Ясная ночь

22

Понятно, что передо мной картины. И уж точно не Андрея. Не стал бы он их прятать в подвал. Значит, это картины его предка-отшельника? Я присела перед ними на корточки. Посмотреть бы. Но они упакованы в бумагу, и, сорви я с них паутину, увидят сразу. С другой стороны, утешала я себя, никто мне и не запрещал смотреть на них. Попробовать снять бумагу? А вдруг порву? И по этому признаку тоже сразу будет ясно, что кто-то пытался добраться до картин.

Поводив фонариком по холстам-квадратам, я вздохнула и встала. Вставая, слабо почувствовала, как задом что-то задела. И это что-то быстро поехало по полу, металлически заскрежетало. Я быстро обернулась. Увы - не настолько быстро, чтобы успеть перехватить едущую по нарастающей ту самую кочергу. Видимо, сдвинула её, когда наткнулась рукой. Да ещё тяжёлая - не чета современным! Чугунная, что ли?! Кочерга смачно грохнула по низкому ящику, который я, увлечённая рассматриванием запакованных холстов и размышлениями над ними, и не заметила!

Громкий сухой треск - морозом по сердцу! Ящик под ударом кочерги раскололся! Ну, не совсем, конечно. Просто сверху раззявилась чёрная трещина.

Ой, я, кажется, что-то сделала не то! Но... я же не виновата, что кочерга поехала!

Всё так же брезгливо взявшись за кочергу и подняв её с трещины на ящике, я с трудом отодвинула её и прислонила - убедившись, что крепко и основательно, - к другой стене, пустой от вещей. Так, теперь можно взглянуть, что за разрушительные действия произвело моё неосторожное движение.

Низкий ящик оказался деревянным сундучком. В разбитой кочергой крышке виднелись какие-то бумаги и края, кажется, одежды. Я осторожно просунула руку вовнутрь. Пальцы наткнулись на пачку листов, сомкнулись и протащили их на свет белый. Ну, фигурально выражаясь, поскольку белый свет здесь, в подвале, ограничивался лишь лучом фонаря. Чуть не сломала, вытаскивая. Поскольку, как выяснилось, вытащила пачку стариннейших писем, перевязанных лентой. Они слежались, стали ломкими... А следом нечаянно вынесло жёсткие - кажется, накрахмаленные - ажурные кружева. От одного только краешка ахнула: как красиво! И как хочется посмотреть, что в сундучке! Даже больше, чем картины предка Андрея!

Нерешительно посмотрев на пачку писем, перетянутых ленточкой, я набычилась. Ой, как хочется заглянуть в них!

- Барон, ты свидетель, что я долго боролась с собой, но с любопытством мне было трудно справиться! Ага? Если что - подтвердишь!

Я нагнулась, попробовала поднять сундучок за металлическую ручку. Крышка держалась на маленьком замочке - не распахивалась, так что я уже спокойней взялась за сундучок и пошла к выходу из подвала. Наверху всё рассмотрю!

Казалось, идти назад будет легче. Какое там! Пару раз налетела на невесть каким образом возникшие на пути предметы, пару раз чуть не свалилась. Один раз отшатнулась назад так, что Барон от неожиданности рыкнул. Чуть не наступила! Пришлось идти медленней. Зато, пока плелась, додумалась, что содержимое сундучка лучше рассмотреть, не вытаскивая его на поверхность. Помнится, в одном из навесных шкафов кухни я видела хозяйственные свечи. Наверное, Андрей специально закупил их для себя - на тот случай, если из-за него перемкнёт электричество в доме.

И я это сделала. Оставила сундучок и пачку писем у подножия лестницы, сбегала наверх и устроила внизу более-менее нормальное освещение. И еле дыша от волнения и счастья - чувствовала себя чуть не историком или археологом! - взялась за крышку. Замочек оказался маленьким и хлипким. Благо, что трещина от кочерги проходила почти по всей поверхности крышки, нетрудно было отломать замок вместе со скобами. Развернула сундучок к лестнице, с обеих сторон уставленной свечами, и присела на ступеньки.

Откинутая крышка сундучка явила на свет ворох одежды - женской, естественно. Я, немного озадаченная: отшельник же! Или я не поняла Андрея? - осторожно вытянула сначала одно роскошное платье. Пришлось встать - длинное, пышное из-за оборок. Может, я, конечно, не сразу соображаю, но подумалось: "Мне оно только кажется, пышным. Наверное, для тех времён оно было обыденным".

