Завещание Якова Брюса

Глава 2

Стараясь избегать неприязненного взгляда свекрови, девушка вновь подошла к волку. Нахмурилась.

— А где второй… — при воспоминании о черном полузвере-получеловеке, голос слегка дрогнул.

— Тело мы убрали. Опознать его не удалось. Пока, — Шувалов подошел и стал рядом, тоже взглянул на преображенца. — Вот дурак. Голова молодая, горячая…

Он махнул рукой, привлекая внимание солдат.

— Отнесите раненого… — граф запнулся и задумчиво посмотрел на женщин. — К Софье Петровне далековато, да и места там нет… в казармы? Так ему присмотр нужен…

— Гришу мы домой заберем, в Питерсбурх, а потом — в имение поедем, — решительно произнесла Евдокия Андреевна. — Хватит. Отслужился.

— Не довезете вы его до Питерсбурха, — резко оборвал женщину начальник Тайной канцелярии. — Слаб он, по дороге помрет! Да к тому же и в облике зверином! Кони почуют, да понесут, как пить дать! Его в ближайший дом надобно и бульончиком куриным недели две поить!

— Может, Анну Михайловну попросить? — упоминание о бульоне заставило Настю вспомнить о Бутурлиных. — Александр Борисович к Григорию расположен, не думаю, что откажут.

— Отказать не откажут, да только не дом получается, а лазарет! — фыркнул Шувалов. — Хотя, может, вы и правы, Анастасия Платоновна. Мне все легче охрану к одному дому приставить!

— Охрану? — Евдокия Андреевна побледнела. — Вы полагаете, Гришенька может быть замешан в чем-то?

— Я это знаю наверняка, — отрезал граф, который терпеть не мог бабские охи да ахи. — И не просто замешан, а по уши увяз!

Женщина мгновенно побледнела, задрожала всем телом и внезапно упала на колени.

— Александр Иванович, Христом богом молю, пощадите!!!

— Это что еще такое? — опешил тот, выдирая руку из цепких женских пальцев, — Евдокия Андреевна, немедленно встаньте!

Та подняла на графа глаза, полные слез:

— С места не сдвинусь, пока не поклянетесь, что Гришу и пальцем не тронете!

— Да вы в своем уме?!

— Будет вам, Александр Иванович, людей пугать, — внезапно успокоившись, Настя подошла к будущей свекрови. — Евдокия Андреевна, вы неправильно поняли его сиятельство, вашему сыну ничего не угрожает. Вернее, угрожает, но именно потому граф и хочет охрану к дому Анны Михайловны приставить. Верно?

Последнее слово девушка сказала с нажимом и выразительно посмотрела на начальника тайной канцелярии. Тот усмехнулся.

— Верно. Далеко пойдете, Анастасия Платоновна!

— Куда мне до вас, Александр Иванович!

— Это правда? — все еще стоя на коленях, Евдокия Андреевна переводила взгляд с Настю на Шувалова. — Моему сыну действительно ничего не угрожает?

— Да я что вам, на святом писании клясться должен, чтобы вы мне поверили?! — взвился граф. — Но если вы не прекратите чушь нести, то я лично придушу, сначала вас, а потом и его! Свалились все на мою голову!

От этих слов и слуги, и солдаты непроизвольно сжались и замерли на местах, понимая, что сейчас под горячую руку лучше не попадаться.

— Александр Иванович, голубчик, что ты так шумишь? — раздалось за спиной у начальника Тайной канцелярии. Он резко обернулся.

Анна Михайловна вышла на поляну и с удивлением посмотрела на собравшихся.

— Настенька, и ты здесь? Мне говорили, вопрос жизни и смерти… — заметив волка, лежавшего на носилках, Бутурлина нахмурилась и направилась к преображенцу. — Гриша?!

Солдаты почтительно расступились перед женой командира. Настя заметила, что двое отвели глаза и зашептали что-то. Наверняка от сглаза. Не обращая на них никакого внимания, ведьма стремительно подошла к зверю, склонилась, провела рукой по косматой шерсти. Глаза удивлённо распахнулись. Бутурлина хмыкнула и повернулась к Насте.

— Не прошла даром моя наука, когда мы с тобой Александра Борисовича… А за руку зачем брала?

— Иначе не вернуть было, — девушка хотела помочь Евдокии Андреевне подняться, но та отшатнулась, в страхе смотря на будущую невесту.

— Ведьма! — прошептала женщина, в ее глазах скользнуло понимание происходящего. — Околдовала, вот оно что!

