Второй шанс

Глава 8

Когда вернулись, оказалось, что Сайка мне постель уже приготовила, две лавки сдвинула, шкурой застелила, подушку с соломой положила. Вырубился я сразу, намаялся за день. Давно у меня такой насыщенной жизни не было, в последнее время, из-за болезни, существование я и вовсе овощное влачил: до кресла или до дивана себя донес, посадил, там и растешь.

Поднялись рано. Ну что тут, деревня-деревней, все стараются световой день по максимуму использовать: встали с первыми лучами, легли, как стемнело. Это у нас вчера бдения затянулись, часа три сна всего урвать получилось. Но — выспался. Тело, видно, свои старые привычки вспоминает, обвыкается. Я в годы былые при нужде неделями по два-три часа в сутки спать мог без ущерба для работоспособности. А вот Витька пасть рвал по-богатырски, чему очень радовался его двухлетний сын, сидящий у него на коленях, и норовящий засунуть папке в зевающий рот свой кулачек. Сына лейтенанту сунула Сайка, уже приготовившая нам завтрак и стрелой летающая по дому, успевая переделать кучу дел. Завтрак — каша, порезанное мясо, хлеб, молоко, сыр, простой и сытный.

Морозову же Сайкой была поставлена задача накормить старшего отпрыска кашей. Сын хотел хлеба и мяса. Папа, исполняя приказ, настаивал на каше. Развернувшаяся битва по своей эпичности смело могла затмить осаду Трои. Процесс приносил несказанный кайф обоим участникам. Глядя на это, ржали мы все как сумасшедшие, причем заливался даже лежащий в корзинке младшенький.

Ладно, день хорошо начался, весело, но за мной уже пришли. Зашел Борат, со всеми поздоровался, с удивлением посмотрел на вымазанных с ног до головы кашей Витьку с сыном, на нас с Сайкой, которые смеяться уже не могли, а только похрюкивали, кивнул мне на дверь. Я отправил Витю отмываться, так как намеревался пока таскать переводчика с собой, прихватил куртку, копье с палицей, и мы с Боратом вышли на улицу.

Пока ждали толмача нашего, стояли рядышком с воеводой у крыльца, на оживающую суетой улицу смотрели.

— Скажи, Борат, ты ведь по русски понимаешь, а?

Покосился он на меня, вздохнул, и диалог у нас заладился. Говорил Борат довольно правильно, бегло, с акцентом, конечно, но терпимым. Вообще, речь его мне напомнила речь знакомого болгарина, приехавшего в Россию и сразу пытающегося говорить по русски.

— Да, понимаю. И говорить могу.

— А вчера чего не сказал?

— Не до этого было. И на тебя посмотреть хотел, понять, что ты за человек.

— И что, понял?

— Нет. Странные вы все, пришлые. Непонятные. Но зла люди от вас не видели, только польза. И в тебе я зла не вижу.

— А ты много пришлых видел?

— Видел. Вот ты с Вьитьей. Доктор Арт. Это из-за него многие в столице язык ваш учить начали. Много советов хороших дает, очень умный человек.

— И все?

— Да, я больше не видел. Говорят на востоке еще из ваших кто-то есть, но я не видел. Идти нам пора, Иван, скоро выступать надо, народ уже собирается.

— Борат, а давай Витю отпустим? Ты ведь мне поможешь, если что?

— Давай отпустим, помогу, конечно. Из наших Увар тоже немного говорить может, а понимают многие.

Я засунул голову в избу, сообщил все еще пытающемуся отмыться от ставшей липкой остывшей каши Витьке, что в услугах переводчика я больше не нуждаюсь, язык за прошедшие пять минут освоил сам в совершенстве, и он может заниматься своими делами, поржал над его удивленной физиономией, и мы с Боратом вышли на улицу.

— Куда идем?

— Сейчас в общинный дом, оружие тебе подбирать, а потом к Большим воротам, там все собираются.

Идем, я вокруг поглядываю. Не видел же почти ничего при свете. Приятный городишко, однако. Дома вольно стоят, не жмутся друг к другу, домики аккуратные, палисадники-огороды у домов зеленые за заборчиками. И дорога, что характерно, чистая, хотя, похоже, поутру здесь скот гнали, конные вон ездят. Убирают, что ли? А да, убирают, вижу стайка малявочная, и пацаны, и девчонки, кучки в корзины сгребать заканчивают. Славяне говорите? Ну-ну… Тогда доработанная версия, 2.0.