От содержимого сундучка слегка пахло старинными (подумалось сразу), почти выдохшимися духами или пудрой - и всё на фоне еле ощутимого, но всё же узнаваемого горьковатого запаха дыма.

Когда подол светлого платья, вышитого мелким цветочком, полностью поднялся над краем сундучка - точнее, над каким-то другим, большим же предметом одежды, с него съехали несколько вещиц и звякнули на пол. Повесив платье на сгиб локтя, взяла одну свечку и подобрала с пола зеркальце в резном обрамлении, что-то похожее на клатч - плоскую квадратную сумочку без ручек, плотно вышитую и оформленную какими-то горошками - возможно, бисером. А за самим сундучком не сразу заметила выпавшие веер и шляпку.

Честно - я от восторга и удовольствия рот раскрыла, перебирая и разглядывая все эти вещички! Кто бы удержался на моём месте? Никто. Прекрасно это сознавая, я немедленно напялила на себя шляпку, похожую на современную "таблетку", только украшенную короткой светлой вуалькой, а ещё, кажется - стразами и мелкими матерчатыми цветочками, из которых торчали не слишком длинные, мягко качающиеся от движения пёрышки - к сожалению, некоторые сломанные. Потом обернула вокруг шеи старинный, но всё ещё воздушный длинный шарфик и приложила к себе вытащенное платье. И присела перед предварительно протёртым зеркальцем, прислонённым к ступенькам лестницы.

Как будто шагнула из сегодня в прошлое! Как мало женщине надо, чтобы... чтобы почувствовать себя женщиной! Я в этом зеркальце выглядела словно на старинном портрете. Счастливая мордашка, восторженно сияющие глаза, немного дурацкая, но всё такая же счастливая улыбка. Придерживая одной рукой платье, чтобы не свалилось, другой я, забыв обо всём на свете, несколько раз изменила положение шляпки на голове, по-всякому стараясь пристроить вуальку и собственные волосы. Впервые пожалела, что они у меня короткие. А сделав положение шляпки близко к желаемому, немедленно взяла в руки веер и тоже попыталась найти ему нужное место в композиции. И, в конце концов, добилась нужного отражения: большеглазая барышня с огромным любопытством и восхищением взирала на меня из зеркальца, точно из самого настоящего портрета, если учесть узорное обрамление немного мутного стекла.

Любовалась недолго. Чуть не лопнула от нетерпения и любопытства: а что там, в сундучке, ещё есть? Положив платье в сторону, снова кинулась на колени перед сундучком. Ух ты... Бусы. Переплетены каким-то таким образом, что похожи на колье. Какие-то колечки... Перчатки, которые я немедленно же надела. У-у... Шёлковые! Длинные! Попробовала надеть поверх перчатки одно из колец, явно побольше остальных. Получилось! Отвела руку в сторону полюбоваться. Красота!.. Туфельки. Ой, это, наверное, атлас? Или такой шёлк? Надо же - шитые туфельки!.. Ещё одно платье - тёмное, тяжёлое... Ой, рассмотреть бы всё подробней и примерить бы все вещички!.. Та-ак! Как бы мне это всё перетащить к себе?

И села на ступеньки с утихающей улыбкой. Куда - к себе? У меня теперь комнаты в доме нет. Не нести же всё это добро в хижину, к Андрею. Ну и ладно! Зато у меня есть кухня, а теперь ещё и подвал, куда спуститься нетрудно.

Прижав к себе платье, я вдруг озадачилась. Странно, почему я раньше об этом не думала. У Андрея большой дом, много не занятых студентами комнат. А он живёт в лачуге-развалюхе. Очень странно. Ну ладно - по натуре тоже отшельник, но... Пока я здесь жила, никто из студентов ко мне просто так не заглядывал. Меня все оставили в покое, едва я заняла комнату-веранду. И не потому, что сочли меня прислугой. Нет. Они обращаются со мной как человеком, который лучше, чем они, разбирается в кухне. Значит, не мешали бы и Андрею. Тем более - есть Женя, которая наверняка бы предупредила гостей не мешать хозяину дома. А он живёт в приземистой хижине...

Глаза, во время всех моих размышлений рассеянно скользящие по сундучку, остановились на почти незаметном предмете. Пока я не сосредоточилась, трудно было сообразить, что это такое.

