Завещание Якова Брюса

Глава 6

Гроза началась едва успели закрыть ставни. Не на шутку разыгравшийся ветер принес огромные темные тучи. Деревья в саду угрожающе скрипели, а на чердаке дома завывало. Из-за закрытых ставен молнии не было видно, но раскаты грома грохотали так, что казалось, дом подпрыгивал. Две девки, подметавшие пол от стекла, каждый раз испуганно вздрагивали и крестились.

— Да будет вам! — строго прикрикнула на них хозяйка дома. — А то вы раньше гроз не видали!

— Так ведь это — особенная, — возразила одна из горничных.

— И чем же она такая особенная?

— Громкая шибко. Говорят, в такую грозу нечисть просыпается, людей соблазняет на дела греховные.

— То-то ты и крестишься вместо того, чтобы работать, — фыркнула Анна Михайловна.

Девка ойкнула и послушно схватилась за веник. Вскоре все стекла были убраны и о явлении Ивана напоминала лишь гнутая оконная рама.

— Пойду, посмотрю, что там Аксинья делает, Александр Борисович борщ заказал на обед, — Анна Михайловна встала.

Задремавший в кресле Белов, заслышав шорох платья, тут же вскочил — сказалась давняя выучка.

Хозяйка дома с улыбкой взглянула на заспанного, слегка пошатывающегося гвардейца.

— Шли бы вы в постель, Гриша, — миролюбиво заметила она. — Друг ваш вряд ли в грозу вернется, а вот Александр Борисович может и попрекать меня будет, что я — ведьма и уморить вас хочу.

Настя невольно улыбнулась. Ей тяжело было представить, что Бутурлин может упрекать жену.

— Наверное вы правы, — Белов провел рукой по лбу, точно набираясь сил. Он сделал шаг, качнулся, но устоял и медленно направился в свою комнату.

— Ну слава богу! — перекрестились Бутурлина, когда гвардеец скрылся за дверью, — Вот ведь, что дети малые, глаз да глаз нужен!

Настя криво улыбнулась. В словах хозяйки дома ей вновь почудился укор за собственное поведение этой ночью.

Девушка посмотрела на Анну Михайловну, вовсе не торопящуюся на кухню.

— Вы, должно быть, сердитесь на меня, — прошептала она, желая внести ясность в отношения.

Бутурлина приподняла брови.

— Сердиться? На что?

— На… на… — как не старалась Настя, говорить с чужим человеком о случившемся между ней и Беловым было выше ее сил.

Анна Михайловна улыбнулась, прекрасно понимая все сомнения.

— Я не сержусь, — мягко сказала ведьма. — Глупо сердиться на то, что изначально предопределено.

— Но вчера вы я обещала… — в сердцах воскликнула Настя. — Я подвела вас, Анна Михайловна! Вы говорили мне, а я…

Раскат грома заглушил слова.

— Глупости! — махнула рукой хозяйка дома. — Уж я-то знаю, как трудно совладать с Силой. Тем более после полного завершения обряда.

— Полного завершения обряда? — переспросила девушка.

Анна Михайловна вздохнула и вновь вернулась на свое место. Расправила юбки, явно решая, с чего начать. Потом взглянула на Настю.

— Весь обряд преображения — это обретение власти. Власти над тем зверем, который у каждого в душе есть. Первая инициация пробуждает этого зверя. И вот тут-то самое главное — сущность человеческую не потерять, чтобы во век зверем не остаться. Страшно это, потому и сделал Яков Брюс так, чтобы преображенцы государю законному подчинялись. А вот вторая инициация страшнее. Зверю надо пару свою найти, чтобы могла душу из тьмы к свету вывести. А это лишь ведьме природной подвластно. Во волки за ведьму и готовы горло друг другу перегрызть.

Вспомнив волчьи тела, лежащие на поляне, Настя невольно вздрогнула.

— И что, они всегда так сражаются? — прошептала девушка.

— Сражаться не сражаются, да только преображенцу в испытании умереть приходится, чтобы ведьма могла душу человеческую вывести, да зверя усмирить. Обряд жестокий, и не все к нему оказываются готовы…

— А если ведьме не под силу будет душу вернуть? — девушка смотрела на наставницу широко распахнутыми глазами.

