Второй шанс

Эпилог N 3

Сознание ко мне вернулось сразу, рывком, когда тонуть-захлебываться начал. Разлепив глаза увидел, что нахожусь я под водой, прозрачной совершенно. Рядом со ступнями, в берцы привычные одетыми, дно песчаное, над головой свет солнечный на поверхности, недалеко совсем находящейся. А в рот открытый вода заливается, теплая и соленая жутко. Рванул я к свету так, что по пояс из воды выскочил. Обратно плюхнулся, и на волнах редких и некрупных качаясь, принялся дышать изо всех сил и отплевываться, глотку с легкими очищая. Когда продышаться смог, и пелена красная с глаз пропала, рассмотрел, что барахтаюсь я совсем недалеко от берега. Позади меня поверхность водная без конца и края, а впереди, метрах в тридцати, полоса песка ослепительно белая, а за ней зелень густая, тропическая.

Рассудив, что осмысливать происшедшее лучше, имея под ногами почву твердую, я, не раздеваясь (тут расстояние-то всего ничего), решительно погреб к земле неведомой. Плыть не пришлось мне долго, метров через десять уже ногами дна достал, дальше пошел, воду грудью раздвигая. Выбрался на сушу, отошел от воды, и уселся на ствол древесный, волнами выброшенный, белый от соли и твердости каменной. И задумался, пытаясь воспоминания свои с картинкой окружающей сопоставить. Последнее, что помню, это как лечу я с ножом в руке на супостата вооруженного, мальчишку за волосы держащего, и опаздываю безнадежно. Зрачок дула пистолетного в мою сторону повернулся уже, и боль ужасная, сознание выбивающая, в животе и руке