Записки грибника #2

Лета ХХХ года, Сентябрь 7день

Здесь птицы не поют, деревья не растут и только мы плечом к плечу… Бредем как ежики в тумане.

Морось, сыпавшая сутки, ночью закончилась. Тучи ушли, оставив после себя яркое от звезд небо, а утро преподнесло сюрприз. Мга, настолько плотная, что на расстоянии вытянутой руки не видно кончиков пальцев. Свет костров разожженных в лагере, едва просвечивался красными бликами, выход отложили и стрельцам разрешили поесть горячего. Только с началом рассвета, когда поднявшийся ветерок разогнал муть, отряд выступил в путь.

В который раз проклял текущую действительность — карт местности, как таковых не было, нет, и не будет еще очень долго, а те, что потом появятся, у врага будут лучше, чем в нашем родном государстве. Все странствия осуществляются по принципу П.Н.П. (палец небо потолок) куда дует ветер и ведет Иван Сусанин, то бишь проводник. На наше счастье, Шадровитый покуролесил в этих местах еще прошлой весной и сейчас довольно уверенно вел вперед.

По внутренним часам мы шли недолго, часа три, когда наш полупроводник решил сделать привал.

Отряд остановился на опушке леса, Шадровитый спешился, присел пару раз и поспешил отойти в сторонку, выпитое на завтрак попросилось наружу.

Илья дал команду, стрельцы выделенные стоять на страже, заспешили на свои места, коноводы нашего маленького обоза из шести лошадок, решили подкормить своих питомцев и напоить, оставшиеся занялись обустройством стоянки. Огня не разжигали, но холодный перекус из сала и хлеба, всегда под рукой.

— Вот здесь, ежели пойдем туда, — Архип указа направо, — то через пяток верст будет Сомово.

— А там, — Жест в противоположную сторону, — десяток верст с гаком пожалте, Вешки, от них еще восемь и Лукино, довольно большое село, там даже церковь есть.

Я сел на корточки, очистил землю от сора и, подобрав веточку, начертил приблизительный план.

Здесь одна деревня, а здесь вторая… Если пойдем так… А ежели вот так… Итог, хрен мы к вечеру вернемся

— Архип, а рядом еще какие ни-будь поселенья, есть? Не то мы просто не успеем вернуться обратно. Сможем только в Сомово сходить и все.

Он стоял рядом с задумчивым видом и смотрел сверху вниз на мои художества. Потом присел рядом и добавил два крестика. — Я сам не был, но слышал как в разговоре с Лукинским старостой, мужик молвил — что он из этих мест. Давай пойдем в Вешки, а сами будем по сторонам смотреть, ежели с тракта съезд будет, на него и свернем.

— Пойди туда, не знаю куда…

— Неведомы мне эти мызы. — Он виновато пожал плечами, выпрямился, отряхивая ладони от налипшего сора.

— А мне тем более… Веди… Водитель.

— Илья, а ты чего молчишь? — Обратился к бывшему рядом соратнику.

Десятник скорчил гримасу и сплюнул на землю, — Моё дело телячье, обосрался и стой. Куда скажете, туда и пойдем.

— А все-таки?

— Ежели предложу обратно идти? — Он вопросительно поднял бровь.

Я сделал отрицательный жест.

— Так про то ж и молвлю, — Илья улыбнулся, — когда идем?

Вместо ответа я встал, ногой затер наши художества, — Сейчас. Как говорят мудрецы — дорогу осилит идущий.

И мы разошлись по своим местам собираться, подогнать народ, и очень скоро опять двинулись в путь.

На одной из ночевок, сидя у маленького костерка, разожженного под навесом, мы с Ильей делились опытом, он жизненным, а я книжно-киношным.

Выдвинутое мной предложение, чтоб впереди шел передовой дозор, было воспринято спокойно.

Десятник выслушал мои разглагольствования с легкой усмешкой и благосклонно кивнув головой, и пояснил, — мы также на кордоне в дозор ходим, иначе ногаи быстро вырежут.

А дорога серую лентою вьется…

Уже который час шагаем по лесной дороге, размеренно и неспешно. За спиной глухо ступают обозные лошади, тихо переговариваются стрельцы, легкий ветерок шумит среди листвы.

