Записки грибника #2

Лета ХХХ года, Сентябрь 3 день

— Господи, дай сил, не сдохнуть, не опохмелившись. — С этими мыслями с трудом разлепил опухшие ото сна глаза. Во рту ночевал гусарский полк и, кажется, вместе со своими лошадьми. Почмокал губами и кажется…. они успели сделать переход на полсотни верст. Шея затекла от неудобной позы, ребра болят от того что кружка, которую держал в руке, выпала и закатилась под бок. Хорошо хоть вино допить успел. Кряхтя и охая, словно старая развалина, сел на сундуке и обхватил руками гудящий котел по недоразумению названный головой. Заветный кувшин стоял на углу стола и манил к себе, словно измученного жаждой путника, источник живительной влаги, а я сидел и тупо смотрел. Может он сам в руки прилетит? Жаль такого чуда еще не дождался ни один начинающий алкаш. Позади кувшина на столе лежала фляжечка, а пробка, между прочим, отдельно. Аккуратно почесал в затылке, — Это ж когда я успемши… Тут блин, грамм двести было…

Трясущимися руками нацедил половину кружки вина, вылив все до последней капли из трехлитровой посудины, поднес к губам. Резко шибануло спиртовым духом (вот ты где спиртик) Стараясь не дышать, влил адскую смесь в себя и замер, стараясь не шевелиться. Прижилось…

Добрался до лежанки, положил голову на подушку. Черти молотящие горох, стали стучать тише… Тише… Я блаженно закрыл глаза и провалился в темную бездну без всяких сновидений.

— Хоть топор вешай. Иван, буди этого горького пьяницу, не то всю ночь колобродничать будет. — Смутно знакомый голос с командирскими нотками пробился сквозь серую пелену сна.

— Встаю. Да встаю уже, не тряси, последние остатки души вытрясешь, — Пробурчал, приоткрывая один глаз и рассматривая склонившегося надо мной стрельца. Как только он отвернулся и отошел, я перевернулся на другой бок и потянул одеяло, накрываясь с головой.

Голос рыкнул. Одеяло полетело на пол, в меня вцепились четыре руки и, не обращая внимание на слабое трепыхание поволокли на улицу. Тушку бережно опустили рядом с колодцем, слегка придержали, чтоб не убег и приступили к водным процедурам. После третьего ведра, вылитого за шиворот передо мной появилось милое лицо старого сотника.

Я так обрадовался его приходу, — С-сил-лант-тий с-сука, — что начал объясняться ему в своей любви.

— Раз лаяться начал, очухался. Тащи его в избу. — Что и было исполнено быстро и качественно

Усадив меня на лежанку, стрельцы испарились, оставив один на один с Силантием.

Он прошел к столу, сел на лавку, не обращая внимания на мое копошение и матерное бормотание, стал вводить в курс дела. После первых слов я сам заткнулся и растопырил уши на максимум.

— Доглядчики, коих я разослал по округе, вернулись. В Щупарню, это деревушка на три дома в десяти верстах отсель, на запад, заходили ляхи…

— А те коих мы давеча в лесу повстречали?

— То на Бражино пошли

— Деревня далече от нас? — Я помолчал немного и спросил, — А твои доглядчики верно знают сколько поляков туда пришло?

— Четыре сотни пешцев и, — Он сделал многозначительную паузу, — тристо душ казачков.

(Авторское отступление, казаки гетмана Сагайдачного и поляки соединилась под Москвой)

— Ого.

— Вот тебе и ого… Ежели сунулся бы на немцев, там бы так и остался.

— Была охота их пощипать, да только слишком близко отсель мы были. Уйти бы ушли, да вот куда тати пойдут, вот это вопрос, да и патронов с собой мало было, всего по два десятка. Это на пять минут пострелять, опосля по лесу хоровод водить? Не туточки надобно их прижать крепко, а потом добить что останется. И казаков слишком много, весь табун, а это не менее пяти сотен голов, мы просто не сможем увести… Эта орава такую просеку вытопчет, что злые казачки через день будут здесь придя во след за нами. Ежели всех с собой не заберем, они деревенских на колбасу пустят, но дознаются — кто мы и откуда пришли. Стрельцы правильному бою необучены, ежели сунемся в открытую, больше половины побьют, — Я рассуждал, расхаживая по избе, одновременно вытирая голову полотенцем. Закончив, повесил на плечи и повернулся к сотнику. Он сидел, молча слушая мой монолог.

— Врагов слишком много, — И горько усмехнувшись, пошутил, — очень большую яму копать придется, и то боюсь, все не влезут.

