Земная кровь

Глава двадцать третья

Они оказались в комнате, обитой затертым бархатом и обсыпанной шелушащейся позолотой. Крохотные огоньки — как звезды в открытом космосе — освещали помещение. Перед Роуном были ряды сидений, расположенные по наклонной к сцене, над которой висели небольшие-небольшие-балкончики. И все это немалое пространство кишело возбужденной, многоголосой толпой мужчин и женщин, перепачканных сажей.

— Сегодня, Роун, вы увидите нечто такое, — произнес Дарел низким, дрожащим от волнения голосом, — чего вам не доводилось видеть раньше. И это покажет Дэзирен.

— А что она будет делать? Играть на каких-нибудь инструментах? Петь? — От одной мысли, что он снова увидит ее, пульс забился в висках.

Роун невольно вспомнил Стеллери с ее эротическими танцами. Наверняка Дэзирен не станет делать ничего подобного…

— Хозяин, — жалобно проскулил Состель, — пожалуйста, позволь привести врача, чтобы он осмотрел тебя.

— Ты уже дал мне какую-то дрянь, — огрызнулся Роун. — Не надо, со мной все в порядке.

Голубой туман заклубился по сцене. Из него как бы выплыл небольшой серебристо-голубой песик, подвывавший так пронзительно, словно пел какую-то жалостную песенку. Синий свет исчез, его сменили пастельные тона — розовато-розовато-лиловый, голубоватый, желтоватый и дождливо-серый. Песня голубой собаки завершилась визгом, и Состель, сидящий возле Роуна, невольно вздрогнул. Теперь Роун сумел различить и другую выплывшую из тумана фигуру. Женщина в прозрачном одеянии, окутывавшем ее с головы до ног, прошла вперед, наброшенный на ее локоны воздушный шарф легкими волнами спадал с ее головы. Это была Дэзирен.

Музыка звучала мягко, спокойно, почти убаюкивающе. И Дэзирен двигалась легко и грациозно, как бы играя в тумане. Затем темп музыки и ее звуки заметно изменились, послышался настойчивый и повелительный бой барабанов. Роун прислушался к дыханию Дарела и почему-то вспомнил ужасный барабанный бой в цирке, в ту самую ночь, когда он, застыв от страха, стоял на натянутой проволоке где-то между землей и небом один на один со смертью.

Что же это такое? Почему он испытывает сейчас ощущение страшной опасности? Почему мурашки побежали по коже, а тяжелый ледяной ком мешает дышать? Он повернулся к Дарелу, собираясь попросить остановить шоу, и не решился. Однако по мере развивающегося действия на сцене липкий страх обволакивал его все больше и больше. Что-то во всем этом было не то. Не то…

Дарел улыбался торжественно и гордо.

— Между прочим, — сказал он, — я не говорил, что она моя дочь?

— Ваша дочь? — одними губами, задохнувшись, повторил Роун. — Вы же еще не старый, — заметил он.

Удивление отразилось на лице Дарела.

— Не старый… — что-то в его тоне было странным и тревожным. — Ты имеешь в виду… ты… — он подавился. — Помнится, когда-то я учил, что раньше люди умирали, как собаки, прожив короткую жизнь. Ты имеешь в виду, Роун, что ты… ты…

— Неважно, — оборвал его Роун.

Дэзирен приступила к стриптизу. Музыка становилась все более и более вкрадчивой, интимной, затем совсем замедлила свой темп. И вот когда, сделав пируэт, Дэзирен освободилась от всей одежды и розово-золотистым пятном стала высвечиваться на темном фоне тумана, маленькая серебристо-голубая собачка просеменила к ней на сцену, держа в лапах подушечку с каким-то блестящим предметом.