— Тогда человек погибнет. Да и зверь долго не проживет.

После этих слов в комнате стало очень тихо. Не было слышно даже шума дождя.

— Так что, Настенька и в голову не бери. Что у вас с Гришей случилось — воля Божья. Пара ты его изначально была. А все остальное — так, наносное оно, — Бутурлина подошла к окнам, распахнула ставни. — А вот и гроза прошла!

— И правда прошла… — эхом отозвалась девушка, бросая взгляд в окно.

Деревья, все еще влажные от дождевых капель радугой переливались на солнце. Вместе с грозой ушла и тревога. Во всяком случае, теперь Настя не опасалась гнева хозяйки дома и на душе стало легче.

Правда, оставались еще родители Белова, да и сам Платон Збышев. Настя до сих пор не знала, как папенька отнесется к столь скоропалительному замужеству единственной дочери, полюбит ли зятя так, как любила его сама Настя. Скорее всего, любить не будет, но и презирать не станет…

Дойдя до этих мыслей, девушка вздрогнула и слегка ошеломленно моргнула. Затем скосила глаза на Анну Михайловну, все еще стоящую у окна. Ведьма внимательно осматривала сад на предмет ущерба, нанесенного грозой, и не заметила смятения своей гостьи.

Настя отошла вглубь комнаты, пытаясь совладать с чувствами. Самым понятным из них была растерянность. Девушка просто не ожидал, что действительно сможет полюбить навязанного насильно жениха. Тем не менее это случилось.

И теперь Настасья просто не знала, что же ей делать. К тому же сам Григорий ни разу не признавался в любви, и даже вчерашняя ночь могла значить для преображенца слишком мало, памятуя его прежние амурные дела. Конечно. Анна Михайловна утверждала, что волка всегда тянет к ведьме, но ведь помимо волка был еще и человек. А вот что творилось в душе у Белова Настя не догадывалась.

Невеселые раздумья прервал Левшин. Он ворвался в комнату, точно за ним гнались оборотни.

— Черт знает что! — громогласно возвестил измайловец, оглядываясь по сторонам в поисках друга. — А где Гришка?

— Он все еще неважно себя чувствует и отправился спать, — спокойно ответила хозяйка дома. — и прошу вас, Сашенька не поминать нечистого всуе!

— Оно может и к лучшему! — ответил Левшин не то про Белова, не то про нечистого. — Потому что полковой священник отец Кирилл в Стрельне соборует умершего, а встреченный по пути священник семеновского полка отец Игнатий заявил, что венчать может лишь после того, как молодые проведут ночь в посте и молитвах, а также исповедуются.

При упоминании об исповеди, Настя вздрогнула и беспомощно посмотрела на Анну Михайловну, та ободряюще улыбнулась и вновь повернулась к Левшину.

— Сашенька, думаю для всех будет лучше дождаться отца Кирилла. Все-таки преображенцы — народ особый, сам понимаешь…

— Псы они блохастые, — беззлобно отозвался Левшин. — Но я, Анна Михайловна, решил, что отец Кирилл все ж надежнее, потому не называл имен.

— Хорошо, — кивнула ведьма, бросила быстрый взгляд на каминные часы и охнула. — Я ж на кухню сбиралась! Сашенька, вы останетесь на обед?

— Позвольте в другой раз! — Левшин поклонился. — С вашего позволения, я пойду! Мне еще в казармы надобно!

— Не смею вас задерживать.

Щелкнув каблуками, измайловец вышел.

— Вот балаболка! — воскликнула Бутурлина. — Все бы ерничать, да бежать куда-то. Женить бы его…

— Не жениться он, — глухо ответила Настя, все еще думая о своем. — Даша за него не пойдет…

— Даша? Это которая во фрейлинах третий год ходит? — Бутурлина оживилась. — А ведь ты права, они были бы прекрасной парой.

— Были, коли приданое было, — девушка вспомнила разговоры с подругой и покачала головой. — Нет, Анна Михайловна. Пустое это дело.