— Ну и сука ты Федька, — Вдруг с какой-то злобой произнес Силантий и грохнул кулаком по крышке стола

Вздрогнув от неожиданности, отступил на шаг назад, — Э-э, Силантий Митрофанович, за что такая ласка?

— А ты почто мне ваньку валял с лета? А? Я тебе людишек привел, а ты с ними разок стрельнул и в своих мастерских пропадал с утрева до вечера, а теперь жалишься — стрельцы негодные…

Меня прорвало, все, что подспудно копилось, выплеснулось наружу, и я заорал на Силантия. — Да я бл… эти сраные ружья делал… Чтоб… Эти еб… стрельцы могли из них стрелять нормально…

— Да ты почто моих людишек блядуешь? Ушлепок!..! — Глотка у старика… Командирская.

Мне вдруг расхотелось мериться «авторитетом», и спросил самым обычным голосом. — Пиво будешь?

Он по инерции рявкнул. — Да! — И добавил спокойным тоном, — Наливай.

Потом спохватился, — Откель у тебя пиво?

— Да нету его, сам уже вкус забыл. Может чайку?

Он скривил морду лица. — Водой кишки полоскать? А… — расстроено махнул рукой, — Покличь там робят, пущай самовар вздуют.

(Дальнейшие события сдвинуты на месяц и представляют собой авторский вымысел. Перехваченная грамота, реальный документ)

Через полчаса на столе исходил паром, заварочный чайник, распространяя аромат свежезаваренного чая. На доске навалена горсточка печенья, засушенных до каменной твердости коврижек с прослойкой из уваренной, до густого состояния, кислой малины, глиняная миска с остатками меда, размазанными по донышку. Пока суть да дело, Силантий сидел с видом индейского вождя, а когда все было готово. Достал из-за пазухи, свернутую в рулон грамоту и бросил передо мной.

— По ихнему разумеешь? — Взял печенюгу и не размачивая откусил кусок.

Разворачиваю: Przez szlacheck№ Podskarbiyam Korony i Litwy, wysіaж nasz№ wiadomoњж, tak by pieni№dze jak moїna pіaciж przychylnoњж i lojalnoњж z…

Пять минут пялюсь на текст с видом умного барана, пытаясь вычленить хоть что ни-будь разумное среди кучи завитушек украшающих буковки и понимаю всего несколько слов — Коронный, Литва, Владислав. — Буквы так сложились, но чтоб понять оставшийся текст, ума уже не хватает.

— Ну, и что это? — Аккуратно положил документ перед собой в развернутом виде, придавив уголки подручными средствами.

— Не нукай, не запряг еще. Стрельцы доглядчики, коих я послал к Вязьме…

— Разведчики, — Перебил сотника. Он отмахнулся от меня, как от осенней мухи.

— Доглядчики… И не перечь мне, а то молвить не буду. Углядели, как шиши на тракте, не доезжая до города несколько верст, разбили обоз польский. Там свалка была, но ляхи отбились, посекли татей, да сами урон в людишках поимели. Побили, да и бог с ними. Пока выжившие ходили промеж возов и добивали пораненных татей, из березовой рощи выехали ещё полтора десятка ляхов, было видно, что они едут издалека, усталые лошади шли шагом, опустив головы почти до земли. Поначалу хотели мимо проехать, но выжившие с обоза, окликнули их, те ответили… Мои доглядчики в десятке саженей от них сидели, в кустах затаились… Один ляшскую речь понимает…

Силантий замолчал, видимо, припоминая, что ему поведали, потом, вспомнив, продолжил.

— Ляхи обмолвились — дескать, гонец из Варшавы, пан, хер его знает как зовут. Обозный тоже что-то в ответ прошипел и просил помощи. Тот, первый, сначала покобенился малость, но опосля десяток оставил, помочь побитым обоз поднять, а вот пятеро остатних поспешили к городу…

— И твои разведчики, догнали их и отняли у них грамотку… — Не вытерпел, уж больно нудно и долго…

Однако сотник не обиделся на очередное прерывание своей речи.

— Отняли, — подтвердил спокойным голосом, — пяток разов стрельнули и отняли.

— Погодь, у твоих ребят, ружья, что ли были?

— Нет, Феденька, из палки стрелили, в лесу дрючок срезали, ляхам показали, они от смеха и передохли…

Я их что, с голой жопой на догляд отпускать должон? Пищали у них с собой были и пистоль у кажного.

