Глава 13

— … мне тогда было больше двадцати… должно быть, да, все двадцать. Отец вздумал женить меня на дочери дальнего своего товарища, шляхтича небогатого, но именитого. В молодости не раз им вместе приходилось ходить в походы, во славу батюшки нашего короля, да хранят боги его светлую душу. Я не знал о его намерениях до тех самых пор, пока рыцарь Мезимир с дочерью его Беатой не прибыли в наш замок. Отец устроил в их честь пир, на который были приглашены даже простолюдины.

Казимир умолк, наклонившись в седле. Развесистая ветка проплыла над его головой, не вдарив по лбу, как это сделала предыдущая.

— Несколько дней до этого званого обеда леди Беата была предоставлена заботам моей сестры и моим. Вместе мы несколько раз ездили на охоту и на прогулки.

— Она была красива? — прервала рыцаря Сколопендра, чуть хмурясь.

— Она была очень красива, — подтвердил комес, уворачиваясь от очередной низко висящей ветки. — Она очаровала меня своей красотой. До тех пор мнилось мне, что моя сестра — первая красавица во всех ведомых мне землях. Однако, узнав леди Беату, я разуверился в своих помыслах. Дочь старого рыцаря была не просто хороша. Она была умна, добра, и настолько хорошо воспитана, что признаться… признаться, были мгновения, когда я чувствовал себя неловко в ее присутствии, до того казался я себе неуклюжим и недалеким.

Каля усмехнулась, но перебивать не стала.

— Настал день, когда все соседи съехались на приглашение моего отца. Это был самый большой праздник из тех, что мне довелось встретить в Выжиге. Простолюдины валом валили, бродячие музыканты собирались целыми таборами, вино лилось рекой. Я как теперь помню… — Казимир сглотнул слюну, — туши жирных баранов и свиней на вертелах, корзины фруктов и сыра… Всего было вдосталь. Тогда я уже знал, что отец мой собирался в середине пира объявить нашу помолвку с леди Беатой, и ждал этого мига с замиранием сердца.

Молодой комес снова прервал свой рассказ. Видимых причин для этого не было, но Сколопендра терпеливо ждала, не перебивая.

— Все случилось, как я и мыслил. Дождавшись, пока гости насытятся и досыта наговорятся друг с другом, однако задолго до полуночи, отец мой попросил слова. Речь его была коротка, но… он умел говорить. Он еще раз представил всем своего друга, рыцаря Мезимира Отважного, барона Лиейского, а потом… потом все узнали о том, что дочь Мезимира, леди Беата еще до следующей зимы станет моей женой.

Казимир надолго замолчал. Пообещавшая себе быть деликатной до конце Сколопендра, наконец, не выдержала.

— Ты, наверное, был безмерно счастлив, — бросила она.

Комес будто очнулся.

— Несчастнее меня не было человека во всем мире, — с горечью молвил он. — Ибо всем сердцем я полюбил леди Беату и желал ей только счастья.

Каля подняла бровь.

— Накануне праздника я шел в покои Беаты, чтобы говорить с ней о своей любви. Я был уверен, что чувства мои взаимны, до того она была любезна и нежна со мной. Но возле самой двери я замешкался. И, как оказалось — к счастью. Я услышал горестный плач, и голос, который я хорошо знал, утешал плачущую. Слова моей сестры были полны сострадания, но я не понимал, о чем они говорят, пока леди Беата не заговорила сама. О, ты не внимала этой страстной речи. Ничего подобного мне слышать не доводилось. Эта девушка проклинала день своего рождения, волю наших отцов и меня, забывшись даже тем, что говорила она перед моей родной сестрой. Я узнал, что леди Беата была влюблена, и сердце ее разрывалось на части от разлуки с любимым. Кажется, ее избранник был безземельным рыцарем, этого я не понял. Я тихо отошел от двери, и…

— …и? — подогнала его Сколопендра.

