Я все еще царь. Книга XXXI

Глава 7 Туз в доме

Уже темнело, так что нам ничего не осталось, как заночевать в доме. Натопив печь, мы принялись наводить марафет, чтобы можно было чувствовать ну хоть какой-то уют. Толстой с Онегиным занялись ужином, а Дункан со своим папашей махали метлами — слушать, как они при этом препираются было отдельным «удовольствием».

— Доча, ты так только больше грязи разводишь. Мягче нужно, мягче…

— Папа!

— Что? У тебя пылинка на носу. Трунь!

Данила же ушел подальше в лес и прятал автомобили — набрасывал на них ветки и засыпал снегом. Процессу маскировки помогал Болванчик. На всякий случай я каждую минуту ждал «гостей». Болванчик уже стоял на стреме, но в радиусе пары километров было чисто.

А вот мы с Антоном… Короче, домик был маленький, и Антону было сложно.

— Антох, ты как?

В ответ молчание. Есенин, надутый как маленькая девочка, ходил от меня по всему дому, смахивал пыль и делал вид, что не замечает ни меня, ни моих попыток помириться.

— Антох… Ну ты че?

Снова молчание. Однако тряпка в его крепко кулаке начала скрипеть.

— Анто-о-он! Ну прости, задолбал! Не хотел я спасать твою девушку из Кремля. Так получилось!

Наконец он повернулся. Взглядом, которым Есенин пронзил меня, можно было дробить камни.

— Да уж… — протянула Лора. — А мальчик все еще… мальчик. Ну-ка опрокинь его! По-дружески! Мигом в себя придет!

Ага, щас. Думаю, такого дружеского «опрокидывания» он мне не простит. Да драться в такой обстановке нам было не с руки. Весело, конечно, еще раз подраться с лучшим другом под бодрый бит после того, как помешал ему стать героем, но…

Думаю, Есенин убьет и за меньшее. Например, за то, что я достиг высшего ранга. Да, я случайно ляпнул об этом факте. Та жилка на его виске появилась как раз после моей фразы «…друзья, теперь я Маг высших сил».

Вместо этого я улыбнулся. Самой невинной улыбкой из всех возможных.

— Остынь. Ведь не будешь же ты дуться вечно.

Но Антон решил поспорить и свалил от меня куда подальше — а именно в подвал, откуда как раз поднимались Федоро с Толстым. В бороде последнего была паутина.

— Нет, Федя. Этим закруткам уже лет триста, не меньше! Эй, ты куда⁈

Антон, не ответив, скрылся внизу. Хлопнула дверь. Вот и поговорили.

Махнув рукой на этого нетакусю, я обратился к Дункан:

— Оно у тебя?

Она удивилась, но переспрашивать не стала. Понятно, о чем я.

— Миша, этот документ особой важности, — сказала она. — Я обещала передать его Романову лично.

— И ты думаешь, Романов будет скрывать его от меня? От того, кто спас его от смерти?

— И того, кто в итоге и убьет Петра Первого? — улыбнулась Лора.

Вздохнув, Дункан отложила метлу и сунулась в сумку. Скоро на столе лежала ничем не примечательная папка. Девушка же снова взялась за метлу.

И вот все побросали свои дела и сошлись вокруг кружком.

— Интересно! — и рядом появилась Лора. — Открывай!

Я и открыл. Минуту мы молча вглядывались в строчки. Которых не было. Ни на одной странице не было ни пятнышка.

— Так, Ася… — и мы повернулись к Дункан.

Пожав плечами, она ответила:

— Я тоже удивилась. Но Романов меня предупредил: читать его бесполезно, ибо увидеть текст могут только несколько людей во всей стране. Он зачарован, как ты мог понять.

— И что это за люди? — спросил я. — Постой, дай догадаюсь! Это члены рода Романовых, да?

Ася кивнула.