Илья решил не терять время даром и продолжить мое обучение лесным премудростям.

Он шел впереди, вдруг остановился и когда я поравнялся с ним, придержал за рукав:

— Обожди.

Когда мимо нас проследовал обоз, он присел на корточки и, сломанной заранее веточкой, указал на отпечаток сапога на влажной земле.

— Что ты можешь сказать об этом следе.

— А ничего что мы посередь дороги расположились? Тут, молвят, давеча ляхов видели.

— Верно, этого добра здесь хватает. Али ты стрельцам не веришь? — Илья приглушенно свистнул и из кустов на дорогу вышли два стрельца. Он махнул им, и они исчезли среди зелени.

— Федор, Федор, — Десятник укоризненно покачал головой, — Все, что я тебе давеча молвил, в одно ухо влетело, в другое вылетело. Не крути башкой, нет тут из чужих никого. Попрятались.

Молви давай. Кто прошел? Куда? Спешил али нет? С поклажей али без оной?

И поспешай, а то далече уйдут, бежать придется, чтоб догнать.

Я стал рассматривать отпечаток сапога. Подумал немного, вспоминая, что было мне поведано и начал отчет, — След равномерный, мысок и каблук пропечатаны одинаково — человек не торопился. Глубина небольшая — идет пустой или с малой ношей. Прошел вроде как мужик, бабы не косолапят, а ентот мысок внутрь вывернул. Ты сказывал такой след у тех, кто сызмальства на лошадях ездить привык.

Пошарил взглядом выискивая второй отпечаток, не нашел и сдался, — Все боле не ведаю что молвить.

Илья покачал головой, — М-да. А когда мужик здесь прошел?

Почесав в раздумье затылок, выдвинул версию, — Вчера?

Глянул в лицо молчавшему десятнику и, злясь, пробурчал, — не ведаю я.

Он вздохнул и менторским тоном начал пояснять, — Смотри, след ровный, края не оплыли. Вода что в каблуке скопилась, мутная…

— так вчера дождь был.

— Тогда бы земля размытая была бы, и края оплыли бы, а так за ночь подсохнуть успела. И ежели водица в следе грязная, означает недавно прошел, а вот чистая, значится путник, был тут вчера вечером, после дождя.

Ну. Про чувяк и лапоть молвить не надобно? Али повторить?

— Не надо.

— Пойдем тогда, пока наши ушли недалече.

Скорым шагом припустили вдогонку и, когда обогнали лошадей, нагруженных вьюками, пошли нормально.

— Ежели торопится кто, след получается… — договорить десятник не успел, подбежавший стрелец проговорил, запыхавшись:

— Ляхи на дороге… конные, много… с полверсты до них, лошади идут шагом… меня упредить послали.

Илья свистнул, привлекая внимание отряда, и громко крикнул, — Айда с дороги, уводи лошадей подальше и не дай бог, заржут, я те яйца обстругаю тупой косой.

На тропе прокатилась волна суетливого движения. Затрещали ветки кустов, ломаемые нашим обозом, и — через пару минут — никого не видно. Только один дуб стоит посередке и варежкой хлопает в раздумье — умные налево, красивые направо. А куда ж ему, добру молодцу, двигать?

Потом все-таки решил, что быть на линии огня как-то неправильно и ломанулся вслед за всеми. Поспел вовремя, десятник раздавал команды и стрельцы шустро ныкались, занимая позиции. Мне выделили пенек, из-за него просматривался краешек стежки — дорожки, и велели не высовываться.

Улегся, зарядил винтарь, просунул ствол между ветками молодой поросли, растущей перед моим укрытием, стал ждать.

Нет ничего хуже — ждать и догонять. Терпения пролежать неподвижно хватило ровно на одну минуту. И началось… Тут надо почесать, там лесную тварь, не вовремя на щеку усевшуюся, прихлопнуть, пониже поясницы поскрести… Именно сейчас приспичило и так засвербело в носу… Аж слезы навернулись на глаза. Пришлось сдергивать шапку с головы и, уткнувшись в неё, чихать.

Обернувшийся Илья погрозил кулаком и, проведя характерным жестом поперек горла, указал пальцем на меня.

