Земля Без Короля

4 ЧЕТЫРЕ ДЛИННОЗУБА

СЕРЕБРИСТЫЕ ЩУПАЛЬЦА были повсюду, они неумолимо тянулись к ней со всех сторон, сплетаясь в плотную сеть, от которой невозможно было ускользнуть. Впрочем, Эмбра Серебряное Древо почти не обращала на них внимания: она изо всех сил оттолкнулась от стены и покатилась по твердым и неровным каменным плитам и лишь тем самым смогла уклониться от сокрушительного прыжка хищника ей на голову. Где-то поблизости охваченный ужасом с примесью благоговения Краер Делнбон изрыгал стремительный поток негромких проклятий.

Длиннозуб, шлепнувшись на пол, задел ее обутые в сапоги ноги; Эмбра почувствовала слегка отдающий плесенью запах звериной шерсти. Она поспешно перевернулась, успев подумать, удастся ли ей вовремя дотянуться до кинжала — а потом времени на какие-либо мысли просто не осталось.

Длинные, твердые как железо лапы, покрытые жесткой щетиной, промелькнули перед нею, одна хлопнула ее по губам, а две обхватили и прижали к телу руки, не давая бедняжке шевельнуться. Грязная бурая щетина больно колола обнаженное тело девушки. Твердые шипы, похожие на зубы, торчали у нее перед самыми глазами, она слышала щелканье клешней на концах передних лап, но, по крайней мере, жвалы в нее не впились. Пока не впились.

Пушистый паук с волчьей головой перевернул Эмбру на живот и навалился сверху всем своим весом, так что вскоре она смогла дышать, лишь напрягая все силы; воздух со свистом вырывался через нос. Вокруг сгустился запах, напоминавший дух прелых яблок или перекисшего вина. Членистая лапа продолжала стискивать ее рот, сжимая челюсти и горло с такой силой, что она, сколько ни напрягалась, не могла выговорить ни слова.

Парой свободных лап длиннозуб медленно, преодолевая сопротивление девушки, сводил вместе ее руки; она отчетливо видела на суставах утолщения, из которых торчали раздвоенные шины, а на концах лап — присоски. Лапы с такой силой стискивали ее ладони, что она не могла пошевелить ни одним пальцем, а длиннозуб в жуткой тишине продолжал неторопливо обматывать ее руки еще одной лапой, словно веревкой.

«Будто знает, что я могу сотворить заклинание, и делает все для того, чтобы не дать мне такой возможности», — подумала Эмбра. А потом она напряглась еще сильнее, почувствовав, что к ней прикоснулись первые магические нити и во всем теле началось покалывание. Оно продолжалось, постепенно ослабевая, а длиннозуб перехватил свою добычу по-другому, освободил две длинные паучьи лапы с клешнями и отвел их назад, словно кинжалы, с явным намерением нанести удар. Извернувшись вправо, насколько возможно, Эмбра увидела, в чем дело: Хоукрил, к которому все еще не вернулось зрение после вспышки, порожденной ее последним заклинанием, учуял запах длиннозуба или услышал его движения. Так или иначе, но ослепший латник изо всех сил наудачу рубил мечом воздух.

Растеряв последние клочки своей одежды, стиснутая железными лапами безжалостного хищника, совершенно беспомощная Эмбра лежала на холодном камне и должна была вот-вот умереть, и вдруг, совершенно неожиданно для самой себя, она почувствовала, что в прикосновении теплой пушистой туши, придавившей ее к полу, есть даже нечто успокаивающее: хищник закрывал ее от острой стали, мелькавшей наверху… если, конечно, этому болвану не взбредет в башку рубить прямо по полу.

Но с ней больше ничего не происходило, лишь продолжалось все то же почти незаметное покалывание, и Эмбра осмелилась подумать, что эти тонкие щупальца были всего лишь проявлением какого-то шпионского, а может быть, даже и ограждающего заклятия. Впрочем, она тут же ехидно напомнила себе, что находится в объятиях животного, которое, насколько ей было известно, имеет обыкновение отрывать у людей, сустав за суставом, руки и ноги и устраивать себе продолжительные пиры. И прийти ей на помощь не может никто, кроме двух ничего не понимающих в происходящем воинов и заботливых — ох каких заботливых! — волшебников ее отца…

А клинок Хоукрила свистел в воздухе все ближе и ближе. Латник, похоже, внимательно прислушивался к происходящему, потому что его обычное гневное рычание больше не раздавалось. Эмбра попыталась, дернувшись вверх, стряхнуть с себя длиннозуба; латник услышал, как во время этой тщетной попытки ее локти и колени ударились о камень, повернулся и устремил свой меч прямо на нее.

Длиннозуб пятился назад, волоча за собой Эмбру, в то время как огромный меч снова и снова вздымался в воздух, описывая широкие дуги. Хоукрил осторожными шагами двигался вперед, пока что-то не выпрыгнуло из-за паука-волка и не подкатилось под ноги воину, так что тот грохнулся на пол, выронив из руки громко брякнувший о камни меч.

Хоукрил медленно встал, тряся гудящей от удара головой, негромко ругаясь и дико озираясь по сторонам, — очевидно, зрение постепенно возвращалось к нему.

А виновник падения Хоукрила — конечно же, это был Краер — присел на корточки на расстоянии двух вытянутых рук от беспомощной Эмбры и уставился на длиннозуба. Глядя в золотые глаза монстра, квартирмейстер неуверенно спросил:

— Сараспер? Это ты?

Напряжение, повисшее в богато изукрашенном зале, внезапно ослабло. Трое волшебников облегченно вздохнули, обменялись торопливыми взглядами и расселись по местам.

Восседавший посреди комнаты за сверкающим столом сумрачно красивый барон Серебряное Древо спокойно налил себе вина и вопросительно вскинул бровь.

— Ну, что?

Ингрил Амбелтер деланно улыбнулся.

— Ваша милость, защитное волшебство достигло госпожи Эмбры и прикрепилось к ней.

Барон кивнул.

— Я, конечно, способен распознать все, что делает Бейрлдоун, но тонкости вашего мастерства, Повелитель Заклинаний, я понимаю плохо. Умоляю, раскройте мне все подробности вашего совместного заклятия.

