Глава 22

Сентябрь 1970-го года. Ленинград

Комнату я нашёл тут же, на Васильевском острове. Четырёхэтажный дом, построенный в конце прошлого века, находился на углу Большого проспекта и Вёсельной улицы. Добираться отсюда до университета было дольше, чем от общежития — приходилось ездить на троллейбусе. Но другие варианты были ещё неудобнее.

Я вышел из троллейбуса, прошёл полсотни метров в сторону гавани и с трудом отыскал дверь в подъезд. Как ни странно, она располагалась ниже уровня земли, и с тротуара к ней вели три бетонные ступени. Причуды дореволюционной архитектуры! А, может быть, за прошедшие десятилетия дом попросту осел, врос в болотистую почву Васильевского острова.

Вдыхая сырой ветер с моря, я некстати вспомнил, что совсем недалеко отсюда, за корпусами Балтийского завода, находится устье Большой Невы. Возможно именно здесь, семьсот лет назад в Неву входили широкие и низкие шведские корабли со щитами по бортам. А из густых лесов тогда ещё безымянного острова за ними пристально следили ижорские рыбаки.

Лифта в подъезде, разумеется, не было. По широкой лестнице я поднялся на третий этаж и трижды позвонил.

Ждать пришлось долго. Наконец, за дверью раздались шаркающие шаги.

— Ты к кому?

На меня смотрела бабушка, лет семидесяти, не меньше. Из-под шерстяного платка выбивались совершенно седые волосы. Внимательные глаза тонули в бесчисленных морщинах.

— Я по объявлению, насчёт комнаты. Хочу снять.

— Проходи, — негромким, чуть дребезжащим голосом сказала старушка.

Медленно повернулась и, шаркая тапками без задников, пошла вглубь квартиры. Я пошёл за ней.

— Сюда иди!

Я думал, что старуха приглашает меня посмотреть комнату, но оказался на кухне. Вдоль выкрашенных тёмно-зелёной краской стен стояла древняя кухонная мебель. Она была сделана не из опилок, и не из фанеры, а из настоящего добротного дерева, и с тех пор неоднократно перекрашивалась. Возле стены я с удивлением увидел новенькую газовую плиту, к которой тянулась труба.

— ЖЭК недавно поставил, — с гордостью сказала старуха, поймав мой взгляд. — К двадцатипятилетию Победы. Я ведь всю блокаду тут прожила. На заводе работала. Чаю хочешь?

Вопрос прозвучал так неожиданно, что я даже не сразу понял.

— Нет, спасибо. Мне бы комнату посмотреть.

Не слушая меня, старуха поставила на стол два больших чайных бокала. Сахарница с наколотым сахаром стояла тут же, как и вазочка с засохшим печеньем.

— Меня Ириной Васильевной зовут. Запомнишь?

— Конечно, Ирина Васильевна.

— Работаешь где? На заводе?

— Нет. Я учусь в университете.

— Студент, значит? Девок водить будешь?

— Буду, — откровенно сказал я.

Затея с комнатой начала терять свою привлекательность. Я и не думал, что настолько привык жить среди множества людей, перед которыми не надо отчитываться.

— А и води! — неожиданно сказала Ирина Васильевна. — Всё веселее. Моя-то комната дальше — не помешаете.

Она налила в чашки крепкий тёмно-коричневый чай, слегка разбавила кипятком из пузатого алюминиевого чайника.

— Сахар бери, не стесняйся. У меня пенсия хорошая. Ветеран я. Ты-то войну помнишь?

— Нет, — ответил я, прихлёбывая терпкий чай. — Я уже после войны родился.

— Молодой, значит. Время-то идёт. А я и революцию застала. После революции нас с мужем в эту квартиру и вселили. А раньше здесь доходный дом был — чиновники жили, офицеры да проститутки.

Слово «проститутки» Ирина Васильевна произнесла без всякого осуждения, как что-то совершенно обычное.

Мы допили чай, и Ирина Васильевна с трудом поднялась с деревянного табурета.