Тонкая и длинная полоска, уходящая из сундучка за его стенку вниз. Отложив платье, я подошла к сундучку. Ленточка. Тонюсенькая. Кажется, она выпала и размоталась, когда я вытащила из трещины письма. Уходит в темноту - туда, откуда я вынесла сундучок. Кончик - вот он, а остальное будто напоминает о дороге вовнутрь подвала.

Пожав плечами, я попыталась смотать её. Не получилось. Сначала ленточка шла споро, а потом вдруг за что-то, видимо, зацепилась. Я тихонько подёргала. Нет, не получается. Ну вот. Не оставлять же валяться старинную вещицу, пусть это всего лишь ленточка. Велев Барону сторожить сундучок, я подобрала фонарик и пошла, на ходу сматывая ленту в клубочек.

Точно. Зацепилась. Застряла между двумя мешками, которые мне, с сундучком, пришлось перешагнуть. Я нагнулась, пошарила за мешками. Пальцы наткнулись на что-то жёсткое и даже колючее, завёрнутое в шелковистую тряпочку. И, так же полусогнувшись, я оцепенела на месте... Совсем рядом, в двух шагах от меня, кто-то очень быстро что-то прошептал. Секунда тишины. Я начала выпрямляться, предварительно вынув из мешков нечто в тряпочке, и только было хотела поспешить к лестнице ...

- Не бойся. Здесь никого, - негромко сказал мужской голос.

Снова неразборчивый шёпот.

Я поскакала между сваленными вещами не хуже горной козы. Взлетела по ступенькам наверх в кухню... И при свете солнца, заглушившего ровный белый свет фонарика, держась за тяжело колотящееся сердце, я внезапно поняла, что шёпот и мужской голос скорее всего прислышались мне - доносимые из комнат студентов! Или из коридора! Такого облегчения я никогда ещё не испытывала!

Но из-за потрясения спускалась к сундучку насторожённо. Лишь удивлённый взгляд пса, оставленного внизу лестницы, полностью меня успокоил.

И - снова! Ух как я испугалась, развернув тряпочку! До холодного пота, облившего всё тело!

В ней прятался корявый сухой сучок! С колючками!

Отшельник был колдуном. И, что бы там ни говорил Андрей про его картины, не поверю, что художник из прошлого не пробовал свои колдовские силы! Вон на сучке какие крепкие иголки! Ткнёт такая - и опять какое-нибудь ужасное происшествие!

Но внезапно с еле слышным шелестом что-то почти невесомо упало на пол, рядом с пачкой писем. Уже дрожащими пальцами держа сучок и не зная, что с ним делать, я машинально присела, посветила фонариком - и строки пушкинского стихотворения вдруг всплыли в памяти: "Цветок засохший, безуханный, Забытый в книге вижу я..." На полу лежали выцветшие лепестки... В моих руках - роза! Кем-то когда-то кому-то подаренная и сохранённая на память... От сердца отлегло. Фу-у... Лепестки от древности такие хрупкие, что один из них рассыпался пылью в мои пальцах.

Ладно, некогда мне разбираться с тем, что для меня сплошная загадка, разгадка к которой спрятана за семью печатями. Надо попробовать разобраться с конкретикой в виде писем. Я снова завернула бывшую розу в шёлковый платочек и осторожно раскрыла ломкие сгибы первого письма.

Мда... Как-то, думая о конкретике, я не учла, что чернила, которыми писали в стародавние времена, могли выветриться. Нет, кое-что можно разобрать в округлом симпатичном почерке, среди сплошных "ерей", "еров" и "ятей". Особенно начало письма, от которого у меня сердце сжалось: "Милый наш брат Андрей! Пишут тебе твои сёстры..." Зато стало понятно, откуда здесь женские вещички. Наверняка, собираясь домой, сёстры забыли по мелочи...

Дальше чтение пошло через пень-колоду: где интуитивно догадываясь, где всё-таки разбирая выцветшие чернила, я всё-таки разобрала, что сёстры благодарят художника за проведённые в его поместье дни. Зачарованная переходом в прошлое, я потихоньку открывала письмо за письмом. В деревенском поместье появилась гостья - дальняя родственница. Сёстры отзывались о ней с восторгом: она и милая, и приятная. Затем появились намёки, что неплохо бы брату пригласить к себе в гости сестёр вместе с их новой подругой...

- ... Зоя!

Я вздрогнула так, что чуть не свалилась с лестницы. Быстро, но бережно спрятала вещи назад, в сундучок и задвинула его подальше, под лестницу.