— И на пиру вслед за отцом я поднялся, и отказался от чести быть женатым на леди Беате, — закончил Казимир со вздохом. — В те дни останавливался у нас табор бродячих артистов, ну тех, что черны, как горные гномы. При всех признался я в страсти к одной трубадурке, которая действительно пленяла красотой не только простолюдинов. Тебе охота слушать то, что воспоследовало за этим?

Разбойница качнула головой, избавляя Казимира от тяжелых воспоминаний. Золтан Рыжий славился как разумный, рачительный хозяин, ученый человек и верный рыцарь короля. Слыхала Сколопендра и о нежности отеческой и любви к дочери своей, Ядвиге красавице. Но о сыне, без вести пропавшем многие годы назад, не упоминали ни при старом комесе, ни в деревнях. Словно и не было его.

— Золтан строгий был, — сказала она наконец, — прости, шляхтич, коли разбередила рану старую. Токмо, поговаривали, что слуги его не раз видали, как вздыхает благодетель, да глядит в окно, на земли родовые. Где же ты проводил года эти? — Придержав лошадь, спросила девушка. — Много ли повидал в дальних странствия?

Казимир усмехнулся, потуже натягивая перчатки.

— Мнится мне, в ответ на мою откровенность ты как всегда увильнешь от любопытства моего поведать о твоем житье, — проговорил он с уверенностью. — Верно я говорю?

Каля улыбнулась, дернув плечом. Комес подавил усмешку.

— Значит, верно. Ну, так и с чегой-то… с чего тебе рассказывать? Сдается мне, я и так достаточно открылся.

— Ты мне не доверяешь, светлый комес?

— А ты мне?

Каля не ответила. Некоторое время они ехали молча, занятые лишь тем, чтобы не биться головами о низко спускавшиеся к дороге ветви. Кони шли спокойным шагом, но дорога, которой, как видно, уже очень давно никто не пользовался, заросла, словно лесная чащоба.

— Отец… выгнал меня в тот же час, — сказал вдруг Казимир, словно не прерывая разговора. — Выгнал в том, что на мне было, не дав в дорогу ни денег, ни припасов, ни даже оружия. Тогда, как и теперь, на дворе стояла осень, и без мехов я едва не умер на дороге на границе наших владений, туда, куда доставила меня стража отца. Мне строжайше воспрещалось возвращаться. Помню, как стоял я на краю неухоженного поля по колено в воде, — рыцарь усмехнулся. — Глядел вслед удалявшимся всадникам и мыслил о том, что жена-ненавистница — куда лучше того позора, что я навлек на себя, стремясь избавить ее от немилого мужа.

Сколопендра улыбнулась ему в ответ.

— Ты и сейчас так мыслишь?

— Сейчас уже нет, — задумавшийся рыцарь резко мотнул головой, чтобы избежать столкновения с очередным толстым суком, и не разбить себе и без того страдающий лоб. — Но тогда… не забывай, Каля-Разбойница, что, несмотря ни на что, я очень любил леди Беату, и сама мысль о том, что я больше ее никогда не увижу, угнетала меня куда поболее того положения, в которое я себя загнал.

Он снова умолк. Сколопендра недовольно поморщилась, предполагая, что ей снова придется выжимать из него слова по капле, когда комес вскинул руку.

— Слушай! Ты ничего не слышала сейчас?

Девушка прислушалась, но лес ответил ей обычным шелестом и пением птиц. Она отрицательно покачала головой.

— Послышалось, наверное, — кивнул Казимир, раздвигая рукой заросли густой зелени у себя на пути. — Тьфу ты, осторожнее, здесь паутина.

— Ты начал рассказывать о своих странствиях, — напомнила Сколопендра, несмотря на предупреждение, вмазавшаяся-таки в клейкие паучьи сети, коих в ветвях было великое множество.

— Да. Колея от холода, я брел по размокшей дороге много часов. Я даже не знал, в какую сторону иду, потому что не узнавал тех мест. Лишь мог предполагать, что путь мой вел во владения Зергина, нынешнего моего заклятого врага. Через некоторое время услыхал позади себя цокот копыт и чьи-то шаги. Кто-то бежал в мою сторону. Я окоченел настолько, что в первый миг обрадовался, но потом решил посторожиться. Схоронился в какой-то яме с прелым сеном. Я увидел, как из-за холма выбежал пеший и, не останавливаясь, понесся прямо на меня. Почти сразу же за ним выскочили конники. Их было двое. Тот, что бежал, удирал со всех ног, но даже мне было видно, что он не убежит. В конниках я узнал латников соседа своего, Зергина.