По улице народ суетится, по своим делам шныряет, женщин много, и в возрасте, и молодые, и девчонки совсем. И симпатичных много! Вон из дома молодуха вышла к колодцу за водой. Ооо, как на меня посмотрела!!! А фигура!! Что характерно, силикона здесь не изобрели, сплошной натурпродукт. И сразу мне виды Айкины подсарафанные вспомнились!! Ожил, понимаешь, организм. Вчера занят был, впечатления переваривал, а сегодня ожил. И напомнил, что я, из-за своей болячки уже года полтора как в простое техническом. Не до этого было. И, главное молодец!! Вовремя вспомнил. Мне на войну ехать, а ему…. Ааатставить!! Собрались-сосредоточились, пришли уже почти.

Входим опять в ворота донжона. Я поинтересовался у Бората назначением этого сооружения, и оказался прав.

— Кладовые все общественные у нас здесь, склады, а если война случится и враг за стену прорвется, здесь жители прятаться будут.

Проходя мимо черепа, я похлопал по его гладкому боку — погодите, страшные ящеры, оклемаюсь здесь, осмотрюсь-обживусь, и доберусь до вас, осуществлю мечту пятилетнего меня палеонтологом стать.

Местный арсенал оказался расположен в одной из пристроек к основному зданию и богатством не поражал. Ну правильно, оружие в здешнем мире вещь дорогая, трудная в изготовлении, во многом индивидуальная. Оказалось, что все оружие ополчения находится у них на руках, дабы в случае тревоги внезапной прибыть на пункт сбора уже боеготовым. А в арсенале хранились небольшие запасы на случай поломки или утраты. Были тут несколько десятков щитов из досок, оббитых кожей, с железной пластиной посредине, как ее, умбон, кажется; стойки с мечами, копьями и луками. А вот стрел было много, вязанки целые. Опять же понятно, на случай осады — расходный материал. Отдельно, на грубо сколоченных столах, лежали палицы, кинжалы, топоры, шеломы и наручи, на вбитых в стену гвоздях кожаные доспехи, металлических не было ни одного. Всего понемногу — десяток, от силы два. Вот на это богачество Борат и махнул мне рукой:

— Посмотри, может, все-таки подберешь себе что-нибудь.

Да вот знать бы, что подбирать.

Я рукопашник. Я хороший рукопашник. В школе был спорт: самбо в основном, дзюдо, бокс, немного каратэ, которое, в те времена, когда я занимался, было запрещено, и стыдливо называлось рукопашным боем. Потом, на службе, армейская рукопашка, ножевой бой, бой подручными предметами. До того момента, как меня свалила гнилостная болячка, я себя не запускал, старался заниматься всегда. И мне приходилось убивать. С точки зрения простого обывателя, я это делал очень много и непозволительно часто. Мне приходилось убивать издалека, нажимая деталь послушного механизма, мне приходилось убивать в упор, нажимая эту деталь часто-часто, судорожно, боясь не успеть. Мне приходилось убивать ножом, саперной лопаткой, прикладом, стволом и магазином автомата. Я убивал руками и ногами, ломая шеи, проламывая черепа, плюща и вырывая кадыки и еще многими, многими способами, рыча и воя, теряя человеческий облик, впадая в истерики и равнодушно сразу забывая. Это была моя работа, меня научили ее делать, и делал я ее хорошо.

Я — очень хороший рукопашник!!! Да, а еще я скромный, я не говорил?

Ох, что-то меня понесло. Застыл, закаменел мордой лица. Обеспокоенный Борат подошел ко мне, за плечо тронул:

— Иван, с тобой все хорошо?

Да, брат-солдат, все нормально, отвлекся. Продолжим.