— Пойдём, комнату покажу.

Она провела меня по длинному коридору и толкнула дверь, выкрашенную белой краской.

— Здесь. Кровать есть, шкаф тоже. Мы с мужем сначала в этой комнате жили. А после войны нам и вторую комнату дали. В ней дочка с зятем жили. А в прошлом году новую квартиру получили, на Ржевке.

Я вошёл в комнату. Она оказалась неожиданно большой, в два окна. Под потолком висела обычная трёхрожковая люстра. Возле стены стояла кровать с пружинной сеткой. На кровати лежал толстый матрас, укрытый покрывалом с узором из крупных цветов, и громоздилась гора подушек.

Напротив кровати стоял монументальный шкаф — тёмного дерева, с резными дверцами. Возле шкафа приютился небольшой столик, чуть крупнее журнального.

— Розетка здесь.

Ирина Васильевна показала мне розетку, которая удачно располагалась рядом со столиком.

— Ирина Васильевна, в объявлении было написано, что у вас есть телефон.

— Есть. В коридоре, на тумбочке стоит. Зять выбил. Я ему говорю — зачем? Только лишние деньги платить. А он выбил. Ну, что, будешь жить?

— Буду, — решительно сказал я.

Как ни крути, а это был хороший вариант. Комната недалеко от университета, с одной пожилой хозяйкой. Да и против девушки Ирина Васильевна ничего не имела.

— Пятнадцать рублей. Деньги-то есть?

— Есть.

Я достал из кармана заранее приготовленные пятнадцать рублей и протянул Ирине Васильевне. Она спрятала их в карман платья.

— Ключ я тебе дам. А если хочешь — сделай запасной. Там на углу мастерская, за рубль сделают. Холодильник на кухне — одну полку можешь занять.

— Спасибо, Ирина Васильевна! — сказал я.

— Когда переедешь-то?

Я пожал плечами.

— Вещей у меня немного. Сегодня, если успею. Или завтра.

Выписываться из общежития я не стал. Просто предупредил в деканате, что временно переезжаю к родственникам и оставил номер телефона, по которому меня можно найти.

В два приёма перевёз в квартиру Ирины Васильевны свои пожитки, заказал в мастерской второй экземпляр ключа — для Светы. Купил в магазине кое-какую посуду — тарелки, ложки, вилки, кастрюлю и сковородку. Благо, денег хватало.

Затея с конспектами оказалась очень удачной. Мы с ребятами писали по два часа в день, и этого времени едва хватало, чтобы удовлетворить спрос. Впервые в этой жизни я почувствовал, что могу не экономить на самом необходимом. Это было ново и приятно.

Кроме посуды я купил в магазине вазочку для цветов за рубль девяносто копеек и поставил её на стол. Хоть какое-то украшение в доме!

На следующий день я отправился к Свете. Липы вдоль улицы пожелтели, холодный ветер срывал с них широкие листья и разбрасывал по тротуару.

В цветочном магазине я купил большой букет нежно-лиловых георгинов. Цветы завернули в простую обёрточную бумагу, но смотрелись они всё равно празднично. Люди в троллейбусе благожелательно поглядывали на мой букет.

— К девушке едешь? — подмигнув, спросил мужчина в сером пиджаке, надетом поверх тонкого свитера с высоким горлом.

Мужчина был похож на научного сотрудника в каком-нибудь НИИ. Эту догадку подтверждал портфель из кожзаменителя, который мужчина держал в руке.

Я невольно улыбнулся и кивнул.

Недалеко от остановки я увидел застеклённое кафе-мороженое и решил пригласить Свету туда. Но — после. А сейчас надо серьёзно поговорить.

Я свернул в арку и вошёл в подъезд.

Дверь открыла Света. Увидев меня, она заметно растерялась. На лекциях мы общались, как и раньше. Только вот разговоров о наших отношениях девушка ловко избегала. И после занятий уходила то к подружке, то по делам. Так что даже проводить её я не мог.