Это был длинный, острый, с тонким лезвием нож. Танцуя, Дэзирен схватила его и, подняв высоко над головой, устремилась к боковой части сцены. Темп музыки изменился, теперь в ней преобладал дикий, необузданный, какой-то звериный ритм. Он пробивался откуда-то из темноты, из забытой жизни Роуна, и снова страх стал разбухать, заполняя собой каждую клетку его тела. Он встал…

Неожиданно Дэзирен остановилась. Покачиваясь на носочках, держа скальпельно-острый клинок в правой руке, она с той же грациозностью, спокойно и медленно отсекла себе левый мизинец.

Страшный крик вырвался из груди Роуна. Он стремглав нырнул вниз, в толпу, даже не сознавая, что лупит направо и налево всех, кто попадается ему под руку В два прыжка он оказался на сцене и успел выхватить нож в тот момент, когда Дэзирен собиралась полоснуть себя по запястью. Он схватил ее на руки, заглянул в глаза, пустые и мертвые, словно провалы выбитых окон в разрушенном доме.

— Зачем? — закричал Роун. — Зачем?

Кровь текла по руке Дэзирен. Казалось, на мгновение ее глаза вернулись к жизни, но тут же снова угасли. Роун подхватил ее, повернувшись к остальным. В воздухе витал запах крови, Роун даже во рту чувствовал ее вкус.

— Доктора сюда! Она умирает!

Серовато-бледное лицо Дарела возникло перед ним. Он яростно тряс кулаками над головой, разинув слюнявый рот.

— Это же ваша дочь! — прохрипел Роун, глядя сверху вниз на тонкое, прекрасное лицо девушки. — Ваша родная дочь!

— Она же ничего не чувствовала! Она под действием наркотиков. Ты хоть понимаешь, что отнял у нее единственный шанс на прекрасное смертельное представление? Все, ради чего она жила, рухнуло! У нее же в жизни больше ничего не будет! Все эти годы я сам лично тренировал ее, я держал ее в отличной форме, ожидая только идеального случая, а теперь…

Роун звероподобно зарычал и пнул Дарела ногой. Тот взвизгнул и, согнувшись, повалился на измазанный кровью пол.

— Состель! Веди врача! — Роун спрыгнул со сцены и бросился к галерке. Дэзирен, с белым как мел лицом, повисла у него на руках.

В огромной позолоченной комнате Дэзирен уложили на богатую кушетку, обитую бледно-зеленым шелком. Явившийся врач — чахлого вида собаченция с сомнительного вида мешочком — обработал какой-то жидкостью рану Дэзирен. Затем посмотрел на Роуна.

— Она выживет, хотя и очень слаба — большая потеря крови. Но вот вы, хозяин, выглядите явно плохо. Состель сказал мне…

— Плевать на Состеля, почему она не приходит в себя? Ты уверен, что она не умрет?

— Не умрет. Я присмотрю, чтобы ей имплантировали новую фалангу из гормональной ткани. И через год или два, с помощью соответствующей стимуляции, рука будет как новенькая. А теперь я настаиваю, хозяин, позволь мне тебя осмотреть.

— Хорошо, — Роун беспрекословно опустился на стул с высокой спинкой, и врач прикоснулся к нему каким-то холодным металлическим предметом, что-то бормоча себе под нос.

— Ты болен, хозяин, — сказал он, — очень болен. Температура высокая, давление…

— Ну дай мне просто какое-нибудь лекарство, вот и все, — перебил его Роун. — У меня болит голова…

— Я слышу небольшие шумы, — продолжал врач, роясь в мешочке. — Мне кажется, я знаю, что произошло. У тебя нет иммунитета к местным болезням, и, конечно же, вирусы сразу облюбовали отличный объект для своей жизнедеятельности. А теперь…

— Мне никогда не было так плохо, — слабо признался Роун. — Я думал, это все от вина… — У него опять сильно закружилась голова, и он едва не свалился со стула.