Понял. Молчу. Не шевелюсь.

Послышался тихий свист — идут.

Взял ружье наизготовку, прицеливаясь туда, откуда может показаться враг. Ждем-с.

Ни черта не видно.

Кто там едет? Сколько их едет?

А впрочем, что я себе голову забиваю? Такая война не мое призвание, она вообще не мое дело, пусть Илюха командует.

Сквозь шелест ветра в ветвях берез послышался глухой звук — мерный стук копыт по утрамбованной земле.

Пригибаю голову и стараюсь не смотреть на выезжающих к засаде поляков. Илья, когда объяснял премудрости лесные, говорил — не смотри на татя пристально, он как зверь тебя учует и бросится

Это потом, когда все кончается, мы становимся умными…

А сейчас я, не отрывая взора, смотрю на едущего первым поляка. Он сидит на коне с грацией прирожденного всадника, вольготно расположившись в удобном седле (мне до таких высот… Эх, ни когда не научусь) Лицо круглое, молодое, нос с легкой горбинкой и полные, слегка припухшие, губы под тонкой щеточкой усов. Густые брови, почти сросшиеся на переносице, и темные, смолисто-черные глаза… На голове шапка с синим верхом и красной опушкой, сбоку торчит перо какой-то птицы. Лях едет и спокойно осматривает придорожные кусты, поляну, медленно проплывающую мимо, уходящую вдаль дорогу.

И тут наши взгляды встретились…

Он вскинул руку, указывая на меня, и открыл рот, чтоб закричать…

Отдача мягко толкнула в плечо, а глазастого юнца ударом тяжелой пули опрокинуло на круп, он только и смог всплеснуть в воздухе руками и кулем свалится под копыта своего коня. И даже металлический нагрудник не помог — свинец и не заметил преграды на своем пути.

Со стороны стрельцов послышался нестройный залп из двух десятков стволов, гулким эхом прокатившийся под кронами деревьев. Послышалось испуганное ржание коней и несколько лошадей с пустыми седлами, взбрыкивая на ходу, проскакали мимо меня. Закричали люди, вразнобой грохнуло еще несколько выстрелов и наступила тишина.

Послышался командирский свист, и тропа наполнилась радостными голосами стрельцов. Вслед убежавшим лошадям пробежала пара человек и скрылась за поворотом.

Я сидел на своем пеньке, в обнимку с ружьем, и пытался унять дрожь в коленях. Не от страха, от избытка адреналина, но трясло, словно осину на ветру. Боялся. Если встану и пойду — будут бегать и скакать, крича при этом всякие глупости. Лучше уж здесь, на коряге, пережду когда отпустит.

Не ребята, стреляйте сами, мне бы просто взорвать али спалить чего, мину поставить, бомбу на коленке слепить. Оно как-то спокойней выходит. Есть время все обдумать, взвесить, а тут…

Нет, я не спорю, надо уметь стрелять и во врага, а не только по банкам в тире.

Некстати вспомнилось, Силантий говорил: — Эх, Федька, Поставь свечку в церкви, выпей зелена вина своего и завались Милке под бочок, а дурное из головы выброси…

Помолчал немного и добавил глухим голосом: — Иначе самого вороги порешат.

Конец душевным метаниям положил десятник, он подошел, остановился напротив, качнулся с пятки на мысок, правую руку заложил за пояс, а левой похлопал меня по плечу.

— Ты зачем стрелил так рано?

— Поляк первым ехавший, меня увидел и уже кричать хотел, вот я его и…

Илья переспросил, с удивлением в голосе: — Узрел? Так ты ж влежку лежал. Ежели бы я…

Пришлось перебить и виноватым тоном покаяться: — Я глазами с ним встретился, тать меня посередь куста и разглядел. Вылупился я на него, словно юнак на титьки девичьи…

Он покачал головой:- Плохо, да впредь умней будешь, а пока горевать не стоит… Немцев…

— А рази это не ляхи?

— Двое али трое, остатние немцы как есть, восемь их было

Зеленое недоразумение подняло голову и спросило с недоумением:- И на них потратили два десятка патрон?