— Господин барон, — с поклоном ответил Ингрил, — теперь на вашу дочь наложено защитное заклятие, которое сохранит ее в безопасности от любой магии, кроме проклятий, направленных именно против нее, а также остановит кровотечение из ран. Впрочем, волшебство не может ни предотвратить, ни ослабить настоящую рану, скажем, укол или порез, сделанный, например, оружием.

Фаерод Серебряное Древо поднял вторую бровь.

— Если ее ранят, она будет страдать?

— Господин, — тщательно выбирая слова, ответил Ингрил, — специфической особенностью волшебства такого рода является то, что защищенный, получив любую рану, испытывает постоянную боль.

— Отлично, — ровным тоном заметил барон, — Я не хочу, чтобы ей было слишком хорошо.

— И еще одна немаловажная особенность, — добавил Амбелтер. — Любой достаточно подготовленный маг, знающий о существовании такой защиты, может отныне и впредь магическим способом выследить госпожу Эмбру или, точнее говоря, щит, который ее ограждает.

Губы барона медленно сложились в злую улыбку, а темные глаза вдруг вспыхнули зеленым пламенем. Подняв стакан так, словно хотел произнести здравицу, Фаерод обвел взглядом троих своих магов и сказал чуть ли не игривым тоном:

— Хорошо сделано. Эти трое станут моими мечами там, куда я пока что не могу дотянуться сам. Мятежники, сами того не зная, станут служить мне. Поскорее учись волшебству, дочь моя, — чтобы стать тем кинжалом, который я буду всаживать в спины баронов, осмеливающихся противостоять мне.

Краер смотрел на длиннозуба, а длиннозуб смотрел на Краера. В Доме Безмолвия висела тяжелая тишина, которую внезапно нарушил невнятный болезненный звук: это застонала Эмбра, все еще пытающаяся выбраться из-под тяжелой мохнатой туши волка-паука. Хоукрил вновь потер все еще болевшие глаза и наконец-то ясно разглядел чудовище.

Длиннозуб напоминал паука, одетого в волчью шкуру, под которой угадывались чуть подергивающиеся волчьи мышцы. У животного была волчья голова с огромными челюстями; две передние паучьи лапы заканчивались клешнями, а суставы всех остальных лап украшали острые шипы.

Хоукрил во все глаза смотрел, как эти шипы первыми начали таять. Постепенно все тело пещерного хищника рассеялось, как туман, исчезающий под лучами солнца, — и перед воинами оказался голый, тощий пожилой человек с грустными глазами, стоявший на коленях на спине Эмбры.

Хоукрил заметил свой потерянный меч и поспешно схватил его. После этого он взглянул на Краера.

— Ты назвал его Сараспером. Кто такой этот Сараспер?

Старик сполз с Эмбры и теперь так же стоял на костистых коленях на полу. А девушка, собравшись с силами, повернула голову и проговорила, задыхаясь:

— Да, Краер, представьте нас друг другу. А когда вы это сделаете, я хотела бы получить свою одежду!

Квартирмейстер молча улыбнулся и шагнул к валявшемуся неподалеку мешку.

— Друзья, — сказал он, оглянувшись чрез плечо, — познакомьтесь с моим старым другом Сараспером Коделмером. Я потерял его из виду много лет тому назад и лишь недавно узнал от еще одного из моих старых друзей, что он находится здесь.

— Значит, Талвер все-таки меня предал? — устало проговорил Сараспер, потирая рукой со вздувшимися темными венами заросший жесткой щетиной подбородок. — Выходит, старый Громовый Меч оказался не лучше других. — Его голос был грубым и скрипучим от долгого молчания, но все же горечь в нем чувствовалась достаточно отчетливо.

— Он умирал на берегу Сверкающих Утесов, и в груди у него торчали три стрелы, — мягко ответил Краер, — Он простился с жизнью на руках друга, которому считал возможным открыть свои тайны, чтобы можно было спокойно умереть. Не думай о нем плохо.

— Х-м-м-м-п-ф… — угрюмо проворчал Сараспер, обводя стремительным взглядом стены зала. — И много он тебе рассказал?

— Что ты давным-давно перебил настоящих длиннозубов и с тех пор сидишь в этих катакомбах, скрываясь от людей, и что ты принимаешь образы летучей мыши, земляной змеи или людоеда-длиннозуба из Дома Безмолвия.

— Скрываясь от всех людей или только от моего отца? — спросила Эмбра сквозь закрывавшие лицо густые волосы. Она все так же ничком лежала на камнях.

— От всех баронов, девочка, — ответил старик. Он окинул взглядом тело Эмбры и с ощутимой неохотой вновь вернулся к разглядыванию помещения. — И кто же у нас отец, позвольте поинтересоваться? — спросил он у противоположной стены.

— Фаерод Серебряное Древо, — просто сказала девушка.

Старик метнул в нее встревоженный взгляд. Окружающим на мгновение показалось, что у него на предплечьях вновь появилась щетина.

— Тебя послали, чтобы ты разыскала меня, волшебница? — холодно спросил он.

Хоукрил поднял меч, но старик даже не взглянул на него. Он смотрел на Эмбру блестящими глазами; спина его выгнулась, как будто он был готов кинуться на нее.

Она помотала головой, не отрывая подбородка от каменной плиты.

— Мы все трое спасаемся от его гнева. Вернее даже будет сказать, от его троих магов.

Старик как-то съежился и, заерзав, отодвинулся немного в сторону.

— Так что же случилось с вашими заклинаниями, Владычица Самоцветов? — спросил он, обратившись уже куда более вежливым тоном к дальней стене. Впрочем, его слова все равно звучали резко и вызывающе.

— Я все их истратила по дороге сюда, — честно ответила Эмбра и сердито посмотрела на Краера. — Моя одежда! — напомнила она.

Квартирмейстер протянул ей сапоги и связанную в узел одежду и, взяв мешок за углы, поднял его на вытянутых руках, устроив нечто вроде ширмы. Правда, эта ширма почти ничего не закрывала, и Эмбра, смерив доброхота кислым взглядом, села и принялась натягивать сырые брюки. Мужчины заметили, что она дрожит, и Хоукрил внезапно встал, взял стоявшую на полу чуть поодаль лампу, поставил ее рядом с девушкой и уселся у стены, положив меч на колени и не сводя взгляда с человека, который совсем недавно — слишком недавно — был чудовищем.