- Я здесь!

- Ты там не потерялась? - с любопытством свесилась в квадратное окно проёма Женя. - А то я тебя давно зову, а ты всё не откликаешься.

- Всё хорошо. Сейчас выйду. Просто засмотрелась, сколько здесь всего.

С сожалением закрыв дверь в подвал, я принялась за готовку, мысленно перебирая содержание писем. А потом пришлось и про это забыть. Быстро приготовила ужин, накормила поторапливаемых Женей студентов, а когда они удалились, собираясь на гуляния в деревню, стала убирать за ними, снова размышляя о найденном сундучке. И о шёпоте с тем незнакомым мужским голосом. Слышала ли я на самом деле нынешних гостей Андрея? Или эти голоса были чем-то иным?

Лёгок на помине. Появился в дверях кухни, как только последняя машина со студентами отправилась вслед за остальными. Светло-русые волосы взъерошены, глаза сияют. Надо же. Глаза сияют - это он огляделся всполошённо, нет ли кого на кухне, и увидел только меня. Ну-ну, отшельник... Мне бы только тебя заманить...

- Кушать будешь? - ласково спросила я.

- А накормишь?

- А есть сомнения?

- Буду, - расплылся он в улыбке.

Поймала! Сейчас мы его поглубже насадим на крючок: я выложила перед ним салаты и закуски, поставила большую тарелку с окрошкой - и нежно спросила:

- Только окрошку будешь? Или горячее тоже?

- А ты со мной? Не откажусь от того и другого.

- Прекрасно! - обрадовалась я. Всё. Рыбка полностью на крючке и уже не сбежит.

Едва он с видимым удовольствием съел половину салата и принялся за окрошку, как я немедленно задала первый вопрос:

- Андрей, у тебя огромный дом, все комнаты неплохо приготовлены для жилья. Почему ты живёшь в той лачуге?

- Ну, обычно я отвечаю, что мне хочется сразу перебраться на второй этаж, который ещё не закончен. Но ты... тебе я скажу так: что-то мне не даёт жить здесь. Мне неуютно здесь, даже когда нахожусь здесь с полчаса. На втором этаже - куда ни шло. И то, пока работаю. Но первый этаж будто выгоняет меня.

- И ты не пробовал даже узнать, что здесь такое происходит?! - поразилась я.

- Пробовал. Кажется, здесь задействованы какие-то силы, связанные со старой историей дома. Меня в разгадку не пускают.

- Я сегодня была в подвале, - сказала я. - Искала тряпки. Мне кажется, я слышала какие-то голоса. Ты такое слышал? В подвале?

- Нет, - покачал он головой. - А что за голоса? Ты слышала, что они говорят?

- Был шёпот, а потом мужской голос сказал: "Не бойся. Здесь никого".

- Студенты? - неуверенно предположил Андрей.

- Может быть, - задумчиво сказала я.

Убрав несколько тарелок с салатами, я положила ему горячее. Окрошка окрошкой, а горячего мужчина должен поесть. Это мама всегда приговаривает так. Выждав, пока Андрей попробует его и проникнется вкусом, я спросила:

- Андрей, а зачем это надо было - так быстро подарить мне кольцо? Я ведь правильно поняла, что у нас помолвка?

- Ещё один оберег, - сказал он. - И мне спокойней.

- В чём? Ты всё ещё боишься, что Таисья может ещё что-то сделать?

- Не только...

Приглядевшись к нему, к его самолюбиво поджатому рту и упрямо опущенным глазам: "Не хочу об этом говорить!", я поняла, что он опять о чём-то умалчивает. Честно говоря, стало обидно. Была потаённая мысль: он скажет, что любит меня. Ведь, делая мне предложение, он не сказал о своих чувствах. Только обрадовался, когда я не отказалась выйти за него. Да, я ощущала его любовь, но мне не хватало высказанности о ней. Услышать о любви из его уст стало навязчивой идеей...

- А когда ты мне всё расскажешь? Когда дядя Ваня караваи с поля вытащит? Или ещё и тогда нельзя будет?

Он поднял тёмно-синие глаза, непроницаемо взглянул на меня. Я насторожилась. Уже сообразила, что эта его непроницаемость значит. Волнуется.

- Тебя это тревожит? Недомолвки? Зоя...