Из всего вышесказанного вытекает одно большое и существенное «НО» для условий, в которых я оказался — я рукопашник. Я не фехтовальщик и я не лучник. Моя главная задача, как рукопашника, как можно быстрей и эффективней сократить дистанцию до соперника с целью проведения против него ударов или приемов. Бою на дистанции длинным предметом меня не учили. Даже автомат со штыком короче руки с мечом, не говоря уж о копье. Не сомневаюсь, что при должных тренировках я довольно быстро смогу освоить работу мечом, щитом, копьем, топором и кистенем. На счет лука сомнения есть. Но на все это надо время, которого у меня сейчас нет. Поэтому, по здравому размышлению, мечи мы отметаем сразу. Щит. Как я выяснил, метательного оружия у противника нет, здесь он без надобности. Щит ограничит мою подвижность, что, при условии отсутствия у меня надлежащих доспехов, может оказаться критичным. Кроме того, я привык в бою иметь две свободные руки. Что у нас остается? Остаются у нас ударно-дробящие инструменты и кинжалы. Ну и копье можно попробовать, плюс есть, в крайнем случае всегда можно кинуть в противника.

На доспехи я смотреть даже не стал, не мой фасон и размер. Стойку с мечами тоже прошел. А вот возле копий остановился, стал осматривать и примеряться. Сейчас у меня есть полутораметровое копье с каменным наконечником. Что меня в нем не устраивает? Первое, конечно, наконечник. Обсидиан очень острый, но хрупкий и легкий. Второе — это длина. Мне кажется, под мой рост, и если я не буду использовать постоянно копье как метательное оружие, то оптимальным будет где-то метра два. Есть тут у нас такие? Есть. Взгляд мой сразу прикипел к изделию из темного, даже на вид тяжелого дерева с острым листовидным наконечником на конце сантиметров двадцати длиной. Грани у наконечника были заточены. То есть по сути это был кинжал без гарды, насаженный на древко высотой в мой рост, что в сумме и давало искомые два метра. Им можно не только колоть, но и вполне успешно резать. Взял изделие в руки, прикинул вес — тяжелое, но не чрезмерно, хорошо. Лезвие: железо хорошее, заточка дрянь. Исправимо.

Борат, посмотрев на мой выбор, хмыкнул, но ничего не сказал. Ладно, теперь остальное. Остальное меня не устроило решительно. Все представленные кинжалы и топоры мало того, что были из плохого железа, так еще и рукояти их были сделаны под детские ручки местного населения. Палицы тоже были мелковаты и легковаты для меня. Да, проблемка. Чувствую, что все оружие мне здесь придется делать по индивидуальному заказу. Ничего так и не выбрав, я подошел к Борату:

— Слушай, когда мы вчера вечером совещались в доме, я на стенах оружие видел. Может там что получше есть?

— Сомневаюсь. Там обычно вешают или совсем старое или негодное. Кто хорошее оружие будет на стену вешать? Но, если хочешь, пойдем, посмотрим.

Пошли. Вчерашний зал теперь был освещен солнечным светом, пробивающимся из окошек-бойниц. Осматривая развешанные на стенах образцы вооружения, я подумал, что Борат был прав. Хлам, поломанный и древний. Зачем на стены вешали — загадка. Может быть, только из-за их древности. А потом, почти в самом углу, я нашел то, что мне понравилось. Полуметровый агрегат состоял из насаженной на деревянную рукоять металлической продолговатой биты с длинным цевьем, вдоль которого от самого верха были наварены рубящие треугольные кромки. В деревянной оконечности было просверлено отверстие, сквозь которое был продет потрескавшийся от старости кожаный ремешок. Когда я за него дернул, он с треском порвался. Булава была тяжелой, сидела в руке приятно и солидно. Поставив в угол свою неандертальскую дубину (пусть стоит, и так здесь всякой дряни полно), я подошел к Борату:

— Борат, мне нужно ремешок вот здесь заменить. И слушай, у нас время еще есть? Копье бы поточить.

Воевода забрал у меня булаву, повертел ее в руках, хмыкнул:

— Не знаю, откуда это взялось. Очень старое оружие, мы таким не пользуемся. Ремешок тебе сейчас подберем в оружейной, а времени точить нет, давно идти пора. Я тебе с собой камень точильный дам, время будет — сделаешь.

Когда мы с ним дошли до ворот, там уже действительно собралась большая часть участников нашей экспедиции. На довольно большой привратной площади я увидел сидящую на знакомой ольдовской телеге Айку, которая, радостно улыбаясь, махала мне руками. Сам Ольд стоял в стороне, у пристроенной к крепостной стене коновязи, и разговаривал с Уваром и воином в княжьих доспехах. Еще почти три десятка солдат и ополченцев в полном вооружении занимались последними приготовлениями к походу: кто возился с ремешками амуниции, кто поклажу в седельных сумках поправлял-раскладывал, а кто и просто болтал с товарищами.