Да и мне, честно говоря, было не до прогулок. Всё свободное время я посвящал зарабатыванию денег и хлопотам насчёт комнаты. Кроме того, часами просиживал в университетской библиотеке в поисках хоть какого-то намёка на ключ.

— Саша? — негромко спросила Света. — Проходи.

Она посторонилась, и я вошёл в тесную прихожую.

— Это тебе.

Я улыбнулся и протянул Свете букет. Она взяла цветы, отвернула края бумаги и осторожно понюхала.

— Какая прелесть! Спасибо! Чаю хочешь.

— Хочу, — кивнул я. Правда, ничего к чаю я не купил. Но нам надо поговорить.

Едва договорив фразу, я почувствовал, как Света напряглась.

— Ты проходи на кухню. А я пока поставлю цветы в вазу. И позову маму пить чай.

Присутствие Валентины Ивановны при нашем разговоре было совсем некстати. Но ничего не поделать! Впрочем, я не собирался шарахаться от будущей тёщи.

Я прошёл на кухню и сел на привычный уже табурет с мягким верхом.

— Здравствуйте, Александр!

В кухню вплыла Валентина Ивановна.

— Как ваши дела? Вы уже вернулись из этого… Приморска?

— Здравствуйте, Валентина Ивановна, — вежливо ответил я. — Да, уже вернулся.

— И как съездили?

— Замечательно. Нашли массу интересных артефактов, и в том числе — медальон древних прусских вождей.

— Вот как? Замечательно. А как ваши личные успехи.

— Всё хорошо, Валентина Ивановна, — кивнул я. — Как я вам и говорил, нашёл подработку — пока делаю конспекты для студентов первого курса. Вчера снял комнату — это было необходимо для работы. Теперь буду писать монографию об экспедиции в Приморск.

— И что же — её напечатают?

Я пожал плечами.

— Наш декан обещал помочь, а Валентин Иванович слов на ветер не бросает. Но это дело небыстрое.

— Валентин Иванович? Надо же! Выходит, мы с вашим деканом полные тёзки!

— Выходит, так, — улыбнулся я.

И в самом деле! Забавно получилось.

— Светочка, ну, где же ты? — окликнула Валентина Ивановна. — Давай поить Александра чаем!

— Сейчас, мама! — откликнулась Света откуда-то из глубины квартиры.

Вслед за этим послышался шум воды. Через минуту Света вошла на кухню. В руках она несла вазу с георгинами.

— Какая прелесть! — воскликнула Валентина Ивановна. — Поставь, пожалуйста, цветы на стол!

Ловкими движениями она освободила место, и Света поставила вазу.

— Света, — сказал я, — Валентина Ивановна! Я хочу с вами поговорить.

Валентина Ивановна с удивлением посмотрела на меня.

— Конечно, конечно. Вы пейте чай.

Затем Валентина Ивановна перевела взгляд на Свету.

— Светочка, а в котором часу Олег за тобой зайдёт?

Света покраснела.

— В семь часов, — еле слышно сказала она. — Мы договорились, что в восемь пойдём в кино на вечерний сеанс.

Я почувствовал, как табурет подо мной покачнулся.

— Знаете, Александр, ведь у Светочки с Олегом настоящий роман! — благожелательно глядя на меня, сказала Валентина Ивановна. — Олег — замечательный молодой человек. Месяц назад его назначили заместителем начальника отдела, а буквально на прошлой неделе дали отдельную квартиру. Как перспективному молодому специалисту!

Чай внезапно потерял вкус. Я машинально сделал глоток, поморщился и поднялся с табурета.

— Знаете, я, наверное, пойду. Поздно уже.

— Куда же вы, Александр? — воскликнула Валентина Ивановна. — Вы же совсем ничего не рассказали о поездке в Приморск!

У меня хватило сил ответить вежливо.

— Как-нибудь в другой раз, непременно.

Я вышел в прихожую и надел ботинки. Света стояла у стены, опустив голову.

— Саша, прости меня, — еле слышно сказала она. — Я должна была тебе сказать.

