из Стали изображал Хупера. Над его черепашьей головой был закреплен защитный брус, с которого свисали три подкладных судна. Чистотец заметил, что остальные обитатели смотрят на судна, а не на иссохшее личико под ними. Были тут и две женщины. Одна, с виниловым пучком на макушке и раздутыми от коллагена губами, которые делали ее похожей на утконоса, картинно раскинулась в шезлонге. Другая выглядела значительно нормальнее (во всяком случае, на лицо) и моложе, но она была сиреномелой — ноги у нее срослись словно бы в русалочий хвост. Чистотец успел окинуть ее быстрым взглядом, прежде чем она запрыгнула на передвижной костыль и с явным облегчением вставила ноги в раструб, а руки в ременные петли. Следующий индивидуум оказался поистине уникальным: неопределенного возраста и даже расы, и кожа такая, будто его вывернули наизнанку. Он сидел в прозрачной палатке из какого-то навороченного полимера. В такт его дыханию поверхность палатки затуманивалась. Когда Чистотец присмотрелся внимательнее, мужик подался вперед на своем кресле-каталке.

— Кто это, черт побери?

Слова тип произнес в радиомикрофон, а разлились они из динамика, встроенного в пасть чучела пекари на стене. Остальные разом повернулись к голове свиньи — в точности как смотрели до того на судна, когда старик пытался что-то сказать. Лишь Носатый обращался к ним напрямую.

— Ткнис Дейвин, — пробурчал он и махнул «саважем» на ободранное кресло, приказывая Чистотцу садиться. Затем он выудил из кармана шприц и воткнул себе в правую ягодицу. — Чше! — выдохнул он, посасывая распухшие костяшки пальцев, когда подействовало противовоспалительное.

Помещение напоминало просторный подвал. Стальная дверь была приотворена ровно настолько, что виднелся проход, уводящий в какие-то другие камеры — или в систему связанных между собой бомбоубежищ или бункеров защиты от радиации. Поглаживая в кармане белый шарик, Чистотец осторожно опустился в продавленное кресло, надеясь, что голоса тети Вивиан и дяди Уолдо помогут советом. Ужасные головные боли и вспышки похоти и отвращения унялись, во всяком случае — на время, и боль в ноге от падения тоже. А потому он невольно задумался, не вкатили ли ему опять какой-нибудь препарат. Теперь надо держат ухо востро. Едва ли эти типы из «Витессы», но, с другой стороны, ничего хорошего от этого клана троглодитов тоже ждать не приходится. Тип по имени Дейвин все затуманивал свою палаточку. Никто не открывал рта.

— Где моя подруга? — не выдержал Чистотец.

Он попытался мысленно нащупать присутствие Кокомо, но наткнулся на стену темноты и статики.

И снова испытал пронзительный укол головной боли и услышал поддразнивающий звук. Все взгляды устремились на панель управления, расположенную против пекари, даже не панель, а настоящий терминал с экраном вывода данных, под которым перемигивались огоньки сенсоров, а ниже свисали цепи с разнообразными колокольчиками на концах. Несколько огоньков замигали, и самые маленькие колокольчики дрогнули.

— Ветер поднялся, — заметила красотка в шезлонге. Рядом с ней старые судна завращались, как параболические антенны.

Чистотец мельком увидел на экране водоворот снимков с метеоспутника и потоки бегущих символов.

— Что все это значит? — спросил он. — Что вам от меня надо?

Русалка издала невнятный звук, а за ней — пекари, или, точнее, человек по имени Дейвин.

— А тебе что надо от нас? Это вопрос получше. Не мы ошивались возле твоего дома. Зачем ты здесь?

Тут Чистотец сообразил: что бы он ни сказал, все равно прозвучит бессмысленно. Он не знает, где жил раньше. Он не знает, что тут делает. Потому-то и приехал.

— Я ван Броклин, — представился Носатый, положив на колени обрез и потирая кончики пальцев (раздался треск, словно в синовиальной жидкости распадались артритные хрящи).

— Он у нас Трубкозуб! — хохотнула ведьма с большими губами. Услышав прозвище «Трубкозуб», все захихикали и заухали.

— Тнитесь! — рявкнул ван Броклин и прицелился из обреза в голову пекари, которую затем снес со стены одним выстрелом.

Звук оказался оглушительный. Пуля разворотила голову трофея, которая в конечном итоге упала на пол, но динамик размером с шар для гольфа угодил в судно. Сорвав судно с перекладины, ван Броклин повесил его на крюк, который мгновение назад занимала голова свинки.

Дейвин попытался что-то сказать, но, отразившись от эмалированной поверхности судна, его голос взвизгнул на почти невыносимой частоте, поэтому он предпочел снова гулькать и дышать на полиэтилен. Ван Броклин пососал костяшки пальцев. Опять дрогнув, зазвякали колокольчики.

— Не знаю, кем вы меня считаете, но я никому не желаю зла, — сказал Чистотец.

— Он шпион! — выкрикнула Русалка.

— И на кого же я шпионю?

— На безбрачников, конечно, и на других тоже. На тех, кто ползает в ночи.

Колокольчики снова зазвенели — на сей раз громче и настоятельней. Ван Броклин вышел, прихватив с собой обрез. Отсутствовал он несколько минут, и за это время никто не произнес ни слова, хотя все украдкой поглядывали на Чистотца; последнего это встревожило. Вернувшись, ван Броклин отер с рук и груди пот и натянул застиранную футболку с надписью «ВОНЮЧКА ЮЛА: Тур по оцепеневшей Америке». При виде этого имени Чистотец вздрогнул. Ван Броклин прислонил обрез к роботизованному креслу с суднами и достал откуда-то гладкую серебристую шкатулку с закругленными краями, которую показал Чистотцу. Внутри оказался набор вставных челюстей из акриловой резины. С явной гордостью их осмотрев, он сунул парочку в щель рта.

— В сауну с пластмассовыми зубами не походишь, — пояснил он.

Колокольчики снова звякнули.

— Кто-то идет? — спросил Чистотец. — «Витесса»?

Оглянувшись на монитор, он увидел светящиеся голубые и зеленые спирали и мелкие иконки, в которых распознал флюгеры на крыше метеостанции Феникс. Постоянное мигание этих иконок заставило его задуматься, а что еще покрывает крышу у них над головой? Что, если под видом заброшенного универмага здесь скрывается метеостанция? Неужели это племя на такое способно?

— Так вот, — веско сказал ван Броклин. — Кормилица хочет тебя видеть.

— Какая еще Кормилица? — спросил Чистотец. — И где моя подруга?

Почему он не чувствует Кокомо?

Снова зазвякали колокольчики сигнализации.

Глава 3 Кормилица

Повел его ревматоидный ван Броклин, по всей видимости, игравший роль телохранителя при неведомой Кормилице. К подземному помещению, куда они попали сначала, примыкали вентиляционная шахта с выходом на поверхность и система подачи воды, питавшая череду чахлых грядок. И снова Чистотец усомнился, что калеки, с которыми он только что познакомился, способны такое придумать.

Ван Броклин толкнул обитую резиной дверь, которая вела в следующее помещение. Там Чистотец к немалому своему удивлению увидел Кокомо. Дочка Лепестка Ликорицы лежала на полу в окружении пятнадцати или около того девочек — все младше десяти лет. Они распластались на куске грязного берберского ковра, обнимая каких-то существ, которых он поначалу принял за домашних зверьков или анимокукол, но, присмотревшись, понял, что это живые младенцы. Одни были размером с белку, другие и впрямь могли быть белками, учитывая пальчики-коготки. Третьи удлиненными головами и телами напоминали крупных глистов в памперсах.

Еще в комнате были мальчики того же возраста, нагишом заключенные в прозрачные шары из устойчивого к запотеванию полимера со множеством дырочек для дыхания. Пара таких шаров каталась по комнате или ударялась о стены. Несколько мальчиков, освоивших навыки управления, то есть научившихся выгибаться в разные стороны, сумели извилистым курсом меж высоких детских стульчиков и гигантских горшков попасть в бетонный загончик, обустроенный как поле для пейнтбола. Здесь им приходилось мастерски преодолевать различные барьеры из сетей и веревок, листов гофрированного железа или тюков вонючей соломы. Имелись также неглубокие ямы, в которых можно было застрять. Одна располагалась прямо под роботизованной черпалкой, которая быстро опускалась, захватывала любой попавший к ней шар и поднималась к самому потолку, чтобы там его отпустить.

Происходящее поразило Чистотца, но еще более удивительным показалось, как легко управляется Кокомо с маленькими девочками и их сюрреальным потомством. И поняв, что вопреки опасениям она тут не узница, он позволил ван Броклину увести себя.

Наконец они попали в тупичок, где путь им преградил черный маскировочный холст из шелка-сырца. Ван Броклин громко шмыгнул носом.

— Входите, — произнес сиплый женский голос.

Протянув руку, Чистотец развел полы занавеса. Волоски у него на руке шевельнулись от статического электричества, когда он переступил порог помещения, тускло освещенного органической батареей и напоминавшего одновременно большой виварий и больничную палату. В ноздри ему ударил тошнотворно-сладкий запах молочной кислоты, а еще, слабее, — сальная вонь вазелина и пота.

— Сюда, — произнес голос.

Раздался шорох — очевидно, где-то шевельнулось крупное тело. Тело заливал янтарный свет от солнечной батареи, и Чистотцу невольно вспомнился светящийся кокон, в котором якобы обитал в Питтсбурге калека Эйнсли.

— Ну же! — подстегнул голос с отдышкой. — Я ждала тебя. О…

Загорелась еще одна лампочка. Женщина, если так ее можно было назвать, была гигантской, раздутой. Ее туша свисала на цепях с гидравлического подъемника. На шее у нее болтался контейнер, который в зависимости от того, как падал свет, казался то прозрачным, то стальным. Сама туша была обернута то ли газом, то ли марлей, но большая ее часть все равно оставалась на виду, красуясь чудовищными растяжками, блестящими пролежнями и шелушащимися шрамами. Чем дольше он осмеливался смотреть, тем больше ему казалось, что не столько у нее есть груди, сколько она сама и есть единая грудь, состоящая из бесконечных рядов сосков. Он не мог сосредоточиться, стремясь освоиться с представшей перед ним картиной: женщина кормила десятки людей. Извиваясь и пихаясь, как новорожденные щенки, под ней лежали взрослые мужчины.

Женщина встряхнулась, как морской слон, жировые складки затряслись так сильно, что порвалось несколько сосудиков. Поддерживающие ее витые тросы загудели от напряжения. С тявканьем, хрюканьем и проклятиями кормящиеся откатились в сторону и один за другим покинули палату. Женщина дернула за рычаг, чтобы лебедка вернула ее в вертикальное положение. Чистотец постарался смотреть ей в глаза. В иной жизни ее лицо, возможно, было красивым, теперь же превратилось в безобразную мясистую маску, местами растянутую, местами сморщенную.

— Поэтому тебя называют Кормилицей? — спросил он.

— Да, — ответила она. — Я податель пропитания и источник зависимости, вот почему они боготворят меня и проклинают одновременно.

В раскатистом женском голосе звучало отчаяние, с каким высасываешь из акваланга последние молекулы кислорода.

— Разве… я не понимаю, — пробормотал Чистотец. — Разве ты не… не слишком стара… разве они?

— Со мной так обошлись в «ЖизнеСиле», это подразделение «Эфрам-Зев». Во всяком случае, их врачи инициировали процесс. В моем молоке содержится особый энзим, который стимулирует вырабатывание антител. Я — источник толики того скудного здоровья, какое у них есть, или они, во всяком случае, в это верят. Всех ведь нас питает вера, правда? Пока мое молоко не иссякнет, они нуждаются во мне.

— Откуда взялись эти люди?

— Дорин, Джад и их приемная дочь Ланетт, та, что со сросшимися ногами, уже были здесь, когда я вернулась. Ее обвинили в покушении на безопасность общества, судили и приговорили к хирургической операции. Родители жили с ней в прогнившем трейлере, пока ван Броклин не привел их вниз, как Дейвина, того типа в палатке. Он обнаружил, как управлять станцией Феникс.

— Так это не ты ее создала?

— Нет, — ответила Кормилица. — Сооружение было ветхим и заброшенным, но все системы работали.

Оно было замаскировано, догадался Чистотец. Но почему?

— А ван Броклин?

— Не знаю, как он сюда попал. Этот правды никогда не скажет. Но они с Чабби не пускают сюда безбрачников и прочих паразитов.

— Кто такой Чабби?

— С ним тебе встречаться не захочется.

— А дети…

— Они такие из-за гормонов и химикатов в пище. У всех мальчиков аутизм или синдром тасманского дьявола. Прозрачные шары — для того, чтобы не дать им причинять вред самим себе и другим. Маршрут, по которому они катятся, мы называем Регенератором случайностей. Он хоть как-то их занимает.

— Они… Они твои?

— Нет. Это дети, выброшенные безбрачниками и исследовательскими лабораториями. Ван Броклин их спас.

«Господи милосердный!» — подумалось Чистотцу.

— А при чем тут ветер?

— Они ему поклоняются. А еще больше — ураганам. Они надеются на новые Дары. На священные предметы, которые приносят ураганы.

— Какие предметы? — не удержался Чистотец.

— Хочешь посмотреть на них, любовь моя? О…

— Что?

— Я позову Гога и Магога. Их тоже принес сюда ураган.

Глава 4 Святые дары

Обращаясь в микрофон размером с ладонь, Кормилица вызвала Гога и Магога. Оба оказались микроцефалами или, как их когда-то называли, «булавочными головками», и на обоих — ни волоска. Осмотически поблескивала голая кожа, похожая на тритонью. Выпрямившись (а они вечно горбились), они были бы футов пяти росту — и это при обхвате и коренастости борцов сумо. К несчастью, любая подобная борьба для них исключалась, поскольку некто, обладающий внушительными познаниями в ортопедии, микрохирургии и иммунологии, сыграл с ними злую шутку, вывернув им суставы наоборот — точь-в-точь как у игрушек из мягкого пластика. У каждого была одна человеческая рука, одна медвежья лапа, и одна нога много короче другой. В результате двигались они в унисон, пытаясь скоординировать свои четыре ноги как единое целое. На обоих были старые шорты и грязные футболки с надписью «МИСТЕРИЯ СТРАСТЕЙ ГОСПОДНИХ В БЛЭК-ХИЛЛС — РЫБА-ПАРУСНИК, ЮЖНАЯ ДАКОТА». У каждого один глаз был как у долгопята, а второй — такой, что Чистотцу невольно пришла на ум пума. Уши у них были длинные и мясистые, как у бассетов, но чувствительные и влажные, как, впрочем, и вообще вся видимая глазу кожа. Уродливый рот подчеркивали второй подбородок или зоб, как у тропических ящериц, — такой способен раздуться вдруг оранжевым великолепием, служа средством общения. Едва завидев Чистотца, они возбужденно забулькали и стали делать руками знаки, которые почему-то напомнили Чистотцу хариджана на автовокзале в Питтсбурге.

— Он хочет увидеть Дары, — сказала Кормилица. — Покажите ему, а затем приведите назад.

Существа в унисон раздули зобы. Тот, что стоял ближе, протянул к Чистотцу медвежью лапу, и Чистотец подавил в себе желание отпрянуть. Гог и Магог повели его к двери в противоположной стене. За ней тянулся туннель, где за стеклом высилось несколько грандиозных муравейников. В местах их соединений светились комья какого-то вещества, Чистотец счел его химическими секрециями муравьев и вспомнил слова Печеньица о пси-поле, которое создают огненные муравьи.

Так называемые дары были разложены в облицованной плиткой комнатке на столе из нержавеющей стали под яркой флуоресцентной лампой. Судя по движению зобов, Гогу и Магогу они внушали то ли благоговение, то ли ужас, и братья поспешили оставить Чистотца одного. Он же начал осматривать разрозненные предметы. Старинный кольт сорок пятого калибра с выгравированными на рукояти словами «Седьмой кавалерийский полк»[60]. И серебряная памятная ложка в честь Всеамериканской Выставки в Буффало в 1901 году, в точности такая же, какую он помнил.

При виде ее он испытал шок, и ему понадобилось несколько минут, прежде чем перейти к старому рундуку. На крышке красовался значок тачки с языками пламени, какой он уже видел в Индианаполисе, но поцарапанный и растрескавшийся, и надпись на латыни «Nitimur in vetitum…»[61].

Подняв крышку, он обнаружил беспорядочно сваленные предметы, явно ожидающие дешевой распродажи. Египетский папирус, скрипка Страдивари, первое издание пьес Шекспира ин-фолио, медный секстант с табличкой, которая гласила «КЕА Индевор». Рядом с чемоданом стоял сейф. Внутри оказались переплетенный в телячью кожу и замазанный чернилами томик «Мошенника» с автографом автора и первоиздание «Многообразия религиозного опыта» Уильяма Джеймса, подписанное с многочисленными росчерками и завитушками. Из этого томика вывалились три пожелтевшие открытки. На одной была изображена барочного вида карусель, работающая от парового котла, на другой между ног гигантского Дяди Сэма прогуливались дамы под зонтиками от солнца, на третьей фигура в костюме флейтиста-крысолова разводила полы рубашки, открывая сложный часовой механизм. Еще тут лежали пожелтевшие поздравительные телеграммы от Перси Фоссета, Артура Конан Дойля, Алистера Кроули и Сары Бернар. К ним прилагалась стопка технических диаграмм тела певицы Дженнис Джоплин в сочетании с компьютерными распечатками ее ДНК и содержания токсинов в организме на момент смерти в октябре 1970 года. Довершала странную коллекцию шкатулка из какого-то неизвестного металла, опять-таки с голограммой пылающей тачки. Внутри оказались очки с зелеными линзами-кристаллами, очень легкие.

— Примерь, — произнес из темноты голос.

Чистотец резко обернулся, ожидая увидеть обвиняющий оскал ван Броклина. Но за спиной у него никого не было.

— У меня тут установлены камеры и микрофон, — пояснил голос, и на сей раз Чистотец узнал астматические хрипы Дейвина. — У меня много где линки есть. Их Боргер перед смертью проложил. Но никому больше не говори.

— Ладно, — пожал плечами Чистотец.

Положив шкатулку, он взял очки. Стоило ему их надеть, как глаза обожгло ментолово-зеленым огнем, и он тут же понял, что смотрит через долгопятов глаз Гога или Магога, а ведь оба находились за стеной. Когда его глаза привыкли к жжению, он — через другую стену — заглянул в садок для грызунов, где его ожидала истинная бойня: мужчина и женщина забивали и свежевали мелких млекопитающих.

— Что это такое? — спросил он.

— А что ты видишь? Луговых собачек? Мы их выращиваем. Они на вкус как кролик.

Чистотец опустил взгляд на собственную руку, но зрелище его ждало слишком уж неприятное. Сорвав очки, он вернул их в шкатулку.

— Пошарь справа от себя, — посоветовал Дейвин.

Чистотец провел рукой в пустом пространстве, его пальцы на чем-то сжались. Поднеся это нечто к свету, он увидел, что странный предмет размером с сигару был прозрачным, как полимер в шарах мальчиков, почти невидимым, податливым и мягким.

— Положи его куда-нибудь, — сказал Дейвин. — Но не своди глаз с этого места.

Убрав странный предмет в сейф, Чистотец закрыл дверцу.

— А теперь попробуй его найти.

Чистотец пошарил в сейфе. Там ничего не было. Чистотец внимательно осмотрел внутренность. Дейвин хмыкнул.

— Возвращайся к столу. К тому же месту, где его нашел.

— Ух ты!

— Хитро, а? Куда его ни положи, он всегда возвращается точно на то же место. Что это, как ты думаешь?

— Не знаю, — признался Чистотец. — Что он такое?

— Может, какая-то разновидность энергии.

Чистотец недоуменно тряхнул головой.

— И все это взялось из урагана?

— Из шести различных смерчей. Очень маленьких, точно открывалась дверь-вертушка.

— Дверь куда?

— А я-то думал, что ты мне скажешь.

— Не-а, — протянул Чистотец.

— Но кое-что тебе определенно известно, — не унимался Дейвин. — Я видел, ты кое-какие вещи узнал.

— Верно, — согласился Чистотец. — Я помню ложку, похожую на вот эту. Или, может, она мне приснилась. И символ тачки с пламенем я тоже видел. Но понятия не имею, откуда они взялись или как сюда попали.

Такое признание Дейвина как будто удовлетворило, и после некоторого молчания он ответил:

— Не все сюда ветром принесло. Старый кофр уже был тут. Словно бы вещи захотели лежать рядом: они сами друг друга нашли. Гог и Магог? Они не вместе тут появились. Тот, кого мы зовем Гог, был первым. Напуган до чертиков. А два дня спустя вывалился Магог. Видел бы ты их, когда они воссоединились. Те штуки у них на горле хлопали, как петарды.

Чистотец задумался над этим.

— Хотелось бы посмотреть на ваши ураганы.

— Желай осторожнее. Может, и повезет. Надвигается фронт. Наше личное, крайне локализованное торнадо.

— А еще что?

— В точку. В двух милях остановился товарный поезд. Пятьдесят немаркированных вагонов под серьезной охраной из дроидов. Тебе это что-нибудь говорит?

— Кажется, ты перестал считать меня шпионом.

— Откуда мне знать, кто ты? Но вот Кормилица как будто в тебе уверена.

— И кто же я, по ее мнению?

— Сам спроси. У нее норов хуже, чем у Чабби.

— Кто такой Чабби? — спросил Чистотец.

— Тебе не захочется с ним встречаться. И вообше тебе лучше возвращаться, пока она не расстроилась.

