Зейнсвилл

Глава 1 Квакерский штат

Город подрагивает как мираж… каждый небоскреб — циклон… бесконечно кружащий, но совершенно неподвижный… а в центре спиралей… светящиеся лифты просверкивают со скоростью мысли…

Он проснулся на сиденье кресла «Грейхаунда», спешащего через темноту в предутренние часы. Голову словно бы недавно обрили. Кажется, кто-то упомянул Вифлеем. Потом женщина заговорила про Питтсбург.

Проверив карманы, он нашел билет «Америкэн сафари» на имя Элайджи Чистотца, чистый листок бумаги, шарик из слоновой кости и ком светлых волос. Денег нет, но есть сумка с провизией и бутылка с какой-то жидкостью. Волосы похожи на волоски у него на руках, но как они попали в карман? Шарик из слоновой кости и листок так же пусты, как его память. Смяв листок, он заткнул его между сидений. Если не считать города циклонов из сна, на ум приходила лишь серебряная ложка со штампом Панамериканской выставки в Буффало в девятьсот первом. «Наверное, мне дали какой-то наркотик», — решил он и снова осмотрел пропуск. На обороте — карта, но без солидного куска Калифорнии, зато есть девиз «Америка — не страна, а судьба!». Ниже кто-то поставил звездочку возле Питтсбурга, а над точкой возле Амарилло нацарапал «Дастдевил, Техас». И еще нелепое место под названием Лос-Вегас, судя по всему, на новом Западном побережье. Нет, почерк, кажется, не его. Он попытался вспомнить, не связывает ли его что-нибудь с этими названиями, но ничего не всплыло. Помимо циклонов и ложки появился лишь образ мальчика, согнувшегося над унитазом. Мальчик обнажен, горят свечи. Потом он увидел, как луч фонарика шарит по стальным койкам. От этих картин горло сдавило страхом и отвращением. «Что если я совершил ужасное преступление? Как можно всю жизнь прожить с таким дурацким именем, как Элайджа Чистотец, и ничего про это не помнить?» Он уставился за бронированное стекло, пытаясь отыскать смысл в происходящем.

Над трассой громоздились гигантские эйдолоны — голограммы размером со здание, трехмерные, но прозрачные. «Безумие», — подумал он, глядя, как высоченный шотландец грозит задрать килт, а после с похотливой ухмылкой машет вслед автобусу. Как люди с таким живут? Судя по поведению остальных пассажиров, эти персонажи были раздражающей, но принимаемой как должное частью медиа-пространства и казались нелепыми, поскольку, невзирая на чудовищные пропорции, словно бы сливались с ландшафтом. Чего не скажешь про голоса и образы у него в голове… Обрывки музыки, боль… клочья снов. Иногда из дымки возникал невероятно сложный образ — будто целую стену математических формул ужали до единого иероглифа… Но потом вдруг — пф-ф-ф! — он развеивался как облачко.

Чистотец сосредоточился на своем окружении, пытаясь найти хотя бы что-то знакомое, но увидел лишь беспрестанное мерцание рекламы «Вигвам джекпот» и пульсирующую вывеску, объявлявшую, что до самого большого в мире «У Хауарда Джонсона»[28] две минуты езды. Там, где когда-то пейзаж портили сталелитейные заводы и угольные шахты, а до того зеленели могучие леса, сейчас протянулась размазанная полоса строений-сосулек: бистро, казино, лагеря беженцев, привилегированные поселки за забором на замке и «Пристанища во времени», куда люди приезжали, чтобы жить по законам технологии и морали былых эпох.

Сразу за «УХД» начался проливной дождь, и автобус сбросил скорость.

Через проход две девахи с бритыми скальпами и татуировками-циферблатами показывали на него пальцем. Чистотцу показалось, что они слушали его, пока он спал. «Интересно, что я говорил?»

В Харрисбурге автобус надолго задержали на пропускном пункте (и когда же это возникли пропускные пункты?). Табло-квазар за окном рекламировало местный тир и открытие нового «Бейби-ритуала», а рядом стоял старомодный щит, пустой, если не считать слов…

Его сознание взорвалось статикой… Возникли слова… «Добро пожаловать в Алхимический каньон, Само-Дакота». Чистотец моргнул, и щит исчез, будто его и не было вовсе. Что это значит? Вонючка Юла… М-да, имя еще более странное, чем Элайджа Чистотец. И что такое Алхимический каньон? И где находится Само-Дакота? Начало жечь спину. «Когда прибудем в Питтсбург, найду врача, — пообещал он самому себе. — Обязательно надо сходить к врачу».

Автобус и машины вокруг снова остановились — из-за начиненного взрывчаткой грузовика самоубийцы где-то впереди. Поднялось солнце, но небо осталось серым, как дохлая рыба. Промелькнул еще один ископаемый щит.

На сей раз Чистотец услышал пение на латыни… потом блюз-гитару. Перед глазами поплыли утесы и скалы, но не знакомые, а словно бы с другой планеты. И снова щит как будто растворился в смазанной радуге вывесок и бензоколонок. Ему казалось, он очутился в чужом теле или подключился к чужой передаче. Но от взрыва звука и света в голове у него снова прояснилось. А с ясностью пришел и голод. Порывшись в сумке, Чистотец нашел банку крошечных радужных форелей. Помимо нее там оказалась бутылка с мутной жидкостью, по вкусу напоминавшей сельдерей.

Через автоматизированный пропускной пункт автобус съехал на Пенн-Линкольн-парквей. Мимо потянулись негритянские бары и клубы караоке, а вскоре впереди замаячили усталые шпили вокзала Стил-плаза, кажущиеся карликами в тени местного «Витессалита», «Центра Цуна» и «Банка Бахрейна». На реке в окружении потрепанной флотилии джонок качалась расписанная граффити канонерка с флагом «Хундай». Пожелав всем «Доброго пенсильванского утра», автобус стал зачитывать расписание и варианты пересадок по Квакерскому штату[29]. Чистотец нерешительно направился к вокзалу, спрашивая себя, не ждет ли его кто-нибудь — чтобы встретить или захватить.

Глава 2 Торчок на незнакомых

В здании вокзала пахло карри и хлоркой. Чистотец выжидательно осмотрелся по сторонам, но никто не встретился с ним взглядом. Если не считать метущего пол хариджана[30], низшего робота-уборщика. Чистотец удивился при виде этой машины, смахивающей на насекомое в экзоскелете, но интуитивно понял, что в ней нет ничего необычного, слишком уж она сливалась с линолеумом и литой пластмассой своего окружения. Даже изнуренный никарагуанец, возящий тряпкой перед вывеской «Старбакс» на китайском, выделялся сильнее.

По одну сторону было огороженное пространство, зарезервированное для «Женщин и детей», спонсированное Центрами воспитания детей и подростков «Бейби-ритуал», его реклама уже встречалась ему на трассе. Выгородку охраняли два ярких эйдолона, чьи головы, будь они материальными, касались бы динамиков в потолке. Один представлял собой пышнотелую самку орангутанга, оранжевую, как сливки в томатном супе. Орангутаниха была облачена в венок из полевых цветов и юбку из пальмовых листьев, еще ее окружал ореол из вспышек повторяющегося гипертекста — точно вдруг заговорили дождевые капли. Чистотец так и не понял, видят ли эти слова остальные пассажиры. Там было что-то вроде «Королева Убба Дубба», а еще полезные советы («Будьте добрее к другим существам») и афоризмы («Естество только естественно»).

Ее такой же огромный коллега был селезнем высотой то десяти, то двенадцати футов — в зависимости от того, как двигался и выгибал шею, но последнее он как будто делал маниакально часто. Одет он был в чопорный вязаный жилет и бежевый вельветовый пиджак — такие носили когда-то учителя начальных классов, когда мужчин еще подпускали к детям. В остальном селезень был того оттенка синего, какой оставляет на кармане потекшая шариковая ручка, но его ярко-желтый клюв сиял, словно золотой слиток. Вокруг него в такт идиотскому подергиванию шеи тоже мерцал гипертекст, говоривший «Пожалуйста, ведите себя хорошо!» и что-то про «Селезня Дули».

Чистотец не мог вспомнить, существовали ли в его детстве сказочные герои Убба Дубба и Селезень Дули, но, судя по реакции остальных, они были всем известными и любимыми персонажами, по всей видимости, перекупленными у кого-то «Бейби-ритуалом». Чистотца пробрал мороз по коже при виде того, как столь огромные мультяшные герои запросто общаются с людьми и перешагивают через мебель. Особенно не по себе ему стало, когда персонажи внезапно наложились друг на друга, а потом вдруг мальчик-астматик в респираторе принялся забегать то в одного, то в другого, а Убба Дубба с Дули только хихикали или морщились, их электрическая окраска на мгновение тускнела, прежде чем к ним возвращалось полное разрешение.

Никто как будто его не ждал и за ним не наблюдал. Он тревожно подождал еще немного, но ничего не произошло, поэтому он решил сходить в уборную и посмотреть, что так жжет на спине. Не увидев ни стрелок, ни табличек, он подошел спросить у робота-уборщика.

— Извините, — обратился он к хариджану.

Робот уставился на него с тревогой, которая сменилась возбужденным беспокойством. Когда устройство ответило, Чистотцу невольно пришел на ум богомол. Но слов он не понял, потому что подкатил вдруг коренастый безопасник, с головы до ног закованный в защитную броню на случай, если понадобится усмирять беспорядки, и рявкнул:

— Немедленно отойдите от устройства! Вы что, правил не знаете?

— Прошу прощения, — сказал Чистотец. — Я хотел узнать, где находится туалет.

— Стоять! — продолжал, грозно размахивая шокером, безопасник. — Что вы сделали?

— Не знаю, о чем вы, — ответил Чистотец и, повернувшись, увидел, что хариджан сложил перед «грудью» пневматические конечности, точно собирался поклониться.

— Ладно! — рявкнул безопасник, отключая хариджана. — Ваши документы!

Чистотец показал ему автобусный билет с фотографией.

— А как насчет имплантата, умник?

— Имплантата? — недоуменно переспросил Чистотец.

— Чип системы идентификации личности гражданина, — фыркнул безопасник.

И единым плавным движением пресек дальнейшие разговоры: убрал оружие, схватил Чистотца за правую руку и потянул на себя — потом оторвал со своей жилетки липучку, открывая плазменный экран, к которому с заученной ловкостью прижал ладонь чужака. Мгновение спустя охранник словно бы пришел в себя… и сконфуженно рассыпался в извинениях:

— Прошу меня простить, сэр. Очень… очень… очень извиняюсь, что причинил вам столько неудобств, — бормотал он, обкусывая каждое неуклюжее слово. — Показаний было недостаточно. Я подам полный рапорт. Немедленно исправим. Не могу выразить, как мне жаль… из-за этого… Недопонимания.

— Так где туалеты?

— О! Да… вон там. Видите? — указал безопасник и снова включил хариджана, который выпрямился, беспокойно потер пол, а после пополз к выгородке, где плюхнулся рядом с королевой Уббой Дуббой.

Чистотец направился в мужской туалет, который по сравнению с остальным вокзалом казался переполненным. Над держателем с волглыми бумажными полотенцами были вмонтированы камеры безопасности. В одной кабинке — двое мужчин, в другой — мужчина и женщина. Под раковинами спал или лежал в отключке толстяк весом не менее двухсот фунтов. Чистотец подошел к писсуарам. Размер собственного пениса его удивил. «Да у меня, похоже, действительно проблемы с памятью, если я такого не помню!» Повернувшись, он заметил, что привлек чье-то внимание.

Его рассматривал белый подросток с предательской меткой вживленного в мозг имплантата, которую Чистотец уже видел. Одежда на нем была дорогая, но грязная. Лицо женственное: губы увеличены инъекцией коллагена. В одном глазу — модная голубая контактная линза-картинка с Мадонной и младенцем, в другом, налитом кровью и зеленом, — безошибочный наркоманский блеск.

— Самый большой член, какой я видел, мистер…

На Чистотца нахлынуло острое отвращение. Его разозлило, что на него так смотрят… и одновременно он помнил мальчика в ванной.

— Что с тобой такое? — возмутился он. — Ты что, не знаешь, что нельзя заговаривать с незнакомыми людьми?

— Да он торчит на незнакомых, — простонал толстяк и выполз из-под раковин.

Чистотец с удивлением обнаружил, что вши на толстяке просто кишмя кишат.

— О чем это вы? — спросил он.

— Господи, да трахни же меня сильнее! — крикнула из кабинки женщина.

— Он сидит на «Пандоре», — прокашлял завшивевший и отхаркнул в раковину гладкий, как устрица ком, который пополз к стоку.

— Не знаю, о чем вы говорите, — сказал Чистотец.

Женщина забилась в оргазме.

— Он как джанки сидит на сексе. Такие трахаться должны, не то мозги себе вышибают.

— Ну же, мистер, — залебезил мальчишка.

Из кабинки вышла женщина: трусы намотаны на запястье, лицо как у африканского бородавочника. Вслед за ней, шаркая, появился встрепанный глухонемой мужик. Глянув на Чистотца, он набрал на нагрудной клавиатуре:

КАк НА СчЕТ ПОжерТвоВАНиЯ???..

Чистотец коснулся катодного экранчика со следами пальцев, и лицо мужчины перекосил спазм.

##♠♣♥√%&%$$!!!!ΔΩ+ + +??

— Со мной бы так возбудился, — усмехнулась женщина. — Это ты с большим членом? Дай посмотреть.

Чистотец начал выходить из себя. Ему-то хотелось лишь спокойно осмотреть спину, чтобы никто больше на него не пялился.

— Хватит, — сказал он. — Валите все отсюда.

Вшивый подавился смехом. Мальчишка продолжал скулить, а уродливая женщина понюхала свои трусы, потом снова их надела.

— Вот как, мистер Большой Член желает, чтобы мы ушли, а? Да кто ты такой?

— Я не ощипыватель фазанов, но сын Ощипывателя Фазанов, и я буду ощипывать фазанов, пока не придет Ощипыватель Фазанов, — ответил Чистотец и сам поразился страстности собственной тирады, хотя и не понял, что значат его слова и почему он их произнес. Однако на обитателей туалета это подействовало сразу. Все ушли.

Озадаченный происшедшим Чистотец снял пальто и рубашку и, извернувшись, постарался рассмотреть отражение своей спины в зеркале. И увидел буквы, оставленные на коже резаком для картона и паяльником или, может, кислотой. «ОТЧЕ, ПРОСТИ ИМ, ИБО ОНИ».

Он снова оделся.

— Ладно, — сказал он обритому незнакомцу, смотревшему на него из зеркала. — Давай выяснять, зачем, черт побери, мы тут оказались.

Глава 3 Хрен охреневшему селезню!

Проходя через зал ожидания, Чистотец все ждал, что к нему кто-нибудь обратится. Тщетно. Мысль о том, чтобы тащиться в больницу, пугала, поэтому он прислонился к перилам и стал следить за сменой картинок в жидкоплексовом кубе, который вращался и в котором то складывался, то распадался фасеточный глаз, а механический голос твердил что-то про БИСПИД. Рядом с кубом располагался прибор с табличкой «Терминал Зри-связи». По всей видимости, это устройство позволяло подстроить изображение под себя, хотя услуга, кажется, была платной, так как на дополнительном экранчике мерцала надпись «Введите код банковского счета», рядом с ним имелась светящаяся панель с изображением руки; если судить по стычке с безопасником, она позволяла установить благонадежность или кредитоспособность клиента.

Произошел еще один взрыв… в Вашингтоне. В обзорной части возник эйдолон медиа-звезды по имени Вината Нидху, которая с англинизированным акцентом объявила: «…Еще один взрыв „Тактического отчаяния“ потряс сегодня страну, уничтожив корпус аэродинамических исследований Смитсоновского института…»

Гипертекстовый ореол вокруг нее предлагал «ВЫБРАТЬ ГАРДЕРОБ И СТИЛЬ ДИКТОРА». Затем следовал шквал китайских идеограмм. Потом женщина поглядела на Чистотца и произнесла:

— Hablo espanol… Falo portugues… Je parte francais[31]

Вокруг нее закружились всевозможные иероглифы. Индонезийские, корейские — от мельтешения рябило в глазах. Потом вдруг она исчезла, и Чистотец невольно вспомнил свои прежние галлюцинации. Однако любопытно. У него нет ни физического порта, как у некоторых, ни более обычных распространенных коробочек, соединяющих наушники и очки, поэтому он не знал, что сейчас случится, но все-таки подошел к терминалу, положил руку на силуэт ладони и стал ждать. Вината Нидху появилась снова, но лишь с плохим разрешением. Полился водянистый и светящийся гипертекст.

— Какой вы хотели бы меня видеть? — спросила женщина.

— Отчетливой.

Прозрачная покачала головой, вспыхнули несколько вариантов текста. Гетеро. Лесбиянка. Профессионалка. Провокаторша. Покорная мазохистка. Домина. Интеллектуалка.

— И кто же ты теперь? — спросил он, чувствуя себя немного глупо, что говорит с фантомом… пока не заметил безумную старуху, поглощенную серьезным разговором с Селезнем Дули.

— Гетеро-профессионалка, — фыркнула Вината Нидху и повела рукой, словно бы говоря: «Разве это не очевидно?»

— Попробуй гетеро-провокаторшу, — отозвался Чистотец.

— Прямая связь осуществляется на ароматическом уровне, — сообщила она. — К тому же частном. Самые популярные ароматы — муссон и калимпонгская орхидея.

Это показалось ему смешным: не диктор, а прямо-таки танцовщица из стрип-бара, которую загоняют тебе в голову.

— Откуда ты взялась?

— Лежащая в моей основе информация находится в базе данных отдела новостей в Чикаго, но визуально меня генерирует БИСПИД-центральная в Миннеаполисе.

В зал ожидания пробралась пара забулдыг погреться. Один мужчина был высоким, краснолицым и сутулым и потому немного напоминал ирландскую трость с загнутой рукоятью. У другого из ноздрей росли волосы, а еще он отчаянно жестикулировал, вычерчивая в воздухе загогулины осыпающимся окурком потушенной сигары. Они пытались держаться как служащие, но от обоих несло выделениями протеина и сухим белым хересом, а еще дезинфектантом общего действия.