Поляки в обход леса поехали, а мои хлопцы напрямки… Самую малость чуть не успели, у гонца лошадь захромала, пока они заводную переседлали, туточки им карачун и пришел. Уж очень они удачно на поляне лесной стали, да и местечко тихое, с тракта не шибко видать. Так что прибытку у нас девять лошадок, три пищали аглицких и четыре пистоля. А барахлишко прочее, робятки себе на дуван забрали.

Мне удалось сломать ровно пополам одну печенюху и, опустив в кружку с кипятком довести до приемлемого состояния. Умеют бабы вкусности готовить, вроде ничего сложного, а ты ж смотри, два месяца и не испортилось. Мазанул кусок медом и отправил в рот. — Филантий так фто там пифано?

Силантий отпил глоток чая из своей кружки, скривился словно от уксуса, выплюнул напиток обратно в посудину, а содержимое выплеснул на пол. — Ганька! Иди сюда холера ходячая.

Скрипнули петли, и в дверь просунулась голова местного мальчишки, взятого сотником себе в помощники — денщики.

— Звали, Силанть Митрофаныч?

Силантий бросил ему ключ (размером с меч кладенец), — Корчагу из сундука принеси, — и когда подросток почти скрылся из виду, крикнул в след, — Да запереть не забудь.

Ворчливо добавляя под нос, — а не то ходют тута разные… опосля кувшинЫ пропадают.

Я прожевал кусок, — Силантий, так что там писано? — повторил свой вопрос.

Он гордо молчал, барабаня пальцами по крышке стола. Пожав плечами, ваш покорный слуга принялся уничтожать жалкий запас продуктов находящийся в доме. Завтрак проспал, обедом не покормили, на полдник кирпичи пересушенные, того гляди последние зубы об них поломаешь. Поскреб по сусекам, нашлось — солонины шмат, половинка каравая ржаного, пяток огурцов и головка чеснока. Окинул взглядом все это великолепие… как раз под водочку.

Надобно чтоб графинчик с холоду был, запотевший. Должон постоять немного и когда начнет слезой истекать по граненому боку. В рюмочку, небольшую, грамм на двадцать не более, налить. Вилочкой наколоть кусочек балыка, белого, астраханского. Откусить самую малость, только для вкуса, разжевать и проглотить. Другой рукой, поднести рюмку к губам и крошечными глоточками, выпить, чтоб ощутить острую прохладу, стекающую по языку. Потом положить в рот остатнее и не жевать, а выдавливать сок из кусочка и лишь когда привкус заканчиваться начнет, вот только тогда и можно будет прожевать и проглотить. Откинуться на стуле, опершись на спинку, прикрыть глаза на пару мгновений и подождать чуть-чуть… Ледяная волна, прокатившись по пищеводу, ухнет в желудок, отчего приятная прохлада охватит все тело… Не надо торопиться… Еще одно мгновение обождать… И вот оно! Огонь! Неистовый огонь пожара, разгорающийся внутри…

И только теперь можно, склониться над тарелкой, вдохнуть чудесный аромат тройной ухи, зачерпнуть ложкой янтарного бульона и…

— К-хе, к-хе. Федька, ну и рожа у тебя… словно у кобеля на суку течную. к-хе, к-хе. Глаза шалые и слюни по всей морде… — Силантий рассмеялся, дребезжащим смешком, запрокинув назад голову.

А я вдруг увидел, насколько он стар, наш несгибаемый сотник. Сухая морщинистая кожа на шее, впалые щеки, заросшие седой бородой, выступающие скулы… И живые, ярко горящие, темно коричневого цвета, глубоко посаженные глаза, внимательно наблюдающие за мной из под мохнатых, черных бровей.

Такие не умирают в постели, окруженные толпой родственников, рыдающих у смертного одра в ожидании кончины патриарха, чтобы тотчас начать грызню за наследство. Этот будет лезть на рожон, подставляя голую грудь под вражеский клинок. Первым выходить на поле боя и последним уходить с него не щадя жизни за други своя. И пусть банально звучит фраза, но это про него — Отец солдатам.

Если мою ругань стрельцы воспринимали спокойно — небрежно, собака лает — ветер носит, то одна единственная попытка пошутить по поводу сотника, едва не стоила мне разбитой морды.

Они просто вдруг разом замолчали, лица у них словно закаменели и, оскалившись, точно стая волков, сделали шаг в мою сторону. Все что успел, сдернуть шапку и покаянно склонить главу — каюсь, бес попутал.

— Митрофаныч, я жрать хочу… — Последние слова произносил, с урчанием вцепившись зубами в кусок солонины.