— Значит, мы познакомились со стариком, который умеет колдовать достаточно хорошо, чтобы превращаться в трех разных животных, а может быть, и больше, — задумчиво пробасил латник. — Он скрывается под землей в виде страшного хищника и съедает заживо людей, которым приходит в голову забраться в эти катакомбы… Почему?

— Он целитель, — ответила Эмбра с таким видом, будто ее вдруг осенило. Забыв о куртке, которую держала в руках, девушка обернулась и вгляделась в старика, который сгорбившись сидел у стены.

Сараспер напрягся, но удержался и не взглянул на полуголую волшебницу. Потом кивнул так коротко, что, если бы трое беглецов из замка не смотрели на него во все глаза, они не заметили бы этого движения.

— Похоже, что никакой секрет невозможно сохранить долго, — с тяжелым вздохом пожаловался он потолку.

— Он может исцелять раны? — язвительно спросил Хоукрил. — При помощи волшебства? И что, поэтому он столько лет сидит здесь и питается человечиной?

— У баронов есть обычай, — объяснила Эмбра, просовывая руки в рукава сырой куртки, — держать целителей, как рабов, в кандалах и заставлять их лечить людей по своему приказу. Целительные силы покидают тело, и пленники быстро слабеют и стареют. Целитель, не имеющий возможности ограничивать использование своих сил, наверняка должен умереть молодым, но будет сгорбленным и морщинистым, как дряхлый старик.

Наступила тишина. Трое беглецов уставились на сгорбленную фигуру у стены.

— Значит, ты боялся попасть в плен к барону Серебряное Древо, — сказал Хоукрил, но не получил ответа.

— У него были для этого все основания, — отозвалась Эмбра, натягивая сапоги.

Она сидя потопала по каменным плитам, чтобы ногам было удобнее, а потом поднялась.

Сараспер, подняв голову, смотрел, как она подходила к нему, но на его утомленном лице ничего нельзя было прочесть.

— Значит, всякий раз, когда воины отца или охотники за сокровищами могил приходили в катакомбы, вы скрывались за ловушками в непроходимых коридорах и охотились за пределами этих стен только по ночам… и только в образе длиннозуба, — рассуждала она вслух и вдруг остановилась в нескольких шагах от старика.

Сараспер опять кивнул.

— Мне очень надоело сырое мясо, — сказал он, и в его грубом голосе прозвучали почти просительные нотки. Он наморщил лоб, взглянул на девушку чуть ли не с вызовом и снова отвел взор.

— Тогда перестань прятаться, — с неожиданной настойчивостью вмешался Краер, — и начни жизнь сначала! Когда-то мы вместе отправились в Черные Земли — помнишь, Сараспер? Сейчас нам очень нужен целитель, Ястребу и госпоже. Она была пленницей барона точно так же, как и любой целитель, заточенный в темнице. Ты поможешь нам? Прошу тебя…

Старик долго смотрел на двоих мужчин и молодую женщину ввалившимися глазами; на его лице по-прежнему ничего не выражалось. В конце концов он с трудом произнес:

— Я помогу. Но попрошу заплатить за это.

Делвин Много Арф и Хелгрим Дворцовый Плащ отступили за ряд могильных памятников, чтобы решить, что делать дальше. До них доносились стоны нескольких солдат Серебряного Древа, не убитых на месте обвалом, но вход в Дом Безмолвия казался полностью забитым плотной кучей камней.

— Если уж столько высыпалось наружу, — мрачно рассуждал Хелгрим, — то внутри, наверно, все завалено. Я был здесь еще в молодости — не стану скрывать, смотрел издали — и не помню, чтобы заметил еще какой-нибудь вход. Так что того, что мы увидели сегодня, не хватит на балладу.

— Значит, ты предлагаешь убраться прочь? После того как мы, рискуя головами, полночи ползали тут на карачках? — возразил Делвин с юношеской пылкостью. Почувствовав радость от победы над страхом, теперь он не желал смириться с разочарованием и уйти с пустыми руками после такого захватывающего приключения.

— А ты знаешь, как пробраться дальше? — спросил Хелгрим, — или…

Что-то огромное и черное обрушилось с неба и на лету откусило Делвину голову. Обезглавленное тело зашаталось, из обрубка шеи фонтаном хлынула кровь. Спутник молодого барда так и не получил ответа.

Хелгрим выругался и бросился бежать, отлично понимая, что его преследует смерть и что ему не уйти от нее. Поэтому он бежал в темноте по кочковатой земле и пел свою любимую балладу. Раз уж ему предстояло погибнуть, то стоило напоследок вспомнить ее…

Когда темные крылья громко захлопали и песня резко оборвалась, сменившись омерзительным чавкающим звуком, глаза, следившие за всем происходившим из двери расположенного неподалеку склепа, от ярости сверкнули золотым огнем. Крупная рука погладила изгиб арфы, не касаясь струн, и в ночи прозвучал негромкий низкий голос:

— Безмозглые чванливые колдуны, чтоб вам кипеть в котле с вашей собственной желчью! У меня были виды на эту парочку!

Сараспер немного повозился у стены, и один из камней отъехал вглубь, открыв нишу, из которой целитель достал деревянную коробочку величиной с кулак. Он сдвинул одну стенку коробочки в сторону, и изнутри хлынул свет: яркое сияние озарило усыпанный мелкими камешками пол. Старик поставил коробку на пол и заскорузлыми пальцами погасил свечу в фонаре Хоукрила.

— Моя цена, — сообщил он, обращаясь к свече, от погасшего фитиля которой поднималась тонкая струйка дыма, — это ваша помощь в деле, о котором я думаю день и ночь.

— Долг? Или путешествие? — требовательно спросил Краер. — Найти что-то потерянное?

— Четыре вещи, которые необходимо восстановить, — туманно ответил Сараспер, — И эти поиски могут занять больше времени, чем мне осталось жить.

— Я не думаю, что мои раны настолько тяжелы, — гулким басом сообщил Хоукрил и посмотрел на бледное, осунувшееся от боли лицо баронессы.