— Хозяин! — Состель оказался возле Роуна. — Они идут, хозяин. Хаг и другие… а с ними еще конвойные. Сам Котшаи…

— Отлично! — прорычал Роун, скаля зубы. — Надо же мне с кем-то подраться! Земляне — слабаки, чуть что — валятся на пол и рыдают.

— Пожалуйста, хозяин, — резко возразил врач. — Вам нужен покой, и уж если я отвечаю за своих пациентов…

— Доктор, — прохныкал Состель. — Дай ему что-нибудь тонизирующее. Видишь, как он слаб…

— Хм-м, да, такие стимуляторы есть… правда, опасные, но ты же понимаешь…

— Быстрее! Они идут! Я чую их! Я чую запах человеческой ненависти!

— В этой комнате всегда сильные запахи, — проворчал врач.

Он шприцем ввел что-то холодное Роуну в руку.

— Хозяин, ты должен бежать, — Состель подхватил его под руку. Роун оттолкнул его.

— Тащи их сюда, — закричал он. — Я хочу хоть из кого-нибудь вышибить дух! Я хочу отплатить им за все, что они сделали с Дэзирен!

— Но, хозяин, Котшаи сильный и жестокий, он любит и умеет причинять боль…

— Я тоже! — заорал Роун.

Казалось, в кровь бросили кусочек льда. Звон в голове утих, превратившись в слабое жужжание. Неожиданно он почувствовал себя легким и сильным, зрение прояснилось, только сердце, казалось, колотится слишком громко.

— О! Хозяин, их слишком много, — кричал Состель. — Ты не сможешь убить их всех. Ты болен. Беги… а я пока задержу их.

— Состель… найди Аскора с Сидисом. Помоги им выбраться из тюрьмы и отвези на корабль.

— Если я выполню твой приказ, хозяин, ты убежишь? Дверь здесь, она ведет через узкий коридор вниз, на улицу.

— Хорошо, — выдохнул Роун сквозь зубы. — Я обязательно убегу, только ты найди их и отправь на корабль… и позаботься об этой бедной девушке.

— Я позабочусь, хозяин, верь мне.

— До свидания, Состель. Ты — самый лучший человек, которого я встретил на Земле. — Роун открыл дверь и растворился в темноте.

Улица заметно отличалась от тех, которые уже видел Роун на Земле. Неосвещенная, с разбитыми тротуарами, сквозь которые пробивалась трава. Он бежал по ней, а вдогонку ему лаяли собаки. Впереди виднелись ворота — массивная металлическая решетка с уродливыми шипами. Роун узнал ее по описанию Дарела. За ней притаилась зловещая темень и царствовали вонь и грязь — Нижний Город в своем разложении. Не останавливаясь, Роун подпрыгнул, подтянулся и легко перемахнул через ворота.

Роун потерял счет времени. Казалось, он пробежал уже сотни миль сквозь темные, извилистые, древние улочки, совершенно безлюдные, а собаки не устали преследовать его буквально по пятам. Однажды они загнали его в тупик, в полуразвалившийся домик; чтобы выбраться отсюда, ему пришлось убить парочку животных, затем залезть на крышу и пробираться по скользкому шиферу, поскольку там они его достать не могли.

А потом он оказался на улице среди уродов, будто из страшного сна, — землян в шрамах и оспинах, изнуренных болезнями и постоянным недоеданием. Женщины с запавшими глазами тянули костлявые руки, вымаливая хлеб и медяки. Детишки с огромными глазами и шишковатыми коленями, юркие как маленькие пауки, преследовали его непонятными возгласами. Огромный, тучный мужчина с одним глазом, распространяя вокруг себя тлетворный запах, бежал за Роуном почти два квартала, пока Роун не схватил с магазинной витрины нож и не замахнулся на него.

Собаки давно отстали, и только обезображенные лица мелькали повсюду. Жуткое зловоние мешало дышать, тусклые огни терялись в темноте тесных улочек, вокруг витал запах запустения и безысходной нищеты. Действие лекарства кончилось, и снова усталость вступила в свои права. Сначала Роун только спотыкался, а потом, упав, долго лежал, переводя дыхание и пытаясь отогнать от себя дикую толпу бродяг с горящими глазами.