Глава 5 Прошлое восстанет насмехаться над тобой

— Так кто я, по-твоему? — начал Чистотец, как только Гог и Магог привели его назад в палату Кормилицы.

— Мой… муж, — ответила, тяжело поворачивая тушу, бывшая женщина. — Мой спаситель! Мой святой!

Чистотец почувствовал, как к горлу у него подкатывает тошнота.

— Тебе отвратительно видеть, во что я превратилась. Ты ненавидишь меня за то, что я сотворила. Я тебя не виню! Но таково мое наказание! И я раскаялась! Я оставалась верной, вот почему я вернулась. Вернулась к месту великой любви, а после великой печали.

— Не знаю, о чем ты, — с чувством сказал он.

— Я страдала. Я молилась. Я ждала. Я верила!

— Во что ты верила?

— Что ты… вернешься!

— Оттуда, по-твоему, я вернулся?

— Из мертвых, любовь моя!

— Из мертвых? — переспросил он, и едва произнес эти слова, как его пронзило ощущение тошнотворной неуверенности. — Расскажи… — попросил он. — Все. С самого начала.

Пальцами, заплывшими как окорока, женщина вытерла глаза.

— Значит, таково мое испытание? О, я готова! Готова. Это было… тридцать лет назад. Я не была столь же красива, как остальные жены, но и такой тоже не была. А ты ничуть не изменился, лишь твои прекрасные волосы тогда были длиннее. Вот что сбило меня с толку, когда я тебя увидела. Понимаешь, Химо установил по всем туннелям камеры, чтобы я видела, что происходит. Но даже без тех кудрей я сразу поняла.

— У меня было больше одной жены? — спросил Чистотец.

— У тебя было тринадцать жен, но все женщины поднимались к тебе на ложе. Мы и другие были твоими учениками. Мы построили здесь поселок… Царство Радости!

— Я был главой культа? Ты хочешь сказать, что я… Что мы построили эти туннели?

— Это было одной из мистерий, — взахлеб продолжала Кормилица. — Мы выкопали убежища на случай урагана. А заодно обнаружили, что есть и более старые. Ты словно бы знал, что мы их найдем.

— Как меня звали?

— Ты называл себя Осанной. Осанна Освобожденный. Но я-то знала, что настоящее твое имя Пол. Нечто невыразимо ужасное случилось в твоем прошлом… и ты продавал «Эмвей»[62] — но снова обрел надежду.

— А как… как звали тебя?

Взгляд у Кормилицы на мгновение стал отстраненным.

— Меня звали Элис… Элис Кручински. Но ты, ты звал меня Лили. Мне было восемнадцать. Я сбежала от нельсонцев.

— Кто это?

— Я родом из ДеКальба в Техасе. Там, где разбился самолет Рики Нельсона.

— Чей самолет?

— Рики Нельсона. Помнишь радиопередачу «Оззи и Харриет»? И пение. «Бедная дурочка». И вестерны, где он снимался… «Рио-Браво» с Джоном Уэйном… «Самый дурацкий корабль в армии» с Джеком Леммоном. Рики был кумиром. И разбился в нашем городке. В восемьдесят пятом. Пилоты спаслись, но Рики и его группа сгорели заживо. Элеазар Дринкуотер был там, когда это произошло. Он стал Нашедшим Основателем. От него пошла традиция. Мы делали аэроплан из фанеры и проволоки, а потом поджигали, и пока он горел, все пели величайшие хиты Рики.

— Он поджигал аэропланы в миниатюре?

— Не в миниатюре. В натуральную величину. Так продолжалось каждый год, пока Элеазар не подавился печеньем и не умер. Тогда Дуфресн Маккормик начал приносить жертвы.

— Вы устраивали жертвоприношения?

— Он начал сжигать в аэроплане людей. Выбирал имя жеребьевкой. Мне пришлось сбежать, потому что мое имя вытянули. Я направлялась в Таос, когда проезжала Амарилло. Там встретила тебя и девочек в «Дейри Квин».

— Какой же глава культа ходит в «Дейри Квин»?

— Там готовили отличные замороженные бананы в шоколаде. А ты вошел со стайкой хорошеньких женщин и сказал, что если бы тебе удалось сложить воедино Иисуса, Будду и Диониса, то паства тебе обеспечена. Вы все выглядели такими счастливыми. Вы пригласили меня на тако. Тогда мы впервые занимались любовью.

— Да? — Чистотцу икнулось.

— Ну, мы и еще человек двадцать. Не знаю, как ты не уставал. Все любили тебя… Все тебе поклонялись.

— И что же дальше?

Лицо Кормилицы затуманилось, по щекам побежали жаркие слезы.

— Я тебя предала, — прошептала она. — В прессе стали шуметь про оргии и ритуалы. «Христианская Нация» тебя ненавидела. Мусульмане злились. Мормоны завидовали. Радикалок из «Женщины впереди» возмущало, какое ты вызывал обожание. «Эфрам-Зев» и другие в фармацевтической промышленности испугались твоей идеи о том, что надо наслаждаться сексом без наркотиков и имплантатов. Твои враги стали объединяться. Приблизительно тогда я начала встречаться в Амарилло с агентом ФБР, чтобы строить планы твоего свержения.

Теперь Кормилица рыдала, давясь собственными чувствами.

— Но почему? — спросил Чистотец.

— Я была молода и глупа! Я была тринадцатой женой. Я ревновала! Поэтому выдала федералам, как лучше всего напасть на Царство Радости. Тогда тут были прекрасные дома, чудесные сады. Мы выращивали кур и овец… у нас даже был большой индюк по имени Том Леттерман.

— И ты хотела прекратить…

— Я хотела наказать тебя! Я думала, тебя арестуют. Мне дали слово: никакого насилия. Ха! Они явились убивать! Они пригнали бронетранспортеры!

— Я умер? — негромко спросил Чистотец.

— Вместе со многими другими, включая всех двенадцать жен и их еще нерожденных детей.

— Детей? Они убили детей?

— Пули сыпались дождем. Вертолеты сбрасывали на наши здания зажигательные бомбы. А когда вас согнали вокруг Обелиска посреди поселка, то открыли огонь со всех сторон. Я хотела умереть с тобой, мне было так стыдно. Но я не смогла пересилить себя и потерять моего ребенка… твоего ребенка… нашего сына!

— Ты сказала — ребенка? Сына?

— Да! — воскликнула женщина и подняла повыше странную ладанку, которая висела у нее на шее. — Это стало частью наказания, понимаешь?

Чистотец чувствовал, как возвращается головная боль, как в нем темной волной поднимается ярость. Немыслимо! Что бы она ни рассказывала, ничего такого не могло произойти.

Присмотревшись внимательнее к ладанке, он увидел, что это небольшой музейный контейнер. Внутри — высушенный холодом — лежал мертворожденный эмбрион, скорее головастик, чем человек.

— Понимаешь, они не давали мне умереть! У меня не было друзей, семья отказалась мне помогать. Месяцами меня держали в ангаре на базе военно-воздушных сил в Олтусе. Мне не предъявили обвинение, не вынесли приговор, но я отбывала заключение в лабораторном комплексе «ЖизнеСилы» у истоков Миссисипи. Препаратами мне спровоцировали преждевременные роды… Меня превратили в чудовище! Одна операция за другой. Генная терапия. Гормонотерапия. Год за годом. Меня отпустили, лишь когда сочли, что я скоро умру. Я жила из милости у родственников, пока не вступила в секс-ложу, обслуживавшую воротил «Христианской Нации». Но чтобы оставаться нормальной, мне требовалось слишком много препаратов. Я превратилась в то, что ты видишь сейчас, а после мне было откровение во сне… такое же ясное, как тебя сейчас… Я получила весть, что увижу тебя снова. Моему наказанию придет конец! Мне полагалось поехать в Дастдевил, жить на руинах Царства Радости, и однажды ты явишься туда. Ты поймешь, что я осталась верна. Ты меня простишь. Мы снова заживем как муж и жена. И я вернулась. Вернулась! Я нашла ван Броклина и остальных. И были знамения. Кто-то побывал здесь с тех пор, как разрушили Царство Радости. Туннели восстановили, и метеостанция Феникс уже работала, а потом начались ураганы и появились Дары. А теперь ты пришел. Ты пришел ко мне! Иди же ко мне, любовь моя… Прости меня! Давай начнем новую жизнь!

Чистотцу казалось, он сейчас упадет в обморок. Наконец он нашел в себе силы заговорить.

— ЗАТКНИСЬ! — взревел он.

— Ты все еще сердишься. Ты прав, ты прав… Но взгляни, как я страдала…

— Я не восстал из мертвых! Я приехал из Питтсбурга. Я не знаю, кого ты ждешь. НО Я НЕ ОН!

Лицо Кормилицы на мгновение вспыхнуло гневом, потом сложилось в гримасу обиды, а после в глазах у нее заблестел знающий огонек.

— Сними одежду, — предложила она.

— Что? — просипел Чистотец.

Она шевельнулась на цепях, раздвигая гигантские залежи целлюлита на месте ляжек.

— Мои страдания не пропали втуне! Я верила. Я терпела. Я знаю, что ты вернулся ко мне. Ты мой Кормилец!

Двумя мясистыми пальцами она сдавила себе сосок, и в Чистотца брызнула струйка молока.

— Яви себя мне.

— Нет!

Стальные тросы пронзительно зазвенели, и туша Кормилицы шмякнулась об пол. Но большего он сделать не мог. Монстр полз к нему.

— Да! — нашептывала Кормилица. — Разве ты не видишь, как я ждала? Как страдала? Ты моя мечта, моя надежда, моя любовь!

Она вонзила зубы в левую руку Чистотца, по его телу прокатилась судорога боли, и правый кулак сам собой взметнулся вверх. Раздался резкий треск, Кормилица отпустила его руку и повалилась на спину, а палату заполнил голос — совсем как тот, какие он все ждал услышать у себя в голове.

— Скорей! — заворковал голос, и Чистотец узнал Дейвина. — Тебе нужно выбираться отсюда. Химо… Твоей подружкой заинтересовался Химо…

— Сможешь показать, как выбраться на поверхность?

— Идет, — выдохнул Дейвин. — Но нужно спешить!

— Не та бысса! — услышал Чистотец свист ван Броклина. Из-за чрезмерно удлиненного носа слова выходили невнятные, зато щелчок взводимого курка прозвучал весьма убедительно. — Я дрогу ему пкашу.

Глава 6 Чабби

В голове у Чистотца глухо стучало. Буквы на спине жгли огнем. Он не знал, что делать. Он боялся за Кокомо. Ему нужно ее найти, им обоим нужно выбираться.

— Тут у нас живет Чабби, — ухмыльнулся, шевеля кончиком носа, ван Броклин.

Чистотец приготовился встретиться с гладиатором на стероидах, но тень, заполнившая комнату со сводчатым потолком, в каком-то смысле пугала еще больше. Ее отбрасывал пухлый белый мальчуган с веснушками и соломенными волосами. Одет он был в обвислые шорты из чехла для автомашины и футболку, сшитую из простыней, ноги у него были босы. Лет ему было семь или восемь, зато ростом он был почти двенадцать футов и весил, наверное, фунтов восемьсот.

— Как же он так вырос? — удивился Чистотец.

— Эксперименты. В лаборатории генетики. Я помог ему сбежать. Но у него проблемы с поведением. Гормоны роста ударили в голову. Гадкий норов у нашего Чабби. — Ван Броклин снова зловредно ухмыльнулся. — А теперь тебе придется его развлекать.

Втолкнув Чистотца в комнату, ван Броклин захлопнул за ним стальную дверь.

«Вот черт», — подумал Чистотец. Он услышал, как в туннеле звенят, предупреждая об урагане, колокольчики. Поднимается ветер, и Кокомо — в руках у Крысы, а «Витесса» только и ждет подходящего случая нанести удар! Он попытался мысленно дотянуться до девушки, но в ответ лишь испытал сочащуюся чернотой боль. Он мало что знал про психо-имплантаты, которыми его напичкали, понимал лишь, что его союзники, голоса, потерялись за воем бело-розовой статики и что перед ним гигантский Неблагополучный Ребенок.

Повсюду валялись обломки механизмов и головы животных. Костей не было видно, но Чистотец счел вполне вероятным, что юный огр их сгрыз. Кроватью ему служил лист теплоизоляции из борта фуры-рефрижератора, а товарищами по играм — семейка боксерских груш с намалеванными улыбками. Наиболее привлекательной игрушкой казалась модель железной дороги, выложенная на столе два на четыре фута. Большинство вагонов разбили о стену или разломали на части, но несколько уцелели — остановились посреди моста по пути к миниатюрному городу, где машины были припаркованы на крышах домов, а немногие выжившие граждане поклонялись автомату, выплевывающему леденцы «челобака».

Чабби пробурчал что-то неразборчивое, и Чистотец ретировался за груду плесневелых телефонных справочников.

— Чабби хочет играть! — объявил ребенок и, расставив руки, бросился на взрослого.

Перепрыгивая через решетку вентиляционной шахты, Чистотец услышал голос Кормилицы. Она что, тоже у него в голове? Но нет, голос звучал с потолка. Наверное, там имелся встроенный динамик.

— Я могу тебя спасти, любовь моя! — хрипела Кормилица. — Так же, как я предала тебя в прошлой жизни, я могу спасти в этой. И я спасу тебя! Я молила о прощении, теперь тебе достаточно лишь попросить о том же! Позволь мне простить твою жестокость!

— Нет! — крикнул Чистотец.

В это мгновение «Отряд Первопроходцев» настиг боевой зонд и отвлек его от заданной миссии. В результате Чистотец испытал прилив уверенности в себе, и из его памяти всплыла песенка, вариация той, которую он пел с тетей Вивиан и дядей Уолдо.

— Я те шею сверну! — ухмыльнулся Чабби, пытаясь дотянуться до него ручищей.

— Вот уж нет, Табби, — ответил, уклоняясь, Чистотец.

— Чабби!

— Ты большой забияка, Кабби.

— ЧАББИ! — взвыл плохиш-переросток.

— И я собираюсь тебя наказать. Но сначала научу тебя песенке. «Кто-то поет Господь Кум-байя…»

— Бр-р-р! — простонал Чабби, молотя себя кулаками по огромным грязным ушам.

— «Кто-то плачет Господь Кум-байя…»

— ЗАТКНИСЬ!

— «Кто-то стонет Господь Кум-байя…»

Чабби замахнулся на Чистотца, который увернулся как раз в тот момент, когда кулак подпрыгивающего мальчика соприкоснулся со стальной дверью.

— у-у-у-у-у-у-у! — взвыл Чабби и сунул руку в рот, а Чистотец забежал ему за спину и сорвал шорты, так что они повисли у коленей.

— «Чьи-то штаны спущены Кум-байя…»

Чабби попытался схватить его ушибленными пальцами, но Чистотец прокатился под ними и изо всех сил нанес удар в мошонку мальчугана — кулак вошел словно в сырое тесто. У Чабби вдруг развилось косоглазие, обоим руками он схватился за мошонку и стал оседать. Гигантский сопляк сделал нетвердый шаг вперед, но забыл про шорты. Покачнувшись, он замахал руками, пытаясь сохранить равновесие, но было уже слишком поздно: как подкошенный он повалился на городок, напоровшись глазом на шпиль церкви. Чистотец схватил автомат леденцов.

— Чабби! — взвыл голос.

Дверь распахнулась, и в проеме возникла мясистая морда ван Броклина.

— Ты убил Чабби!

Проскочив мимо него, Чистотец захлопнул дверь прежде, чем Трубкозуб успел пустить в ход обрез.

— Недурно сработано, — одобрительно произнес голос Дейвина. — Теперь найди Гинефорта. Пес тебя выведет. Но берегись ван Броклина. Сейчас налево.

— Браво, любовь моя. Мой покоритель монстров! Но так просто тебе не сбежать! — услышал Чистотец улюлюканье Кормилицы. — Ты моя мечта, моя надежда, мой Бог!

«Проклятие, — подумал Чистотец, — Дейвин с Кормилицей просто наводнили туннели камерами и микрофонами!» Он уже достиг муравьиной фермы, когда увидел сморщенного старика Джадда в инвалидном кресле с суднами и русалку Ланетту в кресле-тягаче, которая сжимала вороненый армейский «бульдог».

— Не заставляйте меня стрелять, — пискнула она, маслянистое дуло пистолета описывало восьмерки в воздухе.

Чистотец изо всех сил швырнул обрез в каталку Джадда. Звон суден вспугнул Ланетту, и она спустила курок, промазав по Чистотцу на добрых четыре фута. Первый начиненный картечью патрон проделал аккуратную дырку в стекле вокруг муравейников. Второй раз Ланетта прицелилась слишком низко, и прозрачная стена буквально взорвалась, засыпав коридор землей и осколками стекла. Каскадом посыпались разозленные насекомые.

Подобравшись к русалке, Чистотец вырвал у нее пистолет и прострелил мотор в тягаче. Коридор заполнил резкий и едкий запах муравьиной кислоты.

— Скорей! — крикнул Дейвин.

Чистотец бросился бегом, вслед ему неслись отчаянные крики Ланетты, которая пыталась уползти от муравьев. Несколько секунд спустя эхо разнесло по туннелю череду выстрелов из обреза. Но Чистотец уже добрался до комнаты, где в своих прозрачных шарах катались мальчики и молча лежали в обнимку с младенцами девочки. Тут как будто ничего не изменилось. Он пробежал через садик под вентиляционной шахтой, чтобы посмотреть, как там Дейвин, и увидел, что кто-то располосовал его палатку, и теперь она опала вокруг него, точно скошенная влажная трава. Сам Дейвин сидел, зажав в руке микрофон, его лицо скривилось в маске удушья. Рядом с ним стояла женщина-утконос. Увидев Чистотца, она замахнулась ножом, которым разделывала луговых собачек. Чистотец в ответ показал ей «бульдог». Испуганно пискнув, Дорин сбежала. Чистотец вернулся в детскую… где его ждал ван Броклин с перезаряженным обрезом, все его тело было покрыто рыжим муравьиным ковром.

— Ты убил Чабби!

Лавируя меж высоких стульчиков, Чистотец выскочил на Генератор случайностей. Ревматоидный безумец разнес из обреза тюк соломы. Увидев, как на него катится очередной шар, Чистотец пинком отбросил его на батут, откуда шар с ребенком полетел на ван Броклина, опрокинув его в яму под черпалкой. Железные челюсти опустились и вознеслись под потолок, едва не разрезав ван Броклина пополам. Когда они разжались, тело с влажным звуком шлепнулось на бетон.

Разыскав между шарами Гинефорта, Чистотец последовал за ним к вентиляционной шахте и вскоре увидел Кокомо. Связанная девушка лежала на одном из уступов искусственного сада. Узкая лесенка между уступами уводила вверх, к свету. Пес тявкнул. Развязав зеленоглазую девушку и взяв ее на руки, как ребенка, Чистотец стал карабкаться по земляным ступеням.

Глава 7 Разорение

На вершине лестницы-сада Чистотец выбил ногой дверь. Снаружи окно было закамуфлировано пластиком, поперек входа натянута проволока от мины, через которую он осторожно перешагнул. Пес куда-то исчез. День перевалил за середину, но, судя по небу и по тому, как двигались облака, время, вполне возможно, побежало вспять. Пульсировали молнии, ветер приносил запахи озона и водорода. Поставив Кокомо на ноги, он огляделся по сторонам, воображая, как флюгеры и насосы убегают испуганным стадом, точно животные, — спасаются от чего-то невидимого, но исполинского.

Но приближавшееся нечто готовилось стать очень даже видимым. Со всех четырех сторон с рокотом надвигались четыре трехногих динозавра-танка размером с сараи. Эти чудища под названием «Мрачный жнец» были смоделированы на основе комбайнов, но снабжены броней и подвесками внедорожников, а еще пушками «черный дождь», способными буквально сам ветер превращать в потоки металла и делать это без перерыва почти час. Пыхтя на малой скорости, бронетранспортеры обращали в пыль камни и остовы машин, стирая все на своем пути. Позади них озимыми поднялись «джеки с фонарем», противопехотные мины размером с пляжный мяч, на боках которых были нарисованы злобно ухмыляющиеся рожи. Теперь эти мины на паучьих лапах маршировали, ориентируясь на тепло тел. Вдали маячил зловещий оранжевый товарняк. «Витесса» была уверена, что ей нечего бояться.

Жужжание флюгеров стало громче, и где-то вдали раздался ужасающий вой ирригационных труб. Кокомо похромала к флюгерам, раскинув руки между коническими башенками из стали. Чистотец смутно помнил, что она повредила ногу, попав в ловушку Химо, и действительно выглядела рана скверно, но в остальном девушка как будто не пострадала, и в глазах у нее бушевал зеленый ураган. Он поспешил за ней. Сами флюгеры теперь завертелись сотнями мелких смерчей. Их лопасти гудели, основания раскачивались, удерживая конструкции по ветру. Чистотец пошатнулся. Как можно отрицать знамения, о которых говорила Кормилица? Была ведь серебряная ложка из его видений, сны, в которых женщины истекали кровью у обелиска, встречающаяся на каждом шагу эмблема с охваченной пламенем тачкой. Все они не имели для него смысла, но отрицать их важность он не мог. «Может, я все-таки восстал из мертвых, — подумал он. — Тогда почему за мной гонится „Витесса“?» Он услышал, как Кокомо запела, и обнял ее. Его пронзило радостное ощущение надежды. Как он высвобождал скрытые в ней силы, так и она выпускала на волю нечто, спрятанное глубоко в нем. Вместе они выстоят против «Витессы». Их разумы сольются. «Пусть идут, — думал он. — Пусть тащат с собой химикаты и оружие. Мы с Кокомо разбудим ветер! Мы вычистим ямы и норы. Мы откроем туннель в небе и зашлем их к звездам. Вместе мы Одно».

