ЦАРЬ ТЕНЕЙ

Как раз в то самое мгновение, когда мне начало казаться, что скоро мы действительно попадем в ад, мы очутились в круглом зале у подножия винтовой лестницы. Узкие коридоры симметрично тянулись в четыре стороны. Метки и опознавательные знаки отсутствовали, но Оберон без малейшей растерянности выбрал один из них. Он прикасался язычком своего пламени к факелам на стенах, те мгновенно загорались и осветили нам сводчатый туннель. Я попыталась определить, в каком направлении мы движемся, но мы слишком долго спускались по ступеням. Я совершенно утратила ориентацию в пространстве. Во всяком случае, было трудно представить, что мы по-прежнему находимся под улицами Манхэттена, а над нами продолжает жить своей жизнью Нью-Йорк. Там, в обычном мире, проезжают поезда метро, люди спешат на работу, едят свои ланчи, занимаются в спортзалах, выгуливают собак, укладывают спать заболевших детишек… Все это казалось иллюзией. Реальным стало другое — мощные черные стены, факелы… Я пригляделась к потолку. Он был выложен орнаментом из керамических плиток в виде рыбьих костей. Узор мне что-то напомнил.

— Эй! — окликнула я Оберона. — Свод похож на потолок в баре «Устрица» на вокзале «Гранд Централ», а еще — на купол собора Святого Иоанна Богослова.[43]

— Постройки выполнены одним и тем же архитектором — Рафаэлем Гуаставино,[44] — ответил Оберон, не оборачиваясь. — Его отправили вниз в девяностые годы девятнадцатого века. У нас случались протечки.

— Правда? Хотите сказать, что простому смертному лучше удалось то, с чем не справилась армия бессмертных фейри?

Оберон затормозил, и я едва не налетела на него. Его лицо исказилось болью, но когда он заговорил, голос моего провожатого зазвучал мягко и печально.

— В смертных нет ничего простого. Мы не умеем делать многое из того, на что способны вы. Когда-то наш народ был велик — среди нас встречались и те, кого почитали как богов. Но с течением столетий мы закоснели, измельчали. Пламя, которое в нас еще осталось, мы черпаем из общения с вами — от великих мыслителей и творцов. Вот что позволяет нам жить. Мы питаемся этим огнем.

— Звучит так, словно вы… паразиты.

Оберон вздохнул.

— Люди, к которым мы прикасаемся, расцветают. Самые лучшие свои произведения они создают в то время, пока мы пьем их сны. Отношения обоюдовыгодны.

— А когда вы покидаете людей?

Оберон помолчал. В свете факелов он вдруг показался мне древним стариком.

— Почему ты решила, что мы вообще бросаем тех, кого любим?

— Я выросла в доме, который днем и ночью был прямо-таки набит художниками. Я слышала рассказы о тех из них, которые лишились рассудка, — как Ван Гог, например. Я видела людей, которые пылали такой страстью, что почти светились… а потом они угасали. Рэй Джонсон[45] прыгнул с моста Сэг Харбор. Сан Леон умер от передозировки героина. Зак Риз уже двадцать лет ничего не рисует.

— Ты права, — произнес Оберон. — Иногда наше прикосновение оказывается некоторым не по силам. Огонь выжигает их, и остается только оболочка. Временами беспечная фея улетает прочь, особо не предупредив человека. А он весь остаток своей жизни проводит в поисках этого недоступного света, не в силах его забыть. Но ты не должна судить о нас по нашим неудачам. Мы взрастили Шекспира и Бетховена, Толстого и Бронте, Пикассо и Эйнштейна. Они творили благодаря нам. Но человек более хрупок, нежели мы думали… а порой слишком алчен. Случается, что люди отказываются от нас и избирают себе темного спутника. — Он многозначительно посмотрел на мою шею. — Не мы одни играем на этом поле.

И Оберон вступил в круглый зал с высоким потолком, в центре которого находился круглый дубовый стол. Его полированная крышка блестела, отражая огни странной люстры. Она была сделана из корявых ветвей, горящих сотней искр. Вокруг располагалось не меньше дюжины стульев, но сидели только двое: Фэйн и попрошайка в разномастных одежках. Его я как раз видела на станции метро «Сто девяностая улица». Он снял меховую шапку, и я заметила его остроконечные уши. А он улыбнулся и обнажил свои острые зубы.

— Славно встретиться при свете Луны! — воскликнул он. — Добро пожаловать, дочь Сторожевой Башни, прекрасная Маргарита. Мы польщены тем, что ты почтила своим присутствием наше общество.