— А мои, боюсь, как раз настолько, — она говорила так тихо, что латнику пришлось нагнуться, чтобы понять ее слова, — Целитель, расскажите подробнее о том, что нужно искать, — добавила она уже громче.

Старик, стоя спиной к своим новым товарищам, возился у стены в другом месте. На этот раз за камнем оказался балахон, весь состоявший из такого количества разноцветных заплат, что невозможно было понять, какого же цвета он был изначально. Не обращая внимания на сильный запах плесени, Сараспер через голову натянул на себя это одеяние и только потом заговорил негромким скрипучим голосом:

— Покровитель всех целителей Предвечный Дуб, самый могущественный из Троих, иногда говорит с нами, с теми, кто способен исцелять, посылая нам в снах видения.

Хоукрил пожал плечами.

— Я тоже часто вижу очень яркие сны, прямо-таки озаренные южным солнцем, или, наоборот, темные… Достаточно впечатляющие, чтобы поутру вспоминать их. Большая часть из них о крови, и о сражениях, и о друзьях, которые погибают в бою. Тебе что, является лик Древнего, или ты просто поступаешь так же, как и большинство жрецов: выбираешь те сны, которые тебе нравятся, и говоришь себе, что их послал Предвечный?

При этих словах Сараспер весь напрягся, выпрямился с таким величественным видом, какого не постыдился бы ни один барон, и сказал медленно и холодно, четко выговаривая каждое слово:

— Если Предвечный пошлет тебе видение, ты сам поймешь это и больше не будешь так говорить. Образы, которые он посылает, обрамлены золотистыми огненными кружевами, которые пылают вечно и никогда не угаснут. Поверь мне в этом, мастер меча, как я поверю тебе, когда ты поймаешь меня на ошибке в рассуждениях об оружии.

Хоукрил, явно смущенный, кивнул.

— Валяй дальше, — заявил он, махнув рукой.

Старик склонил голову, как судья, отправляющий королевское правосудие, и резко бросил:

— Может быть, эта цена и чрезмерна, но я только и думаю, что об этих поисках.

Он остановился и окинул всех троих горящим взором.

— Эта мысль должна терзать каждого обитателя долины Серебряной. Она должна жечь сердца каждого воина и каждого волшебника из тех мест, которые некогда были страной по имени Аглирта — и должны снова стать ею!

Из его голоса вдруг как-то сразу исчезла властная сила; снова послышалось не очень внятное хриплое бормотание:

— Это занимает мои мысли уже несколько последних лет, видение снова и снова приходит ко мне, и я без остановки скитаюсь по его путям, не имея возможности даже передохнуть. Мировые Камни должны быть вновь обретены. А тогда Дваериндим будет сложен заново и проснется Спящий король, тот самый, при котором, как говорят предания, на землю вернутся мир и изобилие.

— Ах, рога, гром и молния! — с отвращением воскликнул Хоукрил. — Это всего лишь сказка, которую рассказывают ребятишкам, чтобы у них глаза горели от восторга! Нужно, мол, только найти Четыре Потерянных Камня, и тогда рухнут горы, воздвигнутся замки, на земле наступит золотой век, злобные чудища улетят в дальние края, и все, кто обитает на необъятных просторах страны, станут толстыми, красивыми и счастливыми! Это годится лишь для нянек, которые по вечерам забавляют ребятишек подобными россказнями!

Эмбра Серебряное Древо кивнула.

— У меня в шкафу было три разных изложения саги о Дваериндиме. Наставники читали мне их вслух, пока я сама не научилась складывать из букв слова. Книги очень старые. Если Спящий король и впрямь когда-нибудь существовал, то от него к настоящему времени не могло остаться ничего, кроме костей в куче праха! Сараспер, что вы скажете, увидев, что все ваши усилия направлены на то, чтобы пробудить к жизни кучку пыли?

Теперь Сараспер уже почти кричал.

— Я не умалишенный и не юнец, которого сбили с панталыку баллады менестрелей. Я могу сказать вам лишь одно: то, что я говорю, правда, а не пустая легенда. Полагаю, вы и Змею в Тенях тоже считаете всего лишь детской сказочкой?

— Это ей, что ли, поклоняется кое-кто из злых колдунов? Говорят, они обливаются ядом и занимаются еще какими-то подобными гадостями, — воскликнул Хоукрил.

— Волшебник… — одновременно заговорили пожилой целитель и юная волшебница. Впрочем, они тут же умолкли и уставились друг на друга. Сараспер с придворной вежливостью сделал жест рукой, позволив Эмбре продолжать. Она взглянула на него прищуренными глазами, потом кивнула и негромко продолжила:

— Один из волшебников, приложивших руку к зачаровыванию Камней, потом сошел с ума, а может быть, был безумен с самого начала. Он убил нескольких магов, своих соперников, только для того, чтобы сделать сильнее те чары, которые вложил в Дваеры. Когда о его делах стало известно, остальные маги, участвовавшие в этом деле, выступили против него. Он попытался укрыться под личиной змеи, чтобы таким образом бороться против их заклятий, — в таком виде они его и заточили в тюрьму. Он и поныне пребывает в этом образе.

— Неужели он тоже до сих пор жив? — не скрывая недоверия, спросил латник.

— Мастер меча, — возразил ему целитель, — скажи, есть ли во всем Дарсаре хоть что-нибудь, во что бы ты поверил, не считая вот этого меча в твоей руке и куска мяса, который проваливается к тебе в желудок? Или это сводится к монетам, шлюхам, крепкой броне и мягкой перине?

— Старик, — ответил Хоукрил Анхару, пристально глядя на Сараспера, — я часто думаю, что весь Дарсар стал бы гораздо приятнее для обитания, если бы народ больше интересовался теми вещами, которые ты сейчас перечислил, и меньше — поклонением богам, восстановлением королевств и убийством соседей. Ах да, еще и пророческими сновидениями.

От чадивших факелов, которые держали в руках воины, на каменную стену падали длинные тени. Стражники, не говоря ни слова, вели закутанных в плащи с капюшонами людей по потаенной лестнице в плотно увешанный гобеленами зал, расположенный где-то в верхней части замка барона Орнентара.