Я ничего не ответил. Молча повернул колёсико замка, открыл дверь и вышел в подъезд. Уже спускаясь по лестнице, я услышал, как дверь наверху мягко захлопнулась.

— Явился! — доброжелательно сказала Ирина Васильевна. — Гулёна! С девкой болтался? Ну, проходи, ужинать будем. Есть-то хочешь? Сейчас яичницу тебе поджарю.

— Спасибо, Ирина Васильевна, — машинально ответил я.

— А тебе звонили. Я номер записала. Там, на бумажке, у тумбочки.

— Кто?

— Не знаю. Мужчина какой-то. Но голос строгий.

Я подошёл к телефону и набрал номер, который был неровным почерком записан на обрывке газеты.

— Алло! Это Гореликов. Вы мне звонили?

В трубке что-то щёлкнуло.

— Гореликов? Это Андрей Сергеевич. Вспомнил? Надо встретиться.

Май 1242-го года. Великий Новгород.

Мастерская золотых дел мастера Горазда не была похожа на кузницу. Здесь был горн, тихо гудящий пламенем. И небольшая наковальня тоже имелась. Рядом с ней на вбитых в бревенчатую стену железных крючьях висели молотки разного размера и литейные формы.

Острый взгляд Степана Твердиславовича заметил набор небольших волочильных досок для изготовления тонкой золотой проволоки.

Сам мастер, хоть и был одет в кожаный фартук, больше походил на монаха, чем на ремесленника. Высокий, худой, с мягкой русой бородкой и внимательным взглядом серых глаз.

Увидев на пороге своей мастерской новгородского посадника, Горазд неторопливо поднялся с дубового чурбака, который заменял ему табурет. Поклонился в пояс — низко, но без раболепства.

— Здравствуй, Степан Твердиславович! По какому делу? Хочешь украшение для жены, или для дочки?

Степан Твердиславович небрежно кивнул мастеру. Так-то все они — вольные новгородцы. Но Степан Твердиславович — богатейший боярин. Десятки деревень числятся за ним. Сотни молодцов в глухих заозёрных лесах собирают пушнину и лесной мёд, чтобы боярин богател.

А Горазд, хоть и хороший мастер, но дела у него шли не очень. Держался особняком, ни к какому боярскому роду не прислонялся. Вот и сидел в своей мастерской без особого прибытка, торговал украшениями на новгородском рынке.

Степан Твердиславович был бы рад помочь Горазду. Не без выгоды, само собой. Какой боярин не захочет иметь под своей рукой такого мастера?

Но Горазд разговора об этом не заводил. А когда Степан Твердиславович как-то намекнул на покровительство, мастер спокойно ответил:

— Мне и так хорошо. Работа кормит, а большего мне не надо.

И вправду, Горазд был искусным мастером. Украшения у него выходили на заглядение — хоть серьги, хоть подвески, хоть перстни. Если бы его поделки возить в Европу — то и сам мастер разбогател бы, и купец не остался в убытке.

Степан Твердиславович умел вести дела. Когда был помоложе — сам плавал с кораблями в приморские города, ловко сбывал товар. И закупиться умел недорого, и товар у него не залёживался.

А совсем молодым водил Степан Твердиславович ватагу по рекам за озеро Нево. Искал по лесам деревни, обкладывал местных жителей данью. И у костра ночевать приходилось, и гружёные лодки таскать волоком, и грести до кровавых мозолей, отмахиваясь головой от надоедливой мошкары.

А то и отбиваться от местных охотников и от других лихих ватаг, которые сами не хотели искать добычу, а поджидали в укромных местах удачливых да смелых.

С тех пор боярин сильно постарел. Но молодость помнил хорошо. И оттого хорошо понимал молодого новгородского князя.

Когда Александр одним лихим походом очистил новгородские земли от тевтонских рыцарей, Степан Твердиславович понял, что этот князь — надолго. И пусть он пока не великий князь, но вести с ним дела можно и нужно. Такой князь не обманет, не подведёт, не даст слабину. Но и лишнего себе не потащит, не станет усмирять новгородскую волю сверх необходимого.