— Рада встрече с вами, — ответила я, ответив ему на поклон и устроившись на стуле, который он отодвинул для меня. — Вновь, — добавила я. — Знай я, кто вы такой, я бы что-нибудь бросила в ваш стаканчик.

Оберон сдвинул брови.

— Пак, ты опять попрошайничал? Я ведь тебе неплохо плачу.

— Дело не в деньгах, мой повелитель, а в Божественном огне. Когда я забавляю усталых путников, они забывают о своих заботах, их сияние согревает меня до кончиков пальцев ног.

Пак задрал ноги и поболтал ими в воздухе. Честно говоря, я ожидала увидеть остроконечные шлепанцы с задранными носами, но он был обут в красные кроссовки «Nike».

— И с Гарет ты повстречался чисто случайно?

Вместо Пака ответила Фэйн:

— Я ему сообщила, что она выйдет из парка Форт-Трайон. Вот и все.

— Верно, — подтвердил Пак. — Я понятия не имел, что Фэйн якшается с вампиром — она сама мне об этом рассказала пять минут назад. Но вам, мой повелитель, не стоит ее слишком сильно ругать. Не забывайте, что раньше он был нашим другом — и возлюбленным нашей дорогой Маргариты.

— Она попросила меня за ним присматривать, — добавила Фэйн.

— Значит, ты шпионила за ним долгие годы? — проревел Оберон, и мне показалось, что его тень увеличилась и нависла над Фэйн. Я заметила на стенах зала и другие тени, но их отбрасывали невидимые мне существа.

— Нет! — горячо возразила та. — Я о нем заботилась. Наблюдала. И напоминала о том, кем он был раньше. Уилл никогда не заберет у человека жизнь понапрасну, и он не превращает в темных тех, у кого пьет кровь. Они, кстати, становятся счастливее после встречи с ним.

Я вспомнила ощущение, испытанное мною, когда Уилл прикоснулся к моей шее… и отвернулась от стола, покраснев. А тени, затаившиеся в глубине, тихонько придвигались к Паку и Оберону.

— Очень мило. Следует выдвинуть его кандидатуру на звание вампира года. Я полагаю, что именно ты сообщила ему о новом появлении Сторожевой Башни?

— Нет! Он позвонил мне рано утром — сразу после рассвета — и сказал, что Гарет выходит из парка. Он попросил, чтобы я послала кого-нибудь приглядеть за ней, вот я и попросила Пака. Ничего дурного с ней не случилось.

Я боялась, что Оберон сорвет с меня шарф и продемонстрирует Фэйн и Паку следы клыков Хьюза, но он лишь вздохнул. Потом опустился на стул.

— Ладно. Нам надо решить, что предпринять дальше. Ди призвал демонов Отчаяния и Раздора.

— Как? — воскликнула Фэйн. — Я думала, у нас есть неделя с того момента, как открылась шкатулка.

— А теперь — четыре дня, чтобы от них избавиться, — буркнул Оберон.

— Но как же мы их изгоним, если они уже воплощаются? — осведомился Пак.

Тени тем временем плавно скользнули к столу и заняли свои места. Я замерла от удивления. Наконец-то они приняли форму, точнее, десятки диковинных форм. У одного создания появились рожки и хвост, у другого — десяток глаз и когтистых лапок. Многие расправляли крылья — такие блестящие и черные, будто недавно выбрались из кокона. Гоблины. Это слово само возникло в моем сознании. Похоже, я всегда знала, что они существуют на самом деле. Я вспомнила, как мама читала мне одно из своих любимых стихотворений. Оно называлось «Рынок гоблинов».[46] В детстве я слушала описания разных существ и дрожала от страха. «Вот этот — вылитый вомбат, но жирный и лохматый, а тот — как помесь барсука с лисою полосатой». Оберон назвал Уилла Хьюза темным. Он хотел противопоставить его себе, Паку и Фэйн, но кем же являлись эти страшилы? Темные они или светлые? А может, здесь вообще нельзя провести четкую границу? Я вглядывалась в них, пытаясь лучше рассмотреть их очертания, но свет постоянно мерцал. Тут я поняла, что пламя факелов удлинялось и колебалось, как от сильного ветра. Внезапно языки огня разделились, запорхали по воздуху и приземлились на стол. Каждый язычок пламени превратился в крошечного человечка с крыльями. Они походили на сильфов, но светились ярче. Кожа у существ была не прозрачной, а с оранжевыми и желтыми пятнышками, как у саламандры. Вместо волос у малюток на головах красовались желтые и оранжевые огоньки. Некоторые создания сначала летали возле меня, и я слышала звуки вроде стрекотания цикад и кваканья древесных лягушек. Одно существо повисло в паре дюймов и коснулось крылышками моей щеки. Мне пришлось совладать с собой, чтобы не отмахнуться от него, как от мухи.