— Ну раз пустое, то пустое, — согласилась та, прислушиваясь к скрипу калитки. — А вот и Александр Борисович пожаловал. Рано он…

Бутурлин вошел в комнату. Судя по его побледневшему лицу и тяжелым шагам, командир преображенцев чувствовал себя неважно.

— А, Анна Михайловна, ты здесь? — он буквально рухнул в кресло, расстегнул мундир.

Степан, тенью шагнувший за хозяином засуетился, помогая размотать с шеи офицерский шарф.

— Так-то лучше… — Александр Борисович шумно вздохнул и огляделся, явно ища к чему бы придраться.

Взгляд упал на погнутую раму.

— А это что еще такое? — прогремел командирский голос.

— Я ставни не успела закрыть, вот ветром и выбило, — отмахнулась Бутурлина. — Да ты, друг мой, не переживай, к вечеру починят.

— К вечеру? — взвился Александр Борисович. — Почему к вечеру? Распустились тут! Мало мне на службе неприятностей, еще и дома черти что твориться!

Анна Михайловна обеспокоенно посмотрела на мужа, затем перевела взгляд на Настю, собиравшуюся проскользнуть в свою комнату, чтобы хоть как-то укрыться от намечавшегося скандала.

— Настенька, гроза закончилась, ты бы прошлась, в парке прогулялась, а то бледная вся! — произнесла Анна Михайловна тоном, не терпящим возражений. — О Грише не переживай, я присмотрю!

— Что с Беловым?! — встревожился Бутурлин, моментально позабыв о том, что хотел поругаться.

— С ним все в порядке. Сам увидишь, когда проснется.

— Он что, до сих пор спит? — подполковник обеспокоенно взглянул на часы.

— Ну почему же до сих пор? Проснулся, шороху навел и вновь заснул.

— Так это он окно выбил?

— Не совсем, — Анна Михайловна выразительно посмотрел на девушку. — Настенька, ты что стоишь? Иди, пройдись!

Понимая, что она сейчас лишняя в доме, Настя послушно направилась к выходу.

— Тихона с собой возьми, пусть сопровождает! — распорядился подполковник. — негоже девице молодой одной ходить, времена не те!

Уже закрывая дверь, девушка услышала, как Бутурлин жалуется на пренебрежение, высказанное его полку государыней.

Девушка не стала подслушивать. Приказав лакею следовать за ней, Настя по привычке направилась к Большому дворцу.

Уже по пути раскланиваясь с многочисленными знакомыми и незнакомыми людьми, провожающими фрейлину государыни любопытными взглядами, Настя поняла, что в одиночестве ей побыть не удастся: слишком уж свежи были слухи о нежданной императорской милости к непонятной девице. Более того, некоторые уже разузнали, что Настя проживает лишь с отцом, и даже не скрываясь, строили нелепые догадки.

Особо дерзкий молодой человек в алом, расшитом серебром камзоле подошел к девушке с просьбой разъяснить слух, являлся ли Платон Збышев фаворитом цесаревны Елисаветы. Девушка лишь смерила его строгим взглядом и прошла мимо, заставив нахала покраснеть от досады, выслушивая насмешки прохожих.

Как обычно, Нижний парк был полон народу. Оттуда доносились звонкие голоса и смех, перекрывавшие журчание воды в фонтанах. Не желая никого видеть Настя поспешила скрыться в Верхнем парке.

У ворот стояли семеновцы. Они же несли караул у входа во дворец и, в этом девушка не сомневалась, у покоев императрицы. Стало быть, преображенцы все еще были не в фаворе у Елисаветы Петровны, и именно поэтому Александр Борисович чувствовал себя оскорбленным.

Стремясь избежать людных мест, Настя направилась по одной из боковых дорожек к аптекарскому огороду — там выращивались лекарственные травы для императрицы.

Грядки были разбиты за высокими, тщательно подстриженными кустами. Шалфей, мята, зверобой, ромашка — ведьма знала все наизусть. Кстати, ромашку было бы неплохо позаваривать Грише, а вот Александру Борисовичу лучше всего валериану.

При воспоминании о Белове мысли в голове вновь завертелись. Больше всего Настю волновалась отношение родителей жениха даже не к ней, но к собственному сыну.