— Ну, поешь, токмо не обляпайся… — Скрипнула дверь и появился гонец, прижимая к груди, небольшую глиняную бутылку с залитым сургучом горлышком. Я сделал стойку, навострив уши и на всякий случай, словно ненароком сдвинул свою кружку поближе к Силантию, одним глотком допив остатки чая.

Он только усмехнулся, заметив нехитрый маневр. Аккуратно сбив сургуч, кончиком кинжала подцепил и вытащил пробку. Шумно понюхал аромат напитка, довольно крякнул, — Э-х, хороша…

Налил в свою кружку, и довольно демонстративно, заткнул пробку обратно и отставил бутылку на другой край стола, подальше от меня. Откинулся назад и с видом сибарита стал отхлебывать вино (черт, а вино хорошее, запах уже дошел и до меня)

— Так, значится… — он небрежно махнул посудиной, содержимое плеснуло, стукнулось о край и несколько рубиновых капель, сорвались, блеснув кровавым отблеском, они упали на стол.

У меня от возмущения пропал голос и все что я мог, это вытянуть руку в сторону бутылки, и не связано промычать.

— Тебе Феденька нельзя, ручки дрожать с перепою будут, — Отпил маленький глоток, закатил глаза от удовольствия и сжалился. — Ладно уж, налей, токмо маненько.

Запах — обалденный, внешний вид — великолепный, вкус… Я с трудом пропихнул в себя кислющее сухое вино и на вопрос — понравилось? Вымученно улыбнулся и кивнул — да.

— Еще будешь? — Силантий сама доброта.

Отрицательно помотал головой, — Опосля.

На глаза попалась лежащая на углу стола грамота. — Силантий, а что в грамотке этой пишут.

Переложил её поближе к сотнику.

Он скосил глаз на писульку, сделал глоток и небрежно отмахнулся, — А пустое…

Я сначала согласился, но потом задумался, щелкнул пальцами и, поднял перст указующий к низкому потолку, вспомнил — Владислав! Да уж прав сотник — с выпивкой надо завязывать. Забыл, как зовут главного врага, это же его имя мелькало среди завитушек.

Цапнув в руки грамоту, стал искать в ней поляка, но на глаза попалось другое слово.

— Силантий, а кто такой.

И по слогам прочитал.

— Под — скарб-иум.

Сотник выпрямился, поставил кружку на стол, тыльной стороной ладони вытер усы от вина. Подумал немного и, взяв в руку бутылку, ответил:

— Казначей.

Этот старый садист, неторопливо, словно издеваясь надо мной, тоненькой струйкой влил вино в кружку. Взял ее в руку и пригубил, потом облизнул губы:

— А пишут, в сей грамотке, что на прошедших днях уже послана часть денег из короны, а большая сумма…

— Старый черт! И ты молчишь? — Я вскочил на ноги и, едва не опрокинув стол, заметался по избе, лихорадочно собирая вещи, не зная, за что хвататься. Толи портки в мешок пихать, толи исподнее… Схватил грязные портянки, лежавшие под топчаном…

— Эй, скаженный, ты куда?

Я уселся обратно на лавку и, перегнувшись через стол, почти уткнулся носом в его лицо, лихорадочно зашептал, боясь, что он перебьет, не даст сказать.

— Силантий. Надо развед… Тьфу, доглядчиков выслать… На Смоленский тракт… Надо, чтоб они…

При этом размахиваю зажатыми в кулаке тряпками, словно Ленин кепкой на броневике у финского вокзала.

Стрелец брезгливо отвел мою руку в сторону, — Ты мне в морду не тычь. А ну — сядь на место! — Мои душевные метания прервал командный голос сотника и металлические нотки, проскочившие в нем.

И вдруг Силантий перешел на проникновенный шепот, — Федька, дурень, ежели казну повезут, там ляхов будет до жопы, не меньше пяти хоругвей, да пехоты сотни две, ежели не более…

— Да херня это все… — Ответил ему, понизив голос до минимума.

— Это ты херню несёшь. Мы токмо нос из леса покажем, как нас на колбасу порубят…

— Силантий, у нас столько пороха… Да я взорву их всех к такой-то польской матери, они со страху усруться… Помнишь, одну штуку, что у Данилы за кузнецой бабахнули, тогда еще мужика-соглядая по кустам размазало? Ежели хоть день будет и место где… Ты разумеешь? Там гроши повезут, не лошадей, не сраные мушкеты, за кои мы живот подставлять должны… За один раз… Навалимся…

— Скорей уж нам наваляют, — проворчал Силантий и потянулся за своей бутылкой.