— Грех так тебе говорить, Евдокия Андреевна! — фыркнула Бутурлина. — ежели б не Настенька, Гриша твой мертвый бы уже лежал тут.

— Она это все подстроила! Из-за нее мой сын в зверя обернулся. Не прощу! — скрючив пальцы, женщина вскочила на ноги и двинулась на Настю, намереваясь выцарапать глаза.

Левшин молча встал перед девушкой, загораживая ее.

— Ну все, хватит! — прикрикнул Шувалов, делая знак своим людям стать на пути у Беловой. — Евдокия Андреевна, полагаю вам следует поехать домой и успокоиться! Я надеюсь, мне не придется повторять все дважды?

Граф слегка щелкнул пальцами, явно шепча какое-то заклинание. Это привело Белову в чувство. Она остановилась, осознавая услышанное.

— А… а Гриша? — прошептала женщина и упрямо добавила чуть громче. — Я его мать, и без него не уеду.

— Сын ваш находится на государственной службе! И посему приказом Тайной канцелярии будет находится в доме подполковника Бутурлина. Если, конечно, Анна Михайловна позволит, — граф Шувалов коротко поклонился в сторону Бутурлиной.

— Куда ж мне от приказа Тайной канцелярии деваться? — усмехнулась та. — Только вы уж, ваше сиятельство, сами распоряжайтесь, как раненного доставить. А второе тело где?

— С чего вы взяли, что оно было?

Анна Михайловна лишь приподняла брови. Шувалов вздохнул.

— Ничего от вас, ведьм, не скроешь! Забрали его. Приеду личину зверя сниму, заодно и опознаем.

— Хорошо, коли лично… — Анна Михайловна кивнула и поманила девушку, — Настенька, пойдем, до мой надо ехать. Моя карета у дороги стоит. А лошадь Софьину Евдокии Андреевне отдай, она все равно к дочери едет.

— Я поеду с сыном! — попыталась возразить Белова. — Я его не для того вымаливала, чтобы…

Недосказанная фраза повисла в воздухе. Анна Михайловна покачала головой.

— Не стоит. К тому же Петру Григорьевичу все рассказать надобно… ему ж государыне челобитную подавать! — в голосе ведьмы звучала насмешка.

— Челобитную мой муж непременно подаст! — Евдокия Андреевна поджала губы. — Мыслимое ли дело, наследника знатного рода приказом женить! Еще и на ком!

Белова вновь неприязненно взглянула на Настю. Та отвернулась, чувствуя себя слишком усталой, чтобы вступать в споры и что-то доказывать.

— Ох, Евдокия Андреевна, себя вспомни и кем была до замужества с Петром Григорьевичем! — покачала головой Бутурлина.

— Я девкой дома сидела, под надзором родительским, а не во фрейлинах по кустам с офицерами скрывалась! — отпарировала та.

— Да только мужа удержать дома ни это, ни рождение сына не помогло!

Выпустив эту парфянскую стрелу, Анна Михайловна взяла Настю за руку и решительно направилась к дороге, предоставив Шувалову самому разбираться с задыхающейся от возмущения матерью Белова.

— Ишь, удумала, — бормотала Анна Михайловна, идя по едва приметной тропинке, вьющейся среди высоких сосен. — Невеста для сына не та! Забыла уже, как ее бесприданницей Петр Григорьевич замуж взял!

— Бесприданницей? — ахнула Настя.

Анна Михайловна криво улыбнулась:

— У матери жениха твоего род бедный был, угасал, а Петр Григорьевич аккурат такую жену и искал, чтоб слово поперек молвить боялась, и всю жизнь его почитала, аки спасителя своего.

— А… Гриша как же?

— Другой он. Душа у него есть. Да и зверь свое дело сделал. Волки коли свою любовь нашли, то навсегда это… вот и пришли!

Они действительно вышли к дороге, на обочине которой стояла громоздкая карета.

Степан сидел на облучке и, казалось, дремах, но при звуке шагов тут же встрепенулся и соскочил, чтобы открыть хозяйке дверцу экипажа.

Мужик с любопытством посмотрел на Настю, но спрашивать ни о чем не стал, надеясь, что дома хозяева посветят верного слугу во все тайны.

Настя попыталась приподнять подол юбки, спохватилась, что все еще в мужском костюме, смутилась, и быстро юркнула вслед за Анной Михайловной.