Всякий раз, когда очередной посетитель раздвигал шпалеры и вступал в помещение, в воздухе возникало слабое мерцающее свечение. Большинство пришедших понимали, что это защита от волшебного шпионажа, и приветствовали эту меру. Раз уж баронству Орнентар удавалось пока избегать насильственного союза с Серебряным Древом, то барон Элдаг просто обязан был принять основные предосторожности против Темной тройки Фаерода.

Ни один из посетителей не был особенно удивлен, увидев стоящего позади барона человека в плаще, с накинутым на голову капюшоном. Таинственный незнакомец держал в руках волшебные палочки. По обе стороны от барона замерли латники с заряженными арбалетами; помимо этого, у каждого из охранников к ногам был прислонен обнаженный меч… но ведь все прибывшие должны были приготовиться к этому. Темные дела — и их подготовка — требуют чрезвычайных мер. Несомненно, за каждой гобеленовой шпалерой стояли наготове воины, служившие человеку, который сейчас восседал перед ними.

Все присутствующие в зале знали его по меньшей мере в лицо. Им также была известна и его репутация. Барон Орнентар был тучным человеком с твердым, словно вырезанным из камня лицом. Его темные глаза с тяжелыми веками глядели холодно и зловеще. Этот человек считал себя утонченным аристократом, но утонченности в нем было не больше, чем в опускавшейся для удара секире, и любой, кому приходилось когда-либо иметь дело с бароном, довольно быстро убеждался в том, что тот во всех своих поступках руководствуется одним лишь всепобеждающим стремлением к власти.

Посетители не видели лица волшебника, стоявшего прямо за спиной барона, но, наверно, все подумали, что любой маг, вышедший из пределов Серебряного Древа, будет опознан, а любое магическое соглядатайство — вовремя пресечено. Кем бы ни был этот замаскированный незнакомец, он наверняка не являлся слугой Фаерода. Скорее всего, он, напротив, представлял собой тот краеугольный камень, опираясь на который барон смог набраться решимости, чтобы открыто выступить против Серебряного Древа.

В зал входили все новые и новые посетители: высокие широкоплечие воины с тяжелыми боевыми мечами на перевязи; под плащами у них погромыхивали доспехи. Было здесь и несколько менее рослых людей с хитрыми лицами, вероятно, доверенных связных.

— Список исчерпан, — наконец объявил барон. — Давайте-ка теперь расставим стражу как следует, — Шпалеры раздвинулись, скрытые за ними воины отсалютовали своему хозяину и разошлись на посты. — Прошу садиться, кто желает, и открыть лица, — добавил правитель Орнентара. — Надеюсь, что у всех нас, собравшихся здесь, одни и те же интересы, и не желаю слышать в этих стенах о какой-либо междоусобной вражде.

Действительно, всех этих людей привело в замок Орнентара одно и то же слово, сказанное на ухо чуть слышным шепотом, и слово это было: Дваер.

— Вести разлетелись по всей долине Змеистой, вплоть от самых верховьев до устья, быстрее света восходящего солнца, — начал барон, — и тем не менее я уже слышал даже в своих собственных покоях всякие несуразные домыслы, прибавленные к этой истории. Так что наберитесь терпения, чтобы Урдрас — писец из Силптара — мог сообщить нам о том немногом, что известно наверняка.

Сидевший неподалеку от барона малорослый, нервно-подвижный человек со взволнованным лицом и седыми, заметно редеющими волосами, одетый в потертую одежду, вскочил со стула, быстро поклонился и обхватил себя руками, спрятанными в широкие рукава.

— Я… Э-э… да… — явно ощущая неловкость, забормотал он.

Впрочем, как только он, произнеся несколько первых слов, забылся и принялся расхаживать по залу, всю скованность с его языка как рукой сняло.

— Это случилось несколько дней назад. Скончался один волшебник, Йезунд из Элмерны. Он утверждал, что смог вычислить нынешнее местоположение одного из Дваеров: Кандалата, Камня Жизни. По его словам, он делал это при помощи собственных поисковых заклинаний, изучая древние тексты и сообщения людей, которых посылал на поиски. По его словам, Камень находится в разрушенном городе Индраевин, в библиотеке покойного волшебника Эхрлута.

Урдрас сделал паузу и обвел взглядом помещение. В нем снова нависла тишина, столь же тяжелая, как и темные гобелены на всех стенах. Возбужденно покашляв, писец вновь заговорил.

— Йезунд, торжествуя, сообщил все это волшебникам, собравшимся в Доме Поднятой Руки в Силптаре. Там над ним сначала посмеялись, а потом началась горячая дискуссия. Этот дом — тайный клуб волшебников, в котором Йезунд был простым членом без каких-либо привилегий.

Писец снова сделал паузу, несомненно желая придать своему повествованию побольше драматизма, но, почувствовав спиной холодный взгляд барона, поспешил продолжить.

— Йезунд вышел оттуда, как только закончил свое сообщение, и отправился пешком домой. Он успел дойти до улицы Ламп и был там разорван на части явно с помощью колдовства, возможно сотворенного тем же самым злокозненным магом или магами, которые разграбили и подожгли дом Йезунда примерно в то же время, когда он погиб. Убийца до сих пор остается неизвестным, но ясно, что некто — а может быть, нечто — безжалостный и обладающий большой волшебной силой, охотится за Дваером.

Писец снова поклонился и без малейшей задержки опустился на стул. Прежде чем кто-нибудь успел промолвить хоть слово, заговорил сам барон:

— Примите мою благодарность, Урдрас. Господа, вы все понимаете важность этих новостей: тот, кто найдет этот Дваер, сможет с его помощью достичь сокрушительных результатов. Если он попадет в руки Серебряного Древа, то ни один из нас, да и никто во всей Аглирте, не сможет считать себя в безопасности. Вот почему мы собрались здесь: чтобы говорить об этом совершенно свободно. А теперь, прошу, излагайте свои соображения.

Тут же все загомонили, и по меньшей мере три человека заговорили особенно громко. Барон поднял было руку, чтобы призвать присутствующих к порядку, но тут шум перекрыл глубокий, мощный голос.

— Я и, смею предположить, многие другие, привыкшие размахивать мечами, знаем о Дваериндиме по сказкам, которые нам в детстве рассказывали матери. Пусть наш почтенный писец еще раз встанет и напрямик расскажет нам, что за сила скрыта в этих камнях. Только пусть говорит без всей этой великой таинственности, которую маги так любят обращать, словно мечи, против нас, не награжденных столь живым умом.