Я это пойло точно пить не буду.

Мне захотелось ответить окончанием из анекдота — а нам-то за что? Передумал, не поймет. Продолжил гнуть свое

— Надобно овраг большой найти, чтоб в него все вся охрана с казной вошла. Только они дойдут до выхода, я порох взорву. Тех, кого не побило, сверху дострелим…

Сотник поднял на меня ошалелый взгляд, — Федька, тебя не молонья, а береза по голове стукнула, в два обхвата да по темечку попала. Нет. Не пойдем.

Метнувшись к загашнику, вытащил пару листов бумаги, взял карандаш. Вернувшись обратно, сдвинул все барахло на край стола. Разложился. Под заинтересованным взглядом собеседника набросал эскиз мины.

— Смотри, Силантий, вот это… — Мысленно перекрестившись, начал объяснять устройство МОНки и её ттх. Через пять минут меня перебил недовольный голос:

— Так ты мне про эту бомбу, — и он ткнул узловатым пальцем в рисунок, — ужо молвил, я Федя, ишшо из ума не выжил.

— Да? — Смущенно спросил и полез чесать затылок, — Ну, извини, запамятовал.

Но нужно было ковать железо, пока кузнец трезвый. Переворачиваю лист и на обратной стороне начинаю чертить схему минного закладки, со всеми секторами и зонами поражения и чем больше двигался карандаш, тем ниже падала кривая моего энтузазима. Количество мин начало расти в геометрической прогрессии.

Чтоб плотно закрыть колонну, у меня получилось… Последний подсчет, ставлю точку… Запасов пороха, хватит ровно на то, чтоб гарантированно накрыть только половину. Это же порох, не тол, он слабенький и его, поэтому, больше надо закладывать. Но за тех, кто попадет под накрытие, могу ручаться… Посчитаем, картечь свинцовая… Сечка чугунная… Галька и прочие камушки… Прочий железный хлам… Эх, шрапнельки бы бросить, десяток выстрелов…

Был случай в первую мировую, британский командир увидел как немецкая конница строится для атаки, заказал с ближайшей батареи обстрел, шрапнелью. Те ответили — йес сэр и дали всего два залпа. Правда пушки были сто пять с копейками, или было три залпа… Роту, которая осталась от полка немецких кавалеристов, отправили в тыл на переформирование.

А если по каравану нанести два удара? Первый в лесу. Упавшее дерево, лучше ель или сосна, отличный поражающий элемент. Задача насколько возможно, проредить конницу, надо спешить латников и чем больше будет раненых, тем лучше. Это заставит, может быть, я надеюсь на это, встанут лагерем.

Если поляки пойдут на это, тогда — минометный обстрел, не вести же мины обратно. Окружаем стан кольцом и отстреливаем всех гонцов. Из трех винторезов устраивая райскую жизнь командному составу. Ну, это тем, кто больше всех руками машет. Провоцируем на вылазку. Ложное отступление, выводим на огневую засаду и почти в сотню стволов гасим всех, кто дернулся. О, ежели это конные будут, так можно будет и лошадками разжиться…

Пупырчатая подружка, подала голос:

— И в самый решительный момент по радиосвязи вызвать штурмовики, а там и бэтеры подойдут… с бортов сыплются десантники… Кр-расота! Все коники наши будут.

И я понял, пора закруглятся, меня понесло… Так недолго и подхода днепровской флотилии дождаться.

Силантий с интересом следил за моими подсчетами, — Эт ловко ты цифирь складываешь. А ребятишек ентой грамотке учишь?

Я кивнул, — Да.

Продолжая расчеты. Фигово получалось. Как с той шкурой — можешь сшить три шапки, а можно четыре… Нет, лучше пять. А, ладно, давай семь…

К сожалению, порох не пластичен, порошок, ему не задашь нужную конфигурацию, а это минусы и очень существенные. Подвел черту и озвучил результат.

— Силантий мы, — Посмотрел на него и исправился, — Я могу, собрать еще пять штук вот таких.

Указал на рисунок мины, лежавший на столе.

Он откинулся на стенку, поерзал плечами устраиваясь, отпил глоток вина из кружки, поставил на край стола, — Федор, мне туточки советовали, не слушать тебя, молвят что ты — вздор несешь. Ежели на твое оружье глаза закрывают… А вот то, что ты, харю словно баба красишь… — обвел пальцем вокруг лица.