— Покажись голой, — сказал Чистотец.

Никчемные мужики выглядели такими потерянными, может, голая красавица их развеселит.

С мгновение эйдолон смотрела на него молча, потом сказала:

— Среди опций общей платформы нет опции «нудизм».

— Я не ощипыватель фазанов, но сын Ощипывателя Фазанов, и я буду ощипывать фазанов, пока не придет Ощипыватель Фазанов, — ответил Чистотец.

Вината Нидху исчезла, но вмиг появилась снова с поразительной четкостью — голой, если не считать золотой цепочки, с которой свисал крошечный Шива. Теперь внешность у нее стала чисто дравидской. Соски были такими темными, что казались почти пурпурными. Невзирая на все свои неприятности, Чистотец вдруг ощутил укол желания, хотя и понимал, что перед ним всего лишь картинка. Но как не обращать внимания на ее откровенную и изящную наготу? Даже Убба Дубба и Селезень Дули заинтересовались.

Для голоса Королевы Уббы Дуббы смикшировали записи Вупи Голдберг и Дэвида Эттенборо, ведущего добиспидовских фильмов Би-би-си по естественной истории. Получившееся сбивало с толку, но не отталкивало. Звуковой файл Дули был основан на записях покойного актера Кевина Костнера, вот только в голосе селезня явно слышалась паранойя — следствие того, что у разработчика скрипта случился биполярный нервный срыв.

— Она голая! — закрякал Дули. — Кошмар наяву! Перед всеми и вся. Нагая. Беззащитная.

— Хранительница Земли, — запела Убба Дубба. — Богиня любви!

— Эй! — крикнул один из подоспевших безопасников. — Здесь нудистским дикторам нельзя! Убери эту штуку из общественного вещания.

— Я не знаю как, — отозвался Чистотец. — И вообще мне нужно идти.

— И я с тобой, — подхватила Вината.

Чистотец вышел из области вещания, а за ним по пятам двинулись три эйдолона: нагая богиня, словно бы сошедшая с барельефа в индуистском храме, пухлая орангутаниха-экофеминистка и гигантский синий селезень с психическими отклонениями.

— Куда ты их ведешь? — крикнул безопасник.

— Никуда не веду. Они просто идут за мной.

И уже произнося эти слова, Чистотец понял, что не только они, но еще и несколько человек тоже.

— Идемте, дети, — приказала его свите Убба Дубба. — Давайте все обнажимся, вернемся к тому, чем мы были в Великом Лесу у начала времен.

С этими словами королева консерватизма стянула свой зеленый наряд, который растворился, как гипертекст, и предстала всем длиннорукой, с поросшей волосами грудью — точно толстая рыжуха с гормональными отклонениями, она же — источник ласковой мудрости.

— Ух ты! — воскликнул Дули, снова выдав свое фирменное подергивание шеей. — Это как… Но я-то не могу раздеться. У-у-ух ты!

— Ты и так голый, — заметила Убба Дубба. — Если не считать пиджака и жилетки, которые, честно говоря, тебе не идут.

— Тебе не нравится мой жилет? — Селезня передернуло. — Я на грани полномасштабного системного сбоя… а ты говоришь, тебе не нравится мой жилет… и что… я голый?

— Слушай, Дули, — крикнул один пьянчуга. — Снимай пиджачок и жилетку пидора!

— Кошмар, кошмар! — взвыл Дули и стал вдруг ярче. — Я не голый, как она, — сказал он, указывая на Винату Нидху.

— Нет, — согласилась Убба Дубба. — Тебе кое-чего не хватает.

— Ччччччеггггго? — завопил гигантский эйдолон, и понимание и паника в его взгляде были одновременно уморительными и жалкими.

— Эй, Дули! — крикнул второй пьяница. — Покажи нам хрен!

— Дули! Дули! Дули! — принялись скандировать откуда-то еще.

— Вы хотите сказать… — замялся Дули. — Что я охрененный селезень без хрена?

Огромные голубые глаза селезня расплылись и загорелись, а сам он на мгновение словно бы распался на пиксели. Потом сложился снова — с выражением бесконечного, интуитивного отчаяния на физиономии.

— Теперь мне все ясно! — заплакал он. — Вот почему меня пускают к детям! Я генитально ущербный самец! О стыд! О позор!

— Может, еще не поздно измениться, — предложила Вината.

— В перемене единственное постоянство, — царственно возвестила Убба Дубба.

— До меня только сейчас дошло, — рыдал селезень. — Я постиг истину. Боюсь, я не смогу больше жить.

Опустив руку в карман, Чистотец нащупал странный костяной шарик.

— Может, если уговоришь их… ну, тех, кто тебя создал… дать тебе какой-нибудь прибор, — предложил он, заметив, что вокруг них начинает собираться толпа.

— Ага, пусть дадут тебе член! — заорали хором пьянчуги.

— Ату селезня! Ату бесчленного!

Тут автоматизированный вокзал системы «Грейхаунд» решил, что такого шума с него хватит. Слетелись вооруженные шокерами роботы-безопасники. А перед глазами у Чистотца все словно бы распадалось на части. Нужно выбраться отсюда. Ближайший робохранник увлеченно поливал газом какую-то девушку, и Чистотец незамеченным выскользнул через боковую дверь, пока Дули лихорадочно мотал головой, обещая запаниковавшей толпе потребовать переписки и перерисовки.

— Да, Дули! — эхом прокатывались по вокзалу крики.

— Ату селезня! Ату бесчленного!

Глава 4 Аллеганские свиные

Запах ганджи и тортильи… Над вьетнамским рынком кружат метаново-зеленые письмена… «Больница милосердия, Больница Монтефьоре и Медицинский центр святого Франциска Ассизского прекратили прием пациентов, не имеющих карточки „Витесса“. „Аллеганская Общая“ и „Вест-Пенсильвания“ принимают лишь пациентов с незначительными травмами. Государственные раздачи лекарственных препаратов в порядке живой очереди пройдут сегодня в следующих местах: Лавровый проезд на Польском холме, озеро Пантеровой лощины в парке Шенли…»

Похоже, попасть к врачу будет не так-то просто, сообразил он. А впрочем, может, удастся обойтись речью про Ощипывателя Фазанов? Чистотец понятия не имел, откуда взялись эти слова и вообще почему люди на них так реагируют. Неспешно бредя по Либерти-авеню, он размышлял над этой проблемой, когда заметил пару уже знакомых забулдыг.

— Эй… Не знаете, где бы раздобыть еды… бесплатно?

— Завтрак в клинике «Почем орган» в районе Стрипа неплох. И пока тебя осматривают, можно разглядывать баржи.

— И что там захотят взамен? — спросил Чистотец.

— Да ничего! — Коренастый и волосатый закашлялся. — Во всяком случае, если у тебя голова на плечах есть… хотя, может… может, у тебя есть что продать. Ты здоров?

— Ты хочешь сказать, им нужны органы… В такое время?

Пьянчуги расхохотались.

— Ха, тут у нас призрачное мясо, — пискнул коренастый.

— Тихо, Клайн, он завтрак ищет.

— Что такое призрачное мясо? — спросил Чистотец.

— Тебе лучше не знать, приятель, — ответил худощавый и сутулый. — Просто ищи «Большую Почку». Операции не слишком законные, но проводит их АМА[32]. Даже речные пираты с АМА не связываются. Просто иди вон в ту сторону… Это будет за рынками.

Чистотец помахал на прощание. По дороге ему встречалось множество антиисламских граффити и лозунги какой-то «аль-Вакии», написаны они были арабской вязью на щитах, всех до единого разбитых. С каждым шагом он все больше проникался уверенностью, что уже бывал в Питтсбурге. Но давно… в далеком прошлом. Он вспомнил, что в этом городе снимали первую «Ночь живых мертвецов»… и что здесь родился Энди Уорхолл. На ум пришли шлаковые отвалы и какая-то католическая церковь. Но что значат эти образы теперь? Наверное, если поесть, станет лучше. Реки Аллегейни и Мононгахила были запружены буксирами и джонками, плавучими казино и всевозможными баржами, на которых разноцветными обувными коробками громоздились контейнеры, а обитателей поднимали наверх в строительных люльках. Он шел мимо.

В квартале Стрип ему бросились в глаза предостережения о чумной язве. Кофейни и модные рестораны здесь уже закрылись, а вот оптовые рынки ожили, защищенные от нищих и мародеров роботами-безопасниками и тренированными собаками-убийцами. Плавучие доки окаймлял муравейник пакистанских и сербо-хорватских закусочных и прилавков со снедью, которые сейчас только открывались, а на развалинах былых ночных клубов семьи киргизов предлагали кумыс и китайцы тушили обезьяньи мозги в рисовом вине.

Наконец он заметил надувную красную почку размером с пикап, парившую над остовом супермаркета. От подпольной клиники исходила диковинная смесь запахов латекса, формалина и сосисок в тесте. Красным горело электрическое табло: «БЕСПЛАТНЫЙ ЗАВТРАК ПРОДАВЦАМ ОРГАНОВ».

Чтобы попасть внутрь, пришлось пройти через турникет со счетчиком Гейгера, а затем охранник в форме провел по Чистотцу еще каким-то ручным сканером — и все под пустым взглядом безопасника с каменным лицом. В конечном итоге ему махнули проходить в воздушный шлюз. Слабо звякнул звоночек, и внутренняя дверь открылась. Малазийка в белом комбинезоне провела его в приемную, где за порядком надзирала большая улыбчивая плазмограмма с беджем «Доктор Хью Сколько-Дашь». Гипертекстовая подпись под ней гласила: «ПРОДАЖА ОРГАНОВ НЕЛЕГАЛЬНА? КТО СКАЗАЛ? ПОМНИТЕ, ЖИВОТ И ЕСТЬ ЖИЗНЬ», а ниже была еще одна: «Омоложение — вот решение. Мы не просим вашу душу, а предлагаем поработать головой: если у вас есть орган на продажу, мы дадим лучшую цену».

Появились двое мужчин и женщина в белых лабораторных халатах.

— Я доктор Миедо из Лимы, — представился один из врачей. Между белых, как сахарный тростник, зубов у него отравленной стрелкой торчала мятная зубочистка.

— А я доктор Пинджрапол из Калькутты, — объявила, громко шмыгнув носом, женщина. Руки у нее были такие, словно бы их пришили от другого тела, и между пальцами проступала рубиновая сыпь.

— Доктор Шекангуан, — представился китаец и моргнул тяжелыми янтарными веками.

— А вы откуда? — поинтересовался Чистотец.

— Последнее место работы — «Американская ассоциация планирования семьи» по соседству, — прошипел китаец.

— Вы ведь за бесплатным завтраком пришли, верно? — улыбнулся доктор Миедо, то втягивая зубочистку, то снова выталкивая ее языком.

Доктор Пинджрапол хлопнула в ладоши, и две сестры проводили Чистотца за занавеску.

— Отличный образец, — заявила она.

— Да, — кивнул доктор Миедо. — Право первого выбора дадим нашему другу мистеру Брэнду. Посмотрим, что он готов заплатить за чудненькую здоровенькую печень.

— О да! — прошипел доктор Шекангуан.

Медсестры провели Чистотца через батарею диагностических терминалов, после оставили ждать в приемной: по всей очевидности, когда-то это была веранда роскошного плавучего ресторана с видом на реку, но теперь пустые пространства между столбиками затянули прозрачным пластиком. Здесь к нему, трясясь всем телом, подошел дряхлый старичок.

— Г-говяжьи с-сосиски к-кончились. О-остались лишь алаллеганские свиные. В-вкусная с-с-сарделька. К-кровяная к-колбаска, о-очень пии-тательная.

— Кровяную… колбаску! — буркнул Чистотец.

— В чем проблема, Торгол? — спросил, выскользнув из-за пластиковой перегородки, доктор Шекангуан. — Веди себя хорошо, не то лекарств не получишь.

Удаляясь, Торгол трясся так, что казалось, вот-вот развалится на части.

— М-да, — хмыкнул доктор Шекангуан. — Результаты обследования у вас блестящие. Как насчет того, чтобы отложить завтрак и приготовиться к операции? У нас уже несколько покупателей на очереди. Не хотите продать печень или сердце?

— Печень? Сердце? У человека только одна печень и только одно сердце, — ответил Чистотец.

— Вот именно, — улыбнулся доктор Шекангуан, показав зубы ровные, как косточки в маджонге. — Вот почему они так дорого стоят, если, конечно, они у вас здоровые и генетически чистые. Мы гарантируем, что сумма будет выплачена любому лицу по вашему выбору.

— Вы думаете, я хочу умереть? Продать свои органы за деньги? Бред какой-то!

— Ну же, не надо поспешных выводов, — не унимался доктор Шекангуан, похлопывая Чистотца по руке и наливая ему чашку кофе из термоса.

Чистотец уже собирался отпить кофе, когда заметил, как из кухни выглядывает Торгол. Несчастный трясся так, что рука у Чистотца тоже невольно заходила ходуном, и в результате он плеснул кофе на колени доктору Шекангуану.

— Ох, извините! — воскликнул Чистотец.

Нетвердой походкой подошел Торгол с губкой, пропитанной очень холодной водой, — приложенная к паху доктора, она заставила его издать новый вопль и метнуться в недра клиники.

— Н-не п-пей к-кофе! — брызжа слюной, пролопотал Торгол. — Т-там с-снотворное! С-скорее!

Притащив Чистотца на кухню, он толкнул склизкую дверь черного хода, которая вела в проулок. Чистотец переступил порог и был таков еще до того, как ему пришло в голову задать хоть какие-нибудь вопросы.

— Торгол, — моргнул, входя мгновение спустя в кухню, доктор Шекангуан в чистых штанах. — Тебе и в самом деле не следовало его отпускать. Мы только что договорились о замечательной цене за его органы.

— И-извините, н-но…

— Будет, Торгол, будет, — прошипел доктор, доставая шприц. — Так вот, мы пообещали мистеру Брэнду печень. А мы всегда выполняем обещания.

Глава 5 Сын и тень

Арета Найтингейл сидела у себя в палатке, потягивая кофе и лелея комплекс вины, унять которую не смог даже психостимулирующий парик «гейша». «Жучок», который они спрятали в одежде Чистотца, работал, и Широкая Частота уже доложил, что светловолосый гость сатьяграхов благополучно добрался до Питтсбурга. Да, «Забвение-6» остановило мозговой смерч, но кто знает, какой ущерб оно само причинило? Сейчас трансвестит пыталась представить себе состояние Чистотца и как он отнесется к письму, в котором от него требуют связаться с Джулианом Динглером… Да и не выбросил ли он его вообще?

Она заметила, что деревья, которые еще вчера когтили небо черными алчными силуэтами, сегодня приготовились распустить почки. За ночь дали стрелки с набухшими бутонами нарциссы, которые посадил Гроди. Настроение в Форте Торо становилось все более праздничным. Кем бы или чем бы ни был Чистотец, он не принес вреда сатьяграхам. Во всяком случае, пока. Но странный скиталец определенно разбередил странные мысли.

Раскрыв свою сексуальную ориентацию и сменив имя с Дензеля Фиска на Арета Найтингейл, трансвестит отрезал себе дорогу назад — и уж тем более когда вступил в ряды сатьяграхов. С тех пор и до появления Чистотца Арете удавалось блокировать мысли о прошлом. Она знала, что ее жена Эрата не желает ее больше видеть. Но сын Минсон — другое дело. Особенно если бы мальчик, который уже стал мужчиной, узнал правду.

Минсон Фиск, игравший некогда на валторне в «Струнном квартете Джуллиарда» на концертах в Библиотеке Конгресса, бросил Нью-Йорк и карьеру профессионального музыканта, чтобы стать социальным работником во флоридском городке Форт-Лодердейл, где не только раскрылся полностью (занялся не чем иным, как боксом), но и оказался настолько хорош, что стал гей-символом и прославился на всю страну, когда нокаутировал преподобного Стабби Кенвика, одну из звезд «Христианского шоу-бизнеса», во время благотворительного поединка в «Театре перфоманса имени Джеки Глисона»[33] в Майами. Очнувшись, Стабби обнаружил, что лишился нескольких миллионов клеток мозга, двадцати двух очков в рейтинге и самоуважения. А Минсон Фиск, передав свой выигрыш в фонд исцеления СПИДа, в одночасье стал звездой. С тех пор он подписал контракт с Обвалом О'Флагерти, который устраивал так называемые эффектные поединки «Бои не на жизнь, а на смерть» с Ксерксом «Труподелом» Макколлумом из нового Царства Солнца в Лос-Вегасе, мегаполисе, вобравшем в себя остатки Лос-Анджелеса и Лас-Вегаса после гигантского землетрясения, известного как Йети.

В нынешнем, пост-чистотцовом настроении Арета вынужденно признавала, что гордится. Сын делает то, чего сама она не сумела и, наверное, никогда не сможет: он верен себе и вдохновляет других. Но набраться смелости выйти на ринг с Ксерксом Макколлумом, угольно-черным костоломом с боен Канзас-Сити, самым высокооплачиваемым борцом мира! У него же на счету сорок пять встреч, сорок пять нокаутов и три смерти жертв!

Арета боялся и радовался за сына, как никогда не боялся и не радовался за себя. Чего бы он ни отдал, чтобы посмотреть бой живьем! Но это безумная мысль. У него слишком много работы здесь, на нем лежит слишком большая ответственность. Слишком многие зависят от его руководства. Но что бы это было за мгновение! Конечно, Минсона вырубят в первые же пять секунд. Вероятно, он заработает неизлечимое повреждение мозга или даже умрет. А может, и нет. Может, и нет! Так или иначе — долг отца быть там. Разве не так? Даже если отец — трансвестит.

Такие мысли точно лесной пожар бушевали в голове у Ареты. Секретная операция. Улизнуть из Форта Торо, добраться в Невадафорнию и увидеть бой! За такое сатьяграхи, вероятно, его выгонят. Скорее всего он никогда не встретится с Парусией Хид. Он может попасть в лапы «Витессы» или федералов (что в общем-то одно и то же). Но это стоит того, чтобы снова увидеть сына (и, скажем, прошвырнуться чуточку по магазинам).