Озвучил этот вопрос и получил развернутый ответ: — пораненых добили. Немчура, который последним ехал, прыткий оказался, сбежать хотел, с коня сиганул рыбкой и в кусты, да так там и остался.

На дороге вовсю шел праздник мародера — весело, с шутками и прибаутками, народ потрошил наемников.

Снимались сапоги, вытряхивались котомки, мешки и всяческие сумки, пристегнутые к седлам. Один кадр, ухватившись за штанины, стаскивал с трупа портки.

Но что меня порадовало больше всего, мой поляк лежал смирно и не пытался никуда убежать. Я хихикнул нервным смехом:- а этого чего пропустили?

— Так это… Его ты застрелил…

— И что?

— Как чего, а сапоги…

— Илья! Бл… Я покойников с детства боюсь, тем более таких свежих. Только пистоль с мушкетом возьму да порох, остатнее парням отдай.

— И саблю?

— Её тем более — я быстрей себе кровь пущу, чем ворога зацеплю. И не смотри так, учится рубить саблей не буду. Поторопи этих мародеров, думаю надо рвать когти отсель, пока нас здесь за шиворот не взяли.

Когда стрелец отошел, добавил ворчливо:- Это вам мясникам не привыкать, всяческим железом махать.

Мода нынешняя — классная штука: внутренних карманов нет, только накладные, и то не везде. У данного индивидуума наблюдается только пояс и небольшая сумка, подвязанная кожаными ремешками. Стараясь не касаться тела и не смотреть покойничку в лицо, срезал ножом обнаруженный трофей. Расстегнул на груди, и снял перевязь с мерками для пороха и кармашками для пуль.

За спиной послышался топот копыт. Оглядываюсь на звук, это стрельцы догнали и ведут за собой сбежавших коней.

— Ермолка, нагнали коников?

— Та они дурные, через кусты бросились, а поводья на сук намотало, добро хоть недалече убегли…

Переговариваясь, они вели свою добычу мимо меня и я обратил внимание на одного мерина — как раз на нем и ехал покойный лях. Вытянутая, сухая морда, белый ромб на рыжей шкуре посередке лба и правое ухо обрублено наполовину.

— Ну-ка, погодь, мил человек, — остановил стрельца и, подойдя ближе, зашел на правую сторону. Так и есть. Из большой кобуры, пристегнутой к седлу, торчала рукоять длинноствольного пистолета со здоровенной круглой блямбой противовеса.

Когда достал, то не поверил своей удаче — это была модель с колесцовым запалом, много о ней слышал и, наконец-то, узрел воочию.

Засунул пистолет себе за пояс, хлопнул коня по крупу и отпустил коновода: — Все. Иди.

Понукаемые зычным голосом десятника, стрельцы суетливо потащили тела убитых наемников в кусты, подальше от дороги. Из леса выводили лошадей нашего обоза. Отряд собирался следовать дальше.

Я вернулся к своему мешку, подобрал, закинул на плечо, на другое повесил ружье и двинулся к голове колонны — пора уходить отсюда и, чем быстрей это сделаем, тем лучше для нас будет.

На скорую руку замели следы, присыпали опавшей листвой лужи крови, и тронулись в путь.

Через версту, навстречу отряду выехал Архип Шадровитый, он уехал с утра пораньше, на разведку, и вернулся с хорошей новостью:

— Впереди развилка и от неё до хутора совсем недалече. Но сдается, нет там никого. Скотина не мычит, дымы над избами не курятся, людишек не видно…

— А может они тебя узрели, и попрятались? — с сомнением в голосе спросил Илья.

— Так близко не подходили, издалече смотрели, чтоб не спугнуть. Заедем? Али мимо пройдем?

И оба посмотрели на меня.

Я пожал плечами, — Нет, мимо проходить не будем, авось найдем, что нам нужно.

Ветер разогнал низкие тучи и на небе, в разрыве облаков, засветило яркое, по-летнему теплое солнце.

Прикрывшись рукой от яркого света, бьющего в глаза, наблюдал за парой наших казаков, осторожно подъезжающих к хутору. Прав был Архип, селение выглядело заброшенным. Покосившиеся плетни, вокруг заросших сорной травой огородов, просевшие крыши на низких домиках, наполовину врытых в землю.