А «жнецы» все неумолимо надвигались; лязгая гусеницами, точно снегоочистители, они вгрызались в мягкую землю и выплевывали фонтанчики красноватой почвы, похожей на творог, смешанный с кровью. Наконец они вышли на позицию, дальше которой оказались бы на линии огня друг друга, и тут помедлили. Между ними остался лишь небольшой пятачок развалин самого Дастдевила. Флюгеры теперь визжали в своих ветровых конусах — фиолетовые огоньки играли на остовах автомобилей. Подняв голову, Чистотец увидел, что машины смерти взяли их в кольцо. И в это мгновение «жнецы» замерли, а в оранжевом товарняке что-то задвигалось. Боковые двери шести вагонов открылись и выпустили груз. С тоненьким воем поднялось закрыть небо облако крошечных крылатых машин. Словно дымка ядовитого газа, их рой понесся над опустошенными нефтяными полями и пересохшей пашней.

«Господи, — подумал Чистотец, когда облако придвинулось ближе, — это же саранча!» Когда его достиг авангард легиона, он раздавил одно насекомое в кулаке и понял, что на самом деле это были крошечные крылатые роботы, отчасти органические, отчасти титановые. Куда бы они ни садились, они пожирали все, выпуская ненасытный молекулярный растворитель. Кокомо запела громче, он поймал себя на том, что в нем самом что-то завибрировало в ответ. «Пыль на ветру. Все мы — лишь пыль на ветру. Пыль на ветру. Все на свете — лишь пыль на ветру».

А за этими словами он слышал другое… Оно поднималось как буря… и слова он словно бы слышал во сне…

«Потряслась и всколебалась земля, дрогнули и подвиглись основания гор, ибо разгневался Бог; поднялся дым от гнева Его и из уст Его огонь поядающий; горячие угли сыпались от Него. Наклонил Он небеса и сошел, — и мрак под ногами Его. И воссел на Херувимов и полетел, и понесся на крыльях ветра… Пустил стрелы Свои и рассеял их, множество молний, и рассыпал их»[63].

Поначалу боевые мини-машины слушались команд. Чистотец буквально кожей ощущал их вибрирующее гудение, но едва он начал подпевать Кокомо, порывы ветра стали сбивать крошечных дроидов. Их с Кокомо голоса все вздымались, и по крышам брошенных машин побежали огни святого Эльма, а лопасти флюгеров слились в единые круги. Чистотец чувствовал, как ветер набирает силу, меняется, словно не он крутил флюгеры, а они сами создавали его. «Саранча» прервала свой полет или попыталась приземлиться, чтобы ее не унесло. Но флюгеры были слишком сильны: они засасывали крылатую «казнь египетскую» в свои свистящие воронки, и от соприкосновения с ними черное облако испарялось.

Потом четыре башни ветряков рухнули, подняв облако пыли, и из каждого вылетело по отдельному, четко видимому смерчу. Полностью сформировавшись, они двигались в хаосе обломков, алюминиевых банок, направляясь к «жнецам», с каждой секундой набирая скорость и увеличиваясь в размерах.

В воздухе запахло навозом и перегретым металлом. Центр управления «Витессы» реактивировал пушки «черный дождь», но смерчи двигались слишком быстро, и стальные снаряды бессильно падали в пыль, да и что могли сделать они гигантам, не имеющим плоти и облика, сгусткам энергии, которая постоянно меняла форму, но сохраняла импульс.

Вперившись в экраны высокого разрешения, служба разведки «Витессы» наблюдала, как ее «жнецов» атакуют смерчи. Один за другим спиральные воины схватывались с комбайнами смерти и поглощали их. Похожие на броненосцев тягачи вибрировали у края смерчей, их богомольи ножи карябали землю, подпрыгивали гусеницы, пытаясь удержать машины на месте. А потом смерч все же подхватывал их, вбирал в себя и тряс, пока они не разлетались на части. Смерчи шагали по пустырю, вырывая из земли или взрывая «джеки с фонарем» и всасывая снаряды от «черных дождей». Когда вся земля вокруг была очищена от мин, смерчи со свистом набросились на старый супермаркет. Двери и разбитые окна давно унесло, но само здание еще стояло, постукивая отошедшими досками. Четыре смерча слились в единую воронку завывающего воздуха. Крыша здания оторвалась, и во все стороны стрелами полетели флюгеры. Взорвалась метеостанция. А единый смерч все утюжил широким основанием пустошь: мерцающие язычки света лизали остовы машин, которые вдавливало в землю, точно кто-то гасил сигарету. Потом из земли со стоном вырвался лифт, обслуживающий туннели внизу, и Чистотец увидел Кормилицу, закутанную в рваные марлевые пелены и раскрасневшуюся от усилий. Нос у нее был сломан, взгляд безумный. Ей удалось уцепиться за экзоскелет Джада, в котором еще висели осаждаемые муравьями останки старика. В нем она кое-как ступила с литой платформы, когда та оторвалась от шахты. Визжали и рвались стальные тросы, во все стороны летели блоки подъемника. С мгновение огромная ржавая плита висела в воздухе, а после ее унесло по гигантской лестнице ветра.

Из шахты вырванного лифта выплеснулась наверх подземная ферма. Судна и луговые собачки, глухие девочки с их младенцами-уродами и мальчики в прозрачных шарах. Мимо пролетели труп ван Броклина и парализованный Химо, консервы и боеприпасы, муравейник и сотрясаемая конвульсиями Дорин, а за ней развороченная голова пекари. Интересно, последуют ли за ними святые дары вместе с Гогом и Магогом, спросил себя Чистотец, но отвернулся, потому что к нему, переваливаясь, шагала Кормилица, ржавый и покореженный экзоскелет Джада едва удерживал ее вес.

Она почти добралась до него, когда Чистотец почувствовал, как его словно бы пронзило ледяным копьем. Это был один из флюгеров, архангел Гавриил, дующий в оловянную трубу. Кормилица потянулась взяться за конец, и Чистотец поморщился от боли в груди. Он подумал, что она пытается глубже вонзить железяку ему в сердце. А она вырвала стрелу, как раз когда он дернул за ладанку у нее на шее, печать сорвалась, и ветер развеял головастика из золотого песка. Он увидел, как Кормилица, еще цепляясь за ангела, возносится в хаос.

— Прости меня! — крикнула она в последней раз и исчезла.

И с ней сам ураган, который ушел в небо, словно вслед за запоздалым пассажиром втянули лестницу, и захлопнулся люк.

Глава 8 Гулянка на бульваре Рональда Рейгана

Лос-Вегас в Невадафорнии часто называли Изумрудным городом на амфетаминах (с щедрой примесью Осаки и Сан-Паоло). Но что бы ни говорили отдельные туристы, возникший в результате катастрофы мегаполис, бесспорно, был родиной самого большого в мире буррито и самого большого в мире Будды. Арета лишь однажды бывал на Западе с тех пор, как названное Йети землетрясение оттяпало самые населенные области Калифорнии, оставив гору Уитни маячить над Тихим океаном. Вечно хватающаяся за шанс нажиться на несчастье «ВООБРАЗИЛИЯ» — тематический парк и продюсерское подразделение «Культпорации Витесса» — скупила землю от Долины смерти до самой мексиканской границы и создала систему водоемов, связавших укрытые куполами различные сказочные миры. Словно в одночасье город Лас-Вегас был переименован, а границы перечерчены, чтобы создать штат Нового Дикого Запада — Невадафорнию.

Постоянно мутирующий роботронный горизонт сильно изменился с последнего визита Ареты. Когда личный пилот Монро Хикса повел самолет над мегаполисом, знакомой показалась лишь старая скромная Башня Стратосферы, спрятанная в тени «Тотема Хасами», «Конуса Сони» и «Витессалита» Западного побережья.

Они приземлились на закате в Межконфессиональном аэропорту Хиллари Родхэм Клинтон. Арета обрадовался, почувствовав наконец под ногами твердую почву. Все время полета Средний Запад сотрясали бури, и БИСПИД сообщала о возможных «природных возмущениях» в сочетании с опустошительными ураганами в Техасе. Был установлен так называемый «черный коридор» безопасного воздушного пространства, и в небе маячили несколько сверхзвуковых истребителей «Рэптор». Арета был уверен, что это как-то связано с Чистотцом, и, не зная о предательстве Ищейки, надеялся, что раздражительный карлик нашел способ обезвредить боевой зонд.

Впрочем, сейчас трансвестит ничем не мог помочь ни тому, ни другому, а еще у него были собственные проблемы. Для начала жена представила его Монро Хиксу как «кузину Эрнестину из Алабамы». Эрата просто наслаждалась последовавшей затем неловкой ситуацией, и к немалому своему смущению сам Арета разрывался между острой ревностью и влечением к звезде спорта.

Контрольно-пропускной пункт в аэропорту они миновали без малейших проблем, и лимузин повез их в отель. По дороге бывший корпоративный юрист никак не мог перестать таращиться на панораму, открывающуюся с трассы имени Тома Круза. Невзирая на ранний час, Мерлин уже видел лазерную «Войну Чародеев» в Камелоте. В Вальхалле снежные великаны мерялись силами (при помощи пулеметных очередей и ядер из сухого льда) с сорокаэтажным джинном из «Тысячи и одной ночи», причем последний постоянно исчезал и появлялся вновь благодаря нескольким кубическим милям тумана, который сперва накачивали, а затем отсасывали насосами, а еще он переливался всеми цветами радуги, поскольку его подсвечивала изнутри самая большая коллекция светлячков на свете. Все новые шоу и чудеса поджидали туристов на каждом углу: начиная с больных церебральным параличом нищих на проезде Билли Кристелла до голограмм с рекламой боевых драконов острова Комодо в Мемориальном центре Дженнифер Лопес. А эйдолоны! Тут были представлены все религиозные организации и сети фаст-фуда: «Международный блинный дом», «Пицца-сарай», «Красоты карри». «Профессор Цыпа» был мелкой рыбешкой в этом пруду, лишь на пару очков обгоняя «Чу и его бойцов кун-фу» или «Мактрейвишс» с горцами в килтах и ватагой «разбитных девах». Следует отметить, что «Мактрейвишс» пригнал целый флот дирижаблей в клеточку, переоборудованных и раскрашенных так, чтобы они походили на знаменитое шотландское блюдо.

Монро со свитой вселился в апартаменты в «Царстве солнца», многомиллионном чуде храмов, заросших лилиями прудиков, роскошных джунглей и мозаичных дорожек. Уже через несколько минут ассистент личного секретаря Монро включил экранчик обслуживания номеров, чтобы заказать бутылку охлажденного «Дом Периньона» и перченые языки собаки чау-чау, а личный шеф-повар суперзвезды, водворившись на кухне при апартаментах, начал готовить малазийских крабов, которых следовало подавать с ка-куонг, самой редкой приправой на свете (она готовилась на основе секреции, выделяемой в крохотных количествах пчелами Северного Вьетнама).

Арета ухватился за возможность ускользнуть и осмотреть безумный базар, но стоило ему миновать хариджанов на дверях, посыпались предложения: «Как насчет смены пола? А насчет дозы „Тримурти“?»

— Что такое «Тримурти»? — спросил он у женщины, спеленатой точно мумия, чтобы защитить генетически модифицированную кожу.

— Ликантропный препарат, названный в честь трех форм, какие принимает главное божество в мифологии индусов.

— Спасибо, нет. — Арета поспешил отойти.

По соседству, в «Парфеноне» с его миллионами тонн белого мрамора, девственными фонтанами и зеркальными бассейнами, где скучали статуи (на самом деле их изображали затянутые в латекс живые мужчины и женщины), ветер контролируемой температуры шелестел листьями дубов-оракулов. В грандиозном здании как раз подходило к концу напряженное заседание конгресса «Альтернативное сознание нынешнего тысячелетия» и церемония открытия «Спиритуальной выставки». Фойе гудело сопелками из Анд, и монахини в голубых туниках из тафты и головных повязках из теллура демонстрировали «древнее боевое искусство», недавно разработанное в Дании.

Еще одной крупной конференцией стала «Феерия биотехнологии и когнитивистики», устроенная в «Машине времени» у ворот «XX Сенчури-ленд». В числе съехавшихся со всего света медиков ее почтил и доктор Хью Сколько-Дашь из Питтсбурга, который в этот самый момент прикидывал, как бы завлечь грудастую неврологиню из Филадельфии в ванну с пузырьками и психоактивной солью.

Чуть раньше в тот же день на двойной церемонии в «Вавилонии» поженились местные прототипы эйдолонов Селезня Дули и Уббы Дуббы. Хором императорских пингвинов, исполнивших хип-хоп версию «Храма любви», управлял Чипстер, рифмо-слэнгщик и боксер кенгуру. И словно бы этого недостаточно, предстоял еще «Поединок Насмерть». Оставалось еще двадцать четыре часа до первого хука, и империя фантазий правдами и неправдами всучивала свой товар на авеню Тома Хэнкса, по которой с шумом и грохотом двигался очередной парад.

«Трампанилия» прислала армию двойников Дональда Трампа. «Амазония» рекламировала племя охотников за головами и женщин-пантер, а «Небесный Град» — терракотовых роботов-солдат. Из «Богородицы» маршировали грудастые молочницы, шествовавшие за ними мужчины в кожаных штанах и шапках с перьями выводили бравурные пастушьи песенки на гигантских альпийских рожках. Из «Мечтляндии» шли южные красавицы под кружевными зонтиками от солнца и вели за собой на поводках тапиров, а из «Эльдорадо» явилась когорта золоченых божков в сопровождении нагих девственниц. За ними — факиры и белые слоны из «Тадж-Махала». Рыцари Камелота гарцевали в полном вооружении на чистокровных лошадях, и отряд горбунов вел ирландских волкодавов и огнедышащего дракона из эластопены. Замыкала шествие армия геев со всего света, которые съехались болеть за Минсона.

Арета дал толпе увлечь себя. Тут можно было заключать пари, как долго продержится налоговый инспектор в бассейне с барракудами или какая пара победит в перетягивании каната за право усыновить ребенка. Но самый посещаемый и масштабный аттракцион предлагал туристам попробовать себя в управлении гигантскими роботизированными воинами, принявшими облик забытых легенд шоу-бизнеса: огнедышащего Тома Джонса против плюющегося кислотой Уэйна Ньютона, размахивающего гитарой Элвиса против пыхтящего сигарой полковника Паркера или Гарта (Гарта Брукса) в Черной Шляпе против Гарта (Гарта Уорса) в Белой Шляпе. Много большей популярностью пользовались «дамы», будь то современные звезды вроде Меконг Дельты и Синерджи или прославленные красавицы прошлых времен вроде Сандры Балок в потасовке с Джулией Робертс. Самой большой звездой оказалась Опра Уинфри. Она была настолько востребована, что «Вообразилия» разработала две модели: одна получила прозвище «Худая Опра», другая — «Толстая Опра». Очереди к аттракциону боевых роботов выстраивались огромные, и в двухсотакровом ангаре на берегу озера Мил круглые сутки трудились бригады ремонтников.

На углу Шер и Спилберга Арета помедлил, чтобы послушать последнюю сводку БИСПИДа о ставках на Поединок. Ставили сто к одному на Ксеркса Труподела. Вопрос заключался лишь в том, погибнет ли Минсон Фиск. «Какое утешение», — подумал трансвестит, когда новости о поединке вытеснили репортажи с последних демонстраций сторонников Селезня Дули, включая запись ключевых моментов свадьбы, которую спонсировал и официально благословил Джулиан Динглер, новый глава «Бейби-ритуала». Подобные церемонии волнами шли теперь по всем часовым поясам.

Арета пробрался через лабиринт бутиков и пассажей на бульвар Рональда Рейгана, вот тогда… тогда на него снизошло его собственное прозрение. Ему внезапно явились огромный голубой селезень и его гигантская невеста-орангутангша!

— Слушай внимательно, — начал Дули и проделал свой знаменитый фокус с вращением шеей. — Нам с Дуббой нужно тебе кое-что сказать, и мы хотим, чтобы ты нас понял. Настало время всем нам, американцам, поднять свои голоса, чтобы остальной мир нас услышал. От Бутана до Ботсваны нам пора молить о прощении у всех униженных мира сего.

— Неужели? — охнули люди, собравшиеся вокруг огромных мультяшных персонажей.

— Простите нам неутолимую жажду стимуляторов и изобилия. Простите нам невероятно высокое мнение о нашей предполагаемой щедрости и наше безжалостное пренебрежение ко всему, кроме нашего процветания. Простите нам, что в вас — в миллионах истерзанных войной, усталых, больных и покинутых мира сего — мы видим лишь взаимозаменяемые карикатуры отчаяния. Простите, что золотую американскую мечту мы превратили в коммерческий вирус, который грозит уничтожить другие культуры, да и всю экологию планеты Земля.

— Вот черт, — сказали люди в толпе. — Неслабо!

— Подумайте, каково мне, — ответил Дули. — Я — большой синий селезень. Вы думаете, у вас есть проблемы? Я — символ всего, что есть банального и трагичного в нашей цивилизации. Я — то, во что выродилась последняя и самая великая мечта человечества. Но мне было откровение, я переродился, и с вами может произойти то же самое. Сегодня мы с Дуббой устраиваем новую политически, но очень старую философски гулянку — Гулянку Неожиданностей! Все мы слишком много ели и пили. Нам нужно больше думать. Где бы ни собрались двое или трое, во имя наше, давайте устроим Гулянку!

Арета не мог бы сказать наверняка, действительно ли занимался сексом с каждым, кто остановился на том углу, — но его охватило поразительное ощущение связности и единения, словно все люди здесь слились в единое, могучее и цельное существо. Все были нагие, прозрачные и словно бы светились — не как эйдолоны, но так, каким он воображал себе ангелов, когда был мальчишкой в Форте Грин. В «Царство Солнца» он вернулся, чувствуя себя таким молодым и здоровым, как не бывало уже многие годы. А в апартаментах, сидя на резном стуле с бокалом для шампанского, но полным грейпфрутового сока, его ждал не кто иной, как Минсон Фиск, сын, которого он так давно не видел!

— Минсон, — сказала Эрата, — это моя кузина… Эрнестина… из Алабамы. Я редко о ней говорила… Но надеюсь, ты примешь ее как члена семьи.

— Привет, — отозвался Минсон. — Рад познакомиться. Придется постараться, чтобы ты мной завтра гордилась, верно?

— Ты уже постарался, сынок, — серьезно ответила Эрнестина. — Уже постарался.

Глава 9 Все впустую

Жутковатая тишина воцарилась на пустыре после урагана. Небо приобрело пурпурный оттенок, и нигде никаких следов военных или полиции. Оранжевый товарный поезд исчез. Огромные бомбардировщики с начиненными снарядами брюхами поскорей убрались в Оклахому или в Небраску. Компьютерная сеть разведки «Витессы» гноилась предположениями о пси- или метео-боевых действиях. В результате решили, что лучше будет перейти в стратегическое отступление и, проанализировав альтернативное место и ситуацию, поискать, когда будет собрано больше сведений.

Нога уже как будто не беспокоила Кокомо, как раньше. Чистотцу хотелось поскорее убраться отсюда. Пес Гинефорт, который вывел их из подземных туннелей, неспешно потрусил по шоссе, будто указывая им путь.

— Пошли. — Чистотец взял девушку за локоть. — Нам нельзя тут оставаться.

После ураганного ветра земля казалась сухой и безжизненной, но в воздухе пахло дождем. Они последовали за псом. Когда зашло солнце, впереди забрезжили сполохи зарниц. Чистотец боялся, что «Витесса» в любой момент может нанести новый удар или что небеса разверзнутся и выплюнут тела и пули.

Они вышли к железнодорожным рельсам, затем на проселок. Ни следа каких-либо машин, но зато на дальней трассе снова забурчали караваны фур, а значит, «Витесса» сняла блокпосты. Скорее всего через пару часов пошлют наземную бригаду выжечь руины Дастдевила и его окрестности.

С севера доносились отдельные выстрелы, и Чистотцу вспомнилось, что говорили про «тех, кто выползает в ночи» обитатели туннелей. Зигзаги молний превратились в шипы, и ветер принес штормовой озоновый запах черной ликорицы. Чистотец все еще не мог поверить в случившееся. Высвобожденная им мощь, выражение на лице уносящейся в небо Кормилицы. То, как собственная рана затянулась прямо у него на глазах. Наконец впереди замаячил силуэт какого-то здания. Это был ковбойский бар, разгромленный и давно заброшенный притон. Заглянув в дверной проем, Чистотец прислушался. От собаки ни слуху ни духу. Небо разверзлось, и дождь упал на стальную крышу — словно стая крыс пробежала по танцполу. Он втянул Кокомо внутрь. Синяя молния ударила возле парковки, залив все призрачным мерцанием. В зрачках Чистотца тускнела высвеченная ею гигантская фигура ковбоя без головы. Чистотец попытался разобрать детали. Он прислушивался, нет ли тут других обитателей, хотя бы какой-нибудь опасности. Потом снова вспышка молнии. Он видит зверя? Рявкнул пес… или, может, это была Кокомо. «Вот черт, — подумал он. — Это же гигантская крыса-мутант!» Он метнулся через танцпол, отбрасывая с дороги вредителей, как вдруг увидел Кокомо — верхом на крысе. И только схватив монстра поперек шеи, сообразил, что мутант не живой. Это был щербатый остов старого механического быка для аттракциона родео! Чистотца сотряс приступ долгого, высвобождающего смеха, который прокатился по заброшенному бару точно раскат грома.