— Не бойся, — шепнула мне Фэйн. — Это огненные феи. Они совершенно безвредны.

Кто-то спикировал мне на локоть. Я сразу вспомнила, как оскалился сильф в ночном парке, но фея зевнула, свернулась клубочком и стала практически мурлыкать. Когда ее приятели увидели, что я не прогоняю незваную гостью, еще с десяток фей разместились у меня на плечах, руках и коленях. Одна устроилась прямо на макушке.

— У меня волосы не загорятся? — поинтересовалась я у Фэйн.

— Нет, но тебе может не понравиться твоя новая прическа. Лол, — обратилась кондитерша к фее. — Никакого начеса! Сейчас не шестидесятые!

Я услышала негромкий смех.

— Лол? — переспросила я.

— Ага. Это она придумала LOL[47] в Интернете. Она у нас шутница.

— Хватит болтать, — вмешался Оберон, — может, Гарет желает сосредоточиться на проблеме.

— Но что я могу сделать против Ди и двух демонов? — произнесла я. — Я даже не знаю, что они из себя представляют.

— Они меняются всякий раз, когда воплощаются, — пояснил Оберон. — В Средние века они часто принимали обличье драконов. В древние времена являлись в виде левиафанов из глубины морей. Никто не знает, в кого они превратятся теперь, но нам нетрудно распознать их деяния. Когда они наберутся сил, то начнут сеять отчаяние и разногласия по Нью-Йорку, затем — по стране, а потом — по всему миру. Людьми овладеет печаль, которая сменится злостью. Они потеряют надежду, будут ссориться… некоторые дойдут до того, что начнут убивать себя или своих близких. Если шкатулка останется открытой семь дней, Ди получит полную власть. Ведь демоны помогали Гитлеру. И если бы они не были казнены, над ним бы не одержали верх.

— Но разве я способна им противостоять? У меня нет ни могущества, ни опыта.

Мне хотелось добавить, что еще у меня маловато храбрости. И разве не из-за меня погиб Эдгар Толберт? Я сбежала, бросив его тело в Клойстерс? Но у меня не хватило отваги даже признаться в собственных слабостях.

— Жаль, что тебя никто не обучал. Женщины из твоего рода были величайшими хранительницами от зла — и защитницами человечества. В твоей ДНК закодированы секреты победы над демонами, но тебя действительно следует хорошенько подготовить. Еще не поздно.

Я ничего не ответила. Передо мной открылся загадочный сверхъестественный мир, но я никак не могла свыкнуться с мыслью, что наделена особой судьбой. Неужели мне следует сыграть главную роль в теперешних событиях? Ну да, моя мать вела тайную жизнь. Она и вправду была весьма необычной. Но я? Я выросла в окружении людей, наделенных необычайными талантами, — среди художников и скульпторов. Они воплощали в творчестве свои мечты и идеи. А я отличалась от них. Я — обычная ремесленница: паяльщица, сварщица и ювелир. Мои украшения являлись простыми слепками со старинных печаток. Я не была уникальной.

— Я не та, кто вам нужен, — сказала я.

Шуршание и стрекотание собравшейся компании — гоблинов, огненных фей и тех существ, которые пока не решались переступить границу света, — сразу прекратилось. Оберон пристально воззрился на меня и расправил крылья. А в зале будто вспорхнула стая птиц.

— Конечно, мы понимаем, что ты напугана. И ты права, что боишься. Даже если бы ты была обучена, у нас нет гарантии, что ты бы сумела разыскать Ди, отобрать у него шкатулку и отправить демонов обратно в ад.

Я сглотнула подступивший к горлу ком. «Отправить демонов обратно в ад?» Оберон не ошибся. Я пребывала в панике. Черт, да я тряслась от ужаса. Я обвела взглядом стол, за которым восседали странные создания. Некоторые были прекрасны, другие страшноваты, а третьи пока слились с тенями. Все они ждали моего ответа и запаслись терпением. Помогу я им или нет? А я осознавала, что мой ответ нужен не только им, но и бедняге Эдгару Толберту, и Роману, лежавшему в больнице. Сколько еще людей погибнет, если я ничего не сделаю?

— Ладно, — тихо произнесла я глухим голосом. — Сделаю, что смогу.