Как здоровенный прыщ на розовой попе фотомодели, на площади, среди деловитой суеты, выделялся конь. Выделялся он, не только своими громадными размерами и окрасом, но и тем, что стоял поодаль от всех, привязанный к перилам ведущей в надвратную башню лестницы. Кони солдат, в основной массе собранные у коновязи, были невысокими, плотными, с короткой шеей и большой головой, все, как один, саврасой масти, с коротко постриженной черной гривой, обрезанными хвостами, и черными же чулками на ногах. Похожи они были на лошадей Пржевальского, которых я видел в зоопарке в родном городе.

Отдельно стоящий конь был угольно черен весь. Выше остальных лошадей в холке примерно на полметра, вороной красавец имел лебединую шею, стройные ноги, густые нестриженные гриву и хвост. Он был оседлан, что ему явно не нравилось, недобро косил на окружающих большим глазом, фыркал и хрипел, грыз удила, роняя пену из пасти, нервно переступал ногами, словно танцуя.

Это что, вот на этом звере мне ехать придется? Ну не знаю, не знаю… Еще с утра, помня о словах Увара о том, что мне предстоит знакомиться с полудикой степной лошадью, хитрый я выпросил у Сайки несколько морковок, имея в виду налаживание контактов со своим транспортом. Но теперь, глядя на это чудо, я понял, что надо было мне брать не сайкины морковки, а просить у Вити принести из кузни молот потяжелее, ибо другого способа сесть на этого коня, кроме как предварительно его оглушив, я не видел.

Однако, оглядев внимательно остальных стоящих на площади лошадей, я понял, что, если я хочу принять участие в походе, других вариантов, кроме как это черное чудовище, у меня нет. Если я попытаюсь усесться на лошадей дружинников, то выглядеть это будет в точности так, как если бы Дон Кихот пересел на осла Пансы. То есть, сидя на них, я спокойно могу прибавлять в скорости передвижения, отталкиваясь ногами от земли. А если вставлю ноги в стремена, то колени мои окажутся сильно высоко над уровнем седалища, где-то возле плеч. Конечно, неандертальцы, увидев такого всадника-паука, придут в ужас и сдадутся сами, в бой не вступая, но проблема в том, что в таком виде до этих самых искомых неандертальцев я просто не доеду.

Подойдя к отдельно стоящей группе руководителей экспедиции, мы с Боратом поздоровались со всеми присутствующими. Мне представили заместителя Бората, Виля, который шел старшим группы охраны обоза. По случаю непонятной обстановки, охрану решено было усилить, и в нее, кроме пятерки ратников, вошли еще пятеро охотников-ополченцев. Самым же главным отличием нового обоза от вчерашнего, была замена двигателя — вместо моей знакомой флегмы в телегу была запряжена пара лошадок, что, как я понимаю, должно было существенно увеличить скорость транспортного средства.

Ткнув пальцем в сторону черного чудовища, я поинтересовался у Увара:

— Увар, скажи мне, что я тебе плохого сделал, а? Этот твой конь меня убьет раньше, чем мы до диксов доедем.

По русски охотник разговаривал похуже Бората, но, с помощью воеводы, беседа у нас получилась довольно содержательная.

— Его зовут Берз, «Быстрый» по вашему. Да, он дикий немного, тяжело степняки приручаются. Но под седлом ходит. Другие наши кони тебе не подойдут, попробуй. Пойдем, при мне он меньше нервничать будет.

Инструкций по обращению с ездовыми животными мне никто дать даже не пытался, видно подразумевалось, что любой нормальный человек априори должен уметь обращаться с конем. Я сунул в руки Вилю свое копье, и мы с Уваром пошли через площадь к одиноко стоящему животному, вокруг которого на приличном расстоянии располагаться никто не рисковал. Пройдя полосу отчуждения, мы приблизились к коню, Увар первым, я, скромно, следом. На охотника вороной реагировал довольно спокойно, только затанцевал еще больше, а на меня, поверх головы хозяина, смотрел очень не добро.