Казимир отвлекся, чтобы хлебнуть из фляги.

— Добежав до моего укрытия, тот, кого преследовали, запнулся о то же прелое сено, и упал. Но тут же вскочил, с оружием в руках. Я как теперь помню все это, почему-то те мгновения врезались мне в память, и прицепились крепко, как репей. Всадники наскочили, но почему-то не спешили нападать, хотя у них были кони и копья, а у него — только короткий гномий меч. Вместо этого они затеяли перебранку, из которой я узнал об убитой любимой гончей графа Зергина и какой-то «проклятой лесной твари». И еще узнал многое из того, чего раньше не слышал, — он ухмыльнулся, — а половину их речей я вообще не понял тогда. Уж очень… глубоко и напевно изъяснялись они. А отец мой… был очень строг со всяким сквернословом в нашем доме. Мне негде было научиться.

Разбойница усмехнулась.

— Теперь-то ты, небось, понял бы их.

— Теперь-то да, — не мог не согласиться рыцарь, усмехаясь в ответ. — В общем, к тому самому моменту, когда они перешли от слов к драке, рассудок мой, должно быть, помутился — до того я окоченел. Я видел только меховые куртки на их спинах, куртки и больше ничего. Всадники в тот миг были повернуты ко мне спиной, и не успели они поднять свои копья — я уже свалил одного из них. Дрались мы недолго — от удара о землю он не мог сопротивляться в полную силу. Когда его тело обмякло, я увидал, что со вторым всадником, слишком ошеломленным, успел расправиться тот, за кем они гнались.

— И что же? Вы взяли коней, стали товарищами и вместе отправились искать счастья? — фыркнула Каля, на ходу обрывая кислые лесные яблоки прямо с ветвей.

— Да, так и случилось, — Казимир тоже попробовал яблоко, но поперхнулся. Деланно встревоженная Разбойница отобрала у него кислый плод и выбросила в чащу.

— Но-но. Эти штуки скислят тебе рот до вечера, а я хочу услышать твою историю прямо сейчас!

Казимир поглядел на нее, но не ответил. Он был занят тем, что старательно отплевывался.

— Его звали Лихор, — через минуту сообщил он, проморгавшись. — Лихор из Чащобы. Он был эльф, хотя в первый раз я принял его за человека. Даже выше меня и ширококостный. Если бы не уши, да не тонкий нос, я бы некогда не смог поверить, что он — эльф. С ним мы объездили почти все земли нашего королевства и… множество чужих. Он был мне как брат. Когда он погиб я… даже когда отец прогнал меня, я не чувствовал себя настолько осиротевшим.

Они помолчали.

— После его смерти я примкнул к наемникам, конечно, ради денег. Ничем другим я зарабатывать не умел. Мне довелось побывать в землях еще трех королей и даже видеть море. Довелось даже работать с мракоборцами, только тогда все плачевно закончилось, — он невесело усмехнулся. — Однако я не могу пожаловаться — я был удачлив. Нередко доводилось ложиться спать с голодным брюхом, нередко спать не приходилось вообще. Бывало, да не раз, отхаживали плетью. Случалось сидеть в темнице, хвала богам, меня отпустили. Это ведь обычная жизнь наемника, Разбойница. Но ведь я жив, и даже богат — теперь. Как-то получилось уйти из ловушки страшной ведьмы, хотя все мои товарищи остались у нее мертвяками, вместе с мракоборцем, который повел нас к ней…

Казимир резко оборвал свои речи и снова потянулся к фляге. На этот раз пил он долго.

— Скажи теперь, Каля, достаточно ли я рассказал тебе? Есть ли еще что-то, что ты хотела бы узнать? Или, теперь настал твой черед делиться сокровенным со мной?