Потом целый час Оберон, Пак и Фэйн спорили о том, кто из них станет моим главным наставником. Я отстраненно наблюдала за ними со стороны. Порой в дискуссию вступали гоблины и огненные феи, но их языка я не понимала, поэтому перестала обращать на них внимание и начала дремать. Ведь я не спала… очень-очень долго. Сколько же? Я уже не могла понять, который час. Веки отяжелели, голова наклонилась к груди… но вдруг крошечная ручка приподняла мой подбородок. Это оказалась огненная фея. Я проводила ее взглядом. Она подлетела к Оберону и что-то защебетала ему на ухо, при этом ее кожа переливалась и сияла. Она порхала возле Оберона, и я заметила, что рисунок на ее крыльях представляет собой два темных зрачка с желтой радужкой. Настоящий глаз тигра. Если бы кто-то увидел эти «глаза» посреди густой листвы, то решил бы, что за ним следит гигантский хищник. Я прониклась уважением к крошечному созданию. Я поняла, что фея храбра и просто так не сдается. Оберон явно воспринимал всерьез ее речь.

— Лол предложила, чтобы Гарет вернулась домой и отдохнула. А мы, в свою очередь, разделим обязанности между собой. Как тебе ее предложение, Гарет?

В ответ я зевнула. Я услышала щебетание Лол, которая подлетела ко мне. Я встала и поплелась следом за Обероном. Пак поклонился мне в знак прощания, а Фэйн проводила до выхода.

— Передай привет Уиллу, — шепнула она.

— Не знаю, увижусь ли я еще с ним, — ответила я.

Тоненький смех прозвучал у меня над головой. Лол не улетела, она держалась за мои волосы. Фэйн спокойно улыбнулась мне.

— Ты непременно с ним встретишься, — заявила она. — Не думаю, что у тебя или у него есть выбор.


На улицу мы поднялись по другой лестнице. Она оказалась более утилитарной. Стены здешние обитатели заделали листами проржавевшей стали, в которой местами зияли дыры. Конструкция стонала при каждом моем шаге. Когда я останавливалась, то не переставала удивляться, что Оберон не производил ни малейшего шума. Он весил, наверняка, сотни две фунтов, но был, по-моему, легче воздуха.

Мы выбрались на поверхность на парковке на Бетюн-стрит. Меня поразило то, что в городе почти стемнело. Я пробыла под землей целый день! Я вспомнила, как мама говорила, что человек теряет чувство времени в Стране Лета. Подозреваю, что в компании фейри час длится минуту.

Мы оказались в нескольких кварталах от моего дома, но двинулись на запад, а затем на север — к углу Вест-стрит и Джейн-стрит. Там расположился старый отель с одноместными номерами. Меня всегда восхищала угловая башенка здания, и я гадала, есть ли там комнаты для постояльцев. В холле Оберон помахал рукой светлокожему седоволосому мужчине за стойкой, загороженной оргстеклом. Тот не отозвался. Тогда Оберон стукнул по плексигласовой перегородке кулаком. Служащий ответил ударом со своей стороны.

— Как делишки, приятель? — спросил Оберон с преувеличенным вест-индским акцентом.

— Без изменений, — заявил администратор, просовывая по очереди конверты, периодику и каталоги в узкую щель в оргстекле. — Лифт опять забарахлил.

— Да уж, — хмыкнул Оберон, забирая свою почту.

Мы пошли к лестнице, и по пути он быстро просмотрел конверты и журналы. Я заметила свежий номер «Sports Illustrated» и счет за электричество.

— Значит, вы платите по счетам? — спросила я. — Разве вы не можете… — Я щелкнула пальцами, но огонек не зажегся. Вероятно, я совсем устала. — …Пользоваться волшебством для освещения и обогрева?

— Мог бы, — кивнул Оберон и печально на меня посмотрел. — Но, пожалуй, тогда я бы отключил электричество на всем восточном побережье.

Мы остановились перед номером на верхнем этаже. На двери я увидела серебристый знак — вроде тех, которые Оберон нанес на колонны с помощью стикеров. Однако этот символ состоял из концентрических окружностей. Мой спутник прикоснулся к нему, круги зарябили и превратились в сияющий диск размером с тарелку. На поверхности возникло лицо старушки с бигуди, в потрепанном цветастом халате. Она подняла руку и постучала в дверь, подождала, выругалась и ушла, поскольку ей никто не ответил.

— Моя соседка, миссис Мейзол, — пояснил Оберон.