Во рту у него пересохло. Он с трудом встал и направился к гудящему бару. В баре было жарко и смрадно, а несносный гул раскалывал его голову словно кувалдой.

Роун тяжело опустился за шатающийся столик, и зеленозубая женщина тут же скользнула на сиденье рядом с ним, зазывно толкнув его локтем. Роун зарычал, и ей пришлось убраться.

Появился огромный пузатый мужчина.

— Что будешь пить? — спросил он на очень плохом земном языке.

— Воду, — пробормотал Роун сухим шепотном. — Холодную воду.

— Вода тоже не за бесплатно, — удаляясь, предупредил толстяк.

Он скоро вернулся с толстым, сальным стаканном, не до краев наполненным мутной сероватой жидкостью.

— У меня нет денег, — признался Роун. — Возьми вот это, — он нащупал золотую пряжку от своей одежды и швырнул ее на стол.

Бармен схватил ее и, подозрительно оглядев, попробовал на зуб.

— Хей! — удивленно пробормотал он. — Да это же настоящее золото!

— Мне нужно место… для отдыха, — прошелестел Роун сухими губами, пытаясь справиться с дурнотой, захлестывающей его все сильнее. — Приведи мне доктора…

— Ты болен, а? — Толстяк наклонился к Роуну, хитро заглядывая ему в лицо.

Заплывшие жиром глазки вдруг стали раздуваться и превратились в огромные плошки. Роун закрыл лицо рукой, пытаясь удержать сознание.

— Я знаю… место… где есть больше… — но сознание не слушалось его.

Нет, сейчас не время. Он попытался подняться и снова упал на стул. Стакан клацнул о зубы.

— Выпей, приятель, — шептал на ухо низкий голос. — Достану я тебе доктора, будь спокоен. А ты покажешь мне это место, а?

Роун проглотил тепловатую, вонючую жидкость, которая заполнила желудок. Мужчина принес еще воды, теперь уже похолодней и почище. Он даже стакан вытер — о свою рубашку.

— Слушай, парень, опасаться тебе нечего. Я, Похлебка, свой парень. Конечно, я дам тебе комнату. Большую комнату с кроватью и всяким таким. Только получше смотри, когда будешь прикрывать дверь, а то неизвестно, кто там может оказаться, — и он утробно загоготал.

— Мне нужно — отдохнуть, — попросил Роун. — Все… будет… в порядке. Найди моих друзей. Надеюсь… у Дэзирен все хорошо. А потом… уйду из этого грязного места…

— Ты только не волнуйся, малыш. Я отлично тебя устрою. А потом мы побеседуем с тобой, где нам достать побольше таких безделушек. Но только ты никому не говори, понял?

— Ты меня… — Роун осекся, понимая, что все его попытки что-либо объяснить безуспешны. Он просто оперся на крепкую руку толстяка и доверился ему.

Он пробивался сквозь кошмар лихорадки и погони, крови и жестокости… Режущий свет слепил глаза; с трудам открыв их, Роун увидел заляпанный потолок, грязные панели и рваные бархатные занавеси, а перед собой — сморщенного старикашку, тупо помаргивавшего глазами.

— Да ты, парень, действительно опасно болен. Умудрился подхватить все мыслимые болезни да еще парочку таких, о которых я даже не слыхивал.

Роун попытался сесть, его голова дернулась, и боль прошила ее насквозь, словно удар топором. Он лежал, ожидая, когда же утихнет пульсация в висках. Желудок болел так, словно его давили и топтали коваными башмаками, а тошнота захлестывала, как вспенивающиеся нечистоты в выгребной яме.

— Обожглась? — гоготал старик откуда-то из глубины дома. — Похоже, ты так и стряпаешь с тех пор, как научилась держать ложку в руках.