Успокаивающе похлопав животину по крутой шее, Увар отступил в сторону и жестом предложил мне подходить к коню. Вся находящаяся на площади толпа с интересом наблюдала за представлением. Мне подумалось, что сейчас был бы очень уместен знаменитый вопль не менее знаменитого американского шоумена: «А сейчас готовьтесь к дрррраке!!!!»

На меня этот зверь среагировал ожидаемо. Подходил я к нему, естественно, спереди, что бы исключить попадание под любимый лошадиный прием — удар соперника двумя ногами сзади. Но арсенал этой твари оказался куда богаче. Когда я протянул руку, что бы взяться за повод, конь всем телом подался от меня и попытался встать на дыбы, что бы ударить меня передними копытами. Поняв, что это у него не получиться из-за привязанной к перилам уздечки, вороной резко подался к моей руке, ощерив пасть и собираясь меня укусить. Честное слово, я не хотел! Все вышеописанное действо на самом деле заняло доли секунды, конь оправдывал свою кличку и был действительно быстрым, но я оказался не менее проворным, а еще у меня были хорошие защитные рефлексы. Увидев, как башка этого монстра летит к моей левой руке, я, абсолютно машинально, ударил его в челюсть правой.

На площади стало очень тихо. Замолчали люди, замерли животные, остановились в полете птицы. Затих ветер.

Голова лошадки с треском врезалась в перила лестницы, проломив их, коня всем корпусом повело в сторону, здоровенные глаза его съехались к переносице, задние ноги подогнулись, и он уселся задницей на вытоптанную землю. Ошалело тряся башкой и всхрапывая, гордый сын степей пытался осмыслить сложившуюся ситуацию. Наклонился я к нему, прям к морде его ошарашенной, и тихо, проникновенно так, говорить начал:

— Ты что, фуфлогон плюшевый, совсем берега потерял? Ты на кого батон крошишь? Не то погоняло прилепили тебе. Не Быстрый ты, а Борзый, без меры причем. Слушай меня внимательно, босота доисторическая, еще раз хайло свое на меня разинешь, башку твою безмозглую вмиг откручу…..

Конь продолжал сидеть, раскинув задние ноги, по крупу периодически пробегали волны дрожжи. Начал я серьезно беспокоится, а не покалечил ли животину ценную, единственно для меня пригодную:

— Ну, ну, хватит притворяться, вставай давай, — это я ему уже прям в ухо шепчу, за повод у самых губ его схватив, пространство личное лошадиное нарушая всемерно, — давай, давай подымайся, — и поводом его тихонечко вверх подымаю.

Заерзал Борзый на попе, подняться пытается. Я ему по мере сил помогаю. Но тут уже скорее во вред помощь моя идет, вижу я по глазу его единственному ко мне обращенному, что боится он меня теперь до ужаса страшного, и есть у меня предположения резонные, что после нашего ухода молодежи здешней очень много работы привалит по уборке территории. Ну вот, поднялся, болезный. Стоит, дрожит, к перилам привалился. Я тоже рядом стою, рук ног не убираю, по морде, по шее да по крупу его поглаживаю:

— Ну что, борзота степная, будем урок закреплять? — говорю ему, и ногу в стремя вдевать начинаю.

Кстати, обрадовало меня очень наличие стремян в их упряжи. Великое это дело и для удобства эксплуатации транспорта непарнокопытного, и для боевых действий, с него ведомых. Вот попробуйте без стремян с коня что-нибудь мечом рубануть. Или копьем ударить. Да хоть и выстрелить! Ничего у вас не получится — снесет вас с седла к чертовой матери, упора-то нет никакого. Ежели только мышцы ягодичные чересчур развиты, круп коня обнять могут. А со стременем дело другое. Видно, по этому гоблины на лошадях и не воюют: не то, что стремя, седло еще не изобрели.

Ну вот, вдеваю я значит ногу в изобретенье полезное, а коник мой от страха в перила башенные, его же башкой и поломанные, всей своей тушкой вжаться пытается, подальше от меня оказаться. Ладно, дружище, хватит переживать, давай работать попробуем. Влез я в седло, ногу с трудом между конем и стеной втиснувши, поводья отвязал, в сторону ими повел, ногами слегка по бокам прихлопнул. Давай, Борзый, пошли вперед! И мы пошли. И еще пошли. И по кругу пошли, спешно нам зрителями очищенному. Шагом прошлись разок, еще разок, потом рысью. Повода слушается, не балует. Ну и ладно, ну и молодей. Вернулись мы с ним обратно к перилам нами испорченным, слез я с седла, морковку Сайкину из кармана достал, и протягиваю коню на ладошке. Треск разорвавшегося у лошади шаблона был слышен по всей площади! Мне показалось, он даже башкой помотал, типа бр-р-р-р, привидится же такое. Потом, недоверчиво на меня посмотрев, потянулся губами к угощению. А и молодец, съел, на тебе еще, есть у меня.