Арета отправилась на поиски Ищейки, но ДатаКуб в информационном центре был пуст. А что, если…

В систему она в вошла с терминала Ищейки, введя мастер-код «плацебо-домино». Этого пароля не знал даже карлик.

В последнем заведенном им файле оказалось письмо Джулиану Динглеру, которое Ищейка набросал для Чистотца, но отправленная самому Динглеру записка почему-то отсутствовала. Странно. Надо будет поговорить с Ищейкой. А пока Арета вошла в матрицу и вызвала ЭНТОМОЛОГА.

Из кибернетической тьмы сложилось лицо за сеткой.

— Доброе утро, друг мой, — засочился мягкий голос. — Ещщщще порыбачччим?

Арета поежилась.

— Тебе известно, что случилось с сообщением, которое Ищейка послал вчера в Питтсбург? С закодированным сообщением в «Витессу»?

— Впервые о таккком ссслышшшу, — ответил мягкий голос.

Ищейка говорил, что ЭНТОМОЛОГ едва ли не самое мощное их оружие. Если кто-то взломал его, запустил в него вирус или, упаси господи, подчинил себе, сам Форт Торо в опасности. Вернув ЭНТОМОЛОГа в кибертьму, Арета решила при первой же возможности поговорить с карликом наедине.

Глава 6 Шепчущая клетка

Происшествие в клинике доктора Сколько-Даша напрочь отбило Чистотцу аппетит. Следующие несколько часов он бродил среди терминалов вакцинации и адвокатских контор, стараясь держаться подальше от зон карантина. Случилось что-то ужасное… возможно, много чего ужасного. Название «Витесса» казалось знакомым, но что такое «аль-Вакия»? И что за заплатки на людях вокруг? Присмотревшись внимательнее, он увидел на них почти живой отсвет, который исходил от сверхтонких микроплат, плавающих в каком-то похожем на глицерин растворе. В каждой чудилось что-то индивидуальное, и тем не менее все они были соединены между собой невидимыми потоками данных, точно кусочки гигантской головоломки.

Некоторое время он смотрел на реку Аллегейни, гладя шарик из слоновой кости в кармане. Он подумал, не бросить ли его в воду, но не смог себя заставить. А потому швырнул шелковистую пшеницу волос, которую унес ветер. Он попытался сосредоточиться на плане. Как ему достать денег? Кого или что ему тут нужно искать? Проблема заключалась в том, что каждые несколько минут он слышал голоса. Иногда в голове у него словно бы ангелы пели гимны, а иногда звучали неизвестные языки, наводившие на мысль об индейцах и бизонах… о ветре в высокой траве. А потом вдруг голоса стрекотали как обезумевшие насекомые, шуршали как тараканы в алюминиевой фольге. Он улавливал обрывки фраз: «…система подуровней…», «цепная реакция…», «призрак в машине…»

«Может, у меня шизофрения? — подумалось ему. — И мне просто пора принимать лекарство».

Если так, то в этом он был не одинок: прохожие вокруг разговаривали сами с собой. Таких было гораздо больше, чем, на его взгляд, следовало бы. И это тоже казалось загадкой. Пропускные пункты, эйдолоны, роботизованные безопасники, упоминания джихада и катастрофы в Лос-Анджелесе, «Зри-связь» и БИСПИД, похожий на название болезни… И сколько больных и калек кругом! Такое впечатление, что он проспал несколько десятилетий. Как будто все, кто мог себе это позволить, сидели на психотропных препаратах. Эпидемия душевных болезней охватила Америку и, вероятно, весь мир. Но беда в том, что это не объясняло его собственных абсурдных способностей. «В минуты ясности я могу проецировать и контролировать действительность…»

Он поднял взгляд на рекламное табло «Христианского инвестиционного фонда». Эйдолон Иисуса говорил: «Ибо Я сошел с небес не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшего Меня». Изречение напомнило ему про карту. «Или, может, это меня проецируют и контролируют, совсем как эйдолон? И как Селезень Дули и компашка на вокзале, я тоже в чем-то ущербный?»

Чистотец как раз обдумывал эту версию, когда на глаза ему попался еще один старомодный щит:

Щит висел не очень высоко, поэтому Чистотец подошел посмотреть, нельзя ли его потрогать, но стоило ему приблизиться, изречение исчезло. Раньше от этих изречений у него путались мысли и кружилась голова. На сей раз перед глазами поплыли зернистые картинки, сворачивающиеся, как старые фотографии в огне. Мужчина возле радиостанции. Женщины на коленях вокруг колонны. Потом мальчик в ванной — и какая-то католическая церковь. Ему смутно вспомнились тетя Вивиан и дядя Уолдо. Но только силуэты, а не лица. От них исходило ощущение тепла и надежды, а еще печали. Он почувствовал, как буквы на спине оживают жаром, и едва не упал на асфальт. В дальнем конце улицы стояла не призрачная, а вполне реальная церковь. Церковь Святого Алоизия[34].

В пустом гулком храме гуляло эхо. Храм словно бы построили для самого большого эйдолона на свете, но он казался старым и мрачным даже в дневном свете, сочащемся сквозь витражные стекла, тусклые от наслоений пыли, так что сами витражи больше походили на испачканные граффити экраны мониторов, чем на окна во внешний мир. Рядками горели свечи. В углу — исповедальня, похожая на терминал «Зри-связи». В крохотном придельчике — фреска Иисуса с изречением: «Кто отдаст жизнь за меня, обретет жизнь вечную». Консоль эйдолона проецировала житие святого Николая Толентинского, благородного защитника детей[35], а за ним — ролик о Кларе Ассизской, покровительнице телевидения. Из боковой дверки вышел священник.

Он двигался с трудом и явно страдал ревматизмом, лицо у него было гладкое и неопределенное, а изо рта пахло изюмом.

— Добро пожаловать к святому Алоизию, — прошептал он. — Я отец Доминик. С вами все в порядке?

— Я… ищу… наставления…

— Ну, извините, но Vati.com в настоящий момент недоступен, сервер рухнул, поэтому Папы Римского сейчас нет. Вчера ночью в нас попала молния. Но…

— Папа Римский?

— Вознесение. Эйдолоническое присутствие. Из-за грозы у нас технические неполадки, но вскоре мы снова будем в он-лайне. Могу я вам чем-нибудь помочь? Или хотите просто помолиться?

Боль опалила Чистотцу спину, перед глазами снова возник мальчик в ванной… зажженные свечи… Потом в глаза ему словно бы ударил луч фонарика, и он начал задыхаться. Запах изюма усилился, жжение в спине стало таким острым, что он буквально видел перед собой буквы.

— Пойдемте, — прошептал отец Доминик, заметив его мучения. — Вот сюда, в исповедальню.

Священник всегда чувствовал себя неуютно, говоря с теми, кто пришел с улицы, но любил хвастаться исповедальней с ее решеткой из прессованного цинка. Она была такой тонкой работы, что отцу Доминику казалось, будто решетка способна удерживать проходящие через нее голоса, а если ее особым образом погладить, может даже воспроизвести признания неверных супругов.

— Как давно вы исповедовались? — спросил священник, когда они оба сели. Уединение и запах прессованного металла его воодушевили.

— Не знаю. Я даже не уверен, что я католик. Но у меня видения, а еще я слышу голоса, — признался Чистотец. — Я вижу маленького мальчика. Свечи… и зеркало.

Даже описывая образы, он чувствовал себя испоганенным, грязным. Сами слова его пачкали.

— Мальчик голый? — спросил отец Доминик.

— Что? Да. И… он стоит, согнувшись над унитазом или столиком… Боюсь, я совершил что-то скверное. Ритуал…

— Расскажи про мальчика, — донесся через решетку тихий голос.

— У него круглые ягодицы.

— А кожа гладкая?

— Что?

— Я про… следы насилия видны?

— Не… нет, — пробормотал Чистотец и снова уловил запах изюма, душок разложения: вонь изо рта и розовая вода.

— И что ты чувствуешь рядом с ним?

— Да не знаю, был ли я рядом! Понятия не имею, кто он и где!

— Но ты его желаешь.

— Нет! Я не трахаю детей. Вы меня слушаете?

Ощутив хриплое дыхание священника, Чистотец вдруг подумал, а не слишком ли внимательно тот слушает.

— Знаете, что я думаю?

— Нет! — пробулькал голос. — Не знаю!

— Вы лжете, — сказал Чистотец, и ему показалось, что он ощущает саму душу старика — словно распухшая опухолью и изъязвленная тухлым плавленым сыром, она сочится к нему через решетку.

— Кто… кто ты такой? — Священник стал задыхаться.

Чистотец с трудом сглотнул, борясь с подкатывающей тошнотой. И словно голос эхом отдался по святилищу, но прозвучал лишь в его голове: «Человек Штормов».

— Кто… кто ты? — воскликнул старый священник, и его голос дрогнул.

— Я не ощипыватель фазанов, но сын Ощипывателя Фазанов, и я буду ощипывать фазанов, пока не придет Ощипыватель Фазанов.

Захлебнувшись вздохом, священник привалился головой к решетке.

— Прости мне, отец… Мне тоже они снятся. Мы так похожи.

— Нет! — вырвалось у Чистотца. — Мы не похожи. Не знаю, как это происходит… но эти сны не мои! А вы, святой отец… если вы заслуживаете так называться…

Вырезанная у него на спине цитата жгла как кристаллики марганцовки.

— Знаю! — взвизгнул старый священник, закрывая дрожащими руками лицо. — Но я же не один такой! Их много… они творят ужасные вещи! Все время! А у меня только порочные мечты!

Чувствуя подступающую к горлу тошноту, Чистотец бросился вон из исповедальни, вышибив по пути какую-то дверь. Снаружи воздух был полон пыли и этанола, но теперь даже как будто освежал. Мимо тянулась вереница кришнаитов. Пристроившись в хвост, он следовал за их песнями и барабанным боем до ближайшего перекрестка, а там в голове у него понемногу прояснилось, и жуткое жжение в спине немного спало.

Посчитав себе пульс, отец Доминик подождал еще немного, удостоверяясь, что странный незнакомец действительно ушел. Потом он услышал необычный звук — то ли шепот, то ли треск. Он толкнул дверь, но та не поддалась. Спокойно, соберись. Мечты о мальчиках… Нечистые мысли сбили его с пути истинного. Забормотав вполголоса молитву, он невольно придвинулся к решетке. У него возникло странное ощущение: будто стенки исповедальни сдвигаются. Он отер рукавом влажный лоб. Руки у него дрожали. Дверь не поддавалась. Он позвал на помощь. Воздух казался плотным, как старый бархат. Как же исповедальня может сужаться? Это же безумие. И все равно он не мог отделаться от мысли, что стены надвигаются на него. Трудно дышать! Места нет! Но такого не может быть! Вот что бывает, когда слушаешь, как люди облегчают себе душу и раскрывают свои мысли.

Это лишь минутная слабость, совсем не похожая на годы и годы истинно…

«О Боже, — подумал он. — Исповедальня действительно уменьшается… сдвигаются стены…»

— Помогите! — крикнул священник. — Кто-нибудь! Пожалуйста! Простите меня…

Глава 7 Призрачное мясо

Голову Чистотца прошивала боль. Все казалось отвратительным. Изношенным, выродившимся. Пора возвращаться на вокзал и снова в путь. Глухой городок Дастдевил в штате Техас, наверное, мал, а значит, если у него там были когда-то связи, его там обязательно узнают. А если нет, значит, карта ни на что не годится, и придется искать другой план.

Повернув, он направился назад, держа курс на сверкающий «Центр Чунга», но, сам не зная как, вдруг очутился в лабиринте лачуг и стащенных с рельс товарных вагонов. Остовы разбитых машин стояли, опираясь друг на друга карточными домиками, меж выжженными манекенами завесой клубился цветной дым. Женщины всех возрастов сидели, раздвинув ноги, откинувшись на продавленные диваны или на платформы грузовиков, подманивали его усталыми голосами. Ему встречались люди с искусственными конечностями, голые мужчины или мальчики, распростершиеся на капотах машин. Монтажные сети колыхались как паутина, извивались тела… Запах немытых гениталий сродни протухшему салу или гниющей рыбе. Чистотец уже повернулся бежать, как услышал поблизости крик.

За расписанным флуоресцентными граффити мусорным контейнером банда чернокожих подростков раздела белого мальчика. На стреме стоял высокий черный мужчина в парике из оптоволоконного стекла, экранчик у него на гульфике вспыхивал словом «СЛИК». Из-под шубы до полу на росомашьем меху выглядывали носки сапог из кожи эму. На сгибе локтя примостился обрез «моссберг», рядом сидел в напряженно высокой стойке генетически модифицированный канарский мастифф[36].

— Тебе чё надо, шар бильярдный? — спросил мужик.

Тут Чистотцу пришло в голову, что, если прямо сейчас он отсюда не уберется, его убьют. А если уберется, убьют мальчика.

— Да этот педик богатенький, — прохрипел один парнишка. — Чё скажешь? Чё с ним делать?

— Может, руку отрубим и ею его трахнем? — улыбнулся взрослый. — Самоизнасилование, детка.

— Прекратите! — крикнул Чистотец, бросая в мусорный бак кирпич.

— Чё ты лезешь, козел? — нахмурился взрослый. — Тебе-то что, а? Чё, не видишь, что мальчики чувака в порядок приводят? Сам понимаешь, терапия.

— Прекратите, — повторил Чистотец, чувствуя, как голову ему затопляет жаркая боль. — Сейчас же прекратите.

— Сейчас же? Это ты мне сказал «сейчас же», засранец?

Почуяв свежатину, подростки расступились. Белый выплюнул сгусток крови. А Чистотец вдруг узнал в нем парнишку из вокзального туалета. Контактную линзу с Мадонной тот уже где-то потерял.

— Оставьте его в покое, — велел Чистотец.

Потом боль исчезла, зато стали складываться слова песенки… почему-то ему подумалось, что ей его научили тетя Вивиан и дядя Уолдо.

— Назад, — приказал Чистотец, и один из парней повиновался.

— Ты мне действуешь на нервы, детка, — предупредил взрослый. — А к сэру Слику никто не докапывается. Никто не достает Доктора Двустволку, Главу Росомах. У меня член длиннее, у меня пушка больше, у меня собака злее.

— Во-первых, — сказал Чистотец… и к изумлению подростков распустил штаны.

— Вот это да, мужики! Глазам не верю!

— Матерь божья!

— Во-вторых, смешное у тебя ружьишко.

Сэр Слик поднял «моссберг», но обнаружил, что в руках у него теперь не обрез, а клюшка для игры в гольф, причем дешевенькая.

— Будь я!..

— El Diablo![37]

Слик отшвырнул клюшку.

— А в-третьих…

Чистотец щелкнул пальцами, и, поднявшись, страшный пес сделал несколько шагов и сел у его ног.

Под запаршивевшей черно-полосатой шкурой, которая выглядела так, словно кто-то замешал с грязью тесто из пива с костяной мукой, у бойцовой собаки перекатывались мускулы. Грудь у нее была широкая, как у мандрила, но бояться следовало головы: сдавленный череп с маленькими, торчащими как два бритвенных лезвия ушами, покрытые шрамами брылы в слюнявой пене. Но за тупой жестокостью в тусклых как болотные провалы глазах Чистотец разглядел страдание и страх, которые напомнили ему прячущегося ребенка, мальчика в шкафу, ждущего, чтобы злой дядя прошел мимо. Он протянул руку, и мутант вывалил распухший влажный язык со слабой, но отчетливой железистой вонью крови.

— Ладно. Значит, тебя на испуг не возьмешь.

— Сомневаюсь, что меня хоть на что-то возьмешь. — Чистотец похлопал зверя по голове.

— Кто не боится, становится трупом, — сплюнул Слик.

— Ты уже умирал? — все еще улыбаясь, отозвался Чистотец.

— Que hacemos![38]— крикнул кто-то из банды росомах.

— Ну, брат! — присвистнул Слик, тряхнув щетинящимся стеклом париком, пытаясь вернуть себе утраченный престиж. — Признаю, член у тебя что надо. И крутые фокусы с гипнозом умеешь показывать. Но относительно пушки ты лажанулся, сынок. Пушка у каждого из нас есть!

Подняв свои стволы повыше, росомахи подтвердили его аргумент.

— А теперь опусти белого придурка. Или, может, сам по-быстрому перережешь ему горло? Потому что я собираюсь кастрировать этого гомика. А твое хозяйство отрежу и замариную, а банку с ним приверну себе на капот. Что на это скажешь?

— Таких больших банок не делают, — пожал плечами Чистотец. — А теперь бросайте пушки в мусорный бак и отпустите мальчишку.

— ДА КТО ТЫ ТАКОЙ, ЗАСРАНЕЦ! — завопил Слик.

— Я не ощипыватель фазанов, но сын Ощипывателя Фазанов, и я буду ощипывать фазанов, пока не придет Ощипыватель Фазанов, — ответил Чистотец.

И один за другим чернокожие побросали стволы в бак и отпустили белого. Полуголый, порезанный и окровавленный парнишка побрел куда-то за развороченные машины.

Вот теперь Слик по-настоящему испугался. Ничего подобного не случалось, даже когда он баловался черной магией.

— А сейчас, — сказал Чистотец, — споем песенку. Ее нетрудно запомнить. Но очень тяжело забыть.

В голове у него звучали веселые голоса тети Вивиан и дяди Уолдо, словно учили маленького ребенка считалке.

— Пока только вы, мальчики. Готовы?

Глаза «росомах» остекленели.

— А теперь все вместе! — крикнул Чистотец. — Прыг-скок, прыг-скок… бегут зайцы наутек…

Один за другим «росомахи» присоединялись к хору, пока не сложилась песня.

— А теперь добавим пару движений, — велел Чистотец. — Попрыгаем и похлопаем.

Так и пошло: пение с притопыванием.

Оставшись один, Слик был уже за гранью страха.

— А ты давай разувайся, — приказал Чистотец.

— Т-тебе н-нужны м-мои с-сапоги?

— Просто подумал, что без них ты будешь быстрее бегать.

— Пожалуйста! — проскулил Слик, со лба у него лился пот. Подсвеченный гульфик нелепо задрожал, посыпались искры.