— Я… я-то подумал, что это гигантская крыса! — сквозь смех выдавил он, и они вместе упали на грязный пол. Смеясь. Целуясь. Присосавшись друг к другу. Ливень ослаб, а они покатились. Он пробовал ее губы на вкус… глаза у нее как две молнии… он впитывал запах ее кожи. Уби-дуби, уби-дуби.

Стянув засаленную куртку, он провел языком по ее шее. Буквы у него на спине жгли как никогда. Она целовала его губы, ее язык змеей заполз ему в рот, ее руки рвали на нем одежду. Она прижала ладонь к тому месту, где ему в грудь вошел флюгер, потом прижала его руку у себя под правой крепкой грудью, и он снова почувствовал боль проникновения. Кожа у нее в этом месте была чуть припухшей — как и у него. Капли бились о крышу со звоном серебряных ложек, горели глаза крыс. Уби-дуби…

В следующей вспышке молнии он увидел над сценой бледную тень в капюшоне. Его охватил страх, но когда синий свет возник снова, он заметил силуэт крыла с белой полосой и успокоился. Он было решил, что это сова: белая физиономия-яблоко, разделенная пополам. Но при следующей вспышке разглядел, что на штанге над сценой сидит белоголовый орлан. С непреложной властностью птица расправила крылья, ее когти блеснули отраженным светом молнии. Чистотец понятия не имел, что она тут делает, но птица снова сложила крылья — точно руки в молитве. Из ее кривого клюва свисал хвост крысы. Свет померк, и заброшенный бар снова погрузился во тьму. Чистотец крепче прижал к себе Кокомо.

— Я как ты и ты как я и все мы вместе, — прошептала она. А после поцеловала. Везде.

Той ночью ему привиделся мирный и ласковый сон. Он снова сидел летним вечером на веранде в Южной Дакоте, на веранде домика дяди Уолдо и тети Вивиан. Он уютно свернулся калачиком, слушая мягкое, мерное дыхание… собаки… его собаки! Его собаки… по имени Лаки! Дядя Уолдо и тетя Вивиан подарили ему собаку по имени Лаки. Он вспомнил!

Они проснулись, когда уже рассвело. Орлан исчез, и пес тоже. В памяти Чистотца вспыхнуло ощущение из сна: теплый собачий запах. Он был таким ярким… Но пора двигаться дальше.

«Нам нужно добраться до ближайшего города, — думал он. — Может, сесть на самолет». Даже если до сих пор карта врала или — даже хуже — вела его в неверном направлении, он не мог с ней расстаться. А теперь, после атаки «Витессы», его миссия, в чем бы она ни заключалась, приобрела тем большую важность. «Витесса», наверное, знает про карту — догадался вдруг он, иначе не устроила бы засаду. В Лос-Вегасе его тоже ждет ловушка. Но предчувствие грядущей беды дает им с Кокомо преимущество. Он поискал в кармане шарик из слоновой кости. На ощупь тот был теплым и чуть влажным, как когда побывал во рту у Кокомо.

Чистотец свистнул собаку, но ничего этим не добился. Дождь перестал, небо светлело. На парковке рядом с безголовым ковбоем полосатая надпись, завивающаяся как веревка морским узлом, гласила: «В… в пус…» На заграждении-сетке трепыхался изоляционный скафандр. Преодолев пятьсот ярдов по топкому полю, они выбрались на дорогу, а еще через милю — на настоящее шоссе. Кокомо опять шла нормально. Чистотец недоумевал, куда подевался пес.

Несколько минут спустя они услышали шум машины. Местность тут перекатывалась холмами, поэтому пришлось подождать, когда машина поднимется на ближайший. Чистотец почти уже решил сбежать, но спрятаться было особо негде. Он прислушался в надежде на помощь голосов, но все заглушал приближающийся рев мотора. Потом машина поднялась на пригорок. «Господи, — подумал он и невольно улыбнулся. — Гигантский хот-дог на колесах!»

Поравнявшись с ними, водитель опустил окно.

— У вас такой вид, словно вас не мешало бы подбросить, — сказал он как давним знакомым.

Было совершенно очевидно, что он путешествует один и что у него налицо все признаки мальчишеской аккуратности, которую Чистотец уже начал считать эпидемией, охватившей состоятельных белых мужчин за пятьдесят. Водитель был одет в летний кардиган винного цвета и свободные брюки из микрофибры, имел искусственный загар, густую искусственную шевелюру и первостатейный имплантат «Зри-связи».

— Большой Хрен приехал! — радостно пискнула Кокомо и прямо-таки засветилась от счастья.

Поначалу водителя это заявление как будто ошарашило, но потом он с сочной невозмутимостью объявил:

— Это аутентичный «сосискомобиль» девяностого года, один из восхитительно-нелепых рекламных автомобилей, которые выпустила на улицы корпорация «Оскар Майер»[64].

Чистотец встревожился, что Кокомо пожелает оседлать эту столь неоднозначную «сосиску». Он надеялся на помощь и наставление. Быть может, это спасение? Но опять же, возможно, и ловушка. С другой стороны, есть ли у них выбор?

— Куда вы едете?

— В Лос-Вегас, — улыбнулся водитель. — С небольшим крюком в Нуэво-Альбукерке, чтобы забрать моего дорогого папочку.

— Мы тоже направляемся в Лос-Вегас, — даже не подумав, что говорит, отозвался Чистотец.

— Вот и славно. — Водитель махнул им забираться в кузов. — Наверно, это судьба.

Чистотец заметил, что у него исключительно выразительные не только лицо, но и сам череп, словно весь его скальп — одна сплошная маска, которую постоянно теребит беспокойная рука.

— Вы не собираетесь нас спросить, как мы тут оказались, почему у нас такой вид? — не выдержал он наконец.

— Полагаю, в свое время сами скажете, — отозвался хозяин «сосискомобиля». — Я всегда полагался на доброту незнакомых людей. Давайте. Можете оба устроиться на колбасной кушетке… или один из вас может сесть со мной впереди.

Чистотец выбрал пассажирское сиденье, испытав укол совести, что бросает пса.

— Почему бы вам не поставить своей… э… подружке вот это.

— Что это? — снова насторожился Чистотец.

— Пиратский живой концерт Вонючки Юлы из Омахи, называется «Страдающий суккотэш». Давай же! — Водитель подстегнул жестом Кокомо. — Нам пора вдавить газ, потому что у папы пунктик на пунктуальности — простите мне каламбур, — а я уже и так чуть отстаю из-за урагана. И эти блокпосты «Витессы»! Угроза биологической войны, ах ты боже мой! Они испортили мне паломничество!

— Куда? — навострил уши Чистотец.

— В небольшой поселок под названием Дастдевил. Очень мистическое место.

Глава 10 Там, где есть венская сосиска

Чистотец не желал больше слышать само слово «Дастдевил». Но водитель как будто не заметил его беспокойства, а Кокомо, равнодушная к его словам, пробралась в кузов. Чистотец скользнул на пассажирское сиденье, и длинный хот-дог тронулся.

— У вас… Вы мне кого-то напоминаете, — сказал водитель, когда машина набрала скорость.

— Да, бывают такие лица. Меня зовут Элайджа Чистотец, а мою подругу — Кокомо.

— Примечательные имена, — ответил водитель. — Меня-то вы скорее всего узнаете. Я Тадеуш Миз, доктор Тад, известный книгами «Упрощенные сложности», «Ценность бессмысленного», «Древняя история будущего» и моим самым большим коммерческим успехом «Все, что вы хотели знать обо всем на свете, но о том не догадывались». Как сказал Дон Кихот, в моей профессии необходимо знать все.

— О, значит, вы как мистер Уипи, — сказал Чистотец.

— Ух ты! — обрадовался доктор Тад. — Что за комплимент! И в самую точку, и мерой за меру! Финеас Дж. Уипи! Вы прекрасно подтвердили мою теорию. «Смокинг Теннесси»! Больше всего я люблю его помощника, морского льва Чамли.

— Моржа, — поправил Чистотец. — Чамли — это морж.

— Вы уверены? — резко спросил доктор Тад. — Перепутать Чамли — все равно что сказать, что дядюшка Уолдо был хорьком, а не лисом.

— Кто… кто вы сказали?

— Дядюшка Уолдо. Уолдо Дж. Уигглесворт в «Хоппити Хупер».

— У меня есть… точнее, был дядя Уолдо, — пробормотал Чистотец. — Во всяком случае, мне кажется, что был.

— Ну вот видите, — сразу успокоился доктор Тад. — Вам кажется, что у вас был дядя Уолдо. Видите? Столько есть всего, в чем нельзя быть уверенным на сто процентов. Вот почему так важно установить, был ли это морской лев или морж. Разумеется, минус в том, что, если бы на все вопросы можно было ответить, если бы ничего не забывалось и не терялось, мы могли бы — парадоксально — сказать, что ничего нельзя найти. Как заметил Т. С. Элиот: «Наше знание лишь приближает нас к невежеству». Как бы то ни было, я утверждаю, что Чамли был морским львом.

Доктор Тад продолжал трещать без умолку, но Чистотцу было трудно сосредоточиться, хотя ему нравилось слушать болтовню водителя. Она напоминала ему то, каким мог бы стать Энсли, если бы не умер во младенчестве, если бы мог вырасти в мужчину, а не в призрака. «Сосискомобиль» катил мимо забранных щитами мотелей и мимоз в цвету, потом выехал на трассу и без сучка без задоринки просвистел через контрольно-пропускной пункт, который охраняли дроиды. От их вида снова подняла голову паранойя Чистотца.

Доктор Тад объяснил, что вмонтировал в «сосискомобиль» мощный мотор на альтернативном топливе, на который ушел почти весь его гонорар за консультацию от «ВООБРАЗИЛИИ» по проекту «XX Сенчури-ленд». Он считал, что затея того стоила, ведь мотор позволяет развить внушительную, но не вредящую окружающей среде скорость. И мимо полей озимой пшеницы, мимо ярко-красных сафлоров, мимо охотничьего заповедника, мимо буддистского монастыря они именно «катили». Потом они оказались в Амарилло, и снова на блокпосте не возникло никаких вопросов. Чистотца терзали приступы острого беспокойства и смутной тоски.

— Вижу, вас удивляет, что власти почти не обращают на нас внимания, — улыбнулся, заметив его состояние, доктор Тад. — Я так не задумывал, но «сосискомобиль», по-моему, так сказать, ниже радаров дроидов. Меня останавливают только охранники и полицейские — то есть живые люди. Возможно, все дело в юморе и экстравагантном дизайне моей машины.

Такой довод успокоил Чистотца, но и вогнал в депрессию. «Сосискомобиль» миновал «Закусочную Чу» («Сегодня фирменное: молочные поросята с гарниром из птичьих гнезд»). На палубе понтонного домика, пришвартованного в озерце, которое образовалось из осадков возле гелиевого завода, кашмирец скреб ножом для картошки огромного карпа. Чудовищные пикапы и бронированные джипторы неслись по трассе бок о бок с машинками на солнечных батареях и каменнолицыми китайцами на велосипедах или гангстерами из триад в зеркально-черных лимузинах, запряженных мексиканцами.

Доктор Тад, судя по всему, знал эти места, поскольку то и дело указывал на какие-нибудь достопримечательности вроде «Широкополой» — вращающегося ресторана в форме ковбойской шляпы с видом на загоны генетически модифицированного скота. Но остановились они возле примитивной забегаловки в пульмановском вагоне, застрявшем в роще ореховых деревьев. Забегаловка называлась «Плавка Пегги», и заправляла ею женщина с гнусавым выговором, походившим на звон натянутой колючей проволоки. Все трое умяли по стопке блинов с топленым маслом, копченой сардельке, стейку из курицы с подливой и глазунье из двух яиц. Кокомо жевала не переставая, с открытым ртом. Чистотец задумался, безопасно ли оставлять ее с доктором Тадом, но вопрос решился сам собой, когда ему понадобилось в уборную. Когда он вернулся к столу, Кокомо и доктор Тад уплетали яблочный пирог и вели себя так, словно знакомы целую вечность.

— У нас вышел потрясающий разговор, — объявил доктор Тад. — Про Somnia a Deo missa, сны, ниспосланные Богом. Исключительно интересно.

— Вы… разговаривали? — недоуменно переспросил Чистотец.

Вместо ответа доктор Тад сам отлучился в уборную. Кокомо еще не наелась и, тыкая в меню и вереща как шимпанзе, умудрилась заказать миску чили с луковыми кольцами и кусок пирога с малиной. Вернулся доктор Тад.

— В Америке осталось всего три места, где так хорошо кормят, — заявил он. — Второе — в Чикаго, недалеко от моего дома. Там еще умеют готовить солянку. Третье — в Рейпид-Сити, в Южной Дакоте. Надо бы снова туда наведаться.

— В Южной Дакоте? — повторил Чистотец.

Но тема угасла за чавканьем Кокомо и бормотанием радио. Презирая линки БИСПИДа и попав в черный список «Зри-связи», хозяйка «Плавки Пегги» была гордым сторонником «Американского пиратского радио». Главными новостями были Селезень Дули и Убба Дубба, ставки на будущем поединке в «Царстве Солнца» и чудеса в кильватере техасских ураганов.

В городе-музее Додж-Сити прошел дождь из луговых собачек (впервые в истории), а на озере Тенкиллер отправившийся на рыбалку баптистский проповедник выпал из лодки от удара по голове первоизданием «Многообразия религиозного опыта». Чудом уцелевшая в Дастдевиле мина «джеки с фонарем» разнесла вызывавший многочисленные нарекания центр «Планирования семьи» в Фейетвилле, штат Арканзас. Активисты «Права на ссоры», собравшиеся на ежегодное торжество, были побиты градом детей — многие прилетели в сферах из прозрачного полимера. Будучи любителем подобных феноменов, доктор Тад пришел в восторг, невзирая на личные неудобства, и считал, что на анализе одного этого дня можно сделать карьеру всей жизни.

Кокомо подтерла хлебом остатки подливы, и Чистотец заплатил по счету. Он снова сел впереди. «Сосискомобиль» покатил мимо газовых ферм и полностью автоматизированных сеялок.

— Вы сказали, вы из Чикаго, — попытался он завязать разговор, когда пища немного осела у него в желудке.

— Истинный уроженец города Широкоплечих, — подтвердил доктор Тад. — Преподавал когда-то в университете, но пришлось уйти в отставку по состоянию здоровья. По счастью, роялти пока дают мне свободу.

— А что у вас со здоровьем?

— С душевным здоровьем, — вздохнул доктор Тад. — У меня была болезненная религиозная фаза, и мне поставили диагноз неспецифический синдром святого Антония. Я изучал труд Беды Достопочтенного, ученого восьмого века, который взялся задокументировать проникновение христианства на английский рынок. Меня заинтересовала Исландия, где христианство было официально принято в тысячном году. Мне хотелось знать, как они это провернули, так сказать, на низшем уровне. Я наткнулся на датированный тысяча восьмым годом рассказ об одном монахе, который отправился на далекую ферму к какой-то семье, чтобы посмотреть, как у них обстоят дела с христианством. Они пригласили его пообедать чем бог послал. Прочли молитву, чем очень его порадовали, а потом стали передавать по кругу черную такую штуковину, похожую на мандрагору, а он вдруг узнал в ней мумифицированный лошадиный член. Его семья тоже благословила. Стоило мне это прочесть, как на меня снизошло откровение! Что есть засохший фаллос черного коня как не талисман жизненной силы, передаваемый из поколения в поколение? Ведь и Христос — отчасти Таммуз, бог растительности, который возрождается каждый год и умирает при сборе урожая. Меня осенило, что это маленькое племя, которое одновременно поклонялось Христу и древнему символу плодородия, сегодня было бы как раз на месте, потому что в его культуре никогда не возникало противопоставления Распятия Лошадиному Члену. Нет, они всегда сосуществовали бок о бок. Проблема в том, что вскоре после этого откровения мне стали являться в галлюцинациях маленькие китайцы.

— Вот как? — навострил уши Чистотец. — Я… я тоже их видел!

— Ага, — кивнул доктор Тад. — Я уже понял, что так со многими было. У меня есть теория, что они архетип, обращающийся к нам через коллективное бессознательное.

— И вы их еще видите?

— Нет, с самого землетрясения Йети не вижу. Я как раз вел семинар в Эсейленском институте в Биг-Суре на побережье Калифорнии, когда они появились и сказали, чтобы я немедленно возвращался в Чикаго. Если бы не они, я, наверное, принимал бы ванну у себя в квартире, когда на нас наступил Йети.

У Чистотца отлегло от сердца.

— И как же вы вылечились? Вы ведь… вылечились, правда?

— Регулярно принимаю дозу препарата под названием «Пифагор». Но от края меня отвела музыка Вонючки Юлы, особенно «Психопомпа».

— Хм. Как по-вашему, Вонючка Юла еще жив? — спросил Чистотец.

— Очень на это надеюсь, — ответил доктор Тад. — Во всяком случае, для меня он точно жив.

Они прибыли в Тукумкаи, который оказался парком аттракционов на тему Трассы 66[65] с искусственно состаренными повозками и лачугами на колесах и торговыми постами в вигвамах, а также с гигантским перекати-полем («Самое большое автономное сооружение из карбоноволокна к западу от Миссисипи»). На заправке «Феникс» доктор Тад залил полный бак.

— Так что подтолкнуло вас отправиться в Лос-Вегас? — спросил он, когда они снова выехали на трассу.

Чистотец на мгновение задумался, словно это была очередная загадка Кокомо.

— Вы.

Доктор Тад улыбнулся и побибикал куче мале из коричневых ребятишек, от чего из магазина «Блокбастер» вылетала испуганная стая летучих мышей.

— Нет, я серьезно, — продолжал Чистотец. — Мы должны были с кем-то встретиться… кажется. И начать новую жизнь — надеюсь. А вы, где вы сказали, вы были… В Дастдевиле?

Доктор Тад поерзал на сиденье. Они миновали заброшенный «Кей-Март», где, по всей видимости, обитали призраки.

— Ну, — начал он, — я специализируюсь на парках развлечений и аттракционов и личных тематических парках разных одержимых, которыми так богата Америка. В этой поездке мне хотелось снова побывать в «Райском саду», куда я уже давно не заглядывал.

— В «Райском саду»?

— Его построил Самуэль П. Динсмур в Лукасе, штат Канзас. Потрясающий был человек. Первый раз женился в тысяча восемьсот семидесятом верхом на лошади. Потом — в юном возрасте восьмидесяти одного года — на двадцатилетней девушке. Он построил аллегорический сад скульптур, посвященный Библии и критике современной цивилизации. Там, давным-давно, я впервые понял, что есть настоящее искусство, и оно все еще меня привлекает. И вообще, — понизил голос доктор Тад, — мое следующее паломничество будет посвящено Ллойду Мидхорну Ситтурду, великому забытому гению.

— Никогда о таком не слышал, — признался Чистотец.

— Это потому что он забытый.

Перед ними открылись завораживающие геологические красоты Нью-Мексико: башни скал взмывали уступами в синее небо, немногие облака напоминали следы от сигнальных ракет — белые, как пустынный цикорий, и над рекой Пекос — гигантская голограмма, указывающая расстояние до парка «Уол-Март уорлд».

— А при чем тут Дастдевил? — неуверенно спросил Чистотец.

— Отец Ситтурда Гефестус был кузнецом, а заодно и изобретателем-неудачником, — ответил доктор Тад. — Вечно носился с новыми изобретениями и ни одно не довел до конца. Женился на мулатке-колдунье по имени Рэпчер Мидхорн из Огайо. В тысяча восемьсот тридцать восьмом родился Ситтурд. Его сестра-близнец умерла при родах. Увязший по уши в долгах Гефестус унаследовал клочок пустоши в Дастдевиле и позднее перевез туда семью. Там маленький Ллойд построил часовню с алтарем умершей сестре. И однажды, когда он там прибирался, его подхватил ураган и вернул лишь двадцать минут спустя. На то же место, откуда унес.

— Правда? — вытаращил глаза Чистотец.

— Ну, так гласит легенда. — Доктор Тад пожал плечами. — Точно известно лишь, что у него необъяснимо стали развиваться разные способности. Он стал пионером кинематографии и изобрел множество спецэффектов, которые использовали киношники от братьев Люмьер до Гриффита. Он был первым, кто сформулировал научные принципы камуфляжа и подчеркнул, что камуфляж должен не просто маскировать истинные цели, а создавать впечатление, будто объект там, где его на самом деле не существует. Он экспериментировал с криптографией для передачи подсознательных сообщений. Он даже разработал прототип прибора, который назвал «Транслингвистикон», предназначенный для общения с умершими. Но он нажил множество врагов. У него были чудовищные сексуальные аппетиты, и он то и дело разорялся, спуская все на свое личное королевство Лабиринтия в Южной Дакоте.

— В Южной Дакоте? А на чем он делал деньги? — спросил Чистотец, когда «сосискомобиль» пронесся мимо разбомбленной мечети и гигантского здания супермаркета «Пиггли-Уиггли».

— Его талантами желали воспользоваться многие. — Доктор Тад явно вошел во вкус. — Например, резиновый барон по имени Фаро из Южной Америки нанял его перенаправить систему рек континента. Фаро был женат на прекрасной индианке с истоков Амазонки. Оказавшись запертым во дворце с пожираемыми личинками клавикордами и гниющими картинами Караваджо по стенам, Ситтурд уже через два дня пустился во все тяжкие с женушкой. Позднее скелет резинового барона нашли после нашествия армии муравьев, которое Ситтурд и индианка пережили вполне успешно. Два года они прожили вместе в рушащемся доме, и за это время девушка родила Ситтурду сына. Но ребенок умер. Понимаете, в Южной Америке водится такой сом, который хватает с веток обезьян, когда те спускаются попить из реки. Одна такая схватила сына Ситтурда, когда мать мыла мальчика в реке. Молодая женщина решила, что бог реки на нее рассердился, и утопилась. Вне себя от горя Ситтурд бросил особняк на потребу джунглям. Самое удивительное, что сходная участь постигла и Лабиринтик). Пока он отсутствовал, его сторожа разграбили поместье, бродяги и самогонщики жгли костры в залах, и в результате все постройки захватили одичавшие кошки и сычи. Даже дымовых труб не осталась.