Думаю, подружимся мы с тобой. Сколько знаю примеров, когда крепкая мужская дружба с драки хорошей начиналась. Да что далеко ходить, вот он пример живой, перед тобой стоит, морковкой тебя кормит. Помню, когда в одной исключительно народной и чертовски демократической южной республике заграничной я, молодой боец жутко специальных войск со старшим сержантом, не менее жутким и специальным, в кровь и в кость зарубился нешутошно, приказ несколько неправильно истолковав и не согласившись с мерами дисциплинарного воздействия. А через некоторое время, уже в других краях, совсем чуть севернее, этот же старый сержант, но уже сверхсрочник, этого же молодого бойца, но уже прапорщика с прострелянной навылет тушкой, двое суток на горбу по горам пер, в перерывах между такелажными работами успевая от басмачей злых отстреливаться. И вынес, жизнь спас. А сам сгинул в Оше, пока прапорщик в госпитале медсестричек щупал. Вот она жизнь-то как поворачивается, Борзой. Ну ладной, стой-отдыхай, скоро в путь нам.

И пошел я опять к отцам-командирам рейдовым, копье свое вернуть взад и о времени выхода справиться. Ну и по дороге челюсть на место Увару вернуть, а то этот воспитатель коней степных в шок впал от моих методов дрессировки. Ну не он один, да. Смотрю, окружающие на меня как-то по другому поглядывать начали. Если раньше спокойно смотрели: ну здоровый, ну одежда странная, так ведь свой, на людей не бросается; то теперь во взглядах даже у воинов княжих испуг появился. Тпру-у-у, касатики, не боись, вас я бить не буду, нафиг вы мне не уперлись. На вас же в поход не поедешь.

Подошел к мужикам, и тут вспомнил, о чем спросить хотел:

— Ольд, а чего ты Айку опять в лес тащишь? Опасно же ведь, дома бы оставил.

Ольд только вздохнул тяжело, а остальные заржали, Борат мне ответил:

— Ага, как же, оставишь ее. Она из Ольда веревки тонкие вьет и в косички заплетает (ответ дан в моей интерпретации, естественно. Как я суть проблемы понял). Жених у нее на заставе, две недели не виделись, вот она и рвется туда.

Оппа! Все, забыли виды подсарафанные, вычеркнули из памяти. Для меня чужая, несвободная женщина — табу. Вот такой пунктик. В жизни больше всего предательство ненавижу, а по мне, так любая измена — предательство без вопросов. Надоел тебе человек, не хочешь с ним жить — уйди, будь честным (..ой). А изменяя с изменщиком получается, что ты предательство поощряешь, если не провоцируешь. Я так думаю.

Спросил, когда отправляемся, оказалось вот-вот, только Ллод подойти должен, слово напутственное отеческое сказать. Ну ладно, раз время есть пока, делом займусь. Забрав у Виля копье свое, я вернулся к Борзому, присел на ступеньки лестницы, и стал копье точить и с конем беседовать о перспективах нашей службы совместной. Тот слушал внимательно, кивал, конспектировал.

Пока сидел, вжикая кирпичом по металлу, и просвещал меньшего брата, мимо меня в ворота народ пер на работы полевые, суета не прекращалась ни на минуту. Проехали две тройки пограничников. Как я понял, пошли дозорами по окрестностям. Нн-да, вот сейчас и мы уйдем, и народу боеготового в городке совсем почти не останется. Тревогу-то общую объявлять никто так и не подумал. Ну да им виднее, они местные.

Когда подошел Ллод, я уже почти закончил с заточкой. Не бритва «Золингер», конечно, до обсидиана далеко, но уже вполне себе оружие. Во, Борат рукой мне машет, на конь все усаживаться начинают. Ну что, Борзый, поедем, косточки разомнем?