— Кажется, ты обмочил контакты, — улыбнулся Чистотец. — Спорта ради дам тебе фору.

В ответ главарь банды забормотал что-то себе под нос тоненьким обалделым шепотом. Он сорвал прикинутую шубу, сапоги и закоротивший гульфик. Парик он швырнул в мусорный банк, и лампочки в нем со звоном разбились. Тоненько взвизгнув, глава росомах бросился прочь через свалку. Чистотец подождал.

— Что ты собираешься делать? — спросил жалобный голос. — Спустишь собаку?

Это был белый парнишка. Он с трудом натягивал порванную одежду и, хотя уже стер с лица кровь, из нижней, хирургически утолщенной губы сочилась новая.

— Нет, — отозвался Чистотец. — То, что, как думает Слик, гонится за ним, пострашнее нашего пса… и гораздо быстрее.

— Как ты, черт побери, это делаешь?

— Не знаю, — признался Чистотец. — Кажется, мной руководит Господь.

Он попытался представить себе лица дяди Уолдо и тети Вивиан.

— Вот дерьмо, — сказал парнишка. — Мне, наверное… надо тебя поблагодарить. Как… тебя… зовут?

— Можешь звать меня мистер Чистотец. Мне понадобятся деньги и ночлег. Они говорили, ты богатый. Это правда?

— Д-да. — Парнишка кивнул. — Но при себе у меня ничего нет. И ни в один отель тебя с собакой не пустят. Хочешь, поедем ко мне домой?

— Не знаю, — с сомнением пробормотал Чистотец.

— Можешь взять с собой собаку.

Глава 8 Жизнь, которую ты спас

Мальчишка, похоже, знал дорогу через лабиринт, что было неплохо. Бледное солнце садилось, и на свет выбирались все более опасные личности: нацисты, медсестры, монашки, бойскауты.

— Как тебя зовут?

— Уилтон Брэнд, — ответил мальчишка. — Мой отец Кинг Брэнд. Ну, тот самый Кинглэнд Брэнд. Бывший председатель совета директоров корпорации «Американские сталелитейные».

Это имя ничего Чистотцу не говорило.

— Тебе не следует ошиваться в таких местах, — сказал он, когда они проходили мимо клетки, набитой азиатскими девочками.

— А то я сам не знаю! — язвительно усмехнулся мальчишка. — Это все из-за «Пандоры». Сначала я был на седьмом небе. Все меня хотели, я сам чувствовал себя человеком. Потом начался кошмар.

Чистотец оглядывался по сторонам… Калеки без рук или ног бултыхаются в кукурузной похлебке; извиваются затянутые сетками, как салями, толстяки; отчаявшиеся старухи привязаны к колесам. Мастифф глухо зарычал.

— Оставишь пса себе? — спросил Уилтон.

— Не могу же я его просто бросить. И тебя тоже.

— И как собираешься его назвать?

— Уорхолл, наверное. Ты… Тебе, похоже, немного лучше?

— Да. — Голос Уилтона звучал удивленно. — Когда закинешься, ощущаешь ненадолго покой, но не такой…

— А вдруг ты сумеешь соскочить с наркотика, — сказал Чистотец. — Разве тебе нельзя помочь?

— Ты что, с луны свалился?

— У меня проблемы с памятью.

— Хреново. Считается, что наркотики как раз и помогают. Вот откуда взялись заболевание Нанга и синдром возрастающей зависимости от упрощения. «Эфрам-Зев» вечно изобретает болезни. Поэтому «Витесса» и подмяла его под себя: применила стратегию «дизайнерского вируса» из киберпространства к фармацевтике.

— Но почему люди на это клюют? — спросил Чистотец, оглядываясь на женщину с перевязанной головой, которая вела маленькую девочку в нарядном платьице.

— Скоро поймешь, — пообещал Уилтон.

Свалка осталась позади, перед ними открылась длинная мокрая улица с провалами канализационных люков. Миновав несколько кварталов, они увидели бетонный бункер, возле которого мальчишка оставил машину, хотя выражение «машина» не воздавало ей должное. Транспортное средство марки «кочевник» следовало бы назвать гибридом бронетранспортера и полноприводного японского дома на колесах.

— Найди себе чего-нибудь поесть, — кивнул в сторону камбуза Уилтон. — Я наскоро душ приму.

Чистотец опустился на пластмассовый стул, отлитый по форме голой девушки. Внутри бронетранспортера пахло алкоголем, потом и затхлой пиццей. На полу валялись грязные трусы, тюбики крема и различные вибраторы. На Чистотца опять накатила депрессия. Этот неблагополучный подросток напомнил ему мальчика в ванной из его видения (или это было воспоминание?). Вина, страх? Он не испытывал ничего, хотя бы отдаленно похожего на сексуальную тягу, что само по себе принесло огромное облегчение, учитывая чего он только что навидался. Но было что-то еще, что-то, парящее между надеждой и грустью.

Тут ему пришло в голову, что возрастом он годится мальчишке в отцы, и поискал в памяти хотя бы малейшую зацепку, намек, были ли у него дети. Но — пустота. Лишь расплывчатые тени воспоминаний. Тетя Вивиан и дядя Уолдо складывают паззл, разгадывают кроссворды… Залитая закатным светом веранда. Яркие, теплые силуэты лиц расплываются в красноватых лучах.

Он услышал, как низко завибрировала сквозь закодированную стену басовая струна, и встал осмотреть жилище. На стойке лежала небольшая иридиевая шкатулка, крышка которой от его прикосновения откинулась. Внутри покоился кристаллический леденец, похожий на розовый ромбовидный бриллиант, но с липким запахом марципана — доза «Пандоры», наверное. В кухне на полу свалены горой банки пива «Саппоро», окурки русских сигарет, презервативы, а еще порнокомикс, где трахались зомби. За углом он заметил голубую шелковую занавесь, за которой оказалась доска, залепленная цифровыми фотограммами. На некоторых снимках — картинки из детства: торты с дней рождения и катание на каруселях, клоуны и дыни. На каждой мальчик (Чистотец предположил, что это Уилтон) выглядел совсем маленьким и хрупким. Однако большинство фотографий были сравнительно недавними, и главной на них была стройная молоденькая девушка с вьющимися рыжими волосами. Повзрослевший Уилтон позировал с ней в саду или на катере. Фотографии были полны такого томления и тоски, что душа Чистотца откликнулась болью. Опустив грязный шелк, он повернулся — за спиной у него стоял Уилтон в чистой одежде.

— Я… извини, — начал Чистотец.

— Это Ники. Понимаешь, на самом деле я не голубой.

— Я не собирался лезть тебе в душу.

— И все моя вина, — отозвался Уилтон, словно не услышав его слов.

— Хорошенькая… — сказал Чистотец.

— Она мертва. А я нет, — ответил Уилтон.

— М-да. И потому, что мало пытался, — вздохнул Чистотец.

— Да что ты понимаешь? — нахмурился мальчишка.

— Готов поспорить, она умерла от того же наркотика, который сейчас убивает тебя почти так же быстро, как вина пожирает изнутри, — ответил обритый взрослый.

Уилтон собирался бросить какое-то оскорбление, но осекся на полуфразе:

— Да кто ты такой, мистер?

— Не знаю, — признался Чистотец.

— Что ты есть? — вырвалось у Уилтона.

— Это и меня интересует.

— Хочешь меня спасти? В этом все дело? — Уилтон рассмеялся.

— Уже спас. Однажды.

Уилтон Брэнд как будто не знал, как расценивать это замечание.

— Тебе заплатят. У моих родителей есть деньги. Конечно, с Уинном Фенсером им не сравниться, но они богаты.

— Кто такой Уинн Фенсер? — спросил Чистотец.

— Вот черт, у тебя действительно проблемы с памятью! — усмехнулся Уилтон.

Взяв со стойки плесневелый кусок пиццы, он задумчиво на него посмотрел, потом бросил в раковину.

— Фенсер основал «Культпорацию Витесса». Это самый богатый человек на планете.

Чистотец рассеянно кивнул. Имена из большого мира не слишком его интересовали. Но его беспокоил этот богатый, избалованный, брошенный мальчик, который время и деньги тратил на то, чтобы унижаться перед первым встречным и втайне молиться у самодельного алтаря, пытаясь вернуть утраченное детство и первую любовь, девушку, которую постигла та же судьба, что сейчас подстерегает его. Он заметил, как на губе у мальчишки выступила капелька коллагена. Интересно, а каким он сам был в этом возрасте? Одиноким? Растерянным? Испуганным? Каким бы ни был ответ, он скрывался за пеленой забвения.

— Пора возвращаться домой, — сказал он.

Мальчишка промолчал, только кивнул на кабину, которая была обустроена как кабина коммерческого сверхзвукового лайнера. Несколько минут спустя они уже пробивались через толпы на мосту через Аллегейни. Эйдолоны, рекламирующие «Мактрейвишс» («Ваш рубец готов!») и «У Чу» («Наше фирменное сегодня: лососевый желудок в пряном сливовом соусе»), колыхались над цистернами с жидким пропаном и поселком на сваях. Питтсбург у них за спиной претерпевал биороботическую трансформацию. Зеркальные башни и цилиндры из тенсурона соседствовали со зданиями много старше — когда-то их назвали бы небоскребами, но теперь они были заключены в строительные леса. В унылых жилых кварталах дома с крутыми, крытыми толем крышами чередовались с трейлерами «Medicin Sans Frontiers»[39]. Нефтяными пятнами расползались блошиные рынки, и на палаточные городки свирепо сияли огнями бронированные роскошные отели и жилые кондоминиумы.

На всех мелких мостах — сплошной затор из машин, и территория форта Дьюкен[40] напоминала застывший во времени апокалиптический караван переселенцев. Взрыв грязной генотех-бомбы, которую «аль-Вакия» заложила на стадионе «Три реки» во время мирового первенства по баскетболу, дал неожиданные плоды: здесь возникли устойчивые к любому климату джунгли, и теперь на кладбище «Клемент» буйствовали гигантские орхидеи и плотоядные растения. Впрочем, это не помешало ни бездомным искать здесь убежища, ни речным охотникам отправляться в рискованные экспедиции. Взгляд Чистотца перескакивал с одного на другое, впитывая новый для него мир.

— Ты правда не помнишь, кто ты? — поинтересовался Уилтон, истошным гудком разгоняя стаю диких собак. — Как по-твоему, кем ты мог быть?

Нет причин лгать, решил Чистотец.

— Сначала мне казалось, что я сбежал из психиатрички, потом — что я какой-то агент, которому промыли мозги препаратами. Что скажешь? Ты ведь, кажется, всякого навидался.

Уорхолл лизнул Чистотца в лицо.

— Ну… — задумчиво протянул Уилтон. — Если не считать врожденного порнопотенциала, я бы сказал, что у тебя задатки охрененного фокусника. Тебе просто не хватает хорошего менеджера.

Мальчишка казался теперь гораздо спокойнее и нормальнее, и потому взрослый лишь с трудом подавил улыбку.

— Не зарывать талант в землю, да?

— Ты сказал, тебе кажется, что тобой руководит Господь?

— Я не знал… не знаю, как еще это назвать, — ответил, снова нахмурясь, Чистотец. Ему показалось неразумным упоминать про тетю Вивиан и дядю Уолдо. Или нечеткий силуэт мужчины возле радиостанции.

— Я в бога не верю, но впервые за неделю слез с «Пандоры», — сказал Уилтон. — Может, ты целитель? Как бы там ни было, спасибо, что мне помогаешь. Я позабочусь, чтобы тебе достаточно заплатили.

— Спасибо, — откликнулся Чистотец. — Но я это сделал не за деньги.

— Тогда… почему?

— Не знаю… — ответил Чистотец, помолчав. — Потому что… я здесь.

— Очередной Спаситель.

От этой реплики Чистотец отмахнулся, но, повернувшись посмотреть на мальчишку, заметил, что лицо у него теперь открытое и расслабленное, что в нем нет ни надменности, ни злобы.

— Вопрос, наверное, в том, какой именно?

Тут они попали в толпу курдских демонстрантов, и Уилтон активировал установленный на крыше водомет, который расчистил им дорогу до самой Трассы. Они направлялись на северо-запад по берегу Огайо. Слева проплыл мрачный силуэт длинного острова. Некогда заросший деревьями приют для десятка мелких ферм, Невилл-айленд на пике своего промышленного расцвета стал адом цементных заводов, коксовых печей и производства искровых разрядников. Сейчас о той поре дождей из пепла напоминали лишь гора чугунных чушек, закрытый щитками остов фабрики пластмассы и бесконечные ряды цистерн из-под токсичных отходов, огородившие станцию «Красного креста» и «Сор и сокровища Фонга».

Поворот направо, и шоссе Блэнберн-роуд привело их через Сивикли-хейтс и холмы в уединенный и укрепленный поселок, ошибочно названный «Папоротниковая лощина». Миновав будку охранника, они попали в лес из молодых дубков и лавров, затем их путь лежал через ржавые чугунные ворота, рядом с которыми мрачно мечтали загаженные птицами гранитные львы и возле которых начиналась длинная подъездная дорожка.

За окнами «кочевника» Чистотец едва-едва различил покосившийся кованый забор и осыпающуюся, увитую плющом стену, которая упиралась в другое, еще более древнее, сложенное из валунов заграждение, — так и кажется, что в дыру между камнями вот-вот просунется дуло мушкета, быть может, целящегося в ту мифическую белку, которая якобы когда-то смогла припрыгать из Огайо до самой Айовы, ни разу не коснувшись земли.

«Дом» Уилтона оказался огромным разрушающимся викторианским монстром с пряничными бушпритами и башенками, террасами на крыше, куполами, шпилями, каминными трубами и колокольнями. Уилтон направился прямо к конюшне, которую переоборудовали под современный гараж, и, подъехав к воротам, заглушил мотор.

— У меня все еще обе почки на месте, — объявил он, словно в этом было что-то необычное. — Это мой козырь в переговорах со стариком.

— И сколько же лет твоему отцу? — поинтересовался, осматриваясь по сторонам, Чистотец.

Даже в наступающих сумерках было очевидно, что роскошное поместье видало лучшие времена. Траву на теннисных кортах побило морозом, подстриженные в виде животных кусты походили на ежей, а в некогда величественном фанерном зоопарке стоял в тени одинокой антилопы-гну фабричный игрушечный домик.

— Сто двадцать пять или около того. Но его новой жене, моей маме, всего семьдесят, хотя он уверен, что только шестьдесят. Вот почему папино завещание так важно и может быть изменено в любую минуту. Кто в фаворе, получит кубышку и сможет отравлять жизнь всем остальным. А пока папаша заседает в паре советов директоров, курит, пьет и еще способен воевать с Джулианом Динглером.

— Кто это? — спросил Чистотец.

— Глава отдела разработок «Витессы», наш ближайший сосед. По просьбе папы его люди смонтировали у нас в доме компьютерные системы управления электроникой, и теперь у отца паранойя, что Динглер за нами шпионит.

— А это еще что? — спросил Чистотец, когда из сумерек раздался вой.

— Наши мастиффы. Что бы ты ни делал, никогда не ходи один вокруг дома.

Уорхолл рявкнул в ответ и наложил на дорожке большую кучку, от которой пошел пар.

— Не бери в голову, — хмыкнул Уилтон. — Только этим у нас в семье и занимаются!

Глава 9 В глаза глядит бездна

У ворот конюшни-гаража до них донеслись новые отчетливые звуки: электронное гудение и шипение сжатого воздуха. Уорхолл напрягся. Когда в круге света от фонаря наверху возник угловатый силуэт, стало ясно, что это, по всей видимости, части живого человека, встроенные в органически совместимый экзоскелет передвижного робота, впрочем, трудно было определить, где кончается человек и начинается машина. На нем был пиджак из синтетического компволокна и белая рубашка с высоким воротником, на месте лица красовалась маска из полированного хрома, игравшая роль выпуклого зеркала, так что перед говорящим представало его собственное кривое отражение. Если бы Чистотца не отвлек серебристый свет, он предупредил бы робочеловека о собачьем дерьме, а когда полиуретановая нога-платформа наступила на кучку, решил, что лучше промолчать. Уорхолл заворчал.

— Придержите животное, не то все получат по стрелке из лазера, — раздалось из-под маски.

— К ноге, Уорхолл, — позвал Чистотец.

— С чего ты взял, что я говорил о собаке? А ты где был, чудик? Кровь сосал?

— И тебе добрый вечер, Хупер, — отозвался Уилтон. — Надеюсь, ты удовлетворил мамочку?

— А это кто? — требовательно спросила, указывая на Чистотца, маска. — Твой новый дружок? Я думал, ты собирался вернуться на путь истинный.

— Этот человек спас мне жизнь, — с ноткой гордости объявил Уилтон. — Он сегодня переночует у нас.

— Вот как? — отозвалась маска. — Что ж, Старик Курилка дает сегодня званый обед. Последняя сводка по Завещанию. Эрнст со страху наложил в штаны и отказался прийти. Шансы растут, а? Аперитив ровно в семь в библиотеке. Не явишься — без штанов останешься. И не дай бог, я услышу, что из-за собаки возникли какие-то проблемы.

С шипением пневматики человек-машина удалился, чавкая собачьим дерьмом на подошве.

— В наше время так трудно найти функционирующую прислугу, — усмехнулся Уилтон.

— Кто это был? — спросил Чистотец.

— Хупер, наш дворецкий и мамин любовник. Хупер был начальником смены на папином заводе, пока не попал меж двух автоматизированных конвейеров, у которых возник конфликт программ. Папина компания не смогла выплатить страховку, поэтому папа велел своему личному врачу, специалисту по реконструкции Хью Сколько-Дашу, восстановить что возможно, а потом пригласил малого жить у нас. Теперь Хупер трахает мою мать. Понимаешь, я ребенок из пробирки. Одна ее замороженная яйцеклетка бог знает какой давности, и немного старой папиной спермы.

— Значит… твоя мать… она вторая жена твоего отца?

— Пятая. Его первая жена погибла в автокатастрофе, а моего сводного брата Эйнсли наполовину парализовало. Ее кремировали, а урна с прахом стоит в кабинете отца.

— Что случилось со второй женой?