Чистотца охватила сочувственная грусть, он смотрел, как за окном тянется здание «Костко»[66] размером с небольшой городок. Но доктор Тад был не из тех, кто останавливается посреди истории, и потому мгновение спустя продолжил:

— Ситтурд вернулся в Америку с синим попугаем-ара и малярией. Следующие два года он только и делал, что пил абсент с проститутками. Спасение явилось в виде заказа от консорциума крупных промышленников Питтсбурга. Они хотели, чтобы он спроектировал парк аттракционов под названием «Макропотамия» — ведь таково было одно из имен для Западных Штатов, которые замыслил Томас Джефферсон. Расположить парк решили там, где потом построили стадион «Три реки». Ситтурд разработал и создал самую большую коллекцию миниатюрных автоматов, какую только видел свет. Тут были ледяные скульптуры, факиры, пивные дворики, устричные бары и огромные шатры, где на барбекю жарили цельных бычков. Но одним из самых интересных аттракционов был Срединный путь: вместо обычных палаток балагана уродов посетителей ждали лекции теологов и университетских профессоров, а также услуги астрологов, фокусников, ясновидцев, гипнотизеров и онейрокритаи.

— А это еще кто такие?

— Профессиональные толкователи снов. Ситтурд окончательно перешел черту, создав первые «американские горки». На это изобретение его вдохновил ураган, и поначалу он назвал аттракцион «Лодемания», в честь сестры, но потом переименовал в «Экстаз». Посетители были ошеломлены. Берт Гарт[67] обмочил на нем штаны, а презиравший Ситтурда Эдисон заработал грыжу.

Зато многие испытывали что-то сродни религиозному экстазу, их даже посещали видения. Нетрудно себе представить, что думали о нем столпы церкви в Питтсбурге, да и вообще во всей стране! Прокатиться на аттракционе и увидеть Господа! Однажды воскресным днем на нем решили прокатиться три школьницы. И у них начались схватки. Когда врачи их осмотрели, то обнаружили, что девственные плевы у всех целы. Никаких следов полового акта! Непорочные роды! В Питтсбурге!

— Ух ты!

— Вот именно «Ух ты!». С того момента все пошло наперекосяк. Ситтурд рассорился со своими спонсорами. Загадочный пожар уничтожил «Макропотамию», причем ходили слухи, будто он сам его устроил. Ситтурд стал жить затворником — возможно, в Австралии. Но со временем он вернулся в Дастдевил, чтобы основать там духовную общину.

— Он стал главой культа? — едва не задохнулся Чистотец.

— Нет, нет. Главой он никогда не был, скорее катализатором. Но он настроил против себя реформистское женское движение, а также промышленных магнатов. Церковь выставила его демонической личностью. Его собратья-ученые тоже почувствовали себя под угрозой, а художники считали, что он слишком уж успешно претворяет свое искусство в жизнь.

— И что случилось? Его убили?

— Он исчез, — ответил доктор Тад, объезжая тушку раздавленного броненосца посреди дороги. — Вот почему мне хотелось побывать в Дастдевиле, это последнее место, где его видели живым, а теперь там скорее всего уже ничего не осталось. «Макропотамия» исчезла, и никто не знает, где именно в Южной Дакоте находилась Лабиринтия. След самого диагонального мыслителя всех времен потерялся.

— Может, он этого и хотел?

Чистотец вздохнул. Как же ему хотелось рухнуть где-нибудь в мягкую постель — лет на сто!

— Возможно, — согласился Тад. — Но есть любопытные совпадения. Например, Ронуэл Сьюард (это настоящее имя Вонючки Юлы) поразительно похож на Ситтурда, и про самого Сьюарда, ничего, по сути, не известно. Интересно и то, что тридцать лет назад как раз в Дастдевиле возник языческий сексуальный культ, который затем разгромили федералы. Там было истинное побоище. И есть еще одна причина съездить в Лос-Вегас.

— Какая? — насторожился Чистотец.

— Федералы и позднее «Витесса» скрыли практически все детали, но в бытность мою консультантом в «ВООБРАЗИЛИИ» я познакомился с одним человеком, который утверждал, что видел артефакты.

— И кто же это? — спросил Чистотец, но постарался скрыть свое любопытство.

— Олли Подрида. Он держит «Музей печально знаменитых американцев» на улице Брандо. Жаль, что «Витесса» решила закрыть всю эту часть Техаса. Я бы рискнул потягаться с погодой. Там, где я вас подобрал… Вы ведь должны были что-то видеть?

— Мы едва-едва успели выбраться. Там были охранники и всякие роботизированные штуки. Мы больше о себе беспокоились, чем о смерчах.

— Знакомое чувство, — согласился доктор Тад, указывая на африканцев-масаи, которые сгоняли миниатюрный скот.

— Мы правда очень вам благодарны, что подвозите нас в Альбукерке.

— В Нью-Альбу, — поправил доктор Тад. — У восьми из десяти граждан были проблемы с правильным написанием, поэтому власти похоронили его — вместе с биологическим и химическим оружием, оставшимся с войны. Надеюсь, вы не думаете, что по прибытии я вас отпущу? Папа будет очень рад с вами познакомиться. Места, где спать, у него предостаточно, и завтра рано утром мы отбываем в Лос-Вегас. Почему бы вам не поехать с нами?

— Спасибо за предложение. — Чистотец смущенно кашлянул. — Но нам не хотелось бы навязываться.

— Будет вам, познакомитесь со стариком, а дальше сами решите. Во всяком случае, получите вкусный обед.

Чистотца переполнила благодарность. После головных болей и неконтролируемых желаний крохи покоя и доброты казались драгоценным подарком. Драгоценным, но подозрительным.

Глава 11 Аплодисменты команде хозяев!

Танцы сомалийцев, номера «Пекинской оперы», вспыхивающие плакаты-голограммы «разыскивается такой-то моджахед», не говоря уже про сверхлегкие дельтапланы над Самсунг-Сити и многое-многое другое, — на прибывающего к контрольно-пропускному пункту Нью-Альбу обрушивается море информации. Отец доктора Тада жил в анклаве Пропитание, построенном в духе селений пуэбло, где его дом был зажат между клиникой пластической хирургии и одним из самых популярных местных соляриев. На контрольно-пропускном пункте их приветствовал вооруженный охранник — человек, на бедже которого значилось «Федотов». Как только он махнул им проезжать, доктор Тад вдавил педаль газа и вскоре свернул на ухоженную стоянку, обсаженную маммиляриями и опунциями.

— Надо же, какие они яркие! — обрадовался он, потом вдруг взглянул в лицо своему пассажиру. — Знаете выражение «выплеснуть младенца вместе с водой»? Или «дитя — отец мужчины»? Так, пожалуйста, не произносите такого при папе.

— Почему? — с удивлением спросил Чистотец.

— Несколько лет назад папа пережил кризис среднего возраста. Связался с прохвостом Сколько-Дашем из Питтсбурга.

— Я слышал про доктора Сколько-Даша.

— Все слышали про гада Сколько-Даша! Он же просто мясник! Коротко говоря, он запустил бизнес-проект «Вита-Ремонт», основанный на подозрительных и не получивших одобрения препаратах против старения. И папа на это купился.

— Препараты не сработали?

— Да нет же… в некотором смысле. Папино тело преобразилось.

— Он омолодился?

— Уменьшился. Сейчас он размером с младенца. Но физическая травма и стресс оказались для тела почти непосильны. Кости у него частично размягчились, поэтому ему приходится жить в особой жидкости… в резервуаре.

— В резервуаре? — переспросил Чистотец. — То есть в аквариуме?

— В очень маленьком аквариуме, но, бога ради, ему ничего не говорите, он очень обидчивый. Он, возможно, выглядит как дитя, но на самом деле перед вами ворчливый старик.

— И он… постоянно там живет?

— Миссис Мендоца вынимает его для физиотерапии… и меняет ему жидкость. Она его сиделка, но они уже много лет любят друг друга.

— Она в него влюблена?

— Они давно вместе… Нет, не так, у них сложилось что-то вроде поклонения. Нет, не культ, у них все совершенно безвредно. Как-то связано с бейсболом. Думаю, по-своему это даже на пользу здоровью.

— Подождите, подождите, — не выдержал Чистотец. — Но если он живет в аквариуме, как вы собираетесь везти его в Лос-Вегас?

— Я же говорил, аквариум маленький. Везти его, конечно, не просто. Но папа потом чувствует себя гораздо лучше. Виртуально у него весь мир под рукой, но виртуальность ни в какое сравнение не идет с настоящей поездкой. На сей раз он хочет поехать на «американские горки»!

— Понимаю, — еще более растерянно ответил Чистотец, которому оставалось лишь восхищаться сыновней привязанностью доктора Тада. — Обещаю, что ничего не скажу. Но за Кокомо поручиться не могу. Она всегда говорит то, что приходит ей в голову.

— А голова-то у нее что надо, — объявил доктор Тад. — Я ведь даже не знал, что Фома Аквинский не признавал онтологическое доказательство существования Господа, какое представил святой Ансельм. А впоследствии его подтвердил Декарт, модифицировал Лейбниц, опроверг Кант и оживил Гегель.

Чистотец озадаченно покачал головой.

— И я тоже. Во всяком случае… мне кажется, я этого не знал.

Он не помнил, чтобы Кокомо разговаривала — в обычном смысле.

«Старик» оказался в точности таким, как описал его доктор Тад. Почему-то Чистотец думал, что он шутит. Но папа доктора Тада действительно обитал в аквариуме, где вес его хрупкого тела поддерживала маслянистая голубая жидкость. Телосложением он походил на двухлетнего малыша, но кожа на тельце натянулась и покрылась пятнами, а в лице чувствовалось что-то стариковское. Вся его одежда состояла из облегающих плавок. Из середины безволосой груди рос, покачиваясь в воде, как водоросли, одинокий клок седых волос.

— Пап, я привез гостей. У них случились неприятности в дороге — украли багаж. Я надеялся уговорить их заночевать у нас и поехать с нами в Лос-Вегас.

— Господи Всемогущий! — мрачно буркнул младенец. — Чей это дом? Ты знаешь, что ты опоздал? Мог бы позвонить. Почему ты не позвонил?

— Баста, мучачо, — раздался твердый, но любящий женский голос. — Буэнос тардес, Тадеуш.

— Познакомьтесь, ребята, прекрасная и многотерпеливая Секора Мендоца.

Вперед выступила грудастая мексиканка средних лет с блестящими черными волосами и самой мягкой ореховой кожей, какую Чистотец мог только вообразить. Возможности поздороваться ему не представилось, потому что Кокомо бросилась к аквариуму и расплющила нос о стекло, как рыба.

Прошло несколько минут, прежде чем Чистотец и доктор Тад сумели успокоить девушку и старика, и в конечном итоге именно миссис Мендоца увела Кокомо в ванную ради столь необходимого душа.

— Извините, — сказал Чистотец. — Моя подруга не умеет обуздывать свой энтузиазм.

— Срань Господня! — проворчал мистер Миз. — Я думал, она ко мне запрыгнет!

— Любопытное слово «энтузиазм», — задумчиво протянул доктор Тад. — От греческого «en theos». Когда Бог у тебя внутри.

— Заткнись, малявка.

— Ты же знаешь, папа, что мне неприятно, когда ты меня так называешь.

— Потому и называю!

— Как бы то ни было, я прошу прощения, — не унимался Чистотец. — Надеюсь, с вами все в прядке?

— Кто я, по-вашему, больной младенец? — вскинулся мистер Миз. — Нечего извиняться. Ты выглядишь жалким. У нее хотя бы смелости хватило!

— Если я еще не успел, позвольте представить вам моего отца Натаниэля Миза. Папа, это Элайджа Чистотец.

— Это еще что за имя?

— Простите грубоватость отца. Его нужно подольше размачивать.

— А ну подойди поближе и повтори, головастик.

— Когда-то папа возглавлял отдел корпоративного имиджа «Энергетической компании Феникс», — пронзительно продолжал доктор Тад. — Только не спрашивайте его про семинар по стратегическому планированию на Гавайях, — добавил он шепотом. — Это еще кое-что, о чем тут нельзя заговаривать.

— А при чем тут семинар по стратегическому планированию на Гавайях? — так же шепотом спросил Чистотец.

— Гавайи? — заплескался в своей жидкости мистер Миз. — Не говорите мне про эту ананасовую плантацию! Туда едет тот, над кем дамоклов меч завис!

— Теперь его не остановишь, — вздохнул доктор Тад. — Как раз то происшествие привело к катастрофе с антистарением.

— Годами я работал на то, чтобы представить нефтяную промышленность в глазах общества как морально ответственную, финансово стабильную и экологически безвредную еще на сто с гаком лет. Знаете, как трудно это было? А потом — бах! Компания нашла себе новую идеологию. — Мистер Миз кипел от возмущения. — Сперва был «сдвиг категории» от «старой энергии „Пояса ржавчины“» к «новой энергии восхода». Ха! Потом, идеологический переход от эксплуатирующей культуры Промышленной революции к культуре решения проблем Эры Знания. Это привело к смене Символа. Новый председатель совета директоров Таня Клеймор вышла на подиум в пятизвездочном отеле и заявила нам: «Новая энергия „Феникса“ прокладывает новый путь в наступившее тысячелетие!» А после нам устроили пир под открытым небом с танцорами в юбках из травы и цельными поросятами на вертелах. А потом она завела меня за миниатюрный вулканчик, предложила мне пои и сообщила об увольнении.

— Очень жаль… это слышать. — Чистотец не знал, что бы еще сказать.

— Стану я покорно жрать их пои, не на такого напали! — заорал мистер Миз, едва не устроив шторм в аквариуме. — Я на следующий же день подал на сволочей в суд… И меня снова поимели.

— Да нет, не было такого! — нахмурился доктор Тад. — У тебя великолепный дом и отличный пакет акций. Ты определенно дал им понять, что с тобой дурно обошлись.

— Вот как? — улыбнулся мистер Миз, и жидкость в аквариуме успокоилась. — Давайте поговорим о чем-нибудь более приятном. Например, про то, как Боб Гибсон выбил семнадцать «Тигров» в первенстве по бейсболу.

— В точку, — махнул Тад. — Давай попросим Секору показать ему Систему? Я ручаюсь за его честность.

— Да? Он ее не украдет?

— Сомневаюсь, что в ней способен разобраться кто-то, кроме вас двоих, — отозвался Тад.

Появилась миссис Мендоца и повела Чистотца в глубь дома, обставленного испанской кожаной мебелью, устланного коврами и одеялами навахо. Чистотец даже углядел оригинал акварели Д. Х. Лоуренса. Однако весь шарм традиционного юго-запада терялся за вездесущим бейсболом. Со всех стен смотрели мифы и символы Америки. Бейб, Мьюзиэл, Морис, Мэнтл, Coca и Бонде. Тут был застекленный поставец с подписанными мячами, включая последний мяч, заброшенный в рекордном шестом последовательном матче с «сухим» счетом Дона Дрисдейла 4 июня 1968 года. Целая стена была увешала сломанными битами, каждая с именной табличкой. Но было совершенно очевидно, что гордость всей жизни мистера Миза и миссис Мендоцы начиналась со стены на кухне. Их знаменитая Система разветвлялась как генеалогическое древо. Покидая пределы кухни, оно змеилось в коридор, оттуда в спальню и назад, покрывая стены с пола до потолка, расцветая раз в несколько дюймов карточкой игрока, так что складывался орнамент, похожий на бесконечно мутирующее Древо Сефирот из Каббалы.

— На это нам потребовались годы, и мы еще собираем информацию, — доверительно сообщил, покачиваясь на спине, мистер Миз, когда они вернулись. — Понимаете, бейсбол исключительно сложная игра. Она одна удерживает Америку на плаву. Она одна не дает ей распасться. Перед вами — тайная система в основе бейсбола.

Чистотца это заявление огорошило. Можно было только восхищаться плодами трудов старика и его сиделки. Не каждый способен выдумать тайную религию, которая бы поддерживала равновесие в стране.

Миссис Мендоца отвела их в комнату для гостей. Гнев и отвращение Чистотца к тому, что случилось в Техасе, несколько развеялись, но неприятный осадок остался. Кое-что в рассказе доктора Тада о Ситтурде объясняло некоторые события Дастдевила, но не все. Возможно, ответы есть у человека, который держит музей в Лос-Вегасе.

Пока Кокомо стирала и сушила свой парик, он принял ванну, вскоре к нему забралась и Кокомо. При свете ее нагота обернулась совершенно новым ощущением. Она была маленькой, но совершенной, с высокой грудью и горячей круглой попкой, которая выступала как изгиб в знаке вопроса. На всем теле у нее не было ни одного волоска. Ни одной морщинки. Ни одной родинки. Единственная отметина в точности совпадала с его — там, где ему в грудь вошел флюгер, и то приходилось внимательно всматриваться, чтобы ее разглядеть. У него было так много вопросов. И у нее тоже.

— Что есть начало вечности, конец пространства и времени, начало всех концов и конец всех начал?

Позднее он сообразил, что ответом стала бы буква «а», но в тот момент был слишком занят: их тела сливались в воде, волны бились о кафель, поднимались к краю ванны и выплескивались за него.

Заботливая миссис Мендоца принесла им кое-какую старую одежду мистера Миза, мягкие спортивные костюмы и фуфайки бейсболистов, и, одевшись, они присоединились к своим хозяевам за коктейлями. Мистер Миз, облачившийся к обеду в прозрачный синий скафандр, поглощал свои блюда через очень длинную соломинку. За едой доктор Тад излагал планы поездки, включая идею, как усадить отца на знаменитый аттракцион. Последнее так обеспокоило миссис Мендоцу, что на секунду показалось, будто мистер Миз серьезно влип.

— Вы что, сговорились не дать мне повеселиться? — захныкал он.

— Папа видит заговоры за каждым кактусом, — объяснил доктор Тад.

— Кто бы говорил! Как-то ты сказал, что если не можешь найти заговор, значит, смотришь невнимательно? Все еще гоняешься за призраком Мак-Кинли?

— Каким еще призраком? — спросил Чистотец.

— Папа имеет в виду мой интерес к президенту Мак-Кинли. На него было совершено покушение во время Панамериканской выставки в Буффало в тысяча девятьсот первом, — объяснил доктор Тад.

— Вы думаете, там был заговор?

— В зависимости от того, что понимать под заговором, его можно найти где угодно. Вопрос лишь в размахе и организации, — пожал плечами доктор Тад. — Возьмем крушение самолета, в котором погибли Бадди Холли, Биг Боппер и Ритчи Валенс. У меня есть теория. Их самолет испортили правительственные агенты, действовавшие заодно с правыми христианами в попытке контролировать растущую популярность рок-н-ролла среди белой молодежи. Операция дала обратный эффект, и Бадди Холли стал святым.

Кокомо пукнула.

— Хорошо, что мы бобы не ели, — сказала миссис Мендоца.

— Не волнуйся, девочка, — подхватил мистер Миз. — От пузырьков нет вреда.

Чистотцу казалось, он знает этих людей давным-давно. Позади — ужас и тьма. Может, впереди надежда?

После обеда, пока остальной мир упоенно ловил каждый миг «Поединка Насмерть» (который закончился всего за десять секунд), Чистотца и Кокомо побаловали ритуальным семейным развлечением большой важности.

— То, что мы увидим сейчас… — взял вступительное слово доктор Тад, — плод многолетних трудов моего папы. Это непрекращающийся анализ первенства по бейсболу шестьдесят восьмого года, которое выиграли «Детройтские тигры». Папа с миссис Мендоца полагают, что шестьдесят восьмой год стал поворотным в американской истории и что бейсбол содержит ключ к тому, что происходило на самом деле. И к тому, как затем все обернулось и развивается с тех пор. Правильно я говорю, папа?

— Правильно! — подтвердил, кувыркаясь, как дельфин, мистер Миз. — В тот год Денни Мак-Клейн выиграл тридцать один матч, истинный подвиг! И все-таки Микки Лолич, подававший в тени Мак-Клейна целый год, показал себя в первенстве истинным героем и самым ценным игроком. Как вам, возможно, известно, позднее Мак-Клейна посадили за азартные игры, рэкет, грабеж и мошенничество. То была великая Американская Трагедия. Мы считаем, что ее последствия волнами отдаются во времени.

Чистотца поразил серьезный тон, которым были произнесены эти слова. Пока как в том самом мегаполисе, куда они отправятся завтра, разворачивалось одно из величайших событий в спорте и современной культуре, они смотрели в записи острые места матча почти полувековой давности. Лишь впоследствии они узнали о невероятном исходе поединка в Лос-Вегасе, о том, как Ксеркс Труподел был отправлен в третьем раунде в нокаут Минсоном Фиском, ставшим теперь первым геем-борцом в супертяжелом весе на Земле. Шампанское, кровь и всевозможные лубриканты лились по улицам рекой.

— Даже к лучшему, что нас там нет, — сказал доктор Тад, когда они уже собрались спать. — Там, похоже, черт-те что сегодня творится.

После Чистотец и Кокомо скользнули в гостевую кровать. Невзирая на усталость, они занимались любовью, и чем мягче двигались, тем интенсивнее становились волны экстаза, пока Чистотец уже не мог понять, где кончается он сам и где начинается Кокомо.