- Ты стал ухаживать за мной, - перебила я, боясь, что собьюсь с мысли, - когда Таисья что-то увидела во мне - тогда, в магазине. А до этого ты обращался со мной, как с ещё одной студенткой, которую привезла Женя. Думаешь, мне неинтересно, в чём дело? Я же сразу почувствовала, что здесь что-то не то.

- Почувствовала? Зоя, скажи честно: у тебя нет ощущения, что ты раньше меня видела? Или хотя бы, что ты раньше была в этой деревне?.. - Он замолчал, испытующе всматриваясь в меня. И договорил осторожно, словно боясь, что я буду смеяться: - Или что ты раньше была в этом доме? Не было ли у тебя чего-то вроде дежа-вю?

- Нет. Ничего не было.

Его лёгкое удивление - и ничего больше. Как будто он уверился в том, что у меня дежа-вю точно было, и тут вдруг такой облом!

- Ты уводишь, - поразмыслив, сказала я. - Так что такого увидела во мне Таисья, что ты стал ко мне неравнодушен?

- Это касается вопросов об умолчании в связи со здешним сглазом, - спокойно ответил он. - Но главное в другом. Пусть будут караваи, сделанные на смерть, и сглаз, пусть будет что угодно, я расскажу тебе абсолютно всё дня через два. Потерпишь?

Я исподлобья посмотрела на него. Хорошо ему, который всё знает, так говорить со мной. А если... Собравшись с духом, я заявила:

- В подвале я нашла картины! Это работы твоего предка?

Думала, что сейчас ожесточится и разругается со мной. Ха! Он обрадовался!

- Ты видела? Тебе нравятся? Поможешь мне сегодня их повесить в холле первого этажа? Крючки для них давно готовы, только мне нужен помощник, который бы говорил, как они повешены, прямо ли, криво ли. Ну так как? Поможешь?

- Помогу!

Про пачку писем говорить не стала. И про сундучок тоже. У него есть тайны? У меня тоже будут. В подвале этого дома можно столько всего припрятать!

В опустевшем доме мы занялись работой. Андрей сказал, что давно хотел развешать картины своего предка, да всё руки не доходили, а я призналась, что картин ещё не смотрела, потому как боялась трогать бумагу, в которую они завёрнуты. Для начала мы разделились. Он побежал вытаскивать картины - довольно тяжёлые из-за обязательных рам, а я приготовила воду и тряпки - протирать их от пыли.

В первый раз спустилась вместе с ним - показать, где находятся холсты: оказывается, он знал, но в этом нагромождении быстро "забыл дорогу" к ним. Но больше в старую часть подвала не ходила: пока Андрей примеривался, как взяться за обтянутый бумагой квадрат, я стояла рядом, не пытаясь даже браться - строго-настрого запретил поднимать тяжести. И - похолодела от быстро отзвучавшего в сумеречном воздухе, не услышанного Андреем смешка. Поняла, что не услышал, когда он всё так же спокойно обхватил сразу две картины и быстро зашагал к выходу.

С трудом согрелась в коридоре, где Андрей прислонил к стене свою ношу и сам с любопытством начал разворачивать обёрточную бумагу. И то... Согрелась лишь потому, что помогла ему в деле разрушения - бумагу кое-где приходилось рвать, потому как бечёвка вокруг неё в некоторых местах была так жёстко затянута, что не хотела развязываться. Ещё и за ножницами пришлось бежать. Выяснилось, что эти картины Андрей видел, но заниматься ими серьёзно не мог по причине строительства. А нашёл все вещи в подвале деревенской часовни, куда их перевезли после пожара.

- Вывезти оттуда вывез, - сказал он, пальцами любовно проводя по раме, - а из-за хлопот с домом руки всё не доходили до них. Зоя, принеси, пожалуйста, табурет из кухни. Поставим на него - тебе удобней будет приводить в порядок. Ну? Как тебе эта красавица?

Уже предупреждённая письмами, я, улыбаясь, взглянула на портрет белокурой девушки. Она оказалась гораздо живей той, которую я представляла себе по письмам сестёр художника. Андрей прав: она красавица. Тонкое лицо, чуть скуластенькая, прозрачно-серые, подчёркнуто - художником - блестящие глаза. Просился к героине портрета только один эпитет: "Прелесть!" Потому что художник очень постарался, чтобы зритель увидел девушку именно такой, какой видел возлюбленную он сам... И внутри меня поднялось очень сильное, но даже для меня самой смешное чувство зависти: Андрей меня не рисова-ал! И даже те наброски, за которыми я его однажды заметила, не показал!