Обернулся к десятнику: — Айда туда, думаю прав Архип — нет тут никого. Поехали.

Прижал каблуками конские бока и обученный мерин двинулся шагом вперед. Как законный трофей мне его уступили без разговоров. Боевая лошадка — я насчитал на её шкуре, три шрама: два длинных, видимо резаных на боках и крупе, и один — звездочкой, от пули — на плече.

Всей толпой (отрядом нашу банду можно назвать с большой натяжкой) лезть не стали и Илья с основным составом остался в березовой роще, за околицей поселения, дожидаться нашего возвращения.

Ну, а мы с проводником, бодрой рысью, по заросшей травой дороге отправились в неизведанное. По крайней мере, для меня.

М-да, такая (!) нищета… Я заглянул ради любопытства в одну… Один… Одно жилище, по другому «Это» назвать нельзя. Земляные, утоптанные до состояния каменной твердости, полы. Все внутреннее убранство деревянное, но больше всего поразило кострище, обложенное камнями, прямо посередине дома и — абсолютно черный, закопченный до свисающей бахромы из копоти, потолок.

Григорий с Панасом успели прошерстить все укромные, с их точки зрения, уголки и стащить в маленькую кучку найденное барахлишко, а вид клепанного из полос котла, лежавшего поверх всей груды радовал больше всего.

Как они умудрились это сыскать? Тайна, покрытая мраком, наверно у всех казаков есть нюх на разные клады. На мое удивление, они только загадочно улыбались и разводили руками.

Основное потрясение меня ждало на дальнем конце этого забытого богом и людьми селения. В маленьком сарайчике обнаружил наковальню из булыжника, по типу гранитного, а клещи — из оленьих рогов сделаны, и молот каменный. Когда такое(!) увидел, натурально выпал в осадок. Ничего не тронул, как зачарованный ходил по этой кузнице, и было такое чувство, что попал в каменный век — там даже горн в виде очага на земле, а вместо мехов, кожаный мешок какой-то.

Судя выщербленному валуну и обгорелым кончикам «клещей», все в рабочем состоянии, и подернутые налетом свежего пепла угли подтверждали это. Тихонечко прикрыл за собой дверь, когда выходил, и аккуратно подпер её валявшимся рядом на земле дрыном.

А вдруг хозяева вернутся?

В эту несчастную деревню, с громким названием Вешки, мы все-таки попали, добрались наконец-то. И в ней нас встретило такое же, вполне привычное, отсутствие людей, но с одним отличием, нет даже с двумя. Первое нас повстречало разбросанными костями, белевшими в траве у скособоченного тына, а второе весело скалилось, свисая с кола, вбитого в землю рядом с крыльцом, во все свои три зуба.

Домов здесь больше и почему мы поехали вчетвером, один господь бог знает. Вроде бы тихое место, покойно как на погосте, птички щебечут, ветерок лениво качает верхушки деревьев. Основную дорогу пасет Илья со стрельцами. Лепота.

И как гром среди ясного неба, окрик Панаса:- Федор, ховайся, ляхи едут.

А я только- только начал потрошить местную достопримечательность- кузницу, и на тебе, гости пожаловали.

— Много? Далече? Успеем уйти? Да откуда они вообще взялись, сволочи! Где они?

Вопросы посыпались из меня со скоростью пулеметной очереди. Вот тут и сказалось различие в опыте, вечных военных, казаков, и рекрутируемых только на войну, стрельцов.

— Трое, только из леса выехали. А зачем? Давай поймаем их, да испросим.

— Верно молвишь Панас. — Подошедший Архип, весело оскалился: — Возьмем их по-тихому…

Федор, — он окинул меня взглядом, задержавшись на перемазанных в саже руках: — посмотри там — может найдешь что накинуть на себя, кузнецом будешь. А вы…

Он быстро распределил ребят по местам и в двух словах объяснил мне, что я должен делать и куды бяжать.

— Hej, to ty jesteњ, czy co, kowal bкdziesz?

Обернулся на окликнувший меня голос. Стоят голубчики. Молодые, здоровые, о таких ещё говорят — кровь с молоком. Один, небрежно постукивает плеткой по голенищу желтого сапога.