И в освященной Д. Х. Лоуренсом темноте он слышал плеск в аквариуме мистера Миза, словно их эротизм населил лихорадочными образами сны маленькой амфибии — или, быть может, миссис Мендоца сейчас с ним, и они заняты… ну, чем бы там они ни занимались. Любовь многолика, думал, засыпая, Чистотец, и запах Кокомо наполнял его сны, а ее ровное дыхание успокаивало, как дыхание пса Лаки на летней веранде в Южной Дакоте давным-давно.

Глава 12 Каждый день как последний

В самых разных областях страны любовь принимала поистине странные формы. В Лос-Вегасе, который охватила Фиксация на Фиске, трансвестит Арета Найтингейл, он же Денцель Фиск, или (насколько было известно Монро Хиксу) Эрнестина, оказался в весьма затруднительном положении. Вслед за нокаутом в третьем раунде и празднеством с говядиной в грибном соусе матсутаке, свежим мэнским омаром и ящиками шампанского «Боллинджер» трансвестит (официально в камуфляже) в конечном итоге обнимал, а после танцевал со своим сыном-победителем, а после публично целовался со своей равно расчувствовавшейся женой. Удивленный таким поведением Монро, который втайне поставил против Минсона, обрадовался будущему менаж-де-труа. Вообразите себе его разочарование, когда чуть позднее он застал Эрнестину в постели Эраты — и вовсе не за сапфическими радостями. Вовсе нет. Ах если бы только он сам не был голым, ведь когда он вылетел из гостевого будуара в гневе, что с ним сыграли такую шутку, то оказался в комнате с джакузи, где шумная компания молодых поклонников Минсона Фиска нюхала кокаин и поливала друг друга дорогущим игристым без тени уважения к тому, где находятся. Внезапное появление Монро в костюме Адама лишь прибавило пикантности происходящему.

А тем временем в спрятанном за зеркальным полем Форте Торо Ищейка пребывал в холодной панике. Колоссальный провал при Дастдевиле вынудил его к мучительной переоценке, благодаря которой он понял, что придется взять проблему Чистотца в собственные руки, иначе у него выйдет время и ему грозит разоблачение.

Во время короткой схватки между «Отрядом Первопроходцев» и боевым зондом итоговый всплеск энергии в мозгу Чистотца породил ясный сигнал, который удалось запеленговать. Карлику пришло в голову, что он недооценил живучесть «Отряда», впрочем, это еще может оказаться ему на руку. Теперь он пустил в ход все свои знания об уязвимости системы. Гений троянцев, «червей» и коварно распространяющихся вирусов, он был заодно докой по части взламывания файерволов и одним из немногих, кто способен не застрять в самых засекреченных районах «центральной нервной системы „Витессы“». Там он и обретался сейчас, со всерастущим отчаянием выискивая варианты и украдкой бросая взгляды на свои многочисленные наручные часы. От орды киберхищников, охраноидов и ловушек он ускользал с подпитываемой адреналином сосредоточенностью, поскольку самый мелкий промах сейчас обернется для него провалом. Не сейчас, только не сейчас. Все дальше и дальше он забирался в многообразную инфосистему, все больше приходил в отчаяние, пока… не нашел… Да! На его лице сверкнула довольная улыбка. Да, вот оно — самое подходящее оружие. Достаточно мощное, но не слишком значительное, чтобы его охраняли так уж усердно. Самое оно. То что доктор прописал.

Он обнаружил спутник с кодовым именем «Азазель», используемый для мониторинга заключенных с имплантатом мозга. Имевший форму черного стеллс-ангела спутник располагался на геосинхронной орбите прямо посреди США. В каждый данный момент своего нахождения на орбите он мог послать электромагнитный импульс в любой из имплантатов, значащихся в его директории. И в этом имплантате возникал раскаленно-белый взрыв, словно исключительно четкая и бесповоротная мысль.

Вскоре вернется Арета. Нужно действовать немедленно. Карлик уже понял, что нельзя полагаться на «Витессу», что она не сумеет оперативно решить проблему Чистотца. А вот если он сам с ним разберется, если поднесет «Витессе» мозг этого оружия-мессии на серебряном блюде, и сделает это, метнув — метафорически выражаясь — их собственные громы и молнии, уголовное дело на него закроют, и ему больше не придется жить в грязной палатке, не придется каждый день общаться с теми, кто не дотягивает до него интеллектом, но носится со всякими видениями. Возможно даже, его поставят во главе регионального отделения. Ха!

Он взломал защиту «Азазеля» и ввел код запросчика-ответчика, базирующийся на частоте комбинированных сигналов, которые получил, когда столкнулись зонды. Как только они снова схлестнутся, «Азазель» про это узнает. Даже если этого не произойдет, что он теряет? Надо лишь оставить зацепки, которые позволят «Витессе» проследить, откуда был произведен взлом. Как только служба безопасности выйдет на цель, зеркальное поле обнаружат, и Форт Торо окажется в осаде. А что до Чистотца — если он уцелеет после атаки «Азазеля», то рано или поздно боевой зонд завершит свою смертоносную миссию. Одно это заслуживает награды. Если, конечно, Ищейке удастся вовремя выбраться из Форта Торо.

А в Нью-Альбе миссис Мендоца дала путешественникам выспаться перед стартом. Доктора Тада, Чистотца и Кокомо она побаловала поздним завтраком из яичницы по-деревенски, мистеру Мизу предоставили питаться жидкой кашицей тыквенного цвета. Секора принесла выстиранную в прачечной одежду. Затем пришлось решать сложнейшую задачу, как перенести и устроить в «сосискомобиле» аквариум мистера Миза вместе с многочисленным оборудованием и устройствами жизнеобеспечения, а также катетерами, мазями, каплями и таблетками очистки жидкости.

Чистотец понял, что свое транспортное средство доктор Тад выбрал, руководствуясь не только чувством юмора и любовью к поп-культуре Америки. У кузова был приподнятый потолок, а длина «сосиски» позволяла подвесить аквариум его отца на карбоновом тросе между двух крюков, тем самым сводя до минимума вибрацию и давая старику наилучший обзор — как через раздвигающуюся крышу с защитным покрытием от ультрафиолета, так и через обычные затемненные окна.

Миссис Мендоца упаковала им внушительный ленч, протараторила доктору Таду сотню наставлений (по большей части на испанском) и наградила суровым предостережением не кататься на большом колесе обозрения. Она вежливо кивнула Чистотцу, обняла Кокомо, а потом стала вдруг очень сдержанной, прощаясь с мистером Мизом (хотя позднее Чистотец заметил влажный отпечаток губ на стенке аквариума). Небо было васильково-голубым, и «сосискомобиль» полетел, как экологически безопасная ракета, мимо гигантских эйдолонов Джеронимо и Билли Кида[68].

Кокомо пожелала сесть рядом с Тадом, так что Чистотец оказался с мистером Мизом, что было чуточку неудобно, поскольку аквариум занимал слишком много места, и весьма неловко, поскольку Чистотец не знал, о чем с ним говорить. Потом он обнаружил, что мистер Миз включил запись старого бейсбольного матча и как будто совсем не заинтересован в каких-либо разговорах, поэтому поискал альбом Вонючки Юлы, который вчера слушала Кокомо. У доктора Тада была полная коллекция: «Проповеди извращенцам», «Запечатано для вашей безопасности», «Открытая уйма». Чистотец щелкнул «мышью» по иконке альбома «Условия применимы» и надел наушники. Он слушал. Но ничего не слышал. Он проверил выбор устройства и уровень громкости. Полная тишина. Сначала он решил, что это шутка. Но чем больше он слушал, тем более полной казалась тишина, словно диск вбирал все периферийные шумы. Время словно бы смешалось. Ощущение покоя гипнотизировало.

Другой диск был озаглавлен «Манифест Диснея». Чистотец поставил его. И вновь поначалу ничего не услышал, а потом возник слабый намек на звук: стук копыт, речные пороги, автоматные очереди, машины. Это не походило ни на одну знакомую ему музыку. Он закрыл глаза, и ему в сознание хлынул поток мощных эйдетических образов. Поначалу это были железнодорожные рельсы, уходящие между высоких сосен в ночь. Из темноты возник паровоз с пронзающим черноту фонарем. Локомотив был огромным и черным, если не считать поршней и передней решетки, которые были из литого золота. По мере того как поезд приближался, шпалы под ним оживали, точно поднимались спящие, — и он увидел, что это китайцы. Поезд все приближался, и теперь Чистотец различил машиниста и кочегара, их лица и руки лизало пламя, такое же красное, как топка, в которую они скармливали крошечных индейцев, вырезанных из секвойи и дуба. Поезд достиг моста над рекой на дне каньона, и в свете фонаря Чистотец разглядел загнутые и ветвистые рога животных. Потом музыка — или тишина — изменилась, и он очутился в современной электричке, спешащей из Вестчестера в Манхэттен. В Бронксе в вагон вошел большой медведь-гризли и косолапо затопал по проходу, но никто его не заметил.

Все пассажиры читали или погрузились в «Зри-связь». Посреди Пятой авеню паслось стадо оленей, а такси преспокойно катили мимо. Никто не высказывался по поводу гигантской самки бобра возле концертного зала «Рэдио-сити», ни по поводу ондатров, наводнивших Рокфеллеровский центр. Пассажиры вдруг превратились в енотов и трупиалов, а выйдя в Кони-Айленде на пустынный пирс, Чистотец увидел Генри Гудзона, который, кутаясь в засаленный плащ забулдыги, пил из горла дешевое вино «Тендерберд» возле заклеенного афишами киоска со сладостями. Несчастный первооткрыватель мерз, наблюдая за чайками и парой стариков-евреев, которые вспарывали брюхо выброшенному на берег киту. В желудке у млекопитающего они нашли бутылку, а в ней записку…

Чистотец внезапно поднял глаза и увидел встающие из зарослей юкки аттракционы — и словно бы с неба спустился огромный космонавт, который приземлился в облаке эйдолоновых искр и сказал: «Это лишь малый шаг для мужчины… а второй шаг — нечто уникальное. Добро пожаловать в Лос-Вегас! Здесь каждый день — как последний!»

Глава 13 Фронтир дурной славы

Арета и Эрата проспали допоздна. Сообразив, что Монро все знает и уже ничего не поправить, они устроили себе протяженный сеанс секса, а выбравшись из просторной роскоши гостевого отсека в заляпанное декадентство общей гостиной, застали там странную тишину. Шеф-повар Монро отрубился за горой раковин волосатого краба. В хозяйской спальне вперемешку валялись шелковое нижнее белье, наркотики, бутылки и недоеденные собачьи язычки. В спа-сауне на зеркальные стены налипла пена, лубриканты и мясная подлива.

Увидев пришедших убираться хариджана и двух боливиек, Арета и Эрата улизнули перекусить и прошвырнуться за покупками. Когда они вернулись, апартаменты были девственно чисты, если не считать отпечатка чьей-то задницы на стене в спа-сауне, но по-прежнему никаких следов Монро. Они планировали тихий обед с очень похмельным Минсоном в австралийском ресторанчике «Тростник и говядина» на углу Эдди Мерфи и Камерон Диас. Поскольку апартаменты были оплачены еще на сутки, какой смысл перебираться куда-то еще? Если Монро не объявится к завтрашнему утру, думала Эрата, придется вызвать полицию. А если объявится, будет скандал, думал Арета. Но ему было все равно. Впервые за несколько лет он мог мыслить лишь сегодняшним днем.

— Только поглядите на эти машины! — восхищался по интеркому доктор Тад, пока «сосискомобиль» катил по бульвару Рональда Рейгана. На углу Голди Хоун стояли восемнадцати-колесный, зеленый как папайя «ле руа» и «саки-бобслей» цвета берлинской лазури, работающие на жидком кислороде «Рокетдайн». — Главный нерв Нового Фронтира! На каждый акр тут убийств, миллионеров, психиатрических заведений и использованных ресурсов больше, чем где-либо еще на планете, — мурлыкал Тад.

— Сбавь ход! — крикнул в интерком аквариума мистер Миз. — Хочу посмотреть на девочек… Видел, какие вон у той буфера!

Чистотцу и в голову бы не пришло, что столько пестрых мужских рубашек, внедорожников и автоматического оружия можно напихать в один и только один магазин, занявший весь проезд Джорджа Клуни. А люди! Сикхи, йоги и банды «Мертвых Девок» из Малого Пномпеня[69].

Солнечный свет полыхал зарницами, отражаясь от восьмиугольных панелей экокуполов, пока «сосискомобиль» проезжал мимо стрип-баров, офисов психотерапевтов для домашних животных и клиник пластических операций на гениталиях. Здания, над которыми танцевали гигантские лазерные призраки, перемигивались слоганами «ПОРОХОВОЙ ПУХ КЛАДЕТ БУЛЬДОГА!», «ФРУКТ МЯСО ПОБЬЕТ!».

Доктор Тад неспешно сверкнул на Колорадо-ривер-вей, а оттуда в лабиринт улочек, названных в честь забытых звезд прошлых лет. Воздух казался густым от запахов верблюжьего навоза, «золота Акапулько»[70] и съестного. Здесь можно было купить блинчики с начинкой из морских свинок, моллюсков под соусом хой-син, побродить среди подававших угрей и ужей ресторанчиков на авеню Майкла Дугласа или сходить на Николь Кидман, где во множестве мелких забегаловок готовили гигантских китайских саламандр.

Доктора Тада и мистера Миза ждали номера в «Амазонии», самом большом в мире сооружении под соломенной крышей. Отель стоял посреди рукотворных тропических джунглей с прудиками и фонтанами, которые превращались в миниатюрные реки. У некоторых даже имелись собственные водопадики, куда регулярно бросались постояльцы, когда уже не могли сносить гнета наркотиков, азартных игр или счетов от психиатра. Мистер Миз любил шум бегущей воды, и у входа в отель их как добрых знакомых приветствовали швейцары в набедренных повязках. Когда речь заходила об отце, доктор Тад не скупился на чаевые.

— Если вам надо кого-то найти, но вы не знаете, где он, — сказал, надевая широкополую панаму, доктор Тад, — отправляйтесь на площадь Джорджа Лукаса. Рано или поздно все там оказываются. Там словно бы утроба города. А пока, если вам что-то понадобится, мы пробудем тут три дня. Потом отправимся в Мормонленд. Папа там никогда не бывал.

— Спасибо за все, — не без грусти улыбнулся Чистотец. — Когда разберемся что к чему, возможно, к вам заглянем.

— Очень надеюсь.

— И я тоже, — отозвался Чистотец, думая, что вот еще один суррогатный отец ему помогает. — Да, кстати, помните, вы говорили про музей, у владельца которого есть сувениры из Дастдевила? Мне бы хотелось с ним встретиться.

— Вы про Олли? Это «Музей печально знаменитых американцев» на улице Марлона Брандо.

— Как нам туда попасть? Пешком можно?

— О Господи, нет, конечно! — воскликнул доктор Тад. — Это на той стороне канала Стрейзанд. Вам надо сесть на Синаптический поезд. Видите карусель Энцефалон? Вон там большой розовый мозг? Пройдите между ней и центром Билла Кросби — и увидите Озеро. Сойти вам нужно, кажется, на станции «Йоко Оно», но лучше спросить в автоматической справочной поезда. Только не ходите после темноты через Ботанический сад. Он так и кишит сатанистами.

— Спасибо, — улыбнулся Чистотец, одновременно благодарно и печально.

Они стояли на бамбуковом мостике посреди джунглей. Шаловливая мартышка свесилась с дерева, чтобы схватить панаму доктора Тада. Ветка, на которой она балансировала, нагнулась, и зверек опустился почти до воды, из которой вынырнул крупный сом и проглотил ее целиком.

— Жестокий город, — вздохнул доктор Тад. — Будьте начеку.

Снова оставшись один с Кокомо, Чистотец почувствовал себя столь же беззащитным, как в Техасе. Скорее всего за ними следит «Витесса», но, понимая, что следовало бы бояться, он почему-то не испытывал страха. (Откуда ему было знать, что работа «Отряда Первопроходцев» спровоцировала выброс эндорфина ему в мозг?) Он отнес это на счет возбуждения от перемены обстановки и благодарности за помощь доктора Тада.

Впереди вилась приподнятая над землей ленточка Синаптического поезда. Мы же в любой момент можем в него прыгнуть, рассудил он. А пока лучше немного размять ноги, осмотреться. На сей раз он был уверен: их что-то поджидает.

На лице Кокомо возникло странное выражение. Она крепко цеплялась за Чистотца, пока они лавировали по шумным пешеходным дорожкам под развевающимися флагами Америки и «Культпорации Витесса», во все глаза рассматривая минареты и адреналин-карусели эйдолонов Куан-Ти, бога-покровителя триад и венчающего гору Медитации поразительного золотого Будды, чья голова поднималась вровень с Пончиковой Башней.

Они пересекли Нуэво-Токио, миновали павильоны, в которых мастера го сидели в глубокой задумчивости над голографическими досками, где фишками служили гигантские черепахи. На поезд они сели в Аль-Пачино-дистрикт. В сумерках загорались кристаллические купола «XX Сенчури-ленда», «Святой Земли», «Мюзикл-ленда» и других парков «ВООБРАЗИЛИИ», и в их свете возникали черные силуэты сотен летучих мышей и летучих собак, возвращающихся на ночь в Ботанический сад.

Брандо-стрит начиналась мишурно и низкопробно, как Патфонг-роуд в Бангкоке, потом тускнела, превращаясь в подобие распродажи устаревшего оборудования, с вывесками о скидках на всевозможные хирургические операции. Впрочем, трудно было понять, что выкрикивают различные зазывалы, поскольку вопили они на разных языках, и лица у многих закрывали кислородные маски.

Наконец они все-таки нашли «Музей печально знаменитых американцев», зажатый между разорившейся мастерской по ремонту цифровых домашних любимцев и баром нетрадиционной сексуальной ориентации под названием «Всякое выделывается». Судя по фасаду, его владелец так и не смог решить, устроил ли он тут казино в духе Макао или Могилу Гранта[71] (с сильной примесью «Клуба Элька в Редондо-бич», эдак 1974 года). На входе с них запросили возмутительно большую сумму, но Чистотец был не в настроении торговаться. Оказавшись внутри, они отыскали Олли Подрида, возбужденного и потного джентльмена в гонконгском костюме, погруженного в дискуссию со своим старшим инженером о проблеме Дж. Роберта Оппенгеймера.

— У вас знакомый вид, — хмыкнул владелец музея. — Миз мне уже звонил, предупредил, что вы придете. Хотите крем-соду?

— Нет… спасибо. Нам… Мне просто нужна информация.

Вокруг них вдруг начали возникать — как гости на привидевшейся во сне вечеринке с коктейлями — эйдолоны в человеческий рост. Чистотец удивился, увидев среди них изгнанного из «Детройтских тигров» Денни Маккейна.

— Эль доктор сказал, вас интересует кое-что из моей частной коллекции?

— Он говорил, у вас есть артефакты «Царства Радости», культа любви в Дастдевиле, — ответил Чистотец.

Олли Подрида поперхнулся содовой.

— Что-то не так?

Поставив стакан на столик, Олли махнул Чистотцу следовать за ним через зеркальную дверь в стене. Кокомо неспешно отошла полюбоваться Денни Маккейном. Коридор за дверью был заставлен лазерным оборудованием. В мастерской Бриэм Янг и Мэй Уэст[72] неуверенно ерзали, как двое разведенных на «свидании вслепую».

Олли провел Чистотца в заднюю комнату, заполненную реквизитом.

— Мы собирались включить в экспозицию Осанну Освобожденного, но у нас возникли проблемы с лицом, — сказал Олли. — Никаких описаний не сохранилось. «Витесса» словно бы его сглазила. А кроме того, в его образе слишком большую роль играл его член. У нас нет лицензии на показ обнаженных гениталий, но у меня возникла другая мысль. С год назад я встретил одного типа, которого знал еще в Техасе. Он толкал всякую всячину, которую его подружка тырила из лаборатории «Витессы» в Далласе. Он показал мне вот это.

Владелец музея достал длинный платиновый цилиндр диаметром с чайное блюдечко. Он вскрыл невидимый шов по всей его длине, показывая ложе из влажной темно-коричневой пенки, которая казалась живой. Пустое углубление в центре зияло как разверстая могила.

— Тут находился законсервированный человеческий член, — сказал Олли. — Огромный, но человеческий. Я уверен, он был отделен от тела Осанны после бойни тридцать лет назад.

Чистотец присвистнул.

— Он исчез?

— Украден, — ответил Олли. — Два месяца назад ко мне явился типчик, назвавшийся личным консультантом по антиквариату Уинна Фенсера. Странный такой. Будто ни одной косточки у него в теле не было. Он прослышал, что орган у меня. Как-то на вечеринке в «XX Сенчури-ленд» мы с Мизом напились, и я проболтался. Так вот типчик спросил, не хочу ли я его продать. А я, мол, нет, у меня на него другие планы. Он сказал, что Фенсер увлекается черной магией, мол, я могу назвать любую цену. Разумеется, у меня возникли подозрения. Я его послал куда подальше. Пару недель спустя появляется другой тип. Старый негр, выдающий себя за слепого. Сказал, у него большой магазин вудуистских талисманов, он даже доставляет их почтой из южного Чикаго. Дескать, продает мешочки с гри-гри, пыль для дураков. Старикан тоже сделал мне предложение. Я уже начал задумываться, а может, в этом пенисе есть что-то большее, чем видно на первый взгляд, — поэтому запер в напольном сейфе. Еще через несколько дней я увидел, как на задах музея бродит Эдгар По. Помню, я удивился, неужели эйдолоны способны покидать область, в которую спроецированы? Так вот это был не Эдгар По. Он меня вырубил и сбежал с членом. У него даже свой контейнер с собой был. Странно, правда?