— Сделали чучело, оно тоже у него в кабинете. Третью жену заморозили, она в тайном хранилище на территории поместья, ждет, когда ее оживят.

— А четвертая?

— Возможно, еще любит папу. Подозреваю, он продал ее органы после «болезни», которая вдруг обрушилась на нее в Рио.

— И… и вы все живете здесь вместе?

— Это еще не все. — Уилтон подмигнул. — Задолго до того, как моя мама Равенна вышла замуж за отца, она родила тройню. Тройняшек. Они лет на сорок старше меня. Ты со всеми познакомишься. Хупер вроде сказал, сегодня званый обед? Так вот званый обед у нас каждый вечер, и последняя сводка по Завещанию тоже.

Уорхолл выразил глубокую гортанную озабоченность, и Чистотец его поддержал. Если бы не нужда в деньгах, он предпочел бы попытать счастья на берегу реки.

— А кто такой Старик Курилка? — спросил он Уилтона по дороге к особняку, похожему на безумный кукольный домик, напичканный галогенными софитами.

— Папа. Он один из последних великих заядлых курильщиков. И заядлых пьяниц тоже. Вот почему для него вечно шерстят городское дно в поисках новой печени. Нынешняя, кажется, уже четвертая. Но не забудь называть его Человеком из Стали или в крайнем случае Стальным Королем. Так его называли, когда он был главной шишкой в «Американских сталелитейных».

— И мы сейчас пойдем к нему?

— Нет. Пожалуй, нам лучше действовать постепенно, — отозвался Уилтон. — Пойдем сперва поищем приключений в мире Эрнста.

— Кто это?

— Еще один сводный брат. Ему за сто перевалило. Его родному брату Эйнсли девяносто с чем-то, и лет восемьдесят он уже не встает с кровати. Папа в Эйнсли души не чает. Оплатил несколько сотен операций, переоборудовал целое крыло дома в изолированную телестудию, из которой через камеры и мониторы просматривается все поместье. Но сколько бы его ни резали, меня он все равно до чертиков пугает, поэтому я стараюсь общаться с ним через мониторы.

— Так ты не видишь его лица? — спросил Чистотец.

— Ну нет, но оно… э… идет с помехами, как лица тех, чью личность скрывают.

Уорхолл снова заворчал — точь-в-точь собака Баскервилей.

— Уорхоллу с нами можно? — спросил Чистотец.

— Почему нет? — рассмеялся Уилтон. — Лишь масла в огонь подольет!

Чтобы добраться до крыла Эрнста, им пришлось пересечь пришедшее в негодность бугристое поле для крикета и болото на месте площадки для боулинга. Извилистая дорожка привела в бесплодный фруктовый сад, откуда через топкое поле для поло они попали к сгоревшей обсерватории, преодолели шаткий мостик над вонючим рассадником лихорадки и очутились у бывшего домика смотрителя, теперь укрытого шатром для фумигации.

— Ага, — сказал Уилтон. — Они, наверное, в Призме Похоти.

На первый взгляд, Эрнст Брэнд казался бесполезным и праздным джентльменом лет шестидесяти, хотя Чистотец скоро догадался, что бесчисленные препараты и хирургические операции скрывают его возраст. Семьдесят пять, возможно. Но сто? Одет он был в парусиновые штаны, кашемировый свитер и мягкие шлепанцы, на запястье — швейцарские часы «Патек Филипп». Эрнст неумело смешивал себе мартини у переносного мини-бара в вестибюле стеклянного здания, походившего на гигантскую люстру конструкции Фрэнка Ллойда Райта.

— Познакомься, это мистер Чистотец, — сказал вместо приветствия Уилтон. — Он спас мне жизнь.

— У меня сегодня праздник, — отозвался Эрнст. — Я объявил бойкот званому обеду. Торндайк[41] готовит предобеденный пунш, потом свежих раков в выдержанном шардоне и шоколадный мусс, глазированный куантро с толикой ледяной польской водки.

Чистотец почувствовал укол головной боли. Вот перед ним человек, чей младший брат (не важно, родной или сводный) только что привел домой человека с улицы и утверждает, что тот спас ему жизнь, а он говорит про раков?

Эрнст повел их в глубь дома. Там их ждали древние гигантские папоротники и несколько стеклянных конструкций, оказавшихся моделями зданий. В самом большом красовался аквариум, полный саламандрами-амфибиями всевозможных расцветок.

— Аксолотли, — объяснил Эрнст Брэнд. — У ацтеков они ассоциировались с возрождением, уродствами и близнецами. Мне они нравятся тем, что саморегенерируют, иными словами, до конца жизни могут оставаться на стадии подростка. А еще, конечно, удобная способность отращивать конечности.

— Что в этом коробе? — ледяным тоном спросил Чистотец.

— Присмотрись внимательней, — махнул Брэнд. — Природа обожает камуфляж.

— Они живые!

— Водяные палочники, выловленные за Пуэрто-Мальдонадо, терзаемой лихорадкой деревушкой на заболоченном притоке Амазонки. А эта, — продолжал он, постучав по террариуму, — разве она не похожа на инопланетянина?

— Мистер Брэнд, — начал Чистотец, — у вашего младшего брата тяжелая наркотическая зависимость, которая его убьет, если ему не будет оказана помощь.

— Это двоякодышащая рыба! Датируется каменноугольным периодом. Земля тогда была совсем не та, что сейчас. А теперь пойдем к бассейну.

Уорхолл заинтересовался двоякодышащей рыбой.

— Начинаешь понимать? — без обиняков спросил Уилтон.

— Что с ним такое? — прошептал в ответ Чистотец.

— Ему диагностировали СРС, синдром рассеянного сознания. Он такой с автокатастрофы, после которой Эйнсли стал калекой. Папа тогда совершенно зациклился на Эйнсли, а представление о собственном «Я» у Эрнеста распалось, и он утратил представление о своей ценности. Болезнь сказывается на том, как он воспринимает действительность. Сейчасу него навязчивая идея, что телебригада с БИСПИДа вот-вот приедет снимать фильм о его жизни. Он устраивает нам экскурсию. Его психиатр считает, навязчивые идеи помогают ему думать, будто он все это заработал.

— А он заработал?

— Как же! Это все папино. Кроме мамы, тут настоящих денег никто десятилетиями не зарабатывал. Во всяком случае, пока. Мама была звездой «Загона игривых телок». Потом выступала в шоу — «И Жюстиция для всех». Играла там судью-хохмачку с огромными титьками. Сейчас она снова звезда, играет Пугливую в «Содрогайся и ори». Она разработала собственные коллекции модельной одежды и аксессуаров. Но будь осторожен. Она на строгой диете из водки и «риталина» и готова трахать все, что движется.

Брэнд провел их через вращающиеся двери в выложенное плиткой помещение, где перед ними предстал плавательный бассейн в экзотическом обрамлении. Воздух здесь был сырым и спертым. Из-за валунов из песчаника и обломков черной пористой лавы вставали огромные влажные папоротники-пустоголовики. Подняв глаза, Чистотец увидел несколько павлинов, устроивших себе гнезда на стеклянной крыше снаружи. Время от времени они испускали протяжные кошачьи крики одиночества.

Дальше они прошли к саунам и минеральным источникам. Там из плавучего гроба встала женщина в цельном цветастом купальнике, которую Эрнст назвал Джоселин, и со стонами начала поливать себя из душа.

— Создание тьмы. Жена… прошлый брак, — пояснил Эрнст, выставив перед лицом ладони наподобие камеры для съемки в три четверти. — Трагедия повредила ее рассудок. Но я открыл ей сердце, предоставил убежище. Говорят же: альтруизм — побочный эффект крупного мозга. — Он подошел взять крупный план. — Мы жили на полуострове Кейп-Код. Давным-давно. Храбро решили предпринять вылазку в большой мир. Она познакомилась с молодым хирургом, глаза у него были как у Пола Ньюмэна, а пресс — как стиральная доска. Джоселин окрутила доброго доктора, вышла за него в тот же день, когда нас развели. А потом настал день, когда почва ушла у нее из-под ног. Оказалось, добрый доктор не оканчивал медицинский институт! Он был даровитым дилетантом, который прекрасно играл свою роль, да что там, просто жил ею, пока не запорол операцию и пациент не умер. Семья покойного наняла частного детектива. Он раскопал всю подноготную доктора, а семья вытащила ее на свет. К несчастью, Джоселин забрала себе в голову родить от своего доктора ребенка. Странный вышел ребенок. Напоминал мне потто, призрачного лемура из Западной Африки. Впрочем, все шло неплохо, пока доктора не вывели на чистую воду. А потом шок разоблачения, стресс из-за гражданских и уголовных исков, не говоря уже об утрате роскоши и привычного образа жизни, довели его до отчаяния. И посадив ребенка в нагрудный рюкзак-«кенгуру», он спрыгнул с крыши «Бостон Дженерал».

Они собирались продолжить экскурсию, когда Джоселин сняла купальник и начала себя гладить.

— Где твой бэбик, милая? — спросил Брэнд. — Ах вот он! — Со вздохом он выловил из бака пластмассового голыша с пустым личиком, черты которого словно бы смыла морская вода. — Очередной политкорректный суррогатный младенец. Любые следы этнической принадлежности «обезврежены», и, разумеется, лишен пола.

Щелкая языком, Джоселин забрала у него мокрую куклу, и через еще одни вращающиеся двери они прошли в вольер для бабочек, где с потолка до пола свисали сети, так что стеклянные стены и пол словно терялись за паутиной. Посреди вольера стояла молодая женщина с гигантской синей бабочкой-зальмоксом на плече.

Брэнд просиял.

— Рейчел, любовь моя.

На вид Рейчел было лет двадцать пять, одета она была в широкие штаны на подтяжках и белую рубашку из рогожки, стратегически расстегнутую, чтобы показать внушительный бюст. Уилтону она уделила слабую улыбку, Чистотца исследовала откровенно оценивающе — особенно ниже пояса. Бабочка, взмахнув крыльями, улетела.

Шеф-повар Тордайк звякнул в колокольчик, и все перешли в столовую, где их ждала гигантская серебряная чаша для пунша с фруктовым варевом, от которого несло ромом.

— А теперь тост! — провозгласил Эрнст Брэнд.

Налив себе чашку, Чистотец сказал:

— Да, тост! За Уилтона, который вернулся из мертвых. И да поддержат его все на пути выздоровления!

На лице Эрнста Брэнда улыбка «в камеру» сменилась недоумением. Бригада операторов БИСПИДа развеялась как дым. Никаких интервьюеров — перед ним стоял остриженный налысо человек, которого он впервые видел и который только что произнес тост в его зимнем саду.

— Тут пьют за МЕНЯ! — загрохотал он, лицо у него побагровело. — За МЕНЯ! И кто вы такой, черт побери?!

— Я не ощипыватель фазанов, но сын Ощипывателя Фазанов, и я буду ощипывать фазанов, пока не придет Ощипыватель Фазанов, — ответил Чистотец. Тут ему пришло в голову, что, возможно, и этой фразе его тоже научили тетя Вивиан и дядя Уолдо.

От этих его слов Эрнст уставился в чашу. Он не мог глаз оторвать от своего отражения. Борода исчезла, да и все признаки старения тоже. Его лицо напоминало лицо куклы Джоселин, лишившись и черт, и самой тени личности, исказившись почти до пустоты. Подняв голову, Эрнст издал сдавленный вопль, от которого задрожали все до единого стекла. На крыше заскреблись павлины. Один, неловко взмахивая крыльями, взлетел и рухнул через стекло, упав на керосиновый обогреватель, который тут же взорвался, пламя пыхнуло в вольер для бабочек. От взрыва покачнулся один из гигантских аквариумов, и остальные повалились как домино, разлетаясь каскадами осколков, льющейся воды и бьющихся плавников.

Тут вошла, размахивая политкорректной куклой, которую держала за руку, совершенно голая Джоселин и рявкнула:

— Это не мой ребенок!

Куклу она швырнула в чашу с пуншем, от чего во все стороны полетели стекла, потом подошла к павлину с окровавленным оперением. Подняв обмякшую тушку, она прижала ее к себе так, что голова на сломанной шее перекинулась ей через плечо.

— Мой ребенок мертв, — сказала она.

Глава 10 Единственное благо

Сразу после странного кризиса, вынудившего Эрнста и его маленький клан искать убежище в домике смотрителя, Уилтон и Чистотец поспешили удалиться. Уорхолл отказался уйти из Призмы Похоти, пока не сожрет двоякодышащую рыбу, которой лакомился, не принимая во внимание тот факт, что это его собственный предок камнезойского периода. В результате Уилтон убедил Чистотца, что псу будет гораздо лучше провести ночь в конюшне, куда они принесли ему воды и скромный ужин. Чистотец, начавший привязываться к своему жизнерадостному другу, расстался с ним неохотно и, уходя, посмотрел за стену вокруг поместья Человека из Стали на окна его соседа Джулиана Динглера. Дом у соседа был большой и в настоящее время как будто пустовал.

Хлопнув по плечу, парнишка оторвал его от невнятных мыслей и повел в главную резиденцию Брэндов, но Чистотец так старательно вытирал ноги в прихожей, что пропустил, куда же пропал Уилтон, и внезапно очутился один среди латунных плевательниц и полых слоновьих ног для зонтиков.

Миновав холл, он оказался в Тихоокеанской Комнате. Если не считать хорошо законсервированной рыбы-велоноса, шкур патагонских гуанако и морских котиков, главной ее достопримечательностью был забальзамированный туземец с островов Гилберта в полном боевом облачении, которое состояло из доспеха из кокосовой стружки, копья с наконечником из акульего зуба и похожего на свиное рыло шлема из кожи иглобрюха.

На карнизах жужжали камеры видеонаблюдения. Потом он различил и другие. Кто-то тяжело дышал. Или плакал? В соседней комнате. Чистотец толкнул дверь, и та распахнулась. Помещение за ней загромождали тренажеры, расставленные на натертом сосновом паркете. На скрип двери повернулась женщина в облегающем трико, ее отражение метнулось по зеркальным стенам, как будто старея с каждой панелью.

— Извините… — вырвалось у Чистотца, когда он сообразил, что перед ним, вероятно, нынешняя хозяйка дома. Ему вспомнилось предостережение Уилтона.

— Не стоит, — отмахнулась женщина и приказала: — Просто дайте мне бутылку с водой.

Она сделала большой глоток из бутылки «Индийского Гоа», нахмурилась и тут же выплюнула жидкость.

— Кто налил ананасовый сок в мой «Ананасовый сок»?

— П-прошу прощения?

— Я уже сказала, не стоит!

Она сорвала с себя пропотевшую лайкру, обнажив необыкновенных размеров выпирающий бюст.

— Только пощупайте. Такое впечатление, что в них залит бетон, правда? Я засужу скотину, которая со мной это сделала. Раньше я была красивой. А теперь только посмотрите!

Чистотец не знал, что сказать, но, впрочем, и к лучшему, потому что она сделала еще глоток, и ее настроение изменилось.

— Хочешь почесать мою киску? — спросила она детским голосом. — А? Перепихнемся по-быстрому прямо тут, на полу? Давай же. Не могу больше принимать эти таблетки. Ты не смотри, что я пью. Он-то пьет, потому что умирает, но уж я-то останусь трезвой… останусь худой… престарелым дамочкам будет кому подражать! Я не престарелая! Я чертовски красивая женщина! Просто хирурги при пластической операции облажались.

Она подняла гантель. И принялась бить ею зеркала. Когда со всеми было покончено, она рухнула на тренажер «гребля», чтобы перевести дух, вот тут-то Чистотец совершил ошибку, отведя взгляд. Она стартовала и схватила его за штаны прежде, чем он успел среагировать.

— Уж хоть что-то я получу! — рявкнула она, срывая с него белье. Пенис Чистотца с готовностью встал — зрелище как будто ее ошарашило.

— Вот черт! — крикнула она и рухнула на пол, где забилась в конвульсиях. Чистотец еще никогда не видел, чтобы далеко не молодая женщина с гигантскими грудями, извиваясь, стягивала потное трико на натертом паркете, засыпанном битым стеклом.

На пике приступа она приподнялась, вывернулась и укусила Чистотца за левую руку: от резкой боли он непроизвольно взмахнул правым кулаком. Раздался хруст, с каким обычно ломается челюсть, и дама тяжело рухнула на колени, а комнату заполнил голос — вроде тех, что неугомонно зудели у него в голове.

— В чем разница между монашкой и женщиной, сидящей в ванне? — хмыкнул голос. — А? У одной душа полна надежды. У другой дырка — пены.

— Что?

— Я люблю мистера Уипи!

— Кого? — переспросил Чистотец и попытался одновременно отыскать глазами динамик и привести в порядок одежду, потом вспомнил: Эйнсли!

— Слышал когда-нибудь про «Теннесси Тукседо», мультик двадцатого века? — ответил голос. — Пингвин-хохмач. У него есть кореш Чамли, тупой, но милый морж. Они впутываются в неприятности, и им приходится обращаться за помощью к Финеасу Дж. Уипи, Человеку, Который На Все Знает Ответ. В каждой серии мистер Уипи достает свою Потрясающую Трехмерную Доску и объясняет что-нибудь из области науки, что может выручить Теннесси и Чамли. Понимаешь…

Тут в тренажерный зал ворвался Хупер и, схватив за ноги, потащил женщину по полу.

— Берегись человека за занавеской, — посоветовал голос.

— Какой занавеской? — спросил Чистотец.

— Это шутка, — откликнулся голос. — Ты в шутках не силен, да? Где берут безногую черепаху?

— Не знаю, — пожал плечами Чистотец.

— Там, где ее оставили.

— А где ты сам?

— Дервиш сказал: «Куда бы ни повернулся, везде увидишь лик Господа».

— Почему я тебя не вижу?

— Мисс Пигги разбила монитор. А вот тебе еще. На суку сидело десять птичек, охотник выстрелил в одну. Сколько осталось?

— У него был обрез… или винтовка?

— Какая разница, — отрезал голос. — Сколько птиц осталось?

— Н-не знаю, — неуверенно протянул Чистотец. — Д-девять?

— Десять птиц на суку, и мужик в одну стрелял. Ни одной не осталось. Все улетели. Возвращается Хупер. Выйди за дверь и поверни налево. Понял?