Пахнуло травами, а на одном из обитых красным, слегка выцветшим от времени бархатом, стоял сундучок наподобие Настиного, в котором девушка хранила свои ведьмовские припасы. Лишь это, да и смятый платок, валявшийся на полу, выдавали то смятение, в котором хозяйка экипажа спешила на поляну.

Выждав, пока Настя устроится на сидении, Бутурлина дернула за шнурок, ведущий к колокольчику кучера. Экипаж тронулся.

Девушка все ждала, что Анна Михайловна продолжит рассказ, но ведьма молчала, задумчиво поглядывая в окно и Настя не выдержала первой.

— Анна Михайловна, а граф Шувалов…

— Маг он. Ученик Якова Брюса, — Бутурлина словно нехотя отвела взгляд от окна. — Только Яков Вильямович больше в жизнь веровал, а этот все со смертью играет.

— А у Брюса еще ученики были?

— Были конечно, — ведьма усмехнулась. — Меня он тоже учил, да не всему. Ты, говорит, ведьма природная, сама все лучше меня знаешь… а вот Шувалова он учил. Преемником хотел сделать…

— И почему не сделал?

— Кто ж его знает. Брюс очень скрытный был. В последние годы от двора удалился. Может и был кто. К нему многие приезжали, записи его просили. Он всем отказал. А записи, говорят, сжег…

Анна Михайловна замолчала, вновь отвернувшись к окну. Понимая, что ведьма больше ничего не расскажет, Настя откинулась на подушки. Карета двигалась достаточно плавно, и девушка все-таки задремала. Проснулась она от того, что Бутурлина осторожно потрясла ее за плечо.

— Настенька, приехали!

— Как? Уже? — девушка с трудом открыла глаза и едва заметно потянулась, разминая затекшее тело.

— Тут же ехать всего ничего, — Анна Михайловна ободряюще улыбнулась. — Давай поторопимся, мне по поводу зверя твоего распорядиться надо! Скоро привезут, а у меня кровати не застелены!

Она вышла из кареты, оставив Настю одну. Та еще несколько секунд приходила в себя, а потом прошла в дом.

Там царило непривычное оживление. В зале две девки натирали полы, а парень, одетый в потертую ливрею, старательно начищал потемневшее от времени серебро. Настю все трое проводили любопытными взглядами, спохватившись, поклонились и поспешно вернулись к своим занятиям.

Как чуть позже поведала девушке Глаша, Анна Михайловна распорядилась привезти слуг из Питерсбурха. Они явились уже после того, как Настя отбыла на охоту, и моментально принялись за дело.

Сейчас дом Бутурлиных сиял чистотой и порядком. Сам Александр Борисович был слегка недоволен этим. Подполковник зло ворчал, словно медведь-шатун, вытащенный зимой из берлоги. Впрочем, сама хозяйка дома и сравнивала питерсхоффскую дачу с медвежьей берлогой.

— Приехали Аксинья, что кухарка, Тихон да Илья из лакеев и девки горничные. Имена пока еще не выучила, — послушно отчитывалась Глаша, помогая Насте выбраться из срамного мужского костюма и наконец-то облачиться в платье. — Анна Михайловна им аккурат задания давала, когда гонец в дом влетел. Сам запыхавшийся. На сапогах — грязь. «Слово и дело! — кричит. — Его сиятельство госпожу Бутурлину требуют!» Все так и остолбенели, знамо дело что гонец из Тайной канцелярии, а Анна Михайловна так спокойно ларец с травами собрала, да запрягать приказала!

Глаша разложила ткань юбки на фижмах красивыми складками, отошла, любуясь своей работой, и потом вскинула свои огромные голубые глаза на Настю.

— А случилось то что?

— Да так… — та покусала губы, решая, что можно сказать. Окно в комнате было открыто настежь, и Настя не стала рисковать. — С Григорием Петровичем беда приключилась на охоте. Ранен он, теперь вот сюда должны привезти, под надзор Анны Михайловны.

— Иди ты! — Глаша побледнела в глазах пронеслось отчаяние.

Девушка резко обернулась к образам и начала креститься:

— Богоматерь, заступница, спаси и сохрани раба божьего!!!!

Настя заметила, что руки девки дрожали.

— Глаша, что с тобой?

Та. Еще раз перекрестившись и прошептав «Аминь», обернулась.

— Так не дай бог помрет Григорий Петрович…

— Замолчи! — едва сдерживаясь, чтобы не влепить горничной пощечину, Настя притопнула ногой. — И каркать более не смей!

Последние слова потонули в шуме, доносившемся с крыльца.