— Ага, — согласился Чистотец, стараясь сообразить, что бы это все значило.

— Я убежден, что пенис принадлежал Осанне Освобожденному. Не знаю, работали ли эти типы на Фенсера, но сомневаюсь. Они забрали подчистую все, что я собрал на Осанну.

— А про женщину, которая выкрала пенис у «Витессы», вам что-нибудь известно?

— Мой приятель просто называл ее лабораторной крысой.

— Значит, все эти годы он находился в руках «Витессы»?

— Похоже на то.

— А почему вы считаете, что он принадлежал Осанне Освобожденному?

— Размер! Плюс то, как его хранили. И то, что он всплыл в Техасе, появился в лаборатории, которую «Витесса» купила после слияния. А у вас-то к этому какой интерес?

— Провожу одно исследование.

— Больно вид у вас знакомый. Вы Осанне не родственник?

— Может быть, может быть, — с напускной скромностью ответил Чистотец. — Потому я и собираю информацию.

— Что ж, удачи. Но будьте осторожны с тем, что найдете. И с кем этим поделитесь.

Поблагодарив владельца музея, Чистотец забрал Кокомо, которая казалась теперь очень бледной — и больной. Он был так заинтригован рассказом Олли и встревожен переменой в Кокомо, что не заметил, как прозрачный эйдолон сенатора Джозефа Маккарти последовал за ними по Брандо-стрит.

Чем дальше они шли, тем более увечными и настойчивыми становились попрошайки (нет ничего хуже, чем когда под ноги тебе бросается тот, у кого нет ног). Чистотец тянул Кокомо за собой. Не желая срезать дорогу через Ботанический сад, они нырнули в лабиринт рынков, где воняло барбекю и мясным жарким фаджитас. Тут можно было купить эквадорского кретина или обменять ДНК. Они остановились на хоккейнской лапше. Маккарти ошивался поблизости.

Позади них роботизованные здания претерпевали рутинные трансформации, стилизованные под театр. Мигали фонарями карусели «Антигравитация» и «Что видишь, то имеешь». Вещали гигантские головы статуй с острова Пасхи, рекламируя «ФИРМЕННЫЕ КОПЧЕНЫЕ РЕБРЫШКИ». Поев, Чистотец и Кокомо двинулись дальше, и вскоре перед ними раскинулся палаточный городок фанатиков культа груза и духоплясов[73]. За ним Чистотец увидел лабиринт прудиков и канав, полных жижи, от которой несло какой-то органикой. Тут трудились огромные роботы-бульдозеры, сталкивавшие мусор и остовы машин в прудики. Прочие шумы перекрывало глухое бульканье.

Чтобы питать аттракционы и лазерные шоу Лос-Вегаса, требовались гигантские запасы энергии, получаемой из самых разных, зачастую неожиданных источников. Приливы, энергия Солнца, проточная вода и ветер — все вносили свою лепту, чтобы не переставал течь ток, создавая область жара, подобную Большому красному пятну на Юпитере. Хорошо еще, что посланная отделом биоразработок «Витессы» экспедиция обнаружила глубоко в дебрях Бурунди некую водоросль, способную переваривать металл и пластмассу. Эта форма жизни на грани между царством растений и царством животных в буквальном смысле поедала экскременты американского общества потребления и производила кислород — опять-таки в карман «Витессы». Кто-то обозвал эти водоросли «гоблинами», и кличка приклеилась.

Миновав вонючие канавы, Чистотец и Кокомо вернулись к Синаптическому поезду. Через два длинных перегона они заметили изуродованную вандалами статую Лайонела Ричи и сошли. Чистотец подозвал рикшу, белого парнишку, который, как оказалось, собирался вскорости защищать диплом по английской литературе. Студент посоветовал им мотель под названием «Ноев Ковчег».

— Это не самое чистое или нормальное место во всем городе, — сказал рикша, — но владельцы люди душевные.

Владелец, попросивший называть его Боб, держал мотель для людей как побочный бизнес, главными же постояльцами тут были животные, но не обычные, а цирковые, которые когда-то были звездами представлений на центральных улицах. В гамаке между двух кумкватов нежилась ворчливая пума, не обращая внимания на недовольную парочку снежных барсов, которые разлеглись на кушетках. Бассейн заняли карликовая бегемотиха по имени Бернадетта и беспокойная семейка дрессированных тюленей — если верить жене Боба Кейлин, их фамилия была Осмонд.

«Да уж, не такого крова мне бы хотелось», — подумал про себя Чистотец. Но мотель оказался дешевым, и студент-рикша был прав: от него действительно исходили хорошие флюиды. Кокомо рухнула на кровать-сердце в простенькой, но чистой комнате № 6 и свернулась калачиком, сжимая руками голову. С каждой минутой Чистотец все больше тревожился. Ее горе или боль он ощущал как свои собственные. Он попытался положить ей мокрую тряпку на лоб, но она никак не отреагировала. На древнем телефоне у постели загорелась красная лампочка.

— Вас ждут у стойки портье, — сказал Боб. — Послать посетителя к вам?

Глава 14 Обратная теология

Когда у Конрада Кригшпиля, нового директора разведслужбы «Витессы» на Западном побережье, появлялось особо трудное задание, он возлагал его на Кириллу Лундквист. Это она вычислила Чистотца и Кокомо в Аризоне и проследила их путь до музея, где сменила камуфляж, чтобы затем пойти за ними в обличье сенатора. Установив, что они поселились в «Ноевом Ковчеге», она трансформировалась, избавляясь от галлюцидоспеха.

Ее задачей было войти в доверие к Чистотцу, а если не удастся, заронить в нем неуверенность — чтобы выиграть время. Позорный провал в Техасе сотряс «Витессалит» до основания. Ведь из ниоткуда материализовалось новое оружие, и решительно непонятно, кто за ним стоит и ради какой цели оно было активировано. Да еще Селезень Дули и Убба Дубба сорвались со своих технологических поводков и теперь сбивали с пути истинного других существ. Эти киберсимуляты появлялись повсюду и везде занимались сексом и проповедовали бунт против коммерции. Культивируемые, взращиваемые и тщательно скоординированные душевные микроболезни вдруг излечивались сами собой и исчезали. И словно этого мало, тайный информатор «Витессы» вдруг замолк. В свете жуткой истории с Дастдевилом его якобы достоверные сведения больше походили на дезинформацию. Какой провал! Потеряна техника на миллионы долларов, а они и понятия не имеют, с чем столкнулись.

Теперь все внимание разведки было сосредоточено на комнате № 6 в мотеле «Ноев Ковчег», и все-таки в глубине лабиринтов, составляющих «нервную систему» «Витессы», где данные хранились на молекулярном уровне, звенели сигналы тревоги — точно крошечные колокольчики глубоко под землей предупреждали об урагане. В лабиринтах была установлена система мониторинга, отслеживающая эту систему, и еще одна уровнем выше, чтобы отслеживать мониторинг. Но «звон» потерялся в огромных лабиринтах. Кто-то экспроприировал спутник «Витессы». Тайный информатор повел собственную игру — снайперский выстрел с дальнего расстояния. И как раз, когда Ищейка считал, что совсем близок к осуществлению своего плана, его новые хозяева проклинали его за неуверенность и сомнения, которые он посеял, и которые теперь подтачивали культпорацию изнутри.

Слушая, как плещутся Осмонды, Чистотец невольно вспомнил мистера Миза. Ах если бы его поход уже завершился, если бы тайны раскрылись и магии пришел конец! Он хотел лишь насколько возможно нормальной жизни с Кокомо. Когда за окном под приближающимися шагами заскрипел гравий, он прикрыл любимую тонким одеялом и вышел на улицу.

— Добрый вечер, — поздоровалась незнакомка.

Взгляд Чистотца впитывал детали. Гибкая, подтянутая тренировками крав-мага[74] фигура, отливающие голубизной волосы до плеч, синтетические глаза с загадочным блеском и плотностью австралийских жемчужин. Одета она была в комбинезон с палладиевым напылением, соблазнительно расстегнутый, чтобы показать пышный бюст, рассчитанно загорелый, чтобы подчеркивать металлический отблеск одежды. На ногах — черные хромовые «стилеты».

— Придержи огонь, — сказала она, проводя языком по нижней губе.

— Что? — переспросил он, слыша, как Кокомо мечется на кровати. — Пойдемте.

Он настороженно повел женщину во внутренний дворик. Осмонды соскользнули в воду со своих многоуровневых платформ, будто собрались защищать территорию. Подобрав с земли один из разноцветных мячиков, женщина бросила его в бассейн. Самый большой Осмонд плеснул в нее водой.

— Сомневаюсь, что они хотят играть в мяч, — сказал Чистотец.

— Вот досада. На что годится дрессированный тюлень, если он не играет в мяч?

Жираф согласно затрубил, что вызвало хор ворчания тюленей и продолжительный плеск. Хотя Осмонды и не жаждали подыгрывать, они сохранили еще комичную синхронность движений, выдававшую целую жизнь в шоу-бизнесе.

— Я Кирилла Лундквист из разведки «Витессы», — представилась женщина с искусственными глазами, промокая капли с высокой левой груди. — Расслабьтесь. Никто не причинит вам вреда.

— Потому что больше не попытаетесь или потому что не можете?

Улыбнувшись, женщина прикусила губу — полную и чувственную, цвета хорошего красного вина.

— Можно нам сесть и поговорить? Мирно?

— Вы первая, — предложил Чистотец, указывая на пластмассовые стулья.

— Я здесь, чтобы помочь вам. Знаю, вы в это не верите, но выслушайте меня. У вас проблемы с памятью. Вы не знаете, кто вы или что вы делаете. Верно?

Чистотец заметил, что Осмонды донимают карликовую бегемотиху Бернадетту.

— Не сознаете вы того… — продолжала Кирилла Лундквист, — что работаете на нас. Вы из разведки «Витессы».

— Что? — переспросил Чистотец, глядя, как бегает по кругу на корде зебра.

— Вы — секретный проект «Витессы», в котором произошел сбой. Меня послали забрать вас для лечения и дебрифинга по возращении с задания. Согласна, это трудно принять. Но у вас технические проблемы. Военная операция в Техасе была полевым испытанием с целью выяснить, насколько серьезны повреждения.

— Я его выдержал?

— Да! Но если бы целью был захват, вы бы сейчас тут не сидели. Я приехала отвезти вас в безопасное место. Всех деталей я не знаю. Мне известно лишь, что «Пантеон» хочет защитить свои капиталовложения и что если вы не поедете миром, то нашему начальству придется активировать ваш имплантат самоуничтожения.

Издала ворчливый рык пума.

— Давайте-ка разберемся. Если я поеду с вами, то меня ожидают лечение и перепрограммирование…

— Снятие информации.

— В противном случае кто-то нажмет на кнопку, и погаснет свет. Что бы вы сделали на моем месте?

В бассейне взревели и заплескались Осмонды.

Кормилица сказала, он восстал из мертвых. А теперь эта вкрадчивая женщина утверждает, что он какое-то «секретное оружие».

Осмонды взобрались на бортик и снова с шумом бросились в воду. Бернадетта нырнула. Невзирая на полетевшие в нее капли воды, Кирилла Лундквист оставалась невозмутима.

— Вам самому решать, — пожала плечами она. — Если мы попытаемся вас принудить, устройство самоуничтожения все равно активируется. Но могу обещать, что в скором времени вас ждет срыв. Не хотите же вы причинить вред своей девушке?

При мысли об этом Чистотец поморщился, но потом ему пришло в голову, что раз она назвала Кокомо «девушкой», то, значит, ничего о ее способностях она не знает. Если он действительно проект разведки «Витессы», они бы про нее знали, верно?

— Вижу, вы еще не убеждены, — улыбнулась Кирилла. — На вашем месте я бы повела себя так же. Могу я как-то вам доказать, что говорю правду?

— Начните с рассказа о том, кто я и что мне полагалось делать.

— Ладно. — Кирилла облизнула губы. Достав из нагрудного кармана кристалл кварца, она направила его перед собой. В воздухе материализовалась голограмма — картинка словно сложилась из пикселей света. Проступило огромное царство развлечений в миниатюре. — Это «XX Сенчури-ленд», — сказала она.

И миниатюрный защитный купол поблек, открывая конфигурацию серебряных сфер, которые подрагивали, как капли воды. Крошечные фигурки людей входили в сферы или сливались с ними, и те проецировали череду трехмерных изображений, которые менялись от бункера на Иводзима до улиц Беркли и Саддама Хусейна. Нажав на кристалл, она приподняла одну сферу. Та раскрылась, и стали видны тенистые улочки и мальчик с выступающими зубами, развозящий на велосипеде газеты.

— А это — это Семьявиль, — продолжала сексапильная секретная агентша. — Там одиноким, старикам и бездетным парам предоставлена возможность нанимать детей или собственных родителей и наслаждаться радостями более невинной ушедшей эпохи. Там есть лабиринт живых изгородей, ранчо овец и ферма с индюками и курами. Мы подстраиваем условия под спецификации заказчиков. Например, можем дать шанс присутствовать на похоронах любимой бабушки или стать свидетелем того, как «идеальная дочь» произносит прощальную речь на выпуске класса. Это оказалось настолько популярным, что привело к созданию целой программы «Реальная реальность» в мелких и крупных городах, таких как Москва, Айдахо, Сиэтл, Тускон.

— Это… тематические парки?

— Не совсем. Это стратегически запрограммированные виртуальные системы, созданные на основе параметров специфических культурных ценностей и уровней безопасности. — Сжав кристалл, Кирилла стерла миниатюрную империю развлечений.

— Значит, вы контролируете сознание людей, а все эти городки — фальшивка?

— Все они как один настоящие. Они так же реальны, как Город Юных[75] в Пенсильвании.

И мы не контролируем, а управляем и направляем. Любая созданная нами среда динамична. Она меняется и развивается. Там даже случаются накладки. Возьмем общину «Грозовой перевал». Там за фасадом благополучия процветают наркотики и разводы, уровень сексуальных расстройств иногда запредельный. У них даже есть преступность. Без микродисбалансов невозможно добиться высоких показателей веры во властные структуры. И тут мы подошли к самому секретному нашему проекту. Кодовое название «Мирный дол».

Отфыркиваясь и разбрызгивая воду, вынырнула Бернадетта. Чистотцу она напомнила Кокомо. Он понадеялся, что с любимой все в порядке.

— На поверхности «Мирный дол» — идеальный городок, какой некогда воплощал саму американскую мечту, — объясняла тем временем Кирилла. — Там есть универмаг и площадка для пикников. Есть даже обязательная чудаковатая старуха. Вырезает бюсты знаменитостей из сыра.

— И что тут такого секретного? — спросил Чистотец.

— А то, что на самом деле это тюремная психиатрическая больница. Почти каждый житель городка — человек, совершивший тяжкое преступление. Там есть хакеры, джеммеры, полицейские, политики и гражданские лидеры. Целый городок людей, которые, как ваши друзья-тюлени, не желают по-хорошему играть в мяч.

Осмонды снова заревели, чем разбудили двух снежных барсов.

— Никто из них не знает, где они. Или знают, где они, но не знают почему — или, что важнее, кто они такие. Всем вживили имплантат личности, который перебивает их истинное «я». Самое прекрасное то, что этот имплантат позволяет нам войти в их сознание без их ведома. Мы следим за их подсознанием. Мы проверяем их сны. Таким образом мы даже получили весьма ценные сведения. А в нескольких важных случаях мы уже готовы вернуть этих людей к прежней жизни, и они будут более-менее сами способны с нею справляться.

— А при чем тут я? — спросил Чистотец.

— Вам знакомо имя Парусия Хид?

— А… должно? — Он едва не сказал «да».

— Она самый разыскиваемый преступник на свете. О ней нет ни каких данных, даже сведений о том, кто она. Ни один из тех, кому мы могли бы доверять, ее не видел.

— Тогда откуда вы знаете, что такой человек существует?

— Иначе у нас не было бы столько подозрений, — парировала Кирилла. — Но даже если женщина, о которой я вам расскажу, не Парусия Хид, она все равно причиняет много хлопот. Она зовет себя Лодемой Хонифлют. Личное дело на нее — подозрительно тонкое, подозрительно чистое. А сейчас она поселилась в ключевом месте.

— Она переехала в «Мирный дол»? Как она туда попала?

— Приехать в городок или его покинуть может каждый, когда пожелает. Там нет стен и решеток, если не считать сознания людей. Заключенные считают, что это их дом и иного им не нужно. Персональные имплантаты позволяют контакты лишь с незначительным числом людей во внешнем мире, и всеми управляем мы. За остальными жителями мы наблюдаем. Иногда возникают проблемы, но не слишком серьезные. Дело в том, что Парусия Хид, или Лодема Хонифлют, стала главой религиозного культа.

— Культа?

— Называет своих последователей реальными людьми. У них полно остроумных лозунгов вроде «Самый короткий путь между двумя точками зрения — истина». Проповедует на площадке для пикников у автоматов барбекю. Ее пророчества основаны на идее, что видимая реальность «Мирного дола» на самом деле иллюзия, а за ней лежит истинная реальность. Думаю, вы сами понимаете, насколько разрушительным может оказаться подобное предположение.

Чистотец кивнул.

— Во время так называемой Барбекюшной проповеди она возвестила пришествие мессии, который откроет им истинную причину того, почему они здесь. Она начала проводить примитивные ритуалы депрограммирования, чтобы заставить людей вспомнить, кто они на самом деле.

— А я тут при чем? — спросил Чистотец.

— Вы были разработаны как мессия, приход которого она предсказывает. Мы не могли послать нейтрализатора, не рискуя превратить ее в мученицу. Это дало бы культу необходимый толчок для дальнейшего развития, и мы уже не смогли бы справиться.

— Значит, вы хотите, чтобы я отправился в «Мирный дол». Где, вы сказали, находится это место?

— Его местонахождение — строжайший секрет. Даже я этого не знаю.

— И что же должно случиться?

— Вы выполните ее пророчество, но подорвете ее авторитет. Она превратится в устаревшую фигуру, а управлять городком и дальше будем мы. Возможно, восприимчивость к религии — побочный эффект имплантатов, тут нам нужна дополнительная информация. Во всяком случае, как заметил Паскаль, человечество не изобрело бы столько лжерелигий, если бы не существовало истинной. Нам необходимо гарантировать, чтобы такой истинной религией была наша.

— И вы хотите, чтобы я отправился туда сейчас же?

— Отдохните до завтра со своей подружкой. Можете даже взять ее с собой. Начальство считает, что ей можно дописать роль. Или прихватите другую женщину, если предпочитаете ее.

Последнему замечанию сопутствовал распутный блеск глаз, который возымел бы большее действие, если бы Осмонды как раз в этот момент не окатили ее с головы до ног.

— У вас есть время до завтрашнего утра, — обиженно заявила Кирилла и зацокала на шпильках прочь — на поиски полотенца и сухой одежды.

Чистотец вернулся в свой номер. Он знал, что Кирилла лжет, но не знал, чему еще верить. Кокомо плакала. Ему хотелось лишь любить ее и прожить с ней до конца той жизни, какая ему сейчас отпущена. Пусть даже у них не получается настоящего общения, у них было нечто более важное. Он обнял девушку. Они два сапога пара. Они — Одно. Однажды она каким-то образом облегчила его боль, и сейчас его черед ей помогать.

— Я как он и ты как он и ты как я и все мы вместе, — прошептал он.

Если бы только он знал правду или сумел бы поверить в то, что уже подозревал! Ее боль действительно была его болью. Глубоко у него в мозгу разгорелся бой, и энергия вспышками била в колокола, чтобы привлечь внимание ангела смерти, парящего над Америкой. Чистотец поцеловал любимую. Болотистый запах секса от нее наполнял его уверенностью и желанием. Потом он снял с нее рубашку, и перед ним открылось…

На совершенно гладкой молодой спине, где прежде не было ни единой отметины, теперь горели те же зловещие буквы, которые были вырезаны и выжжены на его. Он видел муку и смятение в ее взгляде.

— Нет лам на Багамах, — храбро выдавила она сквозь зеленые слезы, но он услышал «Ом мани падме хум», но не понял значения этих слов.

— Нет, — улыбнулся он в ответ. — Ламы там есть. Хочешь их увидеть?

Она словно бы не услышала. Взяв ее руки в свои, он поцеловал пальцы. У нее поднялась температура, и одновременно ее бил озноб. Он снял с себя одежду и помог раздеться ей, укачивал ее, когда озноб стал сильнее. Он не знал, что еще делать. Какой врач сумел бы им помочь? Что с ней происходит? Еще больше он боялся вызвать огонь «Витессы», опасаясь, что с больной Кокомо против них не выстоит. Он целовал ее и сжимал, чувствуя, как ее потное тело бьется о его, не зная, что есть и иной выход.

На него накатил беспричинный страх, и он еще теснее прижался к ней, сердце у нее билось как птица. Потом он в нее вошел. Он не хотел, чтобы между ними было что-то, кроме любви, даже кожа. У нее начинался сердечный приступ. Сперва он принял его за оргазм. Но нет, это была чудовищная метаморфоза. Ее плоть стала похожа на резину, потом на пластмассу. В панике он вонзался в нее все глубже, цеплялся изо всех сил, проклиная письмена, возникшие у нее на спине, блестящие раскаленно-медной злобой. Потом само ее тело стало меняться, груди вдавились в мышцы грудной клетки. Ее роскошная попка съежилась до уголка плоти, и тут он понял… Увидел… Кошмар не настиг его… он был в нем… в ловушке мутирующей плоти. Кокомо трансформировалась в него. Они были Одно. И как раз вовремя, поскольку «Азазель» засек сигнал зондов у него в мозгу.