Что ж, ознакомление с тайнами Петра Первого и всей Российской Империи придется отложить по крайней мере до того момента, пока мы не доберемся до Сахалина. Все с разочарованным вздохом вернулись к своим делам.

А тут и в кастрюльке начало закипать.

— Почти готово, — кивнув Толстой, облизав ложку. — Вы такого рагу никогда не пробовали, дети! Зовите всех!

С улицы пришел раскрасневшийся Данила.

— Спрятал тачки? — спросил я. Тот кивнул:

— Самому бы еще поутру найти…

— Ты это… не перестарайся.

Все начали рассаживаться за столом. Котелок был большой, и рагу должно было хватить на всех.

— Так, кого не хватает? — оглядел всех Толстой. — Никого не обделим?

Я тоже осмотрелся. Не хватало кое-кого одного.

— Антона… — вздохнул я. Кажется, он так и не вышел из подвала. — Я схожу за ним.

На пороге я задумался.

— Страшно? — и рядом появилась улыбающаяся Лора в костюме призрака. Вернее, в простыне на голое тело. В ней, естественно, было полно дырок.

Я кивнул.

— Конечно. В подвале сидит мой лучший друг, который ненавидит меня за то, что я лучше его. Кто бы не испугался…

Но пришлось все же спуститься. К тому же со мной и Федор намылился.

— Да говорю же! — бушевал Толстой. — Закрутки еще при первом правлении Петра Первого приказали долго жить!

Тот лишь махнул рукой. Мы спустились вниз.

Закруток тут действительно оказалось навалено до потолка. Все зеленые и покрытые толстым слоем паутины. Облизываясь, Федор направился к ним.

Я же проводил этого смельчака взглядом и направился искать нетакусю.

А подвальчик оказался куда вместительней, чем казалось. Стенки уходили далеко за пределы избы.

— Да что у этих Кузнецовых за страсть к катакомбам⁈ — зарычал я, продираясь через паутину. — Антон, твою мать⁈

— ЧЕГО⁈ — разнесся сквозь тьму обиженный голос нетакуси. — Кузнецов, ты и мертвого достанешь!

— Пошли есть! Там уже рагу сты…

Грохот заставил меня подпрыгнуть. Я оглянулся, готовый драться.

По полу в окружении осколков растекалась какая-то жижа, отдаленно напоминающая помидоры с огурцами — ими она, наверное, и была, но лет триста назад. Рядом с баночкой в руках стоял Федор. И глупо улыбался.

— Идиот… — вздохнула Лора.

Тут из тьмы показался Антон. Из-за слоя паутины он напоминал призрака.

— Это что? — и проигнорировав меня, он пошел прямо по жиже. — Дверь⁈

А за полкой с закрутками действительно была толстенная металлическая дверь.

Где-то на дороге.

Унылый зимний пейзаж угнетал Гоголя. Как ни крути, но он всегда любил летнюю пору — где-нибудь на хуторах, где ночь тиха, а если что-то и слышно, то казачья песнь.

— Эх, мамо… — пустил он скупую мужскую слезу. Маменьку свою он любил, интересно как она там?

От приятных мыслей о своей родине его отвлек чих.

— Апчхи!

Прижав платок к своему длинному носу, Гоголь от души высморкался. Еще и простуду не хватало подхватить!

Автомобиль уже час несся то по одной дороге, то по другой. Гоголь постоянно проверял телефон, но тот молчал. Агенты прошаривали каждый камень в радиусе двухсот километров, но никаких ни Толстого, ни его сообщников никто не мог обнаружить.

Они как в воду канули!

— Терпение, — твердил себе Гоголь. — Как говорила маменька: терпи, казак, атаманом будешь… А если не будешь, то все равно терпи. Рано или поздно, его труп проплывет мимо…

Вот Гоголь и терпел. Рано или поздно их обнаружат. И тогда…

— Апчхи!

Вдруг телефон ожил — звонила разведка. Он тут же взял трубку.