Второй скривил морду лица, будто ему отдавили самое ценное. А вот третий, бывший позади всех, не понравился вовсе. И без того узкие губы сжаты в тонкую линию, немигающий взгляд серых глаз, кажется, готов просверлить лишнюю дырку в моем брюхе.

— Нет. — Отворачиваюсь и начинаю поправлять веревочную вязку, на которой висит стремя. Крестьянская лошадка, щеголяющая обновкой в виде седла из сложенного в несколько слоев войлока, меланхолично оборачивается и смотрит удивленным взглядом в мою сторону.

— Kіamiesz, pies…

— От собаки лесной и слышу, — И добавляю пару слов на великом и могучем. Не оборачиваясь, ответил в полголоса, но так, чтоб расслышал только он.

И слышу рев оскорбленного до глубины души шляхтича, да скрежет вынимаемой из ножен сабли.

Пора делать ноги, свою часть плана выполнил.

Сдергиваю, обрывая веревочные подвязки, старый кожаный фартук кузнеца, позаимствованный полчаса назад. Кидаю на землю, нагнувшись, проскакиваю под лошадиной шеей, со всех сил бегу вперед и заворачиваю за угол, полуразвалившейся сараюшки, в которой была деревенская кузница.

— Федір, сюди… — Махнул рукой Панас, выглядывающий из-за сломанной телеги, нагруженной сеном.

Разбрызгивая грязь, пробегаю по луже и успеваю за пару секунд до преследователей. Достаю пистолеты и взвожу курки

— Почекай, спробуємо по тихому, — Панас выглянул на мгновение из-за укрытия и спрятался.

Заметил одну особенность, в момент опасности Архиповские парни напрочь забывают русский и понять их бывает довольно трудно.

— Грицько з Архипом почнуть, а ми допоможемо… ты здесь побудь.

Ответить не успел. Послышался топот бегущих следом людей. Через мгновение звучит залихватский свист. Панас подхватывает свое копьецо и выскакивает навстречу противнику.

Чуть присев, ловит древком рубящий удар, отводит его в сторону, бьёт ногой в живот, опрокидывает своего противника на землю, и тут же добивает. А вот желто-сапожный поляк отбил натиск Архипа с Григорием, отскочил назад и прижался спиной к стене кузницы.

— Федір, третій втік — Слышен крик, перекрывающий шум драки.

Твою мать… Наш третий «друг», который сразу мне не понравился, увидев, что произошло с двумя первыми, ломанулся прочь со всех ног к стоящим поодаль коням.

Выдергиваю из-под сена «костолом» и бегу, но не за ним. Чтоб ляху удрать, ему надо добраться до лошадей, а потом еще по улице проскакать до околицы, а это метров двести. Мне напрямки — полсотни всего. Да вот только мой забег происходит на поле поросшему не скошенной травой. Бегу, выдирая сапоги из раскисшей после недавнего дождя земли, и обрывая зеленые побеги. Кажется, успел. Дорога просматривается на полверсты и беглеца не видно.

За спиной слышу приглушенный расстоянием хлопок и, тут же громкий крик раненого человека.

«Охотнички, блин. По-тихому, по-тихому…»

Укладываю ствол на развилку ивовых веток, взвожу. Слева слышен нарастающий звук топота копыт, из-за кустов выскакивает всадник, низко пригнувшийся к холке, он яростно настегивает лошадь.

«Один выстрел, один труп… Один выстрел… О… дин…»

Задерживаю дыхание и тяну спусковой крючок. Отдача мягко толкает в плечо, из дула вылетает облачко дыма, на миг скрывающее цель. Когда оно рассеялось, с моего места никого не видно.

Дергаю за рычаг, ловлю стреляную гильзу на лету и сую в карман. Вставляю новый патрон.

Что попал, знаю точно, с полусотни метров пулю кладу в яблочко, размером с пятак. Взял винтарь наизготовку и пошел глянуть на добычу. Целился в коня, так что, возможно «язык» еще живой, если шею не свернул. Легкое облачко пыли, поднятое падением всадника, уносится прочь под дуновением ветерка, открывая взору тушу убитого мерина, руку, вскинутую в приветственном жесте…

Сизое облако вспухает на срезе дула пистолета и глухой удар в грудь сбивает меня с ног. От неожиданности заваливаюсь навзничь и слышу удовлетворенное бормотание поляка.