— С нечистым водишься и в лешака перекидываться могешь…

От удивления только смог выдавить возмущенное. — Я!? Силантий, вот те крест, — размашисто перекрестился. — Ни в жисть, врут супостаты, оговаривают токмо из зависти.

И тут на огонек заскочила одна идейка, побродила по гулким залам черепной коробки, позвала подружек и устроила веселую дискотеку, наяривая какой-то мотив на барабанный перепонках

Я досадливо поморщился, от этого бедлама.

Сотник отмахнулся от моего возмущения, — Сам ведаю — брешут. А вот то, что ты новиков путаешь, мне ужо не по нраву.

— Не понял. Это кого я успел попутать и главное когда? — Изобразил на физиономии удивление. Хотя… Догадывался. После неудачных стрельб, я всю обратную дорогу рысил рядом с десятком, изредка забегал вперед, прятался, а когда подходили ближе, пугал. Вставал в полный рост, и говорил,

— Ба-бах, еще один убит.

После этого нырял в кусты и спешил забежать вперед, чтоб заныкаться, и это не было моей самодеятельностью. Когда стало понятно, что опасность миновала, я отозвал десятника Илью в сторону и объяснил — что хочу. Он согласился. Ну умолчал я. Ну и что? Голову теперь за это снимать?

Подумаешь, провернул рекламную компанию… Так они слово такого еще не знают и, да и знать не надобно.

— Енти гаврики, со всей деревни собрали дерюгу, а кому не хватило, мешки с обозу поперли и пошили себе такое же непотребство, что у тя эвон в углу лежит. Да ладно бы эти обалдуи, ссыкуны малолетние…

— А десятник, Илья-то куда смотрел?

Силантий хлопнул себя ладонью по ляжке, — Так и Илья умудрился от них не отстать. Да еще плат бабий на бошку нацепил… павой по двору ходит… жопой крутит… Тьфу, срам один.

Когда меня ребята спросили, по поводу банданы. Дал вводную, самому зубоскалистому, — У тебя рана на руке, вот отсель и досель. Останови руду, не то помрешь.

Сам стал вести счет. На тридцати объявил, — умер ты братец, мужики за попом пошли, отходную заказывать.

— А сам-то? Али токмо языком болтать могешь? — Послышались реплики из обступившей нас толпы.

Пожал плечами, сдернул повязку с головы и за пару секунд соорудил жгут. — Вот теперь можно и к лекарю. А руды малую толику потерял… — Снял косынку и повязал на место.

— А зачем морду в грязи извазюкал?

— А это у Ильи пытайте, он скорей ответ даст. — Перевел стрелки на десятника, он, кстати, был чуть ли не единственным, кого не смутило мое крашеное лицо.

На том и разошлись по своим делам, я с трофеями разбираться, а они… Да уж, плодотворно поработала молодежь…

— Силантий, — Я смущенно почесал кончик носа, — сей плат нужон, ежели, не дай бог, ворог подстрелит, али тать порежет. Руду унять, рану перетянуть, чтоб до костоправа дойти можно было.

Он отмахнулся от объяснений, — То и так ведомо, мои ребята на поясе вервицу носят для ентого. Ты сходи и сам погляди. Ступай, ступай… — И царственным жестом отправил в сторону двери.

На двор так и так надо было, выпитое настоятельно просило показать местные достопримечательности, прогуляемся, совместим полезное с приятным.

Если бы вышел без предупреждения — уписался бы на пороге, не дойдя до отхожего места. По двору расхаживала, сидела, занималась какими-то делами, а кое-где даже дремала, накрыв шапкой лицо, толпа леших разнообразных форм видов и расцветок. Им только кикиморы для полного комплекта не хватает. И во главе это лесного воинства самый главный лешак, Илья свет батькович.

М-да. Не ведаю, из каких заначек он вытащил сей предмет, но банданой это назвать затруднительно. Это какая-то женская шаль, и кажется, чуть ли не плюшевая, да еще и с бахромой. Но в цвет, зеленая с маленькими золотистыми кисточками на уголках. А что? Довольно прикольно, Илюха накрутил её на бошку словно чалму, ему нужно поменять лохматку на халат, ятаган на бок и с криком — Аллах Акбар, идти пугать ляхов на тракте под Вязьмой. Хм-м, они же с турками воюют.

Облом-с господин десятник, не светит вам халявная работенка пугалом, вакантные места уже заняты.

Я просочился за сарай, сделал свои дела и с огромным облегчением на душе, пошел к колодцу помыть руки. На половине дороги меня заметил десятник, лениво поднявшись с чурбака, шагнул на встречу.