— Слушаю… Нашли⁈ — и он улыбнулся. — Как далеко? В самом деле?.. А что там? Ага… Двигайтесь к точке и окружайте их. Берите всех. Я сказал ВСЕХ!

Рагу получилось на славу.

— Красота! — и Федор потянулся к котелку, за что тут же получил по лбу половником. — За что⁈

Толстой погрозил ему кулаком.

— За дело! Получишь последним, раз уж ты, Федя, помешал мне убить Петра Первого!

— Но я же… Да, понял я, понял, полож уже этот чертов половник!

Все уже расселись за столом — подальше от Федора с его последней «выжившей» закруткой. Выглядела она так, будто в ней находились чьи-то давно протухшие мозги.

Дверь в подвале оказалась заперта, а открывать ее прямо сейчас я особо и не рвался, если честно. Мало ли мне что ли незакрытых гештальтов? А тут еще одна загадка!

— И не говори. Старых целый список, — сказала Лора, показал мне целый список из пары сотен позиций. — И это только свежие.

Дункан присела за стол последней.

— Доча, руки мыла?

— Да, папа, мыла! — прошипела она. — И убери эту банку подальше, пожалуйста!

Мне положили первому. И не успел я взять ложку, как раздался голос Лоры:

— Миша, Булат вошел в наше воздушное пространство. Будет через пять…

Я закатил глаза. Ну самое время!

— Четыре…

Толстой же наполнял наши тарелки, приговаривая:

— Держи тарелку, Данила, крепче! А ты не тянись, индюк, — это он Федору, — все равно получишь свое последним!

— Три…

— А ты чего глаза опустил, Есенин? Стыдно? — бухтел Толстой как бабка. — Давай сюда свою тарелку! Ты-то руки мыл?

— Два…

— Ох, плохое время он выбрал, чтобы приземлиться, — сказал я, с тоской поглядывая на котелок в руках Толстого.

— Миша, ты чего нос повесил? Думаешь, я тебе бурду какую-то предлагаю? — покачал головой Лев Николаевич, наложив мне еще немного. Снаружи же еле-еле слышался вой «пикирующего» чудо-коня. — Ха, не знаешь ты Толстого! Пальчики оближешь, когда… Так, это что за звук⁈

Вдруг снаружи раздался грохот, да такой сильный, что дом буквально подскочил. Со стола все рухнуло на пол, вместе с самим столом, который перевернулся. Вся наша уборка пошла псу под хвост. Как и рагу, в общем-то. Свои порции удержал Толстой, и, как ни странно, Данила. Закрутка Федора, естественно, тоже не пострадала.

— Это что за?.. — и глаза Толстого вспыхнули как электросварка.

Все тут же бросились к оружию, а я поднял руки.

— Спокойно! Свои!

И в подтверждение этого открыл окно — в дом тут же залезла огромная лошадиная голова. Заняла она почти всю комнату.

— Сниф-сниф… Чем это у вас тут так вкусно пахнет? — спросил Булат, раздувая ноздри. Ответил ему грохот — охреневший Данила таки упустил свою тарелку.

— Рагу… — простонал он. И тут же получил подзатыльник от Толстого.

— Говорил же, крепче держи!

Мы вышли наружу, и Толстой, покачав головой, похлопал Булата по холке.

— Тебе, друг, не помешает колокольчик на шее. Или умение плавно снижаться.

Конь фыркнул.

А вот Дункан с Антоном смотрели на него во все глаза. Пришлось их наскоро познакомить, а то, глядишь, подумают, что умерли под метеоритом, а этот гигантский конь это какой-то демон из иного мира.

— Значит так, — сказал я, осмотрев всю компанию. — Раз Булат тут, он сможет перекинуть кого-нибудь на Сахалин. С документами. Но только одного.

Все переглянулись.