Вместо ответа расхохоталась разбойница, натянула поводья и, остановив конька, пригляделась к узкой тропке, убегающей под деревья.

— Достаточно, комес, — ухмыльнулась Каля, трогая повод. Смирная, мышастой масти лошадка послушно ступила в густую траву, сходя с тропинки. Конь Казимира всхрапнул, раздувая ноздри, недовольно понюхал воздух, и понукаемый всадником двинулся следом, ступая так осторожно, словно шел не по траве а по горячим угольям.

— Одно непонятно, — Сколопендра старательно потерла о рукав яблоко, с хрустом надкусила, — какого лешего мракоборец тот полез в ведьмино логово? Али дурак совсем был, али умом повредился. Обычно они, мракоборцы энти, страсть какие осторожные. За милю учуют силушку окаянную, да в омут с головой обычно не кидаются.

Казимир в ответ только плечами пожал. Рассказал он достаточно, чтобы теперь слушать Калины речи. Да и разбойница, поглядывая по сторонам, вроде была не прочь поболтать.

— Стал быть, любопытственно тебе, кто я да откуда? Ну… много сказать и сама не могу. Я ить дикая совсем, шляхтич. Пока маленькая была, жила с родителями. Отец, как и всякая дриада, умный был, да справедливый.

— Отец?

Казимир подогнал конька, опережая Калю на несколько шагов, загораживая её лошади путь.

— Дриады-то, лесные девы, сплошь ведь женщины! — сказал он, глядя в насмешливые глаза Сколопендры. Та ухмыльнулась, да так озорно, что веснушки на носу и щеках запрыгали, точно маленькие солнышки.

— Ну и что? — хмыкнула Каля. — Кто ить сказал, что дриады токмо женщины урождаются? Ой, велика, неизведанна Сечь Выжья да земли колдовские, людьми не хоженые! А ты, гляжу, всполошился ведь. Не лгу я тебе шляхтич. Сам, своей благородной головой подумай: откуда берутся лесные девы, коли нету у них мужиков? От кустов, чтоле, родятся?

Казимир, как и все рыжеволосые и светлокожие люди быстро заливался румянцем. Да таким, что казалось, будто горят не только скулы — все лицо точно пурпуром заливает, так что и уши, и шея становятся красными, что у птицы-малиновки.

— Смешной ты, шляхтич, — прыснула Сколопендра, направляя лошадку дальше. — Слушать-то дале будешь, аль не стоит тебя смушшать? Ну, так вот, отец меня, маленькую еще, учил стрелять манёхо. Мать учила с травами обращаться, токмо мне боле по душе было по лесу шататься. Так и жили, до смутных времен.

— А потом? — негромко, с участием в голосе, подтолкнул девушку продолжать речь, Казимир. — Что стало с твоими родителями, Каля?

— Матка от хвори померла, — буркнула Сеолопендра, глядя в сторону. — Отец с дикими ушел, да с тех пор и не видела я его более. Говорили, убит он под Недовией. Вместе с другими людьми кости его белые под небом сушатся.

— Недовия? — переспросил Казимир. — Так там последняя битва почитай лет пятнадцать назад случилась.

— Ну и что? — огрызнулась Каля. — Мне от энтого легше не станется. Кому нужно чужое дитя? Вот и бродяжничала я, по деревням ходила, работы искала. Мало кому придет в голову такой как я что сурьезное поручать, так хоть черновую работу находила. То свиней приглядеть, то огород у кметов прополоть. Всяко было. Пока не набрела на ваши земли, да к лесной вольнице не примкнула. Из лука я справно бить умею, так что пригодилась им моя рука да глаз вострый. С ними и ходила годков до шешнадцати. Много чего повидала, многому чему дурному научилася, да ить вот дела-то, шляхтич, не все оказалось дурным да неправильным…

Не завершив речи, Каля вдруг дернула повод, останавливая прядущую ушами лошаденку.

— Тиша, — прошипела девушка, вытягивая из ножен клинок. — Идет кто…прямо на нас…

— Не нравится мне звук его шагов, — пробормотал Казимир, оставив в покое голову, которую тискал уже долгое время и берясь за рукоять меча. — Будто и не шаги это.