Столкнулись как раз посередь двора у колодца.

— Слей на руки, — качнул деревянное ведро, висевшее на журавле эдакой здоровенной слеге, с противовесом в виде обрубка бревна, на противоположной стороне.

Под тонкой струйкой воды ополаскиваю руки, — Илья, а за каким, ты это хрень на голову намотал?

Мне Силантий сейчас всю плешь проел.

Он махнул рукой, — А… Вшей извожу, бабы настой сварили…

Вот так, а ларчик просто открывался.

Мой дед рассказывал о народном способе — мочишь тряпку керосином, наматываешь на голову, поверх еще одну, подождать малость и все — насекомые сдохли. Воняешь потом как нефтебаза, зато эффективно.

Не поминай черта всуе, он явится. Наш отец командир выплыл на крыльцо, прищуренным взглядом окинул воинство, набившееся на двор, хотел что-то сказать, но передумал, порысил в место, куда короли пешком ходят.

Через пять минут с довольным видом вернулся. Подошел к нам с десятником, остановился напротив, качнувшись с пятки на мысок, уставился на нас с задумчивым видом, внимательно разглядывая, переводя взор то на меня, то на Илью. Чуется, какую-то пакость задумал.

— Илья, — Сотник обратил свое внимание на десятника, — возьмешь ли в обучение новика Федора?

Тот разгладил не существующие усы, выпятил грудь колесом и, выставив немного правую ногу вперед, засунул большие пальцы рук за пояс, — Ежели на то будет твое повеление… Можно. Отрок добрый, на придумки разные сметливый. Давеча вот свою хламиду показал, с пятка шагов не видно, ежели бы лосем по кустам не скакал… Можно рядом пройти не заметить.

Силантий задумчиво осмотрел меня с ног до головы (чувствую себя экспонатом на выставке народного творчества) и, не отрывая взгляда, кивает головой.

— Илья, головой за него отвечаешь. Учи уму разуму, но смотри, чтоб жив остался.

— А ежели…

— Вразумляй как других новиков.

Я только башкой кручу, слушая этих двоих. Постепенно смысл до меня доходит и, даже не знаю что лучше, радоваться или плакать? Но тут Силантий добивает контрольным выстрелом.

— Пойдете на тракт Смоленский… поглядите, что там. Это Федьке надобно, — перевел стрелки сотник.

Илья согласно кивнул и только спросил, — сколько людей брать?

И очень удивился, услышав лаконичный ответ, — Всех.

Здесь надо дать маленькое пояснение. Понятие десяток не говорит что в десятке — десять человек.

Это название учетного воинского подразделения. Под командой десятника может быть до двух десятков бойцов сразу, а может быть всего два или три солдата и пока он жив десяток числится под его именем.

Так вот, у Ильи сейчас в строю двадцать три стрельца вместе с ним, четвертая часть всех наших сил.

Сказать что новики необстрелянные, нельзя так уж прямо, каждый уже успел отмотать по два и боле лет на засечной полосе. Все попробовали чужой крови и пролили свою. Но вот с точки зрения нашего господина сотника, мы (наверно могу так говорить) грязь, и тлен под его стоптанными в хлам сапогами, ничего не умеющие делать салаги.

— Завтрева по утру, чтоб ноги вашей здесь не было. — Отдав последнее ценное указание, Силантий двинулся прочь со двора, оставив нас с десятником переглядываться в удивлении, от такого решения начальства.

— Это чего с Митрофанычем случилось, — Илья повернулся ко мне, одновременно махнул рукой кому-то из стрельцов, подзывая к себе.

— А я почем знаю, какая шлея под хвост попала. Давно просился отпустить с доглядчиками…

— Михась, — Перебил меня Илья, обращаясь к подошедшему стрельцу — бери народ и веди со двора. Спозаранку велено идти… кто колобродить будет вечорой… Ступай. — И погрозил кулаком.

— А я тут в голову никак не возьму, — Десятник всплеснул руками от возмущения, — Чего это Силантий Митрофанович велели у тебя на дворе быть? Эвон оно как…

— Федор, это не про ту писульку, что Третьяк Корнилов со товарищи, давеча с ляха снял?

Колхоз — красный лапоть, а с другой стороны запрета на подобные разговоры не было.

— Она самая. — Замялся говорить про то, что там написано или нет? А с другой стороны, чего скрывать, все равно все наружу вылезет. Тем более Илюхе, рано или поздно, но придется поведать об небольших возможных изменениях наших планов.