Охи, ахи возбужденные голоса… Настя поняла, что привезли Белова.

— Несите его в гостевую опочивальню! — судя по всему, Анна Михайловна вслед за слугами вышла на крыльцо дома.

— А вдруг очнется и укусит? — зазвучал звонкий девичий голос.

Спросившую тут же подняли на смех, мгновенно стихший. Наступившая тишина даже Настю заставила насторожиться.

— Александр Иванович, вы решили лично сопроводить раненного?

— Береженного Бог бережет, Анна Михайловна, — в тон ей ответил Шувалов. — В дом пустите?

— Входите.

Голоса стихли. Настя повернулась к Глаше, намереваясь выяснить у девки, почему она так испугалась, но в дверь комнаты громко постучали, после чего звонкий девичий голос объявил, что Анна Михайловна просит гостью к ужину.

Пришлось отложить расспросы на потом. Когда Настя появилась в зале, начальника Тайной канцелярии уже не было, а на столе находилась огромная супница, из-под крышки которой вырывался ароматный пар.

— Граф Шувалов ушел, — пояснила Бутурлина, уже сидевшая за столом. — на дела сослался.

— А Александр Борисович?

— Сашенька все еще дуется на меня. Я же посмела посягнуть на сомнительную чистоту и тишину его прибежища, — голубые глаза весело блеснули. — Так что он заявил, что предпочитает ужинать в одиночестве и теперь безмерно от оного страдает.

Хозяйка дома кивнула лакею, приказывая налить своей гостье ароматных щей.

Настя вдруг поняла, что действительно проголодалась.

Вслед за щами наступила очередь фаршированной утки, а затем и чая с пирожками и вареньем. Невесомые, они просто таяли во рту, и как девушка не старалась ограничить себя, рука все тянулась за следующим.

— Кушай, кушай, — Анна Михайловна пододвинула тарелку ближе к своей гостье. — Тебе силы надобны. Тебе ж еще Гришу твоего лечить.

— Не мой он, — по привычке пробормотала Настя.

Ведьма усмехнулась и покачала головой.

— Теперь твой. Ты ж его, когда возвращала, за руку взяла, к себе привязала.

От этих слов аппетит пропал. Невольно вспомнив злые слова, сказанные матерью Белова, что сын околдован, Настя отложила недоеденный пирожок и прикусила губу.

— Я не знала, — тихо сказала девушка. — Он… он все уходил, и не хотел возвращаться. Надо было вас дождаться.

— И тогда на поляне было бы одним трупом больше, — фыркнула Бутурлина.

— Но теперь Евдокия Андреевна полагает, что…

— Евдокия всегда была помешана на сыне и будет считать ведьмой любую, кто посягнет на ее Гришеньку, — отмахнулась Анна Михайловна. — Так что, Настенька, слова злые в голову не бери.

— Да как же не брать… Она ж меня всю жизнь попрекать будет.

— С этим Гриша пусть разбирается, в конце концов, дом у вас свой будет, а на балы да приемы Евдокия Андреевна не ходок, — отмахнулась Бутурлина и встала. — пойду, Александра Борисовича навещу! А то он еще неделю дуться будет.

Подхватив тарелку, на которую до этого отложила пирожки с общего блюда, Анна Михайловна направилась к выходу.

У самых дверей ведьма обернулась.

— Да, Настенька, Григория сегодня лучше не проведывай, не стоит. Завтра зайди.

Девушка вскинула глаза, ожидая объяснений, но их не последовало. Хозяйка дома удалилась, оставив свою подопечную допивать чай в одиночестве.

Засиживаться за столом Настя не стала. ушла к себе, кликнула Глашу, чтобы переодеться в домашнее платье. Девка прибежала, но была какой-то заполошной. В любое другое время Настя поинтересовалась бы причинами, но сейчас собственные переживания полностью поглотили её. Волнения за жениха смешивались с переживаниями по поводу его матери.

С трудом дождавшись, пока Глаша расплетет замысловатую прическу, Настя отослала девку в людскую. Та послушно пошла к дверям, но остановилась:

— Настасья Платоновна…

— Ступай, Глаша, мне бы одной побыть, — отмахнулась та.

Девка вышла, а Настя, едва дождавшись, пока дверь закроется, вскочила со стула и закружила по комнате. Слова, брошенные Евдокией Андреевной и потом невольно подтвержденные Анной Михайловной, не шли из головы.