— Шаги там тожа есть, — Каля придержала поводья. — Зараза, сховаться не успеем!

Лесная тропа до того заросла, не просматривалась уже на пяток шагов вперед. Таинственный прохожий должен был вот-вот выйти к ним. И вправду, через мгновение он появился.

Только потому, что в самый последний миг он вспомнил, где ему приходилось слышать такое раньше, Казимир успел изо всех сил ударить в бок разбойницу, да так, что она не удержалась в седле. Сам он качнулся в другую сторону, но нога зацепилась за стремено, и шляхтича опалило, словно жаром хлебной печи. Кони, его и Кали, мертвыми тушами пали на дорогу — у них обгорели головы. Казимир в диком рывке выдрал ноги из стременьев, кажется, сорвав подошву, и с ходу бросился в большую стоячую лужу, чтоб сбить охватившее его свирепое пламя.

Но купаться долго ему не пришлось. Краем глаза он разглядел метнувшееся к нему темное пятно, и успел вскинуть полу дорожного плаща. Весь выдох молодого черного дракона пришелся на него. Несмотря на то, что плащ был мокрым насквозь, от него осталась только горелая тряпка в кулаке Казимира, а сам комес опять задохнулся от жара, уже не нырнув, а завалившись в мутную стоялую воду…

— Стой, девка! Не стреляй!

Уже готовая было спустить тетиву, Каля придержала руку. Крикнув, высокий старик издал пронзительный звук горлом, и дракон, уже набравший воздуха для повторного выдоха — рокового для Казимира, замешкался. Всем телом обернувшись на этот звук, он, только что стремительный, как стрела, переваливаясь, отошел к старику.

Комес сел в мутной воде. Его мутило, холод пробирал до костей, но подняться он был не в силах. Небо вновь начало свистопляску с землей и ему оставалось только ждать.

Дракон остановился рядом с дедом, не потеряв, однако, угрожающего вида. Каля по-прежнему держала стрелу на тетиве, но острием вниз.

— Простите, добрые странники, — проскрипел старик, успокаивающе кладя руку на голову дракону. — Не со зла он, не со зла. Повстречались мы с лихим народцем, еле ноги унесли…

— Вы унесли? — сочла необходимым уточнить разбойница, не опуская лука.

— Та нет жишь, не мы! — с досадой прокряхтел старик, кивая на Казимира, которого рвало только что съеденными сухарями. — Чегой-то с ним, девица? Иль нутро гниловатое, ась?

— Голова ушибленная, — холодно объяснила Сколопендра. — Ты, дед, не юли. Пошто напустил своего зверя? Где теперь нам других коней в лесу найти?

— Опусти стрелу, девица, — мягко проскрипел старик. — Нечего мне вам за конев дать, врать не буду. Но могет быть, чем-то еще помогу. Вон лыцарь твой ушибленный, так я его вылечу. Нужно ли?

Казимир и рад был бы слово вставить, но у Кали язык оказался побойчее. Сдернув с тетивы стрелу, разбойница опустила оружие, и меряя злым взглядом дракона.

— Ишь прыткий какой, — нахмурилась она.

Дракон разглядывал Сколопендру и Казимира с неослабевающей подозрительностью. Широкая чешуйчатая грудь раздувалась — ни дать ни взять кузнечные мехи, — глазищи, размером с добрую плошку, таращились то на мокрого шляхтича, то но туши коней, валявшихся посреди дороги. Казимира, у которого мир только-только стал обретать четкость перед глазами, едва вновь не вывернуло: углядев длинный синий язык дракона, прогулявшийся по влажным от слюны клыкам и голодный взгляд, переместившийся с трупов коней на него, комес нетвердой рукой нащупал оголовок меча, валяющийся рядом с ним в луже.

— Не надобно нам помощи, — буркнула Каля, вешая лук за спину. — Не знаем мы лекарства вашего, а и милсдарь рыцарь у меня крепкий, чай, выдюжит. Молви лучше, от кого убежать пыталися?

Загрузка...