Труп коня задергался, это лях яростно вырывался, пытаясь вытащить придавленную лукой седла ногу.

А я валялся на спине и шипел, словно болотная гадюка, ощупывая себя в поисках раны. Под руку попался правый пистолет, его рукоять разлохмачена попаданием пули и раскололась вдоль. Если бы не она, этот урод прострелил бы мне печень…

С воплем:

— СУКА!

Вскочил на ноги и, в несколько гигантских шагов подскочил к противнику. Он попытался сопротивляться, даже ткнул в мою сторону кинжалом, за что получил прикладом в лоб.

Ухватив за плечи, рывком выдернул из под убитой лошади, перевернул на живот и быстренько, его же поясом, связал руки. Привел в чувство, поставил на ноги — не тащить же мне его обратно на себе, пущай шагает.

Настырный гаденыш. Не успев выпрямится, хотел меня забодать, получил коленом в морду, а после того как упал, был жестоко отпиночен. Всю обратную дорогу вел себя как шелковый, только испуганно озирался и каждый раз вздрагивал, когда взглядом натыкался на мою угрюмую рожу. Адреналин кончился, я шагал на автопилоте, хотелось прилечь и маненечко отдохнуть, печень просто отваливалась.

— Случилось что? — спросил меня вышедший навстречу Архип, глядя на мою скособоченную фигуру.

Я показал расколотую пулей рукоять пистолета и рассказал как было дело.

Он коротко присвистнул:- Хранят тебя боги, Федор.

Схватил за шиворот мою добычу и поволок за сарай. Я сначала пошел следом, но передумал. Смотреть, как поляка потрошить будут… Ну их. Лучше пойду, доделаю то, что помешали гости незваные, соберу барахло, какое в кузнице нашел. Мусор с примесью металла, куски шлака, запрятанные под кучей золы пара прутов железа, половинку мешка нагреб все-таки.

Стена, построенная из тонких сосновых бревен, да еще со щелями, заткнутыми вываливающимся пересохшим мхом, имеют плохую звукоизоляцию. И все, что происходило на улице, было слышно внутри во всех подробностях.

Глухие шлепки ударов, короткие вскрики, невнятное, злое бормотание пленного поляка, переходящее в истошный крик, заткнутый, по-видимому, тычком в зубы. После этого на короткое время наступила затишье, а затем все началось сначала. Размеренный голос Архипа, задающего вопросы, и надрывные, полные боли, ответы поляка.

А потом все разом стихло и мне, вдруг, примерещилось журчание ручейка…

Закинув на плечо мешок с собранным хабаром, поспешил на улицу. Стреноженная лошадка никуда не делась, отковыляла чуток подальше от непонятных людишек и продолжила свое занятие, поедание подножного корма. Закидываю ей на спину поклажу, иду еще за одним тюком. Навстречу, из-за угла выворачивает Архип, оттирая на ходу руки сорванной травой.

— Анджей его звали. Так вот, пан Анджей молвил, что ждут хоругвь королевских латников. Они должны были еще седмицу назад прийти, а их все нет. Слухи ходят — недалече от Смоленска, столкнулись шиши с ляхами

Шадровитый плюнул на маленькое пятнышко крови, обнаруженное на пальце, стер пучком травы и отбросил в сторону. Вдруг улыбнулся:- Эти недоумки приняли их за охрану обоза, ну и навалились всей толпой…

— И большая толпа водилась?

Архип мотнул головой в сторону — Этот молвил, полтора десятка на березах да осинах поразвесили вдоль тракта, да волкам на поживу в овраг сволокли столько же, а сколько сбежало, то одному богу ведомо.

— Немалая ватажка… была…

— Ага, да атаман дурной. Это ж надо было, без догляду, сломя голову, на солдат кидаться…

За разговором, я снял путы с лошадки, потянул за недоуздок, сплетенный из конопли, и мы неторопливо покинули селище, уводя двух трофейных коней нагруженных барахлишком.