— Повернуть налево, — пробормотал Чистотец, под ногами у него скрипело битое стекло. В голове крутилось только «Ну да, конечно… Все улетели».

Расфокусированное лицо Эйнсли следовало за ним по комнатам особняка, появляясь в крохотных мониторах, которые вспыхивали, когда в стенах раздвигались скрытые панели. Чистотец хотел найти Уилтона, чтобы объяснить, почему сломал челюсть его матери. Потом услышал знакомое шипение и глухое позвякивание металлического корпуса Хупера и почувствовал запах собачьего дерьма, а потому поспешно спрятался за буфетом.

Позвякивание удалилось. Впереди лежала развилка, и перед Чистотцом оказалось три двери на выбор. Выбрав среднюю, он переступил порог комнаты, которая поначалу показалась ему детской, но обернулась баром. Наклоняясь над бильярдным столом, здесь стояла пергидролизная блондинка шести футов росту в костюме из розового шифона. У нее была легкая щетинка брюнетки и мужские манеры — налитый до краев коньячный бокал размером с аквариум для золотых рыбок лишь усиливал это впечатление. Вторая фигура была облачена в пастельную куртку из ткани «акулья шкура» с мятыми льняными брюками и сапогами из чешуи ящерицы-рыбозуба. Волосы второго игрока были затянуты в хвост, и сидел он в глубоком кожаном кресле, поставив между ног бутылку виски «Шивас».

Чистотец решил, что это, наверное, сводные братья Уилтона (невзирая на розовый шифоновый костюм); его догадку отчасти подкрепил третий человек, исключительно толстый и в дредках, одетый в джинсы и застиранную футболку «Грейтфул Дед» и булькающий кальяном.

— Ну и? — сказал Розовый Шифон. — На что ты нацелился?

— Нацелился?

— Не разыгрывай дурака! Я говорю про притязания по завещанию. По Завещанию!!!

— А, — протянул Чистотец. — Мне на него плевать.

— Вот видишь! Он знает про Завещание!

— А что такого с этим Завещанием? — спросил Чистотец. — Вы что, не видите, что дом вот-вот рухнет вам на голову?

Об этом они словно никогда не задумывались, поскольку все трио хором проскандировало:

— Победитель получает все! Одно Завещание — получатель один. Один подарок, и ты господин.

— Ты новый охранник Старика?

— Вид у него как у продающего органы!

— Если Старик получит новую печень, я хочу новое сердце! — заявил Ящеричные Бутсы.

— Отвали, — буркнул кальянщик. — Моя очередь на почки.

— Понятненько, — сказал Розовый Шифон. — Тебя наняла наша мать?

— Ты трахаешь нашу мать?

— Нет, — уверенно отозвался Чистотец. — К вашей матери я и пальцем не притронусь.

— Значит, ты ее видел!

— Меня привез Уилтон.

— Ты трахаешь Уилтона?

— Нет. Просто помогаю.

— М-да. Не слишком-то умно с твоей стороны. Одно Завещание — один получатель.

— Плевать мне на Завещание! Я пытаюсь помочь Уилтону слезть с «дури».

— Слезть с «дури»? — Ящеричные Бутсы прищурился. — Да мы же его только что подсадили.

— Заткнись! — рявкнул Розовый Шифон.

— Что ты сказал? — переспросил Чистотец.

— Ничегошеньки.

— Надеюсь, я ослышался.

— Заткнись.

— Надеюсь… Ради вашего же блага надеюсь, что вы ничего этому мальчику не сделали.

Розовый Шифон глянул в зеркало во всю стену и увидел, что у него отрастает щетина, а заодно понял, что дело принимает дурной оборот.

— Нет!

— Кто ты такой? — спросил Ящеричные Бутсы, не понимая, что такого увидел в зеркале Шифон. — Чего тебе надо?

— Помочь вашему сводному брату. Меня зовут Элайджа Чистотец.

— Я… я Саймон(а), — выдавил(а) Розовый Шифон, думая, что эта галлюцинация, наверное, следствие гормональных препаратов. — Тот за кальяном — Олвин. А здесь у нас король всех фигляров, посланец из жуть-мира шоу-бизнеса, Теодор.

— Сам дурак, — ответил ему Теодор, а Чистотцу объяснил: — Наш(а) Саймон(а), пророк-неудачник Фруктового Барбекю, неустанная проповедница экологически чистых бургеров с кенгурятиной, вдохновительница быстрозамороженных салатов для микроволновки. Только сейчас она опять переметнулась, чтобы стать «Профессором Цыпа»! Бесхолестериновые жареные цыплята, приготовленные по секретной научной формуле. Пряный вкус, но без крупицы соли.

— Как она… он этого добился? — поинтересовался Чистотец.

— Как раз об этом в шоу «Америка сегодня утром» его и спрашивали. Знаешь, что она ответила? Ничего.

— Заткнись, Тео. Я подам на тебя в суд за клевету, и ты проиграешь.

— Жареные куры никогда не будут здоровой пищей, вот почему их любят!

— Еще одно слово, и я звоню адвокату, — пригрозил(а) Саймон(а).

— Почему? Потому что «Профессор Цыпа» самая большая жаба на маленьком болотце?

Саймон(а) плеснул(а) Тео в лицо коньяком.

— А вот теперь я тебя прищучу.

— Из-за чего сыр-бор? — не понимая, спросил Чистотец.

— Во франшизах «Профессор Цыпа» тайком подают лягушек. Знаешь, как говорили в старину: «На вкус как курятина»? Так вот это правда. Только проблема в том, что их покупают гораздо хуже, чем цыплят. Особенно цивилизованные люди, которым можно доверить не-цифровых домашних животных.

— Сейчас ты у меня получишь, Тео, — пригрозил(а) Саймон(а).

Рука метнулась в карман Теодору и с хирургической точностью выхватила титановый пузырек. Отвернув крышку, Саймон(а) выплеснул(а) тонкую взвесь с запахом как у чая сучонг. Заорав, Теодор бросился на ковер и самозабвенно начал слизывать и вдыхать оседающие частицы.

— Все видели? — указал(а) Саймон(а). — Полижи-ка это, ковровый! Не пропусти ни одной драгоценной капельки. Трудно поверить, но когда-то Тео был подающим надежды кинорежиссером. Потом стряслось кое-что неприятное… Правда, Тео?

Голову Чистотца прошило вибрирующей болью, потом огнем обожгло спину — словно кто-то выводил буквы на ней ментолом.

— Тео слишком скромен, чтобы рассказывать, а еще занят обсасыванием ковра, но, коротко говоря, он собирался снимать эпохальный фильм — полномасштабную порнуху, но с настоящим драматическим сюжетом… Самый разнастоящий, мать его, авангардный фильм. Он назывался «Приап»… и у него даже была звезда, молодое дарование. Но мистер Динозаврий Хрен отказывался сниматься в гребаной картине, если только главную женскую роль не дадут его девчонке. Вот только возникла одна загвоздка: наш миленький Тео узнал, что девушка беременна. Он попытался от нее откупиться… ну, чтобы она сама откланялась. Но не успел он это сделать, как любящая чета связала себя узами в Вегасе, а это означало, что Тео понадобился альтернативный план.

— И что случилось? — Ментоловый жар усиливался.

— Попросту говоря, мой братишка полетел в Вегас и устроил так, чтобы у молодой жены всегда под рукой был неограниченный запас одного весьма сомнительного препарата.

— ЗАТКНИСЬ! — заорал Тео.

— Твой брат ее убил? — спросил Чистотец, а леденящее жжение понемногу распространилось по всей спине.

— О, не надо хвалить нашего Тео! У него кишка тонка. Но, отвечая на твой вопрос, — да, девчонка и младенчик умерли. Однако план вышел боком. Мистер Хрен с горя ушел из проекта. Без него финансисты якудзы, которых нашел Тео, тоже свалили. Они хотели получить назад свои деньги, но Тео уже все спустил на кокаин. Тогда они сказали: «Нет проблем, возьмем твою голову». Тео пришлось, поджав хвост, сбежать домой и приложить свои кинематографические таланты к зоо-порно.

Чистотца стошнило на бильярдный стол.

— О черт, мужик! — воскликнул кальянщик. — Ты у нас совсем как у себя дома!

— Я никогда не снимал зоофилию! — заскулил с пола Тео, когда в комнату ворвался Хупер.

— Слушайте внимательно! — заскрипел через маску человек-машина, не замечая блевотины. — Всем почистить перышки и через двадцать пять минут быть в библиотеке. А ты, лысый, иди за мной.

Вытерев рот, Чистотец поглядел на братцев с отвращением.

Глава 11 Вечеринка «Профессора Цыпы»

Хупер громыхал по коридорам, точно автомат с «кока-колой», который никак не желает выдавать банку. Наконец они добрались в крыло Уилтона. Мальчишка сидел, подключившись через «Зри-связь» разом в уругвайское кукольное шоу «Гэльский мини-футбол», транслируемые из Виннипега[42] всеамериканские мульт-комиксы с названием «Ребята, которые любят телок, которые любят девок (которые родили детей от мужиков, которые сидят в тюрьме за убийство женщин)» и новости по БИСПИДу. Увидев Чистотца, мальчишка отключил прибор.

— Куда ты запропал?

— Познакомился кое с кем из твоей семьи, — отозвался Чистотец, тошнота и гнев начали понемногу спадать.

— Дерьмо. С кем из них?

— С твоей матерью. Со сводными братьями… Хотя одного скорее надо называть сестрой.

— Саймон(а). Он начал мужчиной, потом заделался женщиной, но не справился, поэтому переключился назад, потом не сумел быть мужчиной, так что опять попытался стать девчонкой, но от гормональных препаратов у него обмен веществ сбился, да и в голове перепуталось: у него проблемы и с сексом, и с мочеиспусканием, да еще с психикой не очень. Но ты не думай, он и в инь-янь сечет, и вообще у него диплом Гарвардской школы экономики, а еще ему принадлежит «Профессор Цыпа».

— Знаю, — откликнулся Чистотец, который не мог решить, трогательной или печальной считать легкую гордость в тоне Уилтона, но не нашел в себе сил рассказать ему про грязные делишки сводных братьев. — Что в новостях?

Уилтон тронул иконку-голлограмму, и в трехмерной проекции появился Кавсей Овузу, африканец в элегантном костюме английского покроя, чтобы поведать об обезглавливаниях и кастрациях в Тегеране.

«А вот сейчас наша самая странная история за день, которая поступила не откуда-нибудь, а с питтсбургского вокзала „Грейхаунд“, где фурор произвели эйдолоны БИСПИД — диктор Вината Нидху, а также Королева Убба Дубба и Селезень Дули из „Воспитательного центра Бейби-ритуал“. Все три эйдолона нарушили заложенные в них протоколы, совершив спонтанные поступки. Действия Селезня Дули были наиболее странными. Славящийся неуверенностью в себе синий селезень расстроился из-за своей сексуальности или отсутствия таковой, что привело к требованию перерисовать его, наделив „полностью функциональными гениталиями“. И, кажется, события в Питтсбурге не единичный случай. По словам Сэндерса Лугвича, главы студии „Созидательность“, из которой вышли Убба Дубба и Селезень Дули, поведение питтсбургских эйдолонов сказалось на всей сети, оказав воздействие на клоны этих персонажей по всему миру.

На экстренном совещании совета директоров „Бейби-ритуала“ было предложено раз и навсегда стереть Дули, но это может повлечь за собой много более серьезные проблемы. Доказательство тому — выступление группы детей-энтузиастов в Конкорде, штат Массачусетс, которые сегодня вышли на нудистскую демонстрацию за спасение Дули. На пресс-конференции маленький Ариэль Стурт заявил: „Мы не считаем, что Дули должен умереть только потому, что хочет пиписку“. Дальнейшие демонстрации в поддержку „Дули+Хрен“ планируются завтра в Цинциннати, Мэдисоне и Лос-Вегасе, а также по всей Европе и Тихоокеанскому региону».

— Твоих рук дело? — спросил Уилтон.

— Не знаю, — честно ответил Чистотец.

— Хм. Может, свет выходит из-под спуда.

— Только вот хорошо это или плохо?

— Тебе просто нужен хороший гамбургер, — парировал Уилтон и повел Чистотца в смежную комнату с гигантской двуспальной кроватью и ковром из шкуры белого медведя весьма аутентичного вида. — Стаскивай одежку и померь вон тот пингвиний костюм в шкафу.

— Ты хочешь одеть меня… под пингвина? — Чистотец нахмурился.

— Я говорю про смокинг! — фыркнул Уилтон и пошел приводить себя в порядок.

Раздевшись, Чистотец поглядел на себя в зеркало от пола до потолка, на мгновение испугавшись, что и оно тоже экран, через который, возможно, смотрит Эйнсли. Рассказанное Саймоном(ой) про Тео вызывало одновременно ужас и омерзение. У него было такое чувство, будто он вот-вот заплачет, но единственная влага сочилась за окнами.

Отмытый Уилтон помог ему облачиться в смокинг и повел в библиотеку, где они застали Человека из Стали, возившегося с устройством, которое походило на моторизованную доску для серфинга на колесах (с независимыми передним и задним приводами, рычагами управления и полочкой под кислородные баллоны, еще на нем имелись пепельница, мини-бар и стойка для внутривенного питания, куда был залит коктейль из прозака, «бомбейского джина», мегавитаминов и толики бензедрина для вкуса). Лицо Брэнда-старшего было испещрено мушками дермадисков и ожогами противораковой лазерной терапии. Его густые белые волосы стали результатом хирургической операции, в ходе которой в кожу были вживлены попеременно луковицы волос человека и арктического зайца. Одет он был под суперромантичного голливудского героя Кэрри Гранта и туфли из шкуры ламантино. В одной руке он держал египетскую пахитоску, в другой — сигару. На шее у него висел ошейник электронного синтезатора голоса. На мониторе в углу Чистотец мельком заметил искаженное помехами лицо Эйнсли.

— Мое дитя, — пояснил Человек из Стали, будто сын у него был только один. — Сегодня вечером его развлекает Хупер, наш дворецкий. Моя жена к нам не присоединится. К несчастью, она ударилась головой о зеркало.

В дверь позвонили, и прибыли мистер и миссис Хэлло, последняя представилась словами «Моего первого мужа засосало в самолетную турбину — совсем как чайку».

Без жен или прочих спутников явились трио братцев: Олвин и Теодор, довольно нелепые в смокингах, и Саймон(а) — более элегантная в маленьком черном платье от Шанель. В следующем госте Чистотец узнал улыбчивого доктора Хью Сколько-Даша из клиники органов. Говорил доктор с техасской гнусавостью, красовался свеженанесенным загаром и явился в сопровождении пациентки, с которой официально спал (то есть не только, когда она была под анестезией), — аппетитной англосаксонкой чуть за тридцать по имени Джудит Бизли, на которой красовалась брошь-бумеранг с мелкими перемигивающимися светодиодами и почти ничего больше.

Затем явились Пэддиартоны. В свои сто двенадцать Джош был самым старым живым другом Кингленда Брэнда. Пластические операции скостили ему больше полувека, и все равно бывший председатель совета директоров «Химплекса» удивительно походил на стаффордширского терьера с гниющими гвоздями вместо зубов. Его недавно выписанной из Таиланда жене едва исполнилось девятнадцать, и одета она была в вечернее платье оттенка водорослей с огромным декольте и ожерелье из жемчужин размером с перепелиное яйцо. Завершала список приглашенных мелкая интеллектуалка различных ток-шоу и профессиональная обедальщица по имени Тина Локон, которую доставили самолетом из округа Колумбия. Хупер не появлялся, хотя, вероятно, недавно проходил через комнату, так как в ней витал запах собачьего дерьма. Так или иначе, проводить гостей в обшитую дубом столовую выпало Человеку из Стали, который, прибыв на место, позвонил в крошечный хрустальный колокольчик и зловеще-металлически проквакал:

— Сегодня позвольте предложить вам здоровую и экономичную нью-эйдж альтернативу, кажунское фирменное от «Профессора Цыпы».

Саймон(а) застыл(а) как громом пораженный (ая), когда горничная по имени миссис Стовингтон начала с каменным лицом заставлять комнату картонками из «Профессора Цыпы». Теодор позаботился, чтобы основателю сети закусочных досталась лишняя порция его прославленной обезжиренной кормежки.

После основного блюда Чак Хэллоу попытался заинтересовать собравшихся извлечением дыма из сигарет, а доктор Сколько-Дашь романтично распространялся о возможности создать родовое увечье у младенца, например, девочку с крыльями. Какое упоение, роскошь пластической хирургии — растягивать и вживлять кожу, реструктурировать кости и мускулы, а после применить интенсивную гормональную терапию. Синие глазки так и сверкали.

— Разумеется, мы могли бы пойти по пути органотрона и роботизировать ее, — сказал он, что вызвало дискуссию о роботехнике и ее эволюции из конструирования кукол-автоматов.

— В тысяча пятьсот семьдесят четвертом году в башенных часах Зальцбурга кукарекал механический петух, — объявила Тина Локон. — А в восемнадцатом веке гений Вокансон изобрел механическую утку, которая могла крякать и плескаться в воде. Существует легенда об украшенной драгоценными камнями гусыне, которая умела летать и которую создала тайная гильдия баварских игрушечных дел мастеров.

Рассказ про петуха, утку и гусыню напомнили миссис Хэллоу о ее первом муже, которого засосало в самолетную турбину — совсем как чайку.

Доктор Сколько-Дашь заговорил о конференции в Лос-Вегасе, посвященной самым последним разработкам в области препаратов, повышающих интеллект, и новой серии секс-программ.

— Нам прислали бесплатный пробный образец, — усмехнулась Джудит Бизли. — Грузится довольно долго, но уж как пойдет, так пойдет!

— Верно, — подмигнул Сколько-Дашь. — Создают атмосферу. Например, оба вы подростки и катаетесь в бархатных стеблях на августовском ржаном поле.

— Достанете мне копию? — прохрипел Человек из Стали.

— С этим новым мыслесофтом нужно быть поаккуратнее, — сказал добрый доктор. — Если не оплатил подписку, ничего хорошего не жди: только-только собираешься кончить, как твоя партнерша вдруг становится жирной или вообще умирает. Приходится давать разработчикам номер счета, чтобы программа снова запустилась как надо.