Говорил сидевший в глубине зала высокий воин с изборожденным шрамами лицом, облаченный в темно-зеленый плащ, в который можно было бы запеленать троих тощих силптарских писцов.

— Ради когтей Темного! — сердито проворчал один из скрывавших лицо магов. — Неужели мы должны целую вечность сидеть здесь и слушать эти объяснения для глупцов?

— Да! — рявкнул сидевший поблизости воин и затем добавил, медленно, четко и холодно выговаривая слова: — Для нас, глупцов, это будет совсем не лишним.

Повсюду раздались смешки, одобрительные возгласы, барон кивнул писцу, тот вскочил и снова заговорил. На сей раз он от волнения заикался почти все время.

— Говорят, что этот Камень может возвращать мертвых к жизни, а также обладает многими другими магическими свойствами. Каждый из Дваеров обладает волшебной силой, а человек, знающий, как их правильно разместить и как с ними управляться, может извлечь из них огромное количество мощной магии.

— Но все же чем, кроме того, что могут делать мертвое живым, они лучше дюжины наемных колдунов? — резко спросил громогласный воин.

Урдрас натянуто улыбнулся.

— Прошу прощения у тех, кому это уже известно, но я вынужден сказать прямо: власть над магией, творческие способности и умение направлять силы и заставлять их работать, — все это исходит от личности волшебника, но сама по себе сила, которую приводит в действие заклинание, всегда призывается из предметов, на которые направлено волшебство. Большинство таких предметов, например светящиеся камешки или, скажем, вон те перчатки…

Множество глаз обратились к столу, на который указал писец. Там беспокойно копошилась, приподнимаясь на кончиках пальцев, пара латных перчаток, которые снял один из приглашенных воинов. Перчатки были похожи на встревоженных пауков. Их владелец пожал плечами.

— Так бывает каждый раз, когда поблизости действует сильное волшебство, — сообщил он, — Здесь несомненно сказывается защитное заклинание.

Писец энергично закивал.

— Совершенно верно. Волшебство проявляется в этих предметах потому, что на них наложено заклятие или в них почему-то накопилась магия, которая постепенно выходит. Пройдет время, и все их волшебство истощится. Все предметы, заколдованные на длительный срок — больше, чем протяженность человеческой жизни, — предметы, силы которых можно призывать к действию постепенно, заклинание за заклинанием, не опасаясь исчерпать их могущество, все они созданы заклятиями, частью которых является принесение в жертву жизни могучего волшебника. Наверно, чуть ли не все маги готовы на что угодно, чтобы завладеть таким предметом. И Дваер, о котором мы говорим, как и его собратья, является именно таким редчайшим предметом, который можно использовать сколь угодно долго.

— Вы только что разгласили такие тайны, — ласково проговорил один из магов, оставшихся с закрытыми лицами, — за которые я убью вас при первой же возможности. Вы нигде не сможете скрыться от наших заклинаний, господин писец.

Урдрас сделался белым, как мел, съежился, поспешно опустился на стул и тут же повалился на пол в обмороке. Было заметно, что он обмочился.

— Быстро же действует ваше колдовство, — иронически заметил кто-то из присутствовавших.

— Все равно слово должно было прозвучать, — возразил воин неведомому магу, — и я не вижу никакого преступления в раскрытии истины для нашего общего блага.

— Вооружая вас, — яростно прорычал другой маг, — он выбивает оружие из наших рук!

Барон с силой хлопнул ладонью по столу, и все сразу умолкли.

— Ни один секрет нельзя сохранить навеки, к тому же мы говорим о более важных вещах, чем повседневные проблемы власти. Судари мои, я не дам и ломаного гроша за жизни всех нас, если этот Камень окажется не в тех руках.

— Думаю, мы все сойдемся на том, что руки Фаерода Серебряное Древо как раз и есть не те руки, — заметил один из воинов, — но я очень сомневаюсь, что хотя бы трое из присутствующих здесь смогут договориться по поводу того, чьи руки являются как раз теми, в которые можно вложить такую силу. Как по-вашему, кто-нибудь поверил бы в мою искренность, если бы я стал уговаривать его, приставив клинок к горлу?

И тут все вновь заговорили, вернее заорали, каждый старался перекричать остальных.

— Уймитесь! — вскочив с места, взревел барон, да так, что от завешанных плотными гобеленами стен раскатилось эхо.

Все головы тут же повернулись к нему, и в наступившей тишине барон сказал:

— Это один из тех вопросов, который, как все мы хорошо знаем, должен вызвать разногласия. Так давайте договоримся, что не станем здесь и сейчас пререкаться по этому поводу. Время для такого спора неминуемо придет, когда кто-нибудь из нас завладеет Камнем. А сегодня стоит обсудить ту опасность и те выгоды, которые могут скрываться в Камне, независимо от того, кто им обладает. Мы, достойнейшие люди во всей Аглирте, знаем, для чего его можно использовать, и не можем позволить себе действовать очертя голову и закрыв глаза. «Неизвестно» — разве не этого слова нам следует больше всего страшиться?

— Ну да, неизвестно, когда муж вернется, — задумчиво пробормотал кто-то. Все озадаченно притихли, а после недолгого ошарашенного молчания разразились таким дружным оглушительным хохотом, в котором можно было безошибочно почувствовать облегчение от того, что кто-то сумел шуткой разрядить напряжение. Когда же смех утих, в зале вновь воцарилась нежеланная тишина, порожденная тревогой и ощущением близкой опасности, которыми были охвачены все без исключения присутствующие.

— Мы все честолюбивы, — вновь нарушил молчание барон, — но некоторые из нас страшатся, и у них есть для этого все основания. Откройте лица, маги Орнентара, и говорите так же прямо, как решился говорить этот храбрый писец. Я боюсь, в первую очередь, того, что у нас слишком мало времени, чтобы можно было позволить себе угрожать друг другу или говорить недомолвками.

— Вы, как всегда, правы, господин барон, — ответил один из магов. — Этот Дваер манит к себе всех магов с почти непреодолимой силой, но, против распространенного мнения, многие из волшебников боязливы столь же, сколь и честолюбивы.