— В ней много чего писано:

Наклонился к его уху и прошептал, — С Кракова, деньги везут наемникам Владислава, много.

Улыбка слетела с его губ, он резко повернулся и посмотрел мне прямо в глаза, — Побожись.

Выполнить просьбу Ильи не успел.

Створка ворот затряслась от молодецкого пинка подкованным сапогом, и до боли знакомый голос произнес, — Эй, господар, відкривай!

Приютил один раз заяц лису… Опосля бомжевал по углам у родственников.

— Федор ты ждешь кого? — На лице десятника появилось легкое недоумение. По округе разбросаны секреты столько дней жил тихо, спокойно. И тут такое… Ворота средь белого вечера ломают.

— Я, кажется, знаю, кто это может быть. — Хлопнул Илью по плечу и пошел открывать ворота.

Вот уж кому не пропасть, так это господину Шадровитому со товарищи, щірим хохлам Панасу и Григорию.

Распахнул обе створки настежь, и три всадника и одна вьючная лошадка въехали на двор. Остановились у сарая, который на моем подворье был вместо конюшни, спешились.

После взаимных приветствий, дружеских объятий и похлопываний по спине, гости дорогие быстренько рассупонили транспорт, и мы всей гурьбой пошли в избу.

Панкрат, самый молодой стрелец из моих охранников, метнулся за Силантием, упредить, мол — гости прибыли. Да сарафанное радио и поставленная служба ужо сообщила, и не успел гонец закрыть за собой дверь, как на пороге нарисовалась знакомая фигура.

Следом за ним подтянулся генералитет из обозного штаба, еще народишко подгреб. Скоро на дворе вовсю полыхал костерок, прогорая на угли. Рядом крутились Панас с Григорием, разделывая тушку небольшого кабанчика, себе на беду, нам на радость, перебежавшего дорогу. Сунулся было помочь, сидеть в одной избе со старперами невмоготу, но был культурно послан пешим маршрутом, — , москалі не вміють смажити свинку, у них з нэи тільки підошви для чобіт добре виходять.

Нарезав с десяток кругов и успев надоесть поварам, настороженно следившим за моими передвижениями (подумаешь — с пяток советов дал), вернулся в дом.

Тут веселье было в самом разгаре, Шадровитый вещал новости, словно диктор с радио, монотонно и торжественно иногда сбиваясь на вокзальные объявления Дамочка, я таки вам третий раз повторюю, поизд на Одесу вже пишов, але особисто для вас, мадам, це НА ХЕРсон

попутно разговляясь красненьким.

Когда все было пересказано и разобрано по косточкам, подоспело мясо, вкусные запахи уже и в дом заползти успели. Собравшиеся отдали должное жаркому, и очень скоро останки бедного порося были снесены в мусорную кучу, вино допито, и народ после начальственного рыка, разошелся.

За столом остались Силантий да Архип Шадровитый, тихо переговаривающиеся о каких-то своих делах.

Слушать их… У меня личных забот хватает, собрать барахлишко, проверить оружие, сходить на «болотный склад» за патронами и прочими игрушками для взрослых мальчиков.

О, кстати! Со склада и начну, пока светло, не то в потемках на болоте по кочкам скакать — себе дороже.

Нищему собраться — подпоясаться. Через пять минут бодрым шагом шагал на окраину деревни, там Илья со своими стрельцами, квартировал в старом сарае для сушки снопов.

А ничего так домик, такие опосля дачники строить будут, дешево и сердито. Подклеть, рубленые из тонких бревен стены, крытая тесом крыша — в теплое время жить можно.

Десятник обнаружился за обителью, вправлял на место мозг какому-то растрепе, подошел ближе. Ба, да это старый знакомый, Данила, почетный могильщик и раздолбай по совместительству.

Через три минуты, я и еще пяток выделенных стрельцов, уже шагали по тропинке вьющейся среди кустов и выводящей в место, откуда начиналась гать до острова.

Уже в сумерках, вернулись обратно, с трудом переставляя ноги и сгибаясь в три погибели от тяжелой ноши. Оставив Илью разбираться с амуницией и боеприпасами, убрел к себе.

На ночном небе уже взошла луна, когда я добрался до лежанки.

Мысленно пробежал список уложенного в сидор имущества… Вроде бы ничего не забыл.

Сон уже накатывался, и вдруг вспомнились слова Фридриха Энгельса, которые он еще скажет:

В ранцах убитых русских солдат можно было найти, — только краюху хлеба, завернутую в чистое белье, головку лука… и патроны, много патронов…