Приворожила. Получается, она, хоть и по незнанию, действительно приворожила Григория, и теперь он обязан разделить свою судьбу с ней. Желая хоть чем-то занять разум, Настя взяла одну из книг, что ей оставила Анна Михайловна. Словно в насмешку, книга была про оборотней.

«Человека с душой звериной к ведьме всегда тянуть будет» — на этих строчках девушка отложила книгу.

Потом вновь подошла к окну, до боли в глазах всматриваясь в серовато-розовое закатное небо. Сейчас Настя готова была променять все, что угодно, даже душу на осознание того, что Григорий сможет полюбить ее просто так, а не за ненавистную ведьмовскую силу, которая просто притягивает к обладательнице могучего зверя.

В комнате было душно. Настя уже раздумывала, не прогуляться ли ей в саду, когда услышала тихий стон, даже не стон, а поскуливание, то и дело перерастающее в вой. Эти звуки мог издавать лишь зверь.

Девушка направилась было в комнату, куда лакеи отнесли волка, но остановилась у дверей, вдруг вспомнив предостережение Анны Михайловны. Ведьма никогда не говорила понапрасну.

Едва слышное поскуливание повторилось, и Настя, отбросив сомнения, открыла дверь.

Все еще в волчьем обличии, Белов лежал на кровати, поверх покрывала. Зверь спал, грудная клетка мерно вздымалась и опускалась, в такт дыханию, и девушка даже засомневалась, не почудилось ли ей.

Она подошла к зверю и положила руку на голову. Показалось, что волк дернул хвостом.

— Гриша, Гриша, — прошептала Настя, присаживаясь рядом. — Вот что мне теперь делать?

Она задумчиво погладила спящего зверя по голове, потом, осмелев, пропустила между пальцев густую шерсть. Бурая с рыжиной она была шелковистой и приятно согревала озябшие пальцы.

Волк лежал не двигаясь, точно мертвый. Но даже сейчас от него веяло какой-то силой и… спокойствием? Безопасностью?

Вспомнилось, как зверь недавно охранял сон своей невесты. Вздохнув, Настя вдруг легла рядом так, чтобы видеть темный нос. Волчьи глаза были закрыты. Еле заметное дыхание зверя обжигало кожу.

Девушка прижалась головой к косматой груди, обняла за шею, чувствуя, что именно это — правильно и нужно. Волк вздохнул, чуть повернул голову, мазнул шершавым носом по щеке, устраиваясь так, чтобы лучше ощущать лежащую рядом ведьму и вновь заснул.

Настя долго лежала просто так, стараясь дышать в унисон слабому дыханию, пока, наконец, глаза не закрылись.

Сон был рваный, тревожный, девушка все шла куда-то, сама не зная куда. Сила клубилась в груди, требуя выхода, искрила на пальцах. Привлеченная этим сиянием, тьма подкрадывалась все ближе, стремясь поглотить ведьму, насладиться нерастраченной силой, растворить ведьму в себе. Этот сон снился девушке уже не в первый раз, и сопротивляться натиску тьмы было все труднее.

Настя уже отчаялась, когда крепкие мужские руки обняли ее, ограждая от вязкой тьмы. Сила вновь забурлила, на этот раз радостно.

— Настя, — тихий шепот успокаивал, — Настенька, ведьма моя… моя…

Мягкие теплые губы коснулись виска, скользнули по щеке. Девушка выгнулась, подставляя губы для долгожданного поцелуя, и открыла глаза.

Уже не зверь, Белов опирался на руки, склоняясь над невестой.

— Настя… — выдохнул преображенец, встретившись взглядом с серыми глазам.

Его лицо было очень близко, красиво очерченные губы манили, и девушка, подчиняясь этому зову, сама потянулась к мужчине.

Этот поцелуй был не похож на другие: нежные, трепетные. Сейчас это было что-то первобытное, дикое, вдруг вырвавшаяся из-под контроля. Это чувство наполняло Настю, заставляя ее подчиняться мужчине в каком-то диком, доселе не изведанном для неё танце, выгибаться навстречу жадно ищущим губам. Сила так и плескала в теле, накатывая волной, сметающей все на своем пути.

Стыда не было, как не было и страха. Все, что происходило с девушкой сейчас в спальне казалось естественным, словно это было предрешено.

Ведьма не смела противиться древнему зову, как и не смела противиться тому жару, что охватывал ее тело. Мужские руки, рисуя узоры рун на ее коже смещались все ниже.

Двушка застонала и выгнулась, дрожа от нетерпения. Дыхание прерывалось ей казалось, что она сейчас умрет. Умрет без этих ласк. Без объятий. Без поцелуев.