То, с какой легкостью Петр Григорьевич отрекся от единственного наследника потрясло девушку гораздо больше, чем она готова была признаться. Но еще больше ее задело спокойствие, с которым Григорий принял происходящее. Настя готова была признать, что действительно каким-то образом приворожила преображенца.

Девушка беспокоилась, что, когда любовный пыл Григория спадет, он начнет винить Настю в разладе с родителями. К тому же, судя по слухам, Белов никогда не был стеснен в средствах, и лишенный родительской поддержки может просто не выдержать скромного образа жизни, который могла предложить ему Настя.

Да имение Платона Збышева требовало присмотра. Оно стало частью самой Насти, и девушка не могла представить себе жизни без полей цветущего льна.

А еще была Сила. Могучая Сила, бросившая их в объятия друг друга, она захлестывала, переполняла, заставляя отбросить здравый смысл и покориться зову, древнему, как сама жизнь.

Чувствуя себя уставшей от бессмысленных раздумий, девушка присела на ближайшую скамейку и прикрыла глаза, подставив лицо ласковому солнцу. Людские голоса, звучавшие неподалеку, сливались, напоминая жужжание пчел. Они становились все глуше и дальше. Солнце припекало, в воздухе разливался аромат цветов.

В какой-то момент Насте показалось, что она сидит на вершине любимого холма, внизу неторопливо движется река, а за спиной девки переклиниваются, чтобы идти за лесной малиной.

Сочную и сладкую ягоду надо было придавить языком, чтобы она лопнула, наполняя рот кисловатым соком. Малина росла в лесу, недалеко от Настиного дома, а за малинником была заповедная поляна с земляникой ароматной и очень душистой. Девушка вдруг замечталась, что они с Беловым все-таки поженятся и уедут в имение. Гриша будет сидеть на террасе, а сама Настя сходит за ягодами в лес, а потом протянет землянику на раскрытой ладони.

Девушка вдруг очень явственно представила, как нежные губы касаются ее кожи, одну за другой захватывая ягодки. Дыхание перехватило, а низ живота сжался от истомы. Настя выдохнула и приоткрыла глаза. Все еще находясь в сладострастной дреме, она взглянула на мужчину, стоявшего рядом, вздрогнула и стремительно поднялась на ноги.

— Простите, я, должно быть, напугал вас? — Михаил Долгорукий вежливо поклонился.

— Ннет, — понимая, что Долгорукий не мог знать, о чем она грезила, Настя все равно смутилась.

— Но я же вижу, — возразил он, — Вы даже вскочили, явно намереваясь уйти. Мое присутствие для вас неприятно?

— Я… Я просто задумалась, — девушка виновато улыбнулась. — Вообразила, что нахожусь у себя в имении… потому ваше появление было для меня некой неожиданностью.

Михаил усмехнулся.

— Знаете, многие помещики желают не то, что имение, душу отдать, чтобы очутиться здесь, а вы вот об обратном мечтаете.

— Каждый человек своего счастья ищет.

— Вы здесь несчастливы?

Настя внимательно посмотрела на офицера, стоящего перед ней, гадая, е ловушка ли это. Взгляд Михаила Ивановича был полон дружелюбия и интереса. Слишком уж полон. Насте вспомнились актеры на представлении. Те тоже так дружелюбно смотрели на зрителей, кидавших на сцену монеты.

Долгорукий молчал, явно ожидая, что девушка заговорит первая.

— За что вас не любит Анна Михайловна? — вдруг спросила Настя.

— Простите?

— Анна Михайловна Бутурлина. У вас ведь с ней вражда? Это какая-то семейная тайна?

— Никакой. Наш батюшка соперничал с Александром Борисовичем и при малолетнем внуке императора Петра часто был более удачлив. Умудрился даже сосватать мою старшую сестру за него… правда тот Петр вскорости застудился на охоте и умер…

— А что стало с невестой?

— Приняла постриг в одном из монастырей… — показалось, что глаза Долгорукого зло сверкнули. — В самом дальнем. Нас же с батюшкой предпочли отправить в Сибирь… от греха подальше…

— И вы полагаете, что подполковник Бутурлин причастен к этому?