— Есть еще новый финский софт на мифологические темы… Ну, знаете, как Зевс и Леда, — подлила масла в огонь Тина Локон.

— О-о-ох, — поежилась Джудит. — Мне бы, пожалуй, не хотелось заниматься сексом с быком.

— С лебедем, — поправила Тина Локон.

— Как лебедь может трахнуть женщину? — спросил(а) Саймон(а).

— Как кто-то может принять лягушатину за курятину? — каркнул Теодор.

— Заткнись! — ответил(а) Саймон(а).

— Не я придумывала миф, — отозвалась Тина Локон. — Просто рассказываю. Перед тем как обрюхатить Леду, Зевс обернулся лебедем.

— Моего первого мужа затянуло в турбину. Как чайку, — напомнила всем миссис Хэллоу.

— А сейчас тост, — возвестил Человек из Стали.

Толкнув локтем Чистотца, Уилтон прошептал:

— Неужели жизнь их ничему не учит?

Появилась миссис Стовингтон с охлажденной бутылкой шампанского, затем внесла поднос с бокалами, открыла бутылку и налила.

— Сегодня мы празднуем два события, — загудел Человек из Стали. — Во-первых, доктор Сколько-Дашь раздобыл для меня новую печень. Во-вторых, сегодня я перепишу завещание и хочу отметить, что Эрнст предпочел не явиться. Мой сын Эйнсли остается получателем номер один, но с удовлетворением сообщаю, что мой приемный сын — или дочь — поднялся на второе место благодаря своим достижениям в компании «Профессора Цыпа».

— Браво, Цыпа! — воскликнула миссис Хэллоу, и Саймон(а) поклонился(ась), Теодор и Олвин ядовито улыбнулись.

— И давайте выпьем… за мою печень, лояльность Эйнсли и скромные попытки Саймона(ы) заработать себе на жизнь…

— И за мистера Чистотца! — добавил Уилтон.

Человек из Стали срыгнул шампанское в тикового цвета декольте молодой миссис Пэддиартон.

— А ЗА НЕГО МЫ ПОЧЕМУ ПЬЕМ?

Откашлявшись, Чистотец заговорил:

— Я не ощипыватель фазанов…

— Пожалуйста, не надо, — вмешался Уилтон. — Позволь мне. За тебя, мистер Чистотец, и да найдешь ты, что ищешь.

— Какой еще щипатель фазанов? — пожелала знать миссис Хэллоу. — Моего первого зашошало в шамолет… Как ту шайку.

Вскоре после тоста Уилтона праздник угас. По дороге к такси Тина Локон станцевала пьяный вальс с самурайской броней, а доктор Хью Сколько-Дашь совершил неприятное открытие, что миссис Хэллоу намочила себе волосы. Остальные гости откланялись: Олвин, Теодор и Саймон(а) строем разошлись по своим комнатам, а Человек из Стали покатил на доске к лифту, который унес его в просторы, каковые он делил с Неврастеничкой и телестудией Эйнсли.

Уилтон даже пожалел, что прервал Чистотца. Ему было интересно, что на сей раз последует за «фокусом» лысого, но он слишком устал. Впервые за несколько недель ему не приходилось отчаянно бороться с галлюцинациями, приступами тошноты или горячечной похоти. Он чувствовал себя опустошенным, но чистым.

— Вот вся наличность, какая у меня есть, — сказал он, когда они вернулись в его апартаменты. — Спасибо еще раз.

— Мне не нужны все твои деньги, — отказался Чистотец.

— Ты их заслуживаешь, — ответил мальчик. — Ты творишь чудеса. Самые настоящие. Не знаю, как у тебя это получается… но ведь получается. А кроме того, так у меня будет меньше соблазнов. И меня не вытащат в конце концов обезглавленным из реки.

— Просто будь честен с самим собой, дружок. Извини, если слишком уж снисходительно получилось.

— У тебя — нет. Выспись хорошенько. Утром я отвезу тебя на вокзал.

— Идет, — ответил Чистотец, пожимая протянутую руку, потом обнял Уилтона. Это вышло само собой, неловкий, инстинктивный жест, и испуганный мальчишка обнял его в ответ — впервые за несколько месяцев он прикасался к кому-то не под действием «Пандоры».

Той ночью Уилтон спал крепко и снов не видел… чего не скажешь об остальных. И уж конечно, не о Человеке из Стали, которому снилась пересадка печени, вот только почему-то операцию производили на лице. Физиономия у него шла рябью (совсем как у Эйнсли, словно бы все клетки превратились в пиксели) и, болезненно расплываясь, постоянно мутировала. Проснулся он под шум кардиографа в спальне и закурил. (Его затранквилизированная супруга обреталась в своих отдаленных апартаментах, челюсть ей подвязал один из ассистентов Сколько-Даша.) «Господи, — подумал Стальной Король, — мне ни за что снова не заснуть». Перебросив тело на доску, он покатил в личную Комнату Отдыха.

Чистотца одолела усталость, и, переодевшись в собственную одежду, он упал на кровать, но не смог пробиться за пелену снов в глубокую тьму. Всю ночь напролет он корчился в смерче рваных образов. Он видел призрачный город и хибару старой радиостанции… а потом вдруг играл с дядей Уолдо и тетей Вивиан, но не мог разобрать их лиц. Ему почему-то казалось, что его мать мертва, а отец заправляет евангелической радиостанцией… «Прошу, яви мне Свое лицо…» — произнес он и увидел мальчика в ванной… а затем в зеркале перед ним вспыли — как в аквариумах Эрнста — три лица… китайцы… пытаются с ним заговорить. Проснулся он перед рассветом под жуткие звуки.

— Вот черт! — выругался он вслух. — Уорхолл!

Бойцовый пес, вероятно, сумел выбраться из конюшни, потому что Чистотец отчетливо слышал, как он гавкает в ответ на рык мастиффов. Надо бы его найти, сообразил он и выпрыгнул из кровати — лишь чтобы попасть ступней прямо в пасть белому медведю, где она намертво застряла.

— Черт! — рявкнул Чистотец.

На газоне вот-вот начнется собачий бой не на жизнь, а на смерть, а он сражается с дохлым медведем! Придется разбудить Уилтона. Но когда Чистотец заглянул в соседнюю комнату, мальчик дышал так глубоко и ровно, что у него не хватило духу его потревожить, поэтому он зашаркал по коридору, таща за собой шкуру и понятия не имея, где находится входная дверь, и все это время страшась наткнуться на механического дворецкого в зеркальной маске.

Рычание становилось все злее, потом он разобрал странный шум — точно саундтрек пустили задом наперед. Затем тишина. Добравшись до эркера, он выглянул на лужайку. В бариево-серебристом тумане едва виднелся силуэт Уорхолла. «Господи, — подумал Чистотец. — Он уже вырвал горло несчастным мастиффам и теперь тащит куда-то тушки, чтобы в укромном месте их сожрать!» Повидав свое чудовище в действии, он никоим образом не собирался вмешиваться сейчас. Он уже повернулся идти в свою комнату и миновал стекло, показавшееся ему зеркалом, но тут на нем возникло и пошло волнами гигантское лицо.

— Все белые медведи левши.

— Это ты, Эйнсли? Ты меня напугал. Я… мне не спится.

— Все белые медведи левши!

— У меня нога в белом медведе застряла!

— Все белые медведи левши. Чем больше креветок ест фламинго, тем розовее становится.

— С тобой все в порядке? — спросил Чистотец. — Твой голос… что-то случилось?

— Чем больше червей, тем больше барсуков, — произнес в шипении помех голос.

— Я пойду за помощью, — отозвался Чистотец и повернул в коридор, все еще таща за собой медведя.

Он хотя бы знал, где расположен лифт: студия калеки должна быть где-то в этой части дома. В конце коридора он заметил отблеск света слева. Запах Человека из Стали густо витал в воздухе: отмершие клетки кожи, виски и темный табак, замаскированные галлонами лосьона после бритья «Королевская яхта». Дверь была приоткрыта. Сжав в кармане шарик из слоновой кости, Чистотец подобрался поближе.

— Эйнсли? — прошептал он. — Эй?

Он подкрался поближе, хотя медведь очень мешал, цепляясь зубами за щиколотку. Вонь Человека из Стали усилилась. Хромовая маска дворецкого лежала на антикварном столике у двери, рядом с ней — ошейник электронного голоса. Человек из Стали в пижаме из итальянского хлопка, раскинувшись на доске для серфинга, курил две сигареты разом. Под ногой Чистотца скрипнула половица.

— Ага. Ты раскрыл мой маленький секрет. — Человек из Стали повернулся, его голос никак не походил на синтетические трели и перханье.

— Вы? — переспросил Чистотец, переводя взгляд с маски на тело робота. — Но почему?

— Некогда тут был настоящий Хупер, — тяжело дыша, ответил Человек из Стали и, выплюнув сигареты, раскурил сигару. — Мне пришлось поселить его у себя и предоставить осмысленную работу, и все из-за страховки по суду. Но он не работал. Единственное, что было у него в рабочем состоянии, находилось между ног. Вот он и стал обрабатывать мою жену. Думаю, маска и роботизированные протезы ее возбуждали. Однажды, когда ему меняли смазку, я примерил маску и залез в его экзоскелет, и так потрахался, как жена уже десятилетия мне не давала.

— Но разве ваша жена не заметила…

— Мне помогли. — Пустив облачко дыма, Человек из Стали опустил руку в карман пижамной куртки. Раздался скрип, как при открывании автоматических ворот города, и пах у него начал набухать — дряхлому финансисту это явно служило поводом для большой гордости. Вот только поднявшись, оно тут же начало сдуваться. А потом снова подниматься…

— М-да… — протянул Чистотец. — Наверное, действует на нервы.

— И вы это мне говорите! — вышел из себя Человек из Стали. — Боюсь, если она когда-нибудь протрезвеет, то узнает правду. Этот чертов скелет начал сбоить, и гарантия давно кончилась. Сколько-Дашу он достался от одного араба, который умер во время операции на сердце. Устроил мне чертовски хорошую сделку, но чинить его та еще докука.

— А нельзя просто принимать лекарство?

— Лет пятьдесят или около того. А потом лучше обзавестись новым хозяйством.

Гидравлический имплантат Человека из Стали по-прежнему то поднимался, то опускался.

Чистотец взял со стола синтезатор.

— Это вы носите, чтобы замаскировать голос?

— А еще потому что у меня рак горла.

— Ну и… что случилось с настоящим Хупером? Вам понадобились новые легкие?

— Нет доказательств нечистой игры! — отрезал Человек из Стали.

— Готов поспорить, нет вообще никаких доказательств. И даже ваша жена счастлива при условии, что у нее достаточно водки.

— И камеры, — добавил Человек из Стали. — Видеокамеры тоже большая подмога. Хупер дал мне еще один способ собирать сведения о наследниках.

— О ком? Ах да, о вашей семье. Значит, под маской вы за ними шпионите?

— Нечего изображать из себя святошу! Все они проныры проклятые!

— Но не Уилтон.

— Он наркоман и извращенец. Я и цента бы ему не доверил!

— Это потому, что Теодор и Саймон(а) подсадили его на «Пандору».

— Вот о том я и говорю! Жрите раненых, закапывайте стариков! Откуда вам знать, каково это — пятьдесят лет жить, думая, что каждый следующий день твой последний?

Чистотец отчаянно старался высвободить ногу из пасти медведя и наконец, резко пнув, откинул проклятую шкуру. Пролетев через комнату, она ударилась о вазу эпохи Минь и сбила ее на пол. Упав, ваза эффектно разлетелась на куски, и из нее посыпалась какая-то сажа.

— Это была моя первая жена. И бесценная ваза! — Человек из Стали сглотнул. — Но, полагаю, теперь это не важно. Просто сделайте свою работу.

— Я… Прошу прощения, какую еще работу? — неуверенно переспросил Чистотец.

— Ну как же! Убить меня, конечно. Разве не для этого выписывают наемных убийц?

Глава 12 Яростивость

— Можете сколько угодно разыгрывать дурака, но убийцу вам из меня не сделать, — отрезал Чистотец. — Я здесь лишь потому, что мне показалось, что у Эйнсли больной голос. Помните Стойкого Эйнсли? Главного получателя по завещанию?

— Вероятность успеха нападения с целью придушить у гепарда-одиночки варьируется от десяти до сорока процентов, — монотонно загудел Эйнсли.

— Мне бы хотелось с ним познакомиться.

— Нет.

— Представьте меня, и я ни словечка не скажу, что вы Хупер.

— Нет. Пожалуйста.

— Иначе я не уйду. Клянусь. Тогда все узнают.

— Вот… черт, — застонал Человек из Стали.

Подавшись вперед, он послал доску для серфинга в соседнюю комнату. Один ее угол бы затянут белой тканью — в целом походило на фосфоресцирующий кокон.

— Откиньте занавес.

— Эйнс… ли? — начал Чистотец, но осекся, увидев перед собой пустоту.

— Он не здесь, он вознесся, — вздохнул Брэнд и разразился рыданиями, от чего ритмичное вздутие и опадание имплантированного пениса стало смехотворнее.

Голос произнес:

— Почувствовав опасность, бобры бьют по поверхности воды хвостами, давая знать остальному семейству, что нужно прятаться в укрытие.

— Не понимаю.

— В его базу данных включен полный текст классического труда Л. Г. Моргана «Американские бобры и их хатки». Вот! — взвыл отец. — Это все, что осталось от моего сына! — Он указал на батарею компьютеров. — Эту систему разработал Динглер, наш сосед. Он — гений. Сволочь, но гений. Мы решили пустить помехи, искажающие изображение, чтобы семья не узнала.

— Эйнсли не… не болен? Он мертв?

— Тело мертво, — признался Человек из Стали. — Но его… личность… живет в этой системе, а теперь он умирает у меня на глазах. Тогда было искалечено тело, сейчас — разум.

— Сердце у взрослого жирафа размером с баскетбольный мяч, — заявил Эйнсли.

— Кибердеменция, — шмыгнул носом Человек из Стали. — Динглер запустил в систему вирус, вызывающий прогрессирующий синдром Аспергера, и активировал его, когда я отказался принять его в члены элитного гольф-клуба, президентом которого являюсь.

— И когда вы в последний раз играли в гольф?

— Двадцать два года назад. Но суть-то не в этом.

— Тщательно отслеживайте нормальное, чтобы засечь патологию, — загудел Эйнсли.

— А его нельзя… нельзя…

— Отключить? — спросил отец. — Да. Но я еще не готов. Какой горький конец! Посмотрите туда, — сказал Человек из Стали, указывая за окно.

Переведя взгляд, Чистотец увидел, как ворота конюшни бешено хлопают на ветру. Значит, вот как выбрался Уорхолл.

— Динглер увязал воедино его систему с системой управления домом. Кое-что я отключил, но в глобальные процессы вмешиваться не решаюсь. Хорошо еще, что у этой части дома своя компьютерная система…

— Подождите минутку, — прервал его Чистотец. — Я думал, Эйнсли был искалечен…

— Восемьдесят восемь лет назад. А ведь у него была яростивость! — разревелся Стальной Король.

— Что это? Болезнь?

— Нет!!! Это исключительно американская черта. Неутомимость, жажда победы. Эйнсли был воплощением Америки.

— Но когда он на самом деле умер?

— Восемьдесят четыре года назад, — прошептал Человек из Стали.

— Что?! Вы хотите сказать, что все это время он был мертв, а семья считала его живым?

— Я не нашел в себе сил отпустить его! Я не мог жить без мысли, что однажды оставлю все ему. Знаю, вам не понять.

— Да уж, — согласился Чистотец. — Ваше переодевание в Хупера и так понять трудно. Но это уж чересчур. Как вам удалось держать такое в секрете?

— Ну, — постарался завладеть ситуацией Человек из Стали, — горничным и медсестрам платили, чтобы они рассказывали байки. Еще я использовал забинтованные манекены. Мне монтировали компьютерные изображения. В какой-то момент я даже нанял чревовещателя. Понимаете, люди любят тайны, и мало кому интересно смотреть на монстра.

— Которого тут вообще не было! Вы построили лабиринт, и все пришли к логичному выводу, что в нем кто-то прячется!

— Прогресс не стоит на месте, и с каждым годом я мог делать все больше.

— И Уилтон считает фокусником меня! Эйнсли — не просто трагический призрак вашего любимого сына, он — программа круглосуточного аудио-видео-наблюдения.

— Но поставьте себя на мое место, — упорствовал Брэнд. — Я много трудился, чтобы это построить. Я не родился богатеньким, как они. Когда я был маленьким, на улицах в полдень фонари горели!

— Вы так и не выросли, мистер Брэнд. Вы прибегли к извращенному трюку, чтобы дурачить свои домашних, манипулировали ими больше полувека. Ваши глупые игры разрушили личность Эрнста. А Уилтону, здоровому и умному парнишке с большим будущим, так не хватает любви и самоуважения, что он вот-вот покончит жизнь самоубийством. И если кто-то из них хотя бы вполовину так алчен, как вы утверждаете, это вы их такими сделали. Гоняетесь за органами, стравливаете друг с другом детей! А самое ужасное, что вы преуспели в том, чтобы заморочить им голову. Они не только верят в существование Эйнсли, они верят в существование наследства, которое может кому-то достаться.

— Откуда вы знаете, что его нет? — надулся Человек из Стали. — Мне принадлежит сорок процентов акций «Профессора Цыпы»! А Саймон(а) даже не знает.

— Так это и есть та награда, из-за которой весь сыр-бор?

— Плюс антиквариат!

Человек из Стали толкнул двойные двери мадагаскарского эбенового дерева с ручной резьбой. В одном углу стояла очень реалистичная восковая кукла стареющей королевы красоты с бокалом мартини.

— Моя вторая жена, — пояснил Человек из Стали. — Спасибо таксидермисту с Аляски.

Когда дряхлеющий промышленный магнат заскользил на своей доске мимо, одна из трубок внутривенного вливания за что-то зацепилась, и на пол упала, трепыхаясь, фотография. Чистотец поспешно за ней наклонился. На ней был изображен уже престарелый, но еще не обрюзгший Человек из Стали с новорожденным младенцем в голубой пеленке.