А если так — к чему искать другого князя? Всего за два года Александр сумел найти подход ко всем великим боярским родам. Всех уговорил, объединил ради большого общего дела. Собрал под своей рукой большую дружину. И воевал с умом, жалея людей. Но и врагу не спускал — бил без пощады. А как он сумел заманить немцев в западню на льду Чудского озера!

Сам Степан Твердиславович в той битве не был — сидел в Новгороде, крепил стены и готовил припасы для войска. Но вернувшиеся с битвы с восторгом рассказывали, как молодой князь устроил немцам засаду, в которую попал едва ли не весь полк Тевтонского ордена. Как после разгрома немцев открылся путь к орденским землям, и русские полки изрядно поживились добычей.

А как он без крови взял Псков! Сколько народу могло полечь у высоких псковских стен. Но князь не допустил этого, отбил город без стычек и осады.

И теперь, по слухам, Тевтонский орден собирал посольство к Новгороду и лично князю Александру. И ехало это посольство просить о мире. О мире на условиях Новгорода.

Сам князь вот-вот должен был вернуться в город. Задержался в Пскове, и не просто так. Лазутчики доносили Степану Твердиславовичу, что князь уговаривает псковских бояр вернуться к союзу с Новгородом. Неизвестно, получится ли у него это, или нет. Но сам замысел был смел, и пришёлся по душе новгородским боярам.

Поэтому на тайном собрании они единогласно решили просить Александра остаться новгородским князем. А чтобы тому было легче решиться — сделать ему необычный подарок.

Вот об этом подарке и хотел поговорить Степан Твердиславович с золотых дел мастером Гораздом.

— Дело у меня к тебе, — кивнул Степан Твердиславович. — Важное дело, важнее не бывает. Справишься — хорошо заплачу!

Горазд даже не улыбнулся. Жестом показал боярину на дубовый чурбак.

— Проходи, Степан Твердиславович, присаживайся. Другого кресла нет, извини.

Сам мастер вытащил из-под верстака другой чурбак и сел напротив боярина.

— Слушаю тебя.

Боярин повернул голову к дверям мастерской, крикнул:

— Стёпка! Зайди сюда, покажи!

В мастерскую вошёл слуга, который до этой минуты ждал боярина снаружи. Развязал обыкновенный мешок и вытащил из него большой ключ с хитрой бородкой. Ключ был выковал из железа, и весил столько, что слуга с трудом держал его в руках.

— Это ключ от ворот Новгорода, — сказал Степан Твердиславович Горазду. — Можешь сделать такой же, только меньше? И не из железа, а из бронзы?

Горазд взял ключ у слуги. Небрежно, без натуги повертел в сильных руках и отложил на верстак.

— Насколько меньше? И почему ты ко мне с этим приехал? Есть же специальные мастера.

— Ключ надо сделать такой, чтобы человек мог его носить на шее, — объяснил Степан Твердиславович. — А к тебе приехал потому, что знаю твоё мастерство. И знаю, что лишнего не разболтаешь. Тебе скажу — этот ключ будет подарком новгородскому князю.

— Александру? — спросил Горазд.

И, не дожидаясь, ответа, кивнул.

— Сделаю. Только меди с оловом у меня нет, чтобы бронзу отлить.

— Медь и олово я дам, — сказал посадник. — Теперь о награде. Что ты хочешь за эту работу?

Горазд улыбнулся.

— Хочу, чтобы ты, посадник, заказал у меня золотые украшения для жены князя. И расплатился по справедливости.

Степан Твердиславович задумался. Мысль была хорошей. Странно, что самому посаднику она не пришла в голову. По слухам, князь Александр очень любит свою жену и такому подарку обрадуется. А горазд-то непрост! Ох, непрост!

— Договорились, мастер! — довольно сказал посадник. — Всё необходимое тебе привезут сегодня же!

Загрузка...