Михаил Долгорукий рассмеялся. Правда, слегка наигранно, словно ожидая, что собеседница разделит с ним веселье. Настя молчала, и смех тотчас же прекратился.

— Александр Борисович к ссылке моего батюшки касательства не имеет. Во всяком случае, прямого, — дружелюбно пояснил офицер. — Хотя брат мой считает, что именно Александр Борисович писал доносы на отца. Впрочем, дело это былое, батюшки моего уже давно в живых нет, наши враги повержены, а мы с братом из ссылки возвращены и государыней нашей обласканы.

Долгорукий замолчал, задумчиво глядя поверх золотых куполов с крестами. Молчала и Настя. Зеленые, стриженные стеной кусты отгораживали их от остального мира. Девушка кинула взгляд на лакея, но тот лишь растерянно хлопал глазами, ожидая приказов хозяйки.

— Мне пора идти, — Настя решила не продолжать непонятный разговор.

— Я провожу вас? — Долгорукий уже справился с чувствами и вновь улыбался.

Настя покачала головой.

— Не стоит. Это может не понравиться Анне Михайловне.

— Анне Михайловне или… Григорию Белову?

Вопрос заставил девушку покраснеть.

— Прежде всего, это не понравиться Елисавете Петровне, — она постаралась ответить со всей строгостью, на которую была способна.

— Это правда, что вы имеете к ней какое-то отношение? — усмехнулся Долгорукий.

— Надеюсь, вы не станете пересказывать мне глупые сплетни! — разозлилась Настя.

— Не стану, — покладисто согласился офицер, — но все же провожу вас хотя бы до ворот парка. А то в последнее время вокруг неспокойно.

— Поверьте, это лишнее. Вокруг много людей…

— И все же я настаиваю. К тому же государыней приказ дан девиц одних по парку не пускать! — Михаил зашагал рядом с девушкой и той не оставалось ничего, как просто идти по аллее, надеясь, что у офицера вскоре появятся дела. Тихон послушно плелся следом.

— Скажите, а вы верите в зверя? — вдруг спросил Михаил.

— В кого? — Настя понадеялась, что он не заметил, как она вздрогнула.

— В монстра, который девок дерет, — охотно пояснил ее провожатый. — Говорят, уже несколько погибло, и государыня весьма недовольна нерасторопностью графа Шувалова в этом деле.

Настя только пожала плечами, не желая отвечать. Долгорукий вполне мог знать, что Шувалов посещал Бутурлиных, и как всякий царедворец пытался выведать подробности визитов.

— Нам лучше пройти в главные ворота, — заметил Михаил, когда они в молчании дошли до уже знакомого Насте фонтана.

Чугунный Нептун с неодобрением смотрел на людей, осмелившихся потревожить его покой. Что-то было в нем неправильное, но Настя не могла сообразить что.

Черная ворона, которую девушка приняла за чугунную, вдруг сорвалась с гарпуна, на котором сидела, и, громко каркая, полетела над липами в сторону золоченых куполов дворцовой церкви.

— Плохая примета, — заметил Долгорукий, зачем-то крестясь. — Ворона у церкви каркает — смерть вокруг ходит!

— Что за глупости! — воскликнула Настя. — Это просто птица.

— Думайте, как хотите, только примета верная, смерть ждать надо! — ответил её спутник.

Девушка смерила офицера строгим взглядом и собиралась сказать, что все это — чушь, но слова застряли в горле: по аллее прямо к ним шел отец Григория Белова.

Судя по мрачному взгляду, Петр Григорьевич заметил неугодную невесту сына и теперь направлялся к ней.

Не желая выслушивать новые оскорбления, Настя подхватила под руку изумленного таким обращением Михаила и спешно направилась к видневшимся воротам, но Петр Григорьевич легко обогнал девушку и преградил путь.

— Стой! Нам поговорить надо! — заявил он.

Настя хотела было возразить, что говорить уже не о чем, но заметила, что несколько человек с интересом посматривают в её сторону.

— Простите? — Долгорукий тем временем окинул подошедшего холодным взглядом. — С кем имею честь?