— Это вы и Уилтон!

— Отдай! — рявкнул Человек из Стали, вырывая у него снимок и пряча в потайной карман пижамной куртки. — Лучше я вам кое-что важное покажу.

Брэнд-старший провел его в соседнюю комнату, у дальней стены которой стоял защищенный лазерами сигнализации стеклянный короб.

— Вам известно, что в Южной Америке обитает разновидность сома, способная схватить с ветки мартышку, когда стая спускается к реке на водопой? Экспедиция Теодора Рузвельта одного такого поймала. Когда его вскрыли, то в желудке нашли обезьянку. Это та самая обезьянка.

— Та самая?

— Мумифицированная, — прошептал Человек из Стали. — Подписана самим Тедди.

— Теодор Рузвельт расписался на обезьяне?

— Присмотритесь внимательней…

Чистотец расхохотался.

— Прекратите! Никто не смеется над Кинглэндом Моррисом Брэндом!

В этот момент искусственный пенис Человека из Стали завращался, и Чистотец покатился со смеху. Остановился он лишь, когда в нос ему уткнулось дуло винтовки «Харпес-Ферри».

— Ну и что вы собираетесь делать?

— Запереть тебя в подвале и вызвать доктора Сколько-Даша. А тогда я получу не только новую печень, а еще и сердце, легкие… Кто знает? Может получиться настоящий шведский стол, — злорадствовал Человек из Стали.

При виде того, как вращается член Стального Короля, Чистотца осенило.

— Чтобы обмануть жену, пожалуй, понадобится кое-что получше.

— Заткнись!

— А вот если бы вы могли его контролировать. Если бы могли сами решать, когда он поднимется и как надолго, и вообще научились бы этому вращательному движению так, чтобы самую чуточку в нужный момент, могли бы стать весьма популярным.

— Что ты такое несешь?

В голове у Чистотца гудели голоса. Напевно переговаривались тетя Вивиан и дядя Уолдо, ласково, терпеливо — как говорят с маленькими детьми или животными… «МОЖЕМ МЫ ЕГО ПОЧИНИТЬ? ДА, МОЖЕМ!»

— Могу починить, — сказал Чистотец, и в голове у него возникла картинка…

Человек-тень у передатчика богом забытой радиостанции, вещающей из города-призрака. Спускаются сумерки, и подсвеченные буквы К Р М А вспыхивают ярко, как вывеска мексиканского ресторана, и мужской голос произносит: «А теперь посвящается…»

Голос потерялся за ветром, но песня звучала отчетливо.

— Я верну вам подобие мужественности и достоинства, — сказал Чистотец, — и гораздо за меньшее, чем запросил доктор Сколько-Дашь.

— Чушь! Как?

— Какая вам разница, если он заработает?

— Учитывая, сколько ты знаешь, я не могу позволить тебе тут ошиваться.

— Учитывая, сколько я знаю, ничто не заставит меня остаться. Вы дадите мне немного карманных денег, отмените заказ на почку и согласитесь никогда больше не пересаживать себе органы. Никогда.

— Но это значит…

— Смерть. Со временем. Как конец жизни, но не смерть стиля жизни.

— Но…

— Я не закончил. Вы сделаете все, что потребуется, чтобы финансировать Уилтону программу реабилитации, и будете поддерживать его, как бы тяжко ему ни пришлось. Далее вы отключите Эйнсли и устроите официальные поминки, которые раз и навсегда положат конец фарсу.

— Но…

— Я не закончил. Вы попросите прощения у Эрнста. Вы сделаете его и Уилтона своими наследниками, у вашей жены и так есть собственные деньги. Потом вы попытаетесь привести в порядок этот дом, чтобы вам было что оставить помимо мучительных воспоминаний.

— Слишком уж многого ты просишь, — уперся Человек из Стали.

— Все или ничего, — отозвался Чистотец.

— Знаешь, что я тебе скажу, — выдохнул Человек из Стали. — Превратим-ка мы это в состязание. Если победишь, будь по-твоему. Если проиграешь, сам пойдешь на запчасти.

— И что это за состязание? — поинтересовался Чистотец.

Стальной Король натянул высокие ботфорты и куртку из тюленя в роспуск, протянул Чистотцу доху и мокасины, а после вывел на балкон. На предутреннем холодке с реки поднималась стылая вонь сечуаньской стряпни с примесью аромата свиных ножек-барбекю, различные запахи сливались в странную симфонию — точно какофония звуков, какие выдувают из покрытых хлорвинилом труб поселенцы возле дамбы. Взгляд Чистотца скользнул по поместью. Под балконом между двух куп распускающих почки пирамидальных тополей лежала прогалина, заполненная рядами снеговиков, расставленных как шашки на гигантской доске. Солнце еще только позолотило край неба, и фигуры отбрасывали темно-синие тени.

— Не поздновато для снеговиков? — спросил Чистотец.

— Никогда не умел их строить, когда был ребенком.

— Неспособность учиться?

— Нет! — нахмурился Человек из Стали. — Все потому что район у нас был бандитский. Местные банды всегда их разбивали! Поэтому теперь они у меня круглый год. Конечно, в теплую погоду их надолго не хватает — зато вырастают как цветы. Присмотрись внимательнее — и поймешь, что это снегови́чки.

— Господи! — Чистотец прищурился. — Это же… ваша жена… Неврастеничка!

— Ага, — усмехнулся Стальной Король. — Однажды, когда она лежала в отключке, Эрнст сделал с нее слепок. Я считаю это терапией.

Человек из Стали сорвал брезент с автомата для практики подачи мячей в бейсболе. Включив питание, он зарядил автомат маленькими капсулами с флуоресцентной краской. Потом прицелился вдоль длинного пластмассового ствола, точно это было зенитное орудие, и открыл огонь по застывшим репликам своей жены. Свистели и разбрызгивались пятна краски. Белая еще минуту назад снеговичка понемногу стала превращаться в вишневое мороженое.

— Так вот, — сказал он. — Цель игры — набрать как можно больше очков попаданиями, но набирать их следует в каждом ряду. Тебе синий и желтый. Мне — красный и зеленый. У каждого по три попытки.

Подойдя к пушке с краской, Чистотец дал залп, превратив одну из «неврастеничек» в ежевично-синюю, двух других — в желтых, как аскорбинка.

— Неплохо, — снисходительно похвалил Человек из Стали, потом отвоевал себе пару очков попаданием в голову и в плечо в заднем ряду. Чистотец ответил на это двумя синими в сердце, но его третий снаряд — капсула желтой краски взорвался в воздухе.

— Не повезло, — хихикнул Стальной Король и очередями по диагонали прошил еще три девственные фигурки. — Теперь тебе нужно попадать с каждым выстрелом, иначе выйдешь из игры. Что там за шум?

Чистотец склонил голову набок. Откуда-то доносились рычание и чавкающие звуки. Из-за угла дома появился что-то жующий Уорхолл.

— Это мой пес.

— Что он там ест?

— Боюсь, останки ваших собак, — признал Чистотец.

— Что ты несешь? — возмутился Человек из Стали.

— Ваши мастиффы. Когда ворота конюшни раскрылись, Уорхолл выбрался. Произошла стычка. Уорхолл победил.

— Но мастиффы же нереальны! — воскликнул Человек из Стали. — Я уже много лет как от них избавился. Мастиффы такие кучи накладывали! Размером с коровью лепешку!

— Но… но как же звуки? Они просто…

— Поставленная на повтор звукозапись. Нужно, чтобы люди думали, будто у тебя большие злобные собаки, это же логично с точки зрения безопасности… но действительно их держать — полная чушь!

— Не могу поверить! — воскликнул Чистотец, а Уорхолл, подняв глаза на балкон, счастливо тявкнул. — Но если он не порвал одну из ваших собак, то кого же он ест?

— Господи милосердный, надеюсь, это не миссис Стовингтон! Никто, кроме нее, не умеет управляться с микроволновкой! Откуда он идет?

— Из псарни мастиффов. Он принял рычание за вызов.

— О нет! — застонал Человек из Стали. — Он, наверное, нашел тайный склеп, где заморожена… была заморожена моя третья жена! Я положил ее туда, так как решил, что никто туда не сунется. Там есть плита в брусчатке, если на нее надавить…

— Что ж, вкусная она или нет, — задумчиво протянул Чистотец, — псу, кажется, понравилась.

— Вот черт! Напоминает мне собрание акционеров в семидесятых. Но теперь внезапная смерть, а я первый…

Человек из Стали прицелился в девственно чистую снеговичку — и тут из-за угла неспешной трусцой выбежал человек в спортивном костюме. Выстрел Стального Короля прошелся мимо, и краска приземлилась на руку статуи, которую он уже подбил раньше.

— Проклятие!

— Кто это?

— Джулиан Динглер. Мой треклятый сосед и заклятый враг!

Мужчина приблизительно одних лет с Чистотцом остановился и поднял глаза на балкон, пытаясь понять, что происходит. Потом важно подошел к одной из неподстреленных снеговичек и обильно на нее помочился. Фигуру он окрасил ярко-желтым, а закончив, повернулся и хлопнул себя по заднице.

— Сволочь! — вскипел Человек из Стали, на виске у него забилась жилка. — Убирайся с моей земли!

Джулиан Динглер отломал руку снеговички, слепил из нее снежок и продемонстрировал такую подачу, которой позавидовал бы любой игрок высшей лиги. Ледяной снежок попал прямо в лицо Стальному Королю, и тот повалился на контрольные рычаги доски для серфинга. Она поехала бы прямо через перила, если бы Чистотец не поймал ее за стойку для внутривенного вливания.

Чистотец помахал соседу Стального Короля. Динглер помахал в ответ — на мгновение тучи прошил луч солнца. Потом и луч, и бегун в спортивном костюме исчезли, а ржавые перила, скрипнув, прогнулись под доской Человека из Стали.

— Путь на небо, старпер, — сказал Чистотец. — Одно Завещание — один господин.

— Н-нет! Не надо, — заскулил Человек из Стали. — Только не так!

— Почему нет? Ты разобьешься, как твоя ваза! Возможно, внутри у вас одно и то же!

— Пожалуйста! — захныкал разлагающийся магнат, а потом вдруг взревел: — Сдаюсь! Ты победил! Чини мой имплантат, и я сделаю все, что ты хочешь. Клянусь!

— Ладно, — сказал Чистотец и втянул доску назад на балкон. — Покажи мне деньги. И я выполню обещание.

Они вернулись в дом. Брэнд сопел и гнусавил. Из-за лысого чужака разваливался его мирок. Старик подкатил к своей зачучеленной жене, расстегнул на ней молнию и, запустив руку внутрь, стал нашаривать банкноты.

— Ты в ней наличность держишь? — не удержался Чистотец.

— Когда рядом Теодор, сейфам доверять нельзя. Я же говорил, эти дети — хитрая свора. Ладно, вот твои баксы. А теперь подкрути мои гайки.

Старик разложил на столе бумажки. В голове у Чистотца снова запели дядя Уолдо и тетя Вивиан. Потом появился радиочеловек. Потом наступила золотая тишина, а из нее возникла песня.

— Знаю, это покажется странным, но ты слышал песню «Будь у меня молот»?

— Что? — взвизгнул Брэнд.

— Будь у меня молот, стучал бы я вам. Стучал по утрам и по вечерам. Стучал бы здесь и стучал бы там. На всю страну стучал бы я вам. Стучал бы об опасности, стучал бы ради ясности. Любовь и единство выковал бы я вам, стуча по утрам и здесь, и там.

— Слушай, — простонал Стальной Король. — Ты уделал меня по всем статьям. Моя жена одержима мыслью с тобой переспать. Мой младший сын хочет быть похожим на тебя. Зачем унижать меня дальше?

— Я не шучу, мистер Брэнд. Просто попробуйте, — сказал Чистотец и действительно вдруг испытал глубокую жалость.

Как Уилтон, в котором он мог бы найти сына или мальчика, каким сам, вероятно, когда-то был, так и Человек из Стали вдруг предстал перед ним отцом, которого он не помнил или которым еще мог бы стать.

— И как это работает? А нельзя найти песню, которая была бы… не такой глупой?

— Не выйдет, — оторвался от горьких мыслей Чистотец. — Не знаю, как это работает, но для вас песня свое сделает. Пойте громко, пойте гордо.

К немалому своему унижению, сломленный старик выдавил слова, и к столь же большому его удивлению, имплантат перестал вращаться и успокоился.

— Попробуйте его поднять, — предложил Чистотец.

— «Будь у меня молот… стучал бы я вам…»

— Видите?

— Работает! — восхитился Брэнд. — Работает!

— Тогда вам пора отвезти меня на автовокзал. Меня кое-что ждет. То ли свидание с судьбой, то ли просто остановка в погоне за химерой.

— О чем это вы? — недоуменно спросил Брэнд.

— Я потерял память, — ответил Чистотец. — И я на пути открытий.

— Ну, одно предостережение я уж точно могу тебе послать: я целую вечность как не садился за руль. Нам обоим будет гораздо безопаснее, если ты возьмешь такси.

— Нет, мистер Брэнд. Вам пора выбираться из скорлупы и снова увидеть мир. Собирайтесь. Я только захвачу свои вещи и попрощаюсь с Уилтоном.

Спустившись на лифте в вестибюль, Чистотец нашел парадную дверь и свистнул Уорхолла. Вместе они заглянули к Уилтону, но мальчик еще спал, не проснулся, даже когда Уорхолл залез к нему на кровать. Во сне лицо Уилтона разгладилось, и, несмотря на разбитую губу, он снова выглядел ребенком. «Может, его кошмары позади», — подумал Чистотец, осторожно возвращая на столик деньги мальчика. Ему хотелось остаться, опекать Уилтона, но он знал, что должен уйти.

— Хорошенько о нем заботься, Уорхолл, и себя береги, — прошептал он. — Я на тебя рассчитываю.

Бойцовый пес лизнул ему руку. Мягко прикрыв за собой дверь, Чистотец в коридоре натянул собственные ботинки и пальто.

Человек из Стали не преувеличивал. За последние сорок лет он не управлял ничем, помимо своей доски для серфинга, и вообще не ездил дальше конца подъездной дорожки (надо признать, довольно длинной), поэтому путешествие из «Папоротниковой лощины» в город на «бентли» его жены не обошлось без душераздирающих коллизий. Но на Чистотца это как будто не подействовало.

— Слушай, — сказал Человек из Стали, когда они наконец добрались до центра города, — откуда мне знать, что имплантат не перестанет работать, когда ты уедешь?

— Вам придется мне довериться, — ответил Чистотец.

— Но ты даже не помнишь, кто ты! — пожаловался Брэнд-старший.

— Зато вы помните только то, кем были, — возразил Чистотец. — А вот я знаю кое-что о том, кто я сейчас… и я свое слово держу. Но если когда-нибудь до меня дойдет, что вы не помогли Уилтону или снова пытаетесь добывать себе органы…

— Усек. — Король Стали вздохнул.

— У вас есть семья, которую вам полагается оберегать, а не пожирать. Ах да, и позаботьтесь об Уорхолле.

Дряхлый бизнесмен уже собирался уехать, когда его вдруг пронзила острая тоска.

— Подожди минутку, — взмолился он. — Ты не… ты не… подумывал… остаться?

— Мне казалось, вам не терпится, чтоб я уехал.

— Я… передумал.

Чистотец сжал в кармане шарик из слоновой кости.

— Нет.

— Но почему? Ты ни в чем не будешь нуждаться. Никогда!

— Один большой званый обед, а? А как же «Поедаем раненых»[43]?

— Все изменится, — настаивал бывший Стальной Король.

— Не сомневаюсь, — ответил его гость.

— Только подумай, сколько всего мы могли бы добиться… вместе! — вдохновенно воскликнул Брэнд.

— Вам что, нужны новые фокусы?

— Нет. — Лицо и тон Человека из Стали изменились совершенно. — Разве ты не понимаешь? Ты — тот сын, которого я искал все эти годы.

— Сыновей не ищут, мистер Брэнд.

— Да нет, ищут! — воскликнул Брэнд. — Если ты лидер, этим ты и занят. Ты ищешь сыновей и дочерей — и партнеров. Вот в чем заключается жизнь.

Чистотец задумался об узах, которые как будто связали его с Уилтоном. Возможно, Человек из Стали отчасти прав.

— Извините, мистер Брэнд, — сказал он наконец. — Мне нужно идти. У вас есть отличный сын, если только вы его отыщете. И я думаю, внутри вас еще живет неплохой человек. Будь вы тем, каким могли быть, вам не понадобилась бы моя помощь.

— Значит… это… прощание?

— Пожелание удачи.

Печально кивнув, Человек из Стали сгорбился и зашагал к «бентли». Чистотец смотрел ему вслед, пока машина не скрылась из виду. Хотя бы на ночь у него почти была семья. Теперь он снова один, если не считать голосов в голове, которые умолкли. Он пошел на вокзал.

Хариджан натирал пол. Перед «Старбакс» возила тряпкой лаоска. Ни Уббы Дуббы, ни Селезня Дули нигде не было видно, только голограмма возле зала ожидания для детей и женщин, которая гласила: «Спонсировано Воспитательным центром „Бейби-ритуал“: Единственно верный способ начать жизнь».

Подождав немного, он сел в автобус и, спотыкаясь, добрался до свободного места рядом с румяной белой женщиной, волосы у которой торчали во все стороны, как иглы дикобраза. Закрыв глаза, он снова увидел город смерчей. Зеркала завивались спиралями, но одно вдруг превратилось в окно, из которого на него взглянула странная юная девушка. Она подняла руку — совсем как Джулиан Динглер. Открыв глаза, Чистотец заметил за окном автобуса группу демонстрантов в поддержку Селезня Дули. В первых рядах шагала пара вчерашних пьянчуг. Механический голос «Грейхаунда» поздоровался с севшими в Питтсбурге пассажирами и выехал на бесплатную трассу. На выезде Чистотец увидел очередной эксцентричный щит, и голова у него словно бы взорвалась болью.

— С вами все в порядке, сынок? — спросила соседка. — Может, хотите горячего какао?