— Я пас, — сказал Антон, с замиранием сердца поглядев на коня, а затем и на звездное небо. — В самолетах меня всегда укачивает.

— Я тоже, — сказал Федор. — Никогда не умел ездить верхом.

Онегин покачал головой и скромно отошел в сторону. Толстой же посмотрел на Булата, а тот почему-то попятился.

— Нет, — сказал конь. — И не спрашивайте, почему.

Лев Николаевич фыркнул, но раскрывать «секреты прошлого» не стал.

Дункан с Данилой тоже отказались, а я не мог лететь, потому что иначе остальные не смогут выбраться из Империи. Что ж, пришлось бросать жребий. Я вытянул кулак с зажатыми спичками.

— Тянем! — и сунул его Дункан.

Оно и вытянула короткую спичку.

— Серьезно⁈

Я кивнул. Конечно, о том, что короткими были все спички, пришлось скромно умолчать.

— Видимо, тебе придется стать героем, — и я хлопнул ее по плечу. — К тому же ты говорила, что документ очень важен и ты должна передать его Романову лично в руки? Все же ее слышали?

Остальные закивали.

— Вот и лезь с ним на спину коню. Он доставит тебя на Сахалин за пару прыжков.

Конь охотно кивнул.

— Как? Прямо по небу?.. — и она с сомнением посмотрела на Булата.

— Ты сомневаешься во мне? — фыркнул конь. — Хочешь, чтобы я снова прыгнул?

— Нет! Но… Я боюсь высоты…

Мы все посмотрели на Дункан будто впервые ее увидели. Она вжала голову в плечи.

— Серьезно? — протянул я.

Мигом покраснев, она кивнула.

— Всегда ненавидела летать…

Булат снова фыркнул.

— Я тебе что, пегас⁈ Я не летаю, я прыгаю! Не успеешь сказать слово «овес», как окажешься на месте. Только оденьте ее потеплее.

Следующие двадцать минут мы переворачивали дом на предмет шуб, теплых штанов, носков и всего, что может согреть нашу героиню.

— О, помню эти портки! — кивнул Толстой, вытаскивая из кладовки какие-то латаные-перелатаные рейтузы. — Я в них еще мальцом бегал от ледяных великанов по Дикой Зоне. Золотое было время! Интересно, откуда они у Володи?..

И он встряхнул их с крыльца. В воздух поднялась целая туча пыли.

— Надевай! — и сунул их Дункан. — С начесом!

Та, конечно, надела — а за ними еще в три слоя штанов, свитеров, носков и две шубы с валенками — но без особого удовольствия. Довершили образ героини рукавички на веревочках, три толстенных шарфа и шапка-ушанка, привязанная пушистой шалью. А еще очки-авиаторы, которые нашел Федор.

— Интересно, откуда это у Володи?.. — задумался Толстой. — Или это Фанерова?

И вот Дункан была готова. Намотано на ней было столько, что она едва могла ходить.

— Я помогу! — и Толстой, взвалив эту «капустку» на плечо, потопал к коню. — Чего хнычешь, как маленькая! Так… — и он задумался, покрутив героиню так и эдак. — Где тут ноги?.. А вот!

Посадив Дункан на спину коню, Толстой похлопал в ладоши.

— Доченька, только держись крепче! — прыгал вокруг них Федор. — И дыши носом!

— Ну папа!

— Держись за гриву, дуреха! А то сдует ветром!

— И дыши носом!

Дункан вцепилась в коня как в спасательный круг. Набросив ей на плечо сумку с документами, я отошел на несколько шагов назад.

— Булат, доставишь ее на Сахалин, — сказал я. — Мы выберемся сами. Понял?

Конь кивнул.

— Думаю, второй раз мне сюда ход заказан, — сказал он. — Меня и так пытались сбить. К тому же я чуял как меня магически сканировали.

— Вот и не вылезай больше с Сахалина. Давай! Ася, держись!