Петр Белов нахмурился еще больше. Не желая быть причиной очередной сплетни, которая легко достигнет ушей государыни, девушка с сожалением разжала руку.

— Михаил Иванович, благодарю, что проводили, — Настя попыталась изобразить улыбку. — А теперь, простите, мне с Петром Григорьевичем действительно надо обсудить…

— Всегда к вашим услугам, — Долгорукий задумчиво посмотрел на Белова-старшего, все еще преграждающего путь, затем поклонился девушке и направился ко дворцу.

Настя выжидающе посмотрела на будущего свекра. Судя по его лицу, ничего хорошего от разговора ожидать не приходилось.

— Замену присматриваешь? — фыркнул он, кивая в сторону ушедшего Долгорукого. — Гришка мой без денег остался, так решила другого окрутить, кто побогаче?

Тон был настолько оскорбителен, что Сила моментально вспыхнула на кончиках пальцев. Пришлось сжать кулаки, сдерживая её.

— Даже если и решила, вам что с того? — холодно поинтересовалась девушка. — Вы радоваться должны, что от сына вашего отступлюсь.

— Радоваться… Гришка гордый и с отказом не смириться. Долгорукого на дуэль вызовет, а потом оба на каторгу… — Петр Григорьевич внимательно смотрел на девушку. — А тебя в монастырь упекут. Уж об этом я позабочусь.

Настя с трудом сдержала все резкие ответы, вертящиеся на языке, лишь сжала кулаки еще сильнее.

— Сын ваш едва жизни не лишился, еще от ран не оправился. А вы его уже все за него решили и на каторгу отправили, — только и заметила она.

Разговор начинал тяготить.

— Сколько ты хочешь? — между тем продолжал Петр Григорьевич.

— Что? — не поняла Настя.

— Денег сколько хочешь, чтобы от сына моего отступиться и уехать?

— К-каких денег? — глаза девушки широко распахнулись,

— Гриша тебе слово дал. Согласно регламенту Петра Великого, откажется, штраф тебе должен выплатить. Только коли скандал случиться, и государыня прознает, деньги в казну уйдут. Так что для тебя лучше, когда по-тихому.

— Вы хотите сказать, что готовы заплатить мне, чтобы я уехала? — ахнула Настя. Откупиться?

— Верно, — тяжелый взгляд прожигал насквозь. — Сколько?

Настя стояла и молча смотрела на этого высокого человека, так похожего на Гришу. Те же глаза. Тот же нос, упрямо выпирающий подбородок. Только в глазах нет того яркого огня, что у сына.

— Гришке, понятно, вожжа под хвост попала. Супротив меня решил пойти, ну с тобой тоже все ясно, — продолжал Петр Григорьевич с кривой ухмылкой выразительно разглядывая Настю. — Род знатный, богатый, единственный наследник… так что можешь смело сумму называть, я заплачу́.

Девушка зло сверкнула глазами. Пальцы засветились, с них сорвались золотистые искры и упали около ног Петра Григорьевича. Там, где они упали, земля начала трескаться. Белов попятился и испуганно перекрестился. Искры срывались одна за другой, трещины становились все шире, гравий с шелестом начал осыпаться в них. Внезапно поднявшийся холодный ветер остудил голову, и ведьма опомнилась.

— Как вы смеете! — произнесла она, срывающимся голосом. — Как вы смеете так оскорблять собственного сына!

Не говоря больше ни слова, Настя резко повернулась и направилась к воротам.

— Ну и дура! — крикнул вслед Петр Григорьевич, даже не стесняясь людей, с интересом оборачивающихся на него. — Лучше синица в руке, чем журавль в небе. Гришке ты все равно надоешь.

Настя сжала кулаки, изо всех сил сдерживаясь. Больше всего на свете хотелось выпустить свою Силу, начать колдовать, заставить на коленях просить прощения. Но это были отец Григория. Тот, кто дал ему жизнь, вырастил его, и девушка сдержалась.

— Пусть так, — она зло посмотрела на одиноко стоящую фигуру. — Но это все лучше, чем взять у вас тридцать серебряников!