Григорий все медлил. Настя открыла глаза и встретилась взглядом с его, абсолютно синими глазами. Смотревшими на нее с обожанием и преданностью.

— Гриша… — девушка успела выдохнуть, прежде чем губы мужчины вновь накрыли ее губы, упреждая резкий вскрик.

Белов на несколько мгновений замер. А затем ритмично задвигался, вновь даря доселе неизведанные ощущения блаженства, разливающиеся по телу…

Утро наступило неожиданно быстро. Или это было не утро. Находясь в этом крае сумрака и белых ночей, Настя потеряла счет времени. Девушка лишь знала, что, открыв глаза она увидит все тот же белый полумрак питерсбурсхой ночи. Впрочем, сегодня на небе вновь сияло солнце.

Отвернувшись от опаляющих кожу лучей, Настя вдруг осознала, что лежит в одной постели с мужчиной, по-хозяйски закинувшего руку на ее обнаженную грудь

Ойкнув, девушка вскочила, поправила сбившуюся рубашку и затравленно посмотрела на кровать, смятые простыни которой были красноречивее всяких слов. Значит, не привиделось. Настя покраснела.

— Срам-то какой — тихо пробормотала она.

Белов не проснулся. Лишь что-то пробормотал во сне и перевернулся на другой бок, прижав к груди подушку.

В панике, что кто-нибудь из слуг может зайти, Настя подхватила свои вещи, выскочила из комнаты и проскользнула к себе в спальню. Прижимая к груди измятое домашнее платье, девушка прислонилась спиной к двери, точно опасаясь, что кто-то войдет.

Было нестерпимо стыдно. А еще сладко. Мать Мария всегда говорила своей воспитаннице, что вкус греха сладок, точно майский мед. Это было даже слаще. В голове то и дело проносилось то, что случилось ночью. Эти сцены бросали девушку в жар, в то же время заставляя краснеть.

«Должна ты, Настенька, блюсти свою девичью честь» — вдруг вспомнились давно позабытые слова умирающей матери.

Настя вздрогнула, словно на нее ушат холодной воды выли. Любовный пыл угас, осталось лишь осознание того, что она натворила.

Девушка задумчиво закружила по спальне, гадая, что же теперь делать. Мысль о том, что она подвела хозяйку дома, строго-настрого запретившую подходить ночью к волку, заставляла щеки полыхать от стыда.

Воспоминания от содеянного обожгли хуже каленого железа, но, самое страшное, и девушка понимала это, какая-то часть её не испытывала должного раскаяния, а, наоборот, даже гордилась случившимся. Оборотень покорился своей ведьме.

Древняя Сила, ждавшая своего часа, пробудилась, взметнулась волной снося все преграды, и теперь струилась по телу, точно вода в русле реки: спокойно и размеренно.

Девушка тряхнула головой, откидывая назад непослушные пряди. Показалось, что в солнечных лучах волосы искрят рыжеватым огнем. Зеркала не было, и Настя подошла к ушату с водой для умывания. Посмотрела в подрагивавшее отражение и, повинуясь непонятному порыву, провела рукой. Вода застыла, точно в зеркало.

Ведьма взглянула на свое отражение и охнула, не зразу поняв, что эта белокожая девица с темными, искрящими огнем, волосами и огромными сияющими глазами и есть она сама.

— Господи, да как же это… — Настя растерянно оглянулась, словно полагала, что девица, чье отражение она видела в воде, могла стоять за плечом.

Но в комнате никого не было. Словно зачарованная Настя вновь подошла к ушату, аккуратно заглянула внутрь. Магия пропала и теперь свое отражение удавалось рассмотреть с трудом.

Девушка перевела взгляд на красный угол, где находились иконы.

Старые, потемневшие от времени, они явно достались хозяевам дома по наследству. Повинуясь порыву, ведьма подошла ближе, вглядываясь в почти неразличимые лики святых. Все. Кроме одного. Богоматерь смотрела на ведьму с грустным укором. Под этим невидящим взглядом ноги задрожали. Настя упала на колени перед иконой.

— Дева Мария, заступница… — привычные слова молитвы словно застревали в горле, девушка не могла ни вспомнить их, не произнести.

Она с отчаянием посмотрела на икону, словно та могла ей помочь. Но богоматерь безмолвствовала.

— Господи, прости меня, прости и сохрани… — слезы сами хлынули из глаз. Настя закрыла лицо руками и все-таки разрыдалась, оплакивая свое некогда безмятежное девичество.