На поляне, в лесочке на краю селенья, нас ждал остальной отряд. Коротко рассказав Илье о стычке и полученные от пленного данные, быстро собрались и выступили. Идти еще несколько верст до следующего хутора, уже не надо, все, что нужно найдено и даже с небольшим перевыполнением. Теперь осталось унести ноги из этого поганого района. Враги здесь, не пуганные, шастают как у себя дома…

Пока их было мало… Но искушать судьбу и ждать нечто большое…

И как-то не лежала у меня душа идти дальше, уж очень не хотелось.

Как банально не будет звучать фраза, но…

«Скрипит потертое седло и ветер холодит, былую рану…»

Седло, на самом деле старое и затертое до безобразия, на нем видны следы многочисленных ремонтов.

А вот вечерний ветерок приятно остужает испарину, выступающую на лбу при резких движениях. Синячище, размером с суповую тарелку, закрыл правый бок и, кажется, стремиться заползти на спину. Так мне кажется, ибо все, что успел, это на пару минут задрать рубаху и быстро глянуть — что там?

Радует, что ребра целы, могу глубоко вздохнуть и резко выдохнуть. Но, от греха подальше, на первой же остановке, попросил стрельцов и мне помогли наложить тугую повязку.

Теперь двигаюсь с грацией робота — поворачиваюсь всем торсом, не нагибаюсь, а приседаю и шарю перед собой рукой в поисках упавшего ножа.

Полная луна, забралась на самую верхотуру и весело скалиться оттуда, заливая мертвенно бледным светом лесные стежки-дорожки. Зрелище ночного леса…

Если бы мне не было так х… плохо, наверно оценил бы красоту по достоинству. Все приобрело, четкие грани и нет полутени, есть свет и тьма… Чернильная темнота леса перемежается серебреными лучами, расплывающимися в туманной дымке, поднимающейся от разогретой за день земли.

Когда заорал филин, я чуть в портки не наложил с перепугу, а мерину — хоть бы хрен по деревне, дернул обрубленным ухом, да всхрапнул (наверно, выругался на своем, на лошадином). Встряхнул гривой и зашагал дальше, как ни в чем ни бывало.

Бесплотными тенями скользим по лесным тропам — легкий шорох одежды, позвякивание амуниции и тяжелая поступь нагруженных лошадей выдает в нас людей, а не лесных призраков.

Я даже задремал и ненадолго провалился в бездну сновидения…

И снился мне бронежилет, да так явственно, что почувствовал на плечах его тяжесть, ощутил под рукой все изгибы и влажную поверхность(!)

Когда очнулся, первая мысль была — надо протереть, не то заржавеет.

Потом понял, что наглаживаю сам себя, а мокро, так это роса выпала. Ночной воздух просто напоен влагой и, от этого похож на густой кисель. Старики говорили — ежели такое, то быть вёдру.

С шумом втянул в себя лесные запахи…

Пряно-влажный аромат прелой листвы — в нем чувствуется легкая примесь грибного запаха и еще чего-то таинственного, непознанного.

В темноте послышался стук кремня, посыпались ослепительно белые искры… Красный свет факела разорвал ночную темноту.

Все очарование закончилось и пришли суровые будни. Чья-то грубая рука хлопнула по ноге и хриплый голос одного из стрельцов, ласково ссадил меня с мерина:- Федор, слазь, ужо приехали.

Тяжело слез с седла, едва успел цапнуть свой мешок с барахлом, и верная коняшка исчезла в темноте, уведенная прочь.

Спросил у первого попавшегося — где Илья?

Движением руки был послан по маршруту: — Туды пошел…

Они чего все совы да филины и видят в темноте? Я пока добрался, чуть лоб не расшиб о внезапно выросшее на пути дерево, и пару раз запнулся о торчащие из земли корни.

Расположившись на бревне у костерка, горевшего в яме, засмотрелся на огонь…

На это можно смотреть вечно…

Мне всучили в руки кружку с горячим отваром, ломоть серого, ржаного хлеба посыпанного крупной солью и кусок вареной оленины.

Спать расположился тут же у костра, на лапнике, подложив под голову мешок и укрывшись попоной.