— Держусь…

И присев, конь сорвался с места. Через секунду он превратился в точку в небе.

Я же обратился к Лоре:

— Нужно максимально блокировать любой след Булата. Не жалей Болванчика!

— Принято!

И за ним сорвались мои ПВО-детальки. Толстой еще провожал летящего по небу Булата, приставив ладонь ко лбу.

— Молодец, девочка, — сказал он, улыбнувшись. — Даже не закричала. Не то что Лермонтов…

— А что Лермонтов?.. — спросил я.

— В первый раз он визжал как девчонка.

И расхохотавшись, Лев Николаевич направился в дом.

Рассевшись вокруг стола, мы доели рагу — вернее, то что от него осталось.

— Будете? — улыбнулся Федор, вытаскивая ЭТО из банки и намазывая его на хлеб.

— Спасибо, кушай, Федя, — поморщился Толстой, чем выразил настроение остальных.

— И что теперь? — задал резонный вопрос Онегин. — Сидеть ночь здесь?

Я покачал головой.

— Раз Булата засекли, значит, они скоро будут здесь. К границам Империи нам дорога заказана. Осталось одно — прорываться к моему Московскому поместью. Другого пути нет.

Все решили, что я прав. Других тайных мест у нас не осталось.

— Лора, как там Булат?

— Все спокойно, — ответила она и показала мне картинку.

А картина была достойна кисти художника. Звездное небо распростерлось во всю ширь. Внизу блестели огоньки деревушек и городов, а прямо в воздухе плыл здоровенный конь с развевающейся гривой. На его спине, вцепившись ему в гриву, сидел дрожащий «кулек». К счастью, невредимый.

— Они уже в центре Сибири, — сказала Лора. — Еще немного и достигнут Дальнего Востока.

— Следи, чтобы все прошло благополучно.

— Слежу. У них все окей. В отличие от нас.

И она показала еще одну картинку с Болванчика. Это были черные автомобили, и они двигались через заснеженную дорогу. Очень знакомую.

— Так…

Вдруг пиликнул телефон. Кутузов прислал всего одну фразу: «Вас нашли».

— Спасибо, капитан!

Тут же откуда-то послышался отдаленный шум моторов. Трасса была довольно далеко, да и соседей вокруг никаких не было километров за двадцать, поэтому…

— Это за нами!

Все уже были на ногах. Все были готовы надирать задницы. Даже Данила — у него в руках сверкал балонный ключ.

— Лора, сколько их? — спросил я, очень сомневаюсь, что драка выйдет простой.

— Много, Миша. Очень много.

Картинок на этот раз она накидала с пару десятков, и я немного приуныл. Вместе с машинами ехали и танки, и броневики, и куча пушек на колесиках. Все самых последних моделей.

Зажглась еще одна картинка, и мне стало совсем грустно. Это были огромные контейнеры. Болванчик подлетел поближе, и через решетки стало видно, что в каждом сидит по Исполину.

— Будет сложно… — протянул я, и тут раздался странный звук.

Все повернулись — Федор бил себя по животу. На пол упал бутерброд с «жижей».

— Сука, не в то горло! — и плюнул. Упав на пол, там что-то блеснуло.

Это был ключ.

Снаружи.

Наконец из-за деревьев показался дом — совсем крохотный, затерянный глубоко в лесу. Забавно, что он не значился ни на одной карте…

— Попались, голубки! — потер руки Гоголь. — Апчхи!

Техника и солдаты уже были на позициях. Все дула были направлены на окна. Исполины тоже приготовились — замерли в позах спринтеров. Один приказ, и вся эта туча стали оставит от этой избушки одну пыль.

Широко улыбаясь, Гоголь вышел из машины. К нему тут же подскочил солдат с докладом. Оттолкнув его, Гоголь расправил шинель, сложил руки лодочкой и крикнул:

— Эй, в избушке! У вас есть одна секунда, чтобы сдаться!