Потом в серебряном зеркале появился мужчина в темных очках и с кольцом в носу. Он поворчал перед запертой дверью и проговорил:

— Позвони мне, когда явишься, О. Творится нечто дикое.

— Ого! Прямо видеосообщения, — воскликнула я. — А ведь линии на шкатулке — они двигались точно так же.

— Верно, — согласился Оберон, махнул рукой, и диск принял свой первоначальный облик. — Это зрящее зеркало. Оно записывает изображения, а шкатулка хранит в себе портал между мирами. Она попала в руки к Ди в шестнадцатом веке, он начал общаться с духами и демонами.

Оберон отпер два замка, засов и открыл дверь. Мы очутились в просторной комнате с полукруглым эркером, расположенным в угловой башенке. Эркер был снабжен четырьмя высокими, от пола до потолка, окнами. В комнате царил полумрак, ее озарял только оранжевый свет заходящего солнца. Я шагнула к эркеру и увидела Гудзон. Вид напоминал пейзаж, который открывался из апартаментов Уилла Хьюза. Может, потусторонние существа любят любоваться водой? Или они приобретали недвижимость и снимали квартиры с помощью магии?

— Симпатичное жилище, — сказала я.

— Спасибо.

Хозяин бросил ключи в керамическую миску на письменном столе и щелкнул выключателем. В комнате стало светло, и я обнаружила, что стены увешаны фотографиями в рамках, рисунками, акварелями, пастелями и живописными полотнами. Мое внимание привлек карандашный набросок мужского лица, преображающегося в крыло бабочки. Я узнала черты Оберона, а подпись под рисунком явно поставил Пикассо. Попадались и другие его изображения — портрет маслом в тюрбане и с жемчужной серьгой, и второе полотно — он сидел в окружении роскошных гобеленов. Кроме того, Оберон с дредами был нарисован на створках шелковой ширмы четырьмя разными цветами флуоресцентных красок. А еще я увидела карандашный этюд, на котором Оберон изображался возлежащим на облаке с вытянутым указательным пальцем. Рядом находилась черно-белая фотография, на которой он, обнаженный, свернулся внутри лилии на высоком стебле.

— Вы знали каждого автора? — воскликнула я восхищенно. Меня больше всего смутила древность моего наставника, нежели его волшебные фокусы.

— Я объяснял тебе, что в отношениях между творцом и феями выигрывают оба. Это, — Оберон обвел рукой множество бесценных произведений искусства, — дары благодарности.

Я подошла к полотну Сан Леона. Его колорит сразу бросился мне в глаза. Женщина в желто-розовом стояла на холме, усыпанном лиловыми цветами. На ее длинных, до пояса, волосах отражались лучи солнца, садящегося позади каменной башни. Я шагнула ближе к портрету. Да, женщина напоминала мою маму, но когда Сан Леон мог видеть ее в таком облике?

— Он говорил мне, — произнес Оберон в ответ на незаданный вопрос, — что сюжет ему приснился.

— Я одного не понимаю, — сердито сказала, боясь разрыдаться. — Если вы были другом Сан Леона и видели портрет моей матери, значит, вы должны были знать обо мне. Вы ведь жили в паре кварталах от меня! Наверняка вы слышали о том, что моя мать погибла в автокатастрофе. Почему же вы не появились тогда? Почему не попытались начать мое обучение?

— Маргарита взяла с меня слово, что я не стану так делать. Она не хотела, чтобы ты приняла на себя роль хранительницы.

В первое мгновение я утратила способность здраво рассуждать. Я вспомнила наше возвращение с Род-Айленда. Мама уверяла, что я могу стать кем угодно, и она не хочет меня сдерживать. У меня есть свобода выбора. Так ведут себя свободомыслящие матери, когда общаются со своими дочерьми. Но она имела в виду другое — свободу от четырехсотлетней клятвы.

— А теперь? — осведомилась я.

— Я сдержал обещание. Все изменил Уилл Хьюз… и вот это.

Оберон кивнул в сторону окна. Проследив за его взглядом, я посмотрела на Гудзон, сверкающий в последних лучах заката. Небо над Нью-Джерси было ясным — и на нем уже появились первые звезды — но южнее, возле статуи Свободы, залив затянул грязно-желтый туман. Мгла ползла на север по реке… а точнее, выпячивалась и извивалась, будто являлась мешком, а нечто внутри нее рвалось на свободу.

— Что это? — испуганно спросила я.

— Отчаяние и Раздор, — вымолвил Оберон, и впервые в его мягком, мелодичном голосе появилась дрожь испуга. — Демоны прячутся в тумане.

Загрузка...