Он поднял обе руки, откинул капюшон, и большинство присутствующих узнали спокойное лицо Гулдейруса, Повелителя Летучих Мышей, который давно уже пытался при помощи волшебства снабдить обычных людей-воинов крыльями, как у летучей мыши, отрастить на руках когти и внедрить в сознание полное повиновение себе. Жители долины Змеистой хорошо знали его и трепетали перед ним. Один менестрель как-то раз сказал на Сборе, что худшим из кошмаров, какие только можно представить для Аглирты, будет союз между Гулдейрусом и Серебряным Древом: первый год окажется ужасным для долины Серебряной, а следующий — для всего Дарсара. Этого менестреля уже давно никто не видел.

Маг, сидевший рядом с Гулдейрусом, тоже обнажил голову, и собравшимся предстало украшенное одобрительной полуулыбкой красивое лицо Нинтера Девять Кинжалов, имевшего обыкновение обороняться от нападений при помощи крылатых летающих ножей. Он коллекционировал статуэтки, выполненные из драгоценных камней, и красивых рабынь. Его прекрасные вьющиеся волосы имели цвет старого меда, а живые глаза были полны веселым возбуждением. В Орнентаре его тоже боялись, но за пределами баронства он пользовался меньшей известностью, чем Повелитель Летучих Мышей. Вероятно, потому, что не так много путешествовал.

Третий маг, сидевший чуть поодаль, тоже откинул капюшон, и миру явились отталкивающие черты Фалага, который, как было широко известно, коллекционировал монеты и головы тех, кто дерзнул встать у него на пути. Он, как всегда, подозрительно хмурился, морща высокий куполообразный лоб, который из-за высоких залысин казался еще больше, и сидел сгорбившись, и эта поза придавала ему сходство с взгромоздившимся на камень раздраженным стервятником.

— Итак, Гулдейрус, — почти веселым тоном обратился к первому волшебнику барон, — я предлагаю вам открыть обсуждение и начать если не с ваших собственных планов и соображений, то, по крайней мере, с того, что мы смогли бы сообща плодотворно обдумать.

Гулдейрус склонил голову, как будто нехотя соглашался.

— Предлагаю всем подумать вот над чем: могли бы мы вызвать из могил великих магов, чтобы они сражались на нашей стороне?

— Ого! — воскликнул громкоголосый воин. — Но как же ими управлять? А когда мы победим и весь Дарсар будет лежать у наших ног, то кто будет им владеть — мы или они? Как можно убить кого-то, кто и так представляет собой кучку пыльных костей? Волшебством? Да, но в чьих руках оно окажется — их или наших?

— Ну что ж, — ответил маг, не снявший маски, — в таком случае мы сможем использовать Камень, для того чтобы сохранить себе жизнь вне зависимости от того, что предпримут против нас маги Серебряного Древа!

— Ага, сохранить себе жизнь, чтобы навсегда стать их рабами? А что же должно помешать отобрать у вас Камень — ваши заклинания?

Маг в маске весь напрягся в приступе ярости, но барон предостерегающе поднял руку, и он промолчал.

Заговорил один из гонцов.

— Известно ли хоть кому-нибудь о местонахождении любого другого Дваера? Я слышал, что большая часть магической силы пробуждается лишь в том случае, когда используются вместе два Камня или больше.

— Отвечаю на ваш первый вопрос: нет, насколько мне известно, и, думаю, все со мной согласятся, — ответил Гулдейрус, — Что же касается второго вопроса… Легенды, никчемные сказки и пыльные записи, все они не содержат ни слова правды о том, какие именно силы могут высвободиться из Камней. Доподлинно известно только одно. Камни могут действовать совместно лишь в том случае, если их разместят определенным образом и, больше того, споют определенные волшебные песнопения.

— И какие же это силы, маг? — хрипло спросил один из воинов. — Или это одна из ваших тайн, которую под страхом смерти не должен пытаться узнать ни один человек, не причастный к волшебству?

Гулдейрус чуть заметно улыбнулся.

— Как я только что сказал, насчет сил, которыми обладают Камни, существует много разных толков. Например, в сказках, которые все няньки рассказывают детям, говорится об их способности, назовем ее… призывать. Сложите все четыре Камня определенным образом и разбудите, освободите и призовете на свет Спящего короля!

В зале послышались смешки, замелькали безмолвные ухмылки, но маг спокойно улыбнулся и добавил:

— Сложите их по-другому, и вы призовете его старого врага, Змею в Тенях.

— О таких глупостях могут болтать только досужие барды, — выкрикнул один из воинов. — Вы тратите впустую наше время, волшебник!

Так и не снявший капюшона человек, который стоял за спиной барона, поднял обе свои палочки — пожалуй, чтобы привлечь к себе внимание, нельзя было придумать ничего лучшего — и прошипел:

— Вовс-с-се не так. Я из-з-зучал З-з-змею всю жизнь и ос-с-своил з-з-заклинания, которые с-с-спос-с-собны управлять ее жес-с-стокостью, ч-ш-штобы она убивала по моему выбору. З-з-змея оч-ш-шень даже реальна; по меньш-ш-шей мере три города с-с-сейчас лежат опус-с-стевш-ш-шими и зарас-с-стают кус-с-стами, потому чш-што их жители ос-с-смелилис-с-сь с-с-считать ее прос-с-сто с-с-сказочным с-с-сущ-щ-щес-с-ством или чем-то таким, что можно легко подчинить с-с-себе. Она с-с-сожрала их вс-с-сех и что-то почерпнула из с-с-сознания каждого с-с-съеденного. Помогите мне пробудить З-з-змею, и я з-з-завладею вс-с-сем Дарс-с-саром!

Волшебник, все еще остававшийся в маске, постучал по столу собственной палочкой и требовательно заявил:

— Если я не ошибся, то я слышу речи о служении Змее, и хочу увидеть, кто же произносит эти речи!

Послышался одобрительный шум, который, впрочем, сменился напряженной тишиной, как только человек, стоявший прямо за спиной барона, опустил палочки и медленным движением руки откинул с головы капюшон.

Открывшееся лицо не было человеческим; взорам присутствующих предстала зеленая чешуйчатая голова с узкими глазами, большими зубами и стремительно двигавшимся раздвоенным змеиным языком.