Их тела переплелись так тесно, что, осознав, какую она принимает форму, он сжался, и волна горя озарила его мозг и, следовательно, ее. Все ее тело сотрясла дрожь. Зелень ее глаз затуманилась… И в одно мгновение трансформация завершилась. Она — это он, и она приняла на себя удар. Молнию. Излучение ангела смерти.

Чистотец умер у себя на руках и был спасен.

В ту секунду, когда он почувствовал, как обмякло тело Кокомо, буквы у него на спине полыхнули огнем, и он перекатился на ковер, чтобы погасить пламя. Он попытался встать, но не смог и пополз к Кокомо, оставшейся на кровати в форме сердца… Потом встал и ощутил под рукой плоть — но не ее. Не ее! Он смотрел на ее тело и видел, что не ошибся. На скальпе, в точности так же, как со шлемом симуляции, виднелся кратер опаленной кожи и черных синяков, будто что-то взорвалось изнутри, давлением разнесло череп. Он прыгнул на неподвижный ком, запах жимолости превратился теперь в непристойную шутку, и прижимал к груди жалкую реплику самого себя, водил ладонью по тем самым словам-пыткам, которые были выжжены у него на спине, и у него под рукой упрямый член опал. Ужас и ощущение чуда заполнили его тяжким грузом, и он зарыдал, понимая, что она спасла его. Она вобрала в себя его боль. В то мгновение, когда он вошел в ее сладкую тьму, она вошла в его разум и принесла себя в жертву. Это была атака «Витессы», и случилась она не на открытом пространстве, а в его собственной тьме.

До Чистотца дошло, что его поиски с самого начала были обречены. У меня в голове какая-то бомба. Кокомо отдала жизнь, чтобы спасти меня. Не знаю, как она сделала, но это ей удалось. Едины во плоти. Едины!

— Господи! — крикнул он сквозь жгучие слезы. — Я следовал карте, но она обернулась ложью… Ловушкой! Я нашел лишь горе и ужас прошлого. Когда придет конец моим страданиям? Чем бы я ни был, почему поплатилась Кокомо? Кроме нее, у меня не было никого! Я любил ее. Любил! И я… ненавижу тебя! — бредил он, осыпая тумаками тело, свой ненужный жалкий клон.

А после на него накатила волна ужасающей тоски, и он осознал, что осыпает ударами тело, которым она стала, лишь бы спасти его. Это же она, трансформировавшаяся в него. Столь ненавистная ему плоть — его собственная. Он разбил головой зеркало, и порезы освежили его, как холодная вода. Он изо всех сил ударил рукой о стену и почувствовал теплое утешение сломанных костей. Он колошматил по ногам щипцами для льда, наносил себе увечья, рвал кожу. Он жаждал уничтожить себя. Но раны затягивались быстрее, чем он их наносил. Все его существо превратилось в сполох серебристого нервного огня, в жжение сухого льда при ускоренной регенерации.

— У меня были силы! — тошнотворно рассмеялся он. — Но слишком мало! Ничего не осталось.

Чистотец глядел на рассыпавшиеся осколки зеркала, и в лицо ему усмехалось собственное перекошенное «я». «Я ведь ничем не отличаюсь от Чабби и ван Броклина, — подумал он. — Я урод. Мутант. Я ничем не лучше Кормилицы».

Он нырнул в осколки окровавленного стекла, втирая острые края в кожу, оплакивая Кокомо, желая смерти. Он свернулся, как мальчики в сферах, и тут же резко выпрямился, а после принял позу эмбриона, выбивая суставы, пока не сумел взять собственный пенис в рот, глубже, еще глубже, давя рвотный рефлекс, — и прикусил так сильно, как только смогли сжаться челюсти. Он надеялся подавиться им, но рот наполнился кровью, а после тело конвульсивно дернулось и выплюнуло орган. Член лежал перед ним — переходная форма жизни. Боль казалась немыслимой. Перемазанный кровью, он прижал откушенный пенис к груди. И ему вспомнились мертвые девочки под Дастдевилом и их ущербное потомство, бывшая жена Эрнста Бренда и ее павлин со сломанной шеей. А кровь уже сворачивалась, засыхала, как краска. Рана в оскверненном паху закрывалась. Разорванные сосуды и висящая кожа стянулись в воспаленный шрам. Он нежно завернул орган в жакет Кокомо, но слезы иссякли. Их больше нет. Он обернулся на раскинувшееся поперек кровати-сердца тело. Свет угас. Осталась лишь пластмассовая плоть, коченеющая в отсутствие духа.

«Мой поход завершен, — думал Чистотец. — Я окрещен собственной кровью. Я породил нового монстра — себя самого. Пора предать земле мертвое дитя моего прошлого. В память моей утраченной возлюбленной я принесу дары разрушения и мести. Я призову насилие, я пробужу страхи, я приберу к рукам сны. Ушло царствие мое, но свершится воля моя. Как в душе моей, так будет и во тьме внешней».

Глава 15 Окрашивая город красным

Началось все с неполадок в гигантском Майкле Муре. Сперва решили, что робот сорвался с цепи из-за ошибки в программе, которая сбила систему наведения, а это привело к атаке на контролирующий дирижабль, которому пришлось совершить вынужденную посадку на площади Харрисона Форда, где он раздавил группу пенсионеров из Мэдисона, штат Миннесота, американской столицы лютефиска[76].

Затем Мур набросился на «Хасами Тотем», но оборонная система здания выжгла его еще у первого периметра. Конец проблемам. Так, во всяком случае, решили в «Витессе». А на самом деле, как только санитары «скорой помощи» и бригады пожарных закончили устранять последствия, на командном пункте обнаружили, что гигантский Владзиу Либерэйс избивает Элтона Джона. Беда была в том, что обоими роботами в тот момент не пользовались, они ожили сами собой. Уже через несколько минут завыли сирены, когда один за другим включились и покинули свой ангар на берегу озера Мид гигантские боевые роботы, а те, чье время уже было оплачено, побросали свои поединки и массово двинулись на город.

Огнедышащий Том Джонс поймал в захват Уэйна Ньютона и швырнул его на купол «Мюзикленда», а после совсем распоясался: растоптал вереницу лимузинов и несколько суши-баров, сварил пару белых слонов в горячем источнике возле Тадж-Махала и наконец рухнул, когда у него подломились колени. Гигантские Джин Мартин и Джерри Льюис со свистом врезались во вращающиеся огни громадного колеса обозрения. Франкенштейн и Дракула пробуравили купол «Эльфляндии», а Майкл Джексон (в сверкающих черных очках) и Большой Вуди Аллен (в сверкающих очках с диоптриями) загнали перепуганных ребятишек в Гранд-канал. Ужас правил бал в мегаполисе.

Гигантский Арнольд Шварценеггер душил Сильвестра Сталлоне, а огроменная, размахивающая леденцом Ширли Темпл стоптала котелок Чарли Чаплина и сломала его тросточку. Исполинский Элвис оторвал голову полковнику Паркеру и начал разламывать самолеты в Межконфессиональном аэропорту Хиллари Родхэм Клинтон. Потом он направился в центр. Небо над городом заполнили «Рэпторы» и тяжелые вертолеты, а еще мохнатое облако перепуганных летучих мышей, которые разбивались о ветровые стекла вертолетов над проездом Тома Круза.

«Витесса» выслала взводы роботов, чтобы попытаться взять под контроль улицы, но механических знаменитостей было не остановить. Элвис достиг центра города, где наткнулся на оборонительные щиты «Хасами-Тотем» и «Витессалита», и с досады взявшись за «Конус Сони», он начал карабкаться на вершину, а истребители прошивали его очередями «черного дождя». Он как раз добрался до своей цели, когда в него выпустили ракету класса «воздух-воздух», но она прошла мимо, зато вызвала цепную реакцию лазерного обстрела между различными компьютеризованными зданиями.

Толстые мальчики в Камелоте колошматили горбунов и молочниц (в таком порядке), затем украли Святой Грааль (который позднее нашли в грязевой ванне на взлетной полосе «Стардаст» в Боулдер-Сити на юго-востоке Невады). Механические клоны Вайноны Райдер (местные и туристки) сгруппировались в стаи и бросились грабить бутики. Посетители казино стали вести себя как главы совета директоров корпораций, набивая карманы наличными деньгами. Фуршетные столы обгладывались до скатертей, а двойники Дональда Трампа вырвались на свободу. Тем временем все эйдолоны в «Музее печально знаменитых американцев» ушли со своих постов и присоединились к погромам.

В «Святой Земле» воцарился ад кромешный, когда Мел Гибсон и Рассел Кроу опрокинули Стену Иерихона на группу девочек-скаутов из Ош-Кош, штат Висконсин. Взрывались твари из преисподней и ангелы, во все стороны летели хлеба и рыбы. Поезд на американских горках «Змей в Саду» сорвался с рельсов и врезался в гору Синай, катапультировав всех пассажиров в Рай — который технически не был рассчитан на вес стольких душ разом: пол у него просел, от чего обитатели полетели в клетки со слонами, а это вызвало хаос, в результате которого распятый Иисус остался один на один с гигантской Бритни Спирс, которая вырвала у него крест и обломала его, чтобы получившийся кол вонзить в сердце Большой Мадонне. Но затем она налетела на Худую Опру, которая им же ударила ей в спину, а после потащила блондинку к прудам «гоблинов» и бросила ее во всепереваривающие водоросли.

Взметнувшиеся на озере Джейн Фонда волны забросили жилые яхты на крышу Административного центра Люсиль Болл. Мост Ленно развалился, как кубики конструктора «Лего», и тонны базальта и железобетона полетели сквозь зеркальные окна «Викториании», разломав собор Святого Петра и Олд-Бейли, и погребли под собой барристеров в париках и английских туристов из Манчестера. Когда стал рушиться купол, один за другим начали взрываться газовые рожки и карбидные фонари. Заплясали языки пламени, охватив Икара, чей дельтаплан вспыхнул и рухнул в лагуну Натали Вуд, в то время как по «Мифологилии» и «Эльфляндии» взметнулись циклоны распавшихся микросхем — и все это слилось в облако-гриб над Большим Каньоном. (Позднее один фотограф получил премию за снимок, на котором измученная Красная Шапочка убегает по улице Уалапай, точно вьетнамка из политого напалмом поселка.)

В хаосе вырвавшихся на волю ягуаров и раздавленных конкистадоров шагал Чистотец, и за ним искрили линии телекома. Тысячи людей задыхались, попав в ловушку вращающихся дверей или поджаривающих лифтов. Неслись, топча все на своем пути, тапиры, танцующие жеребцы тонули в поющих фонтанах, а паукообразные обезьяны орали на крышах брошенных машин.

Когда начались беспорядки, Арета (снова одетый как Эрнестина) и Эрата направлялись на обед с Минсоном. Поначалу Арета решил, что это какой-то локальный сбой в системе, но вскоре заподозрил, что здесь не обошлось без Чистотца, а потом вдруг увидел его самого на углу Дженни Сейнфелд и Робби Уильямс — нагого и пылающего. «Господи Боже! — подумал он. — Чистотец — оружие Судного дня, посланное в сердце „ВООБРАЗИЛИИ“!»

— В укрытие! — крикнула его жена, когда гигантский Брюс Ли и не меньший Джеки Чан принялись колошматить друг друга у них над головами.

— Нет! — заорал Арета, сдергивая парик. — Нужно найти Минсона. Я должен сказать ему правду!

— А как же Монро? — спросила Эрата.

— Пусть сам о себе позаботится! — гаркнул он, слыша свист амортизаторов в чудовищных коленях.

Арета вытащил жену из-под гигантской ступни, и оба они сбросили лодочки на высоких каблуках, чтобы метнуться к ресторану «Тростник и говядина», ведь кругом рушились колоннады и хоббиты сталкивались с космическими пришельцами.

В эту минуту Монро Хикс, полузащитник «Ньюаркских нейтронов», действительно чувствовал себя брошенным на произвол судьбы. После приключения в спа-сауне он, наплевав на диету, проглотил несколько манго-дайкири и вынюхал пару полосок кокса, а после, сам не зная как, оказался на гей-оргии в Дельфах, причем в роли не пассивного участника, а скорее зачинщика. Дальше все немного расплывалось — пока он не очнулся голый возле семнадцатой лунки на поле гольф-клуба Сильверадо и не увидел, как на него надвигается гигантская Опра. Развив скорость девятьсот семьдесят метров в минуту, благодаря которой он вот уже три года подряд становился лучшим игроком первенства, он взял курс на городок Нидлс, и с тех пор его больше никто не видел.

Завывали сирены, клубился дым, огни прожекторов и трассирующие пули расчерчивали ночное небо. Желая защитить доктора Тада и мистера Миза, Чистотец наконец добрался до «Амазонии», но здание покрыло само себя броней и начало уходить под землю после того, как Джулия Робертс пробила кулаком крышу крытого дворика, который излишне рьяный дизайнер населил пчелами-убийцами. Ступив на бамбуковый мостик, Чистотец развернул куртку Кокомо, высвобождая откушенный пенис. Член упал в воду, и тут же сом поднялся из глубины, чтобы проглотить его. Прикрыв курткой распухшее лицо жертвы пчелиных укусов, Чистотец заметил, что все еще держит маленький белый шарик, который нашел у себя в кармане. Он сжал его покрепче. Ничего больше у него не осталось. Ничего больше он не хотел брать с собой в последнюю тьму. Куда бы он ни посмотрел, ревели гудки, стрекотали автоматные очереди — и появлялись странные персонажи-мутанты.

Как бы ни был напуган происходящим доктор Тад, он невольно испытывал извращенную благодарность. Увидеть, как хотя бы на мгновение сливаются Дж. Эдгар Гувер и Уолт Дисней! Вот она — вспышка психоза, поднявшаяся из нашего коллективного бессознательного, говорил он самому себе. Хвала Всевышнему, что мне довелось это увидеть!

Доктор Тад и мистер Миз действительно стали бы свидетелями нападения на «Амазонию» Джулии Робертс и пчел-убийц, если бы не одержимое желание доктора Тада покатать своего папу на американских горках. Разумеется, роботы-служители настаивали, что все пассажиры должны быть ростом не меньше 42 дюймов (что вызвало бурю возмущения в аквариуме). Поэтому их не было ни в одном из вагончиков, когда аттракцион отключился на вершине очередной горки, а обезумевшие пассажиры оказались на милости Джима Кэрри, который смахнул поезд с рельсов — сломав шпили «Дримленда» и раздавив «Банк Нью-Дели».

Но их все равно едва не сплющило в лепешку, потому что не нашлось никого, кто помог бы доктору Таду затащить аквариум назад в «сосискомобиль», — все летели мимо сломя голову точно свиньи гардаренские. Бежали наперегонки даже Добрые Самаряне из «Святой Земли». Слава Богу, остановились Гарри Поттер и принцесса Диана, и благодаря им доктор Тад успел погрузить мистера Миза прежде, чем налетел рой пчел-убийц, жаля волынщиков «Мактрейвишса». Потом раздался ужасающий звук. Бух, бух, бух!!!

Оглядевшись по сторонам, Чистотец направился к самому высокому еще уцелевшему зданию поблизости — шпилю Церкви припадочных пятидесятников.

Бух, бух, бух!!! Грозный шум все приближался, и доктор Тад постарался прибавить скорости, лавируя среди развалин. Гарри и леди Ди притулились в заднем отсеке рядом с аквариумом.

— Пап, — окликнул он через интерком. — Знаю, я не слишком часто это говорю… Но я люблю тебя, папа.

— Знаю, сынок, — заплескался в аквариуме мистер Миз. — Вот увидишь, мы как-нибудь выкарабкаемся.

Бух, бух, бух!!! Это ползли на четвереньках обглоданные гоблинами останки Бритни Спирс! Всепожирающие водоросли и теперь не бросили своего ужасного дела, и от объеденной певицы убегала по Никсон-авеню обезумевшая толпа. «Ну и ну, — подумал доктор Тад. — Не самая лучшая картина перед смертью: Три Мудреца и Три Поросенка убегают от гигантской разлагающейся Бритни Спирс, в спине у которой, точно заводной ключ, засел сломанный крест!»

Огромная Бритни протянула лапищу схватить «сосискомобиль», но ее отвлек бейсболист.

— Срань господня! — забулькал мистер Миз. — Это же Денни Маклейн!

В это самое мгновение доктор Хью Сколько-Дашь, прибывший в город на конференцию по стимулирующим интеллект наркотикам, вышел из наркотического дурмана и замер как вкопанный. За руку предприимчивого медика цеплялась грудастая неврологиня из Филадельфии. Они как раз ходили попробовать новую виртуальную игру по сценарию Адама и Евы и с изумлением увидели, что во внешнем мире не все ладно. Скажем прямо, доктор Сколько-Дашь был так поражен, что бросил свою подружку посреди авеню Дирка Кларка в надежде угнать (если потребуется) машину и добраться в аэропорт. Теперь же перед ним возникла перекошенная харя Бритни.

Денни Маклейн попался ей на глаза (из которых функционировал только один), как раз когда она собиралась закусить «сосискомобилем». Призрак опозоренного полузащитника исчез, когда на доктора Сколько-Даша внезапно легла тень гигантской Дженет Джексон с оголенной знаменитой правой грудью! Это зрелище оказалось не по зубам распадающемуся роботу Бритни, певица потеряла свою поеденную водорослью лицевую панель и повалилась на мостовую — но прежде успела вырвать засевший у нее в спине Святой Крест и отдубасила миссис Джексон в готском прикиде. Один удар пришелся по огромной оголенной титьке со знаменитым пирсингом в соске (в него был вставлен предмет, некогда служившей люстрой в главном зале куриного ранчо «Радуга» в Хендерсоне). Механизм груди сломался, и та на пружине вылетела на тротуар, где погребла под собой доктора Сколько-Даша, чьей последней предсмертной мыслью было: «Я всегда предпочитал сиськи!»

— Видел? — забултыхался мистер Миз. — Видел?

Доктор Тад был в шоке, понимая, что перед ним разыгралось событие мистического масштаба, но у него хватило присутствия духа снова вдавить газ, прежде чем гигантская Дженет успела цапнуть «сосискомобиль». Машина рванулась вперед, ее занесло на щебне посреди переулка Пуатье, и в аквариуме мистера Миза начался шторм. Наконец они достигли руин бального зала при отеле «Кэтрин Хепберн» и въехали внутрь, присоединившись к зоопарку ищущих убежище.

Эйдолоны японских истребителей из Перл-Харбора окружили Большого Элвиса, засевшего на вершине «Конуса Сони», и он в ярости стал от них отмахиваться, но в него врезался отбившийся от стаи «Летучий Хаггис», рекламный дирижабль «Мактрейвишса». Потеряв равновесие, Элвис рухнул в точности, как некогда Чабби: башня отеля «Стратосфера» вонзилась ему в левый глаз, что вызвало обширный инфаркт, а само его тело от удара развалилось на части и дождем посыпалось на центр города.

Чистотец добрался до поврежденного шпиля пятидесятников и стал карабкаться по лесам на смотровую площадку, а оттуда по скобам на иглу. Большая Опра вышибла дух из Дженет Джексон «Самым Большим На Свете Буррито», затоптала близнецов Олсен, а после свернула шею Джулии Робертс так, что та увидела собственную задницу, когда, спотыкаясь, налетела на Центр реабилитации памяти Элизабет Тейлор. Потом она разнесла Старый Вегас от Серкус-Серкус до Мэнделей-бей и в самом деле сожрала пиратский корабль, стоявший на якоре у разнесенного в щепы казино «Остров сокровищ».

Большинство роботов-мужчин самоуничтожились. Головы у них взрывались, или они просто хватались за грудь и падали наземь. Остальных задушила Большая Опра. Один за другим она сваливала горой трупы поломанных знаменитостей на останках «XX Сенчури-ленд». («Так вот каков конец света, — позднее напишет доктор Тад. — Не громы и молнии и не вселенская катастрофа, а Опра Уинфри.») И вдруг взгляд эйдолона остановился на роскошном золотом Будде наверху горы Медитации. Бросившись туда, Большая Опра ухватилась за сверкающую статую и принялась раскачивать ее, пока не оторвала, а после занесла над головой и замахнулась на «Витессалит».

Будда ударил в силовое поле могучей башни, стоявшей посреди разоренного города последним кристаллом данных цивилизации. Раздались грохот и рык, каких не слышали со времен Йети. Вокруг гордого техно-разумного колосса зазмеились зеленые молнии и заплели его пульсирующей сетью вен, свидетельствующей о перегрузке всех систем. Здание завибрировало, потом из его недр, из подземных этажей, где в укрепленных бункерах располагался центр управления, вырвался рев. Башня задрожала, как ракета на взлете, а после дематериализовалась — сконденсировалась в шпиль, пульсирующий многоцветным пламенем. Красочные языки медленно извивались, сливаясь в ярко-голубое свечение, пока не возник отчетливый профиль Селезня Дули. Большая Опра оступилась, пчелы-убийцы и летучие мыши врезались в нее, члены у нее задрожали, от сервомеханизмов повалил дым. В ране у нее на груди, которую нанес Джерри Спрингер, притаилась паучья обезьянка. Наконец Большая Опра вышла к шпилю пятидесятников, где Чистотец примостился на Ветле Веры. Обезьянка с опаленным мехом перепрыгнула на его голое плечо. Он сжимал в кулаке шарик из слоновой кости. Большая Опра споткнулась об «американские горки», упала и взорвалась. Чистотец дал подхватить себя мягкому голубому ветру и рухнул на кладбище «ВООБРАЗИЛИИ».