Через стену Роун услышал звучный шлепок.

— За полмедяка я тебе и улыбаться-то не стану! — прокричал женский голос, и дверь хлопнула.

— Надо уходить, — сказал Роун. Он попытался сбросить с себя грубое одеяло, но снова нахлынула чернота.

— …какое-нибудь лекарство, заставь его говорить, — донесся до него грубый голос бармена.

— Как скажешь, Похлебка… но он может умереть.

— Только сначала пусть скажет. Роун почувствовал холодное прикосновение к своей руке, затем резкий, болезненный удар.

— Где добыча, малыш? — потребовал грубый голос Похлебки.

— Надо подождать с часок. Ему надо немного поспать, чтобы набраться сил.

— Ладно, но если он сдохнет раньше, чем успеет сказать, я сверну твою костлявую шею.

— Об этом можешь не беспокоиться, Похлебка…

Его душил и мучил вихрь желтой пыли. Иногда незнакомые голоса хлестали по ушам, словно плети, он отбивался, бежал, падал, а где-то далеко впереди, на залитой светом сцене, острый клинок впивался в розовую плоть нежной Дэзирен. Роун пробивал себе дорогу к ней сквозь сумасшедшие лица, но они все кружились и кружились перед ним, заслонив лицо Дэзирен… Наконец с диким воплем он вырвался из этого кошмара.

— …скажи мне, пока не вернулся этот проклятый обжора, — хрипел противный голос лекаришки. — А я за это тебе дам такое лекарство, что ты забудешься и уснешь, как щенок у сучьего соска.

— Мне… надо… уходить… — прошептал Роун. — Надо… идти…

Что-то острое воткнулось ему в горло.

— А такого ты, парень, еще не пробовал? А ну, говори старому Йаггу, где спрятаны сокровища? Не в Верхнем же Городе, где собаки тотчас разрывают человека на куски, стоит ему только там появиться. Так где же все-таки сокровища? В каком-нибудь заброшенном доме? Там клад?..

Ужасный грохот и бычий рев прервали его допрос.

— Так, так! Решил подурачить Похлебку! Да я тебе голову сейчас оторву!

— …ты меня вовсе не понял, я только пытался… для тебя же! У меня и в мыслях не было того…

Послышалось рычанье, тяжелые удары, истошный вопль… А потом толстая рожа Похлебки склонилась над Роуном.

— Ну, давай, малыш! — брызжа слюной и дыша перегаром пробасил хозяин бара. — Ты же не собираешься утащить в могилу свою тайну! Зачем она тебе там? Скажи мне, отблагодари Похлебку за все, что он для тебя сделал!

Роун застонал и слабо шевельнул рукой.

— Скажу… тебе… потом…

Морда Похлебки потускнела, голос еще что-то басил, стремительно угасая… Потом снова выплыл свет и прорвались реальные звуки.

— …послал за мной раньше? — недовольно говорил дрожащий голос. — Этот мошенник Йагг чуть было не прикончил его своими ядами! Он тяжело болен! Посмотри на эти язвы… взгляни на опухоль. Помяни мое слово, он не жилец… но мы постараемся сделать все возможное…

— Тебе бы лучше…

А затем в его лихорадочное сознание ворвались, нет, не фантомы — близкие, знакомые лица.

…Стеллери стояла возле кровати, глядя на него сверху вниз. Обгоревшие волосы сбились и растрепались, лицо все в шрамах и ожоговых волдырях.

— Идем со мной, Роун, — снова и снова повторяла она. — Мы покинем это зоо и уйдем так далеко, что они никогда не найдут нас. Идем… — И почему-то она убежала. А Генри Дред стрелял ей вслед, и выстрелы бластера гулко отдавались эхом в стальном коридоре…

Потом Генри Дред положил пистолет в кобуру.

— Проклятые гуки, — сказал он. — Но ты и я, Роун, мы — другое дело. Мы — земляне. — Его раздраженное лицо неожиданно стало маленьким и превратилось в физиономию Дарела. — Я тренировал ее, — сказал тот. — Что может быть выше искусства разрушения? А разрушение самого себя есть высшее выражение…

Дарел проворно накинул себе петлю на шею и повесился. Его лицо перекосилось и почернело, оно стало страшным.

— Ты видишь? — слащаво пропищал он.

Он продолжал еще что-то говорить, а зрители скандировали за ним и аплодировали. Наконец пыль осела, и Железный Роберт поднял свои мощные расплавленные руки.

— Железный Роберт рожден для борьбы, Роун, — сказал он. — А теперь я не могу бороться. Время умирать Железному Роберту. — Он повернулся, железная дверь перед ним открылась, и он не спеша вошел в печь.

Пламя метнулось из печи, обожгло Роуну лицо. Он отвернулся, но грубые руки потащили его назад, к этой адской двери-…

— Не вздумай сдохнуть, — прошипел совсем рядом голос Похлебки. — Ты тут уже двое суток валяешься, бредишь. А теперь развяжи язык, черт тебя побери, или я вышибу из тебя мозги! — Руки, точно каменные клешни в кожаных перчатках, сомкнулись на шее Роуна…

Послышалось звериное рычание, кошмарные звуки разрываемой плоти и истошный вопль… Неожиданно руки на его шее разжались и над ним склонилась морда Состеля, испачканная кровью.

Роун в ужасе закричал и отшатнулся от призрака.

— Хозяин! Это я — твой пес Состель. Мне только сейчас удалось разыскать тебя!.. И тут еще со мной, посмотри, хозяин…

Прохладная рука прикоснулась к пылающему лбу Роуна. На него нахлынула волна мягкого запаха духов, тонущего в удушающем зловонии комнаты. Роун открыл глаза. На него смотрела Дэзирен. Она была болезненно бледной, но бодро улыбалась ему.

— Теперь все в порядке, Роун, — сказала она мягко. — Я с тобой.

— Ты… настоящая?

— Настоящая, как все мы, — снова улыбнулась она.

— Твоя рука…

Она показала ему забинтованную кисть.

— К сожалению, теперь я несовершенна, Роун.

Появился озабоченный пес-врач. Он что-то говорил, но грохот в ушах мешал расслышать. Роун лежал и наблюдал за лицом Дэзирен, пока оно не поблекло и не растворилось в тумане, пронизанное тусклыми огнями. Они сияли, как далекие звезды, а затем погасли один за другим…

Роун сидел на постели. Его рука, покрытая шрамами от незаживших язв, лежала на коленях, она была так тонка, что ее можно было обхватить пальцами. Дэзирен сидела возле него и кормила его с ложки. За последние дни она сильно похудела, остриженные волосы, схваченные тесьмой, торчали сзади маленьким хвостиком. Роун поднял руку и взял ложку.

— Я теперь и сам могу, — сказал он. Ложка дрожала, проливая суп, но он не остановился до тех пор, пока не опустошил всю миску.

— Мне лучше, — заявил он. — Надо вставать.

— Роун, пожалуйста, отдохни еще несколько дней.

— Нет, Дэзирен, мы должны добраться до корабля. Сколько я тут провалялся? Недели? Монет, Аскор и Сидис уже ждут меня там. Мы навсегда покинем этот отвратительный мир. — Он откинул покрывало и спустил ноги на пол.

За дни болезни они так истощали, что Роун невольно усмехнулся.

— Я похож на старого Тарга, — сказал он.

С помощью Дэзирен он едва сумел подняться, от напряжения все поплыло перед глазами. Он шагнул, не удержался и упал. Дэзирен испуганно вскрикнула, сразу же появился Состель и водрузил Роуна обратно на кровать.

Неделей позже Роун уже сидел на стуле у окна, глядя на полуразрушенные дома Нижнего Города… На подоконнике стояло какое-то чахлое растение в глиняном горшке.

Вошел Состель, неся залатанный плащ.

— Это все, что удалось достать, хозяин.

— Сколько раз тебе говорить? Не называй меня хозяином, — огрызнулся Роун. — У меня есть имя.

— Да… Роун. Но лучше бы тебе не ходить. По крайней мере, не сейчас. Собаки сегодня снова вертелись вокруг…

Роун поднялся, пытаясь не обращать внимания на головокружение.

— Мы идем сегодня. Может, Аскор и Сидис уже ждут нас и недоумевают, что же с нами произошло. Они, вероятно, думают, что я погиб. — Его пальцы нащупывали выщербленные пуговицы.

— Да, хоз… Роун. — Пес помог ему надеть плащ.

Это была выгоревшая, голубого цвета хламида из такой жесткой ткани, что каждое ее прикосновение к коже отзывалось болью.

В дверях появилась Дэзирен.

— Роун… ты так слаб…

— Со мной все в порядке. — Он заставил себя улыбнуться и, шатаясь, прошел мимо нее. — Это же недалеко, — убеждал он ее. — Всего пара шагов.

Они спустились по стертым ступеням, не обращая внимания на настороженно-любопытные взгляды, которыми их провожали бродяги из злополучного бара, на собаку, которая перегрызла горло грозному Похлебке, на бледную женщину из Верхнего Города и больного сумасшедшего. Снаружи, на вылинявшей от солнца, продуваемой всеми ветрами улице шныряли прохожие. Когда один из них рискнул приблизиться, Состель оскалился, обнажая клыки.

Через полчаса Роун со своими друзьями остановился отдохнуть у бездействующего фонтана с разбитой статуей мужчины с рыбьим хвостом.

Роун удивленно смотрел на его. Интересно, к какому миру принадлежал этот человек?

Он и Дэзирен опустились на разрушенное основание этого каменного сооружения. Солнце палило нещадно, сухой ветер песком скрипел на зубах. Пока Роун отдыхал, Состель, заложив руки за пояс, прохаживался рядом, совсем как человек. Потом они снова двинулись в путь.

Было далеко за полдень, когда им удалось добраться до улицы, которая вела мимо порта и дальше, к величественным башням Верхнего Города. Роун, заслонившись рукой от солнца, с усилием вглядывался вдаль.

— Где же они? — произнес он растерянно. — Я не вижу корабля.

Его охватило болезненно-тревожное предчувствие… Взобравшись на дамбу и пройдя по ней под зелеными деревьями, он сумел разглядеть припаркованные флаеры, блестящие на солнце движущиеся повозки, крошечные фигурки собак, занятых работой. Но «Блудницы Преисподней» не было.

— Может быть, хозяин Дарел и другие его увели?.. — неуверенно предположил Состель.

— Не могли, — срывающимся голосом ответил Роун. — Только Аскор и Сидис знают, как открывать лацпорт и как им управлять.

— Роун… мы должны возвращаться.

Ладонь Дэзирен легла на руку Роуна. Он нежно прикоснулся к тонким пальцам, не отрывая взгляда от Состеля.

— Ты знал, — сказал он.

— Роун… я не был точно уверен… и как я мог тебе об этом сказать!

— Хорошо, — одолевая отчаяние, Роун пытался говорить уверенно. — В конце концов, они все-таки улетели. Я знал, что эти голубые их не смогут остановить.

— Вероятно, они еще вернутся, Роун, — произнес Состель. — Возможно…

— Нет, не вернутся. Они ушли туда, откуда пришли… далеко-далеко. — Роун запрокинул голову, глядя вверх, в бездонную голубизну бесконечного неба. — Я сам прогнал их, — с горечью произнес он. — Я выдал их врагам, а потом отвернулся от них. Им незачем сюда возвращаться.