— Я имею с-с-счас-с-стье с-с-служить З-з-змее.

— Да неужели? — глумливо воскликнул другой волшебник в маске. — Нет никаких богов, кроме Троих!

Змеиная голова повернулась к нему, и на узких губах, как показалось присутствующим, появилась улыбка.

— Я с-с-соглас-с-сен с-с-с вами, гос-с-сподин. О, с-с-соглас-с-сен. С-с-служа З-з-змее, я с-с-служу Темному. Одно из его щупалец даровало мне эту чеш-ш-шую, и клыки, которыми можно уяз-з-звить, и вечность, чтобы ис-с-спользовать их. С-с-спос-с-собен ли хоть один из вас-с-с с-с-сказать то же с-с-самое?

В наступившей испуганной тишине летающий глаз, присутствие которого чрезвычайно удивило бы барона и троих его магов, неторопливо, словно задумчиво, скрылся за гобеленом и больше не следил за собранием заговорщиков.

— Что ж, мы обменялись умными словами, — сердито выкрикнул Сараспер, обведя взглядом троих беглецов из замка, — и теперь знаем, что вам нужно. А также и мою цену. Вы бежите от известной опасности и боитесь известного противника. Я предлагаю вам мечту, которой вы сможете служить в ближайшем будущем. Мечту, указывающую нам путь от смерти и тирании, которые ныне властвуют в стране, прежде называвшейся Аглиртой, где сегодня объявленных вне закона преступников, тиранов и чудовищ намного больше, чем фермеров, а напуганных до смерти обывателей намного больше, чем счастливых и не испытывающих постоянного страха людей. Если такие и есть, то их единицы.

Он пожал костлявыми плечами, вздернув их к самым ушам.

— Может быть, вас нисколько не тревожит светлое будущее или участь той земли, где вы родились. Может быть, вы интересуетесь только тем, как бы пожрать и куда-нибудь укрыться от всего этого. Если так, то знайте, что я могу указать вам другие выходы из этого Дома — или пожрать вас одного за другим, если вы попытаетесь учинить надо мною насилие. Все равно мне следует поступить именно так, чтобы сохранить свое убежище в тайне… но мне очень не хочется этого делать, особенно сейчас, когда появился хоть небольшой шанс выполнить волю Предвечного.

Он снова пожал плечами, вскинул руки и расслабленно уронил их.

— Выбор остается за вами. Я не могу решать за вас.

Он умолк.

Краер первым нарушил напряженную тишину.

— Ястреб! — воскликнул он, быстро взглянув на латника. — Я втравил тебя в это и…

Тот пожал плечами.

— Мне хотелось бы остаться с тобой, малыш, куда бы ты ни поперся. Мне кажется, что этот человек идет туда, куда его ведут безумные мечты, но ведь все мы должны за чем-то идти, если не хотим очутиться в могиле, так ничего и не совершив. Так что можно отправляться в путь или оставаться. Решай.

Краер помотал головой.

— Мне не нравится ни тот ни другой выход, — с трудом проговорил он. А потом неохотно, гораздо медленнее, чем тогда, когда обращался к другу, повернулся и посмотрел в глаза Эмбры Серебряное Древо.

А она, в свою очередь, медленно осмотрела всех троих мужчин и молча уставилась в пол.

— Говори! — не выдержав, рявкнул латник.

Окрик заставил девушку резко вскинуть голову; ее глаза вспыхнули гневом. Некоторое время она молча смотрела в глаза воину и наконец очень тихо проговорила:

— У меня нет ни малейшего желания искать возможность для мести отцу или кому-либо еще. Я не знаю, посмею ли когда-нибудь снова воспользоваться волшебством, понятия не имею, что могло со мной произойти после того, как были разбиты оковы.

Ее губы скривились, будто она готова была заплакать или, может быть, хотела крепко выругаться, но, когда она вновь заговорила, ее голос звучал почти спокойно.

— Вы дерзнули помочь мне, люди Черных Земель. И я думаю, что нам следует… что мы должны решиться помочь этому одинокому человеку. Я не могла бы с легким сердцем уйти отсюда и оставить его здесь одного, и я думаю, что мы не посмеем биться с ним. Я не смогла бы испытывать даже капли гордости, если бы мы все же вступили с ним в бой и, по капризу богов, одержали бы победу. Мы не можем видеть в каждом встречном врага, которого нужно уничтожить.

Сараспер вдруг резко отвернулся. И только увидев на камне перед ним неизвестно откуда взявшиеся капли, остальные поняли, что он плакал.

— Ну что ж, — с непривычной сердечностью пробасил растроганный донельзя Хоукрил, — раз уж мы договорились, то, значит, у нас получилась целая банда авантюристов, и мы должны выбрать для себя название, прежде чем барды выдумают для нас какую-нибудь смешную кличку. Есть какие-нибудь соображения?

— Всегда, — одновременно выпалили Эмбра и Краер и, так же в унисон фыркнув, уставились друг на друга.

Оба негромко, словно с неохотой захихикали… а потом это хихиканье превратилось в смех, к которому тут же присоединились Хоукрил и Сараспер, и громкий хохот эхом разнесся по катакомбам.

Четверо загнанных в ловушку отчаянных людей…

— Пока эти умники не придумают что-нибудь получше, — почти застенчиво предложил, отсмеявшись, Сараспер, — почему бы нам не назваться Бандой Четырех?

— Значит, быть посему, — кивнул Краер, хотя в его голосе слышалось легкое недовольство. Он, в свою очередь, скривил рот, словно желал выругаться, но заговорил почти по-настоящему шутливо: — Эмбра, можешь начинать складывать балладу!

— Вы об этом пожалеете, — промурлыкала сидевшая рядом с ним девушка, и в ее голосе в равной мере слышались радость и предостережение, — и для вас я госпожа Эмбра.

Трое мужчин насмешливо фыркнули, но когда баронесса вытянула руку, они тоже протянули руки — медленно и не слишком охотно, но без грубости или каких-то подозрений — и прикоснулись к ее ладони в едином пожатии.

Четыре пары глаз встретились; в каждой читалось опасение. Никто не выказывал ликования… но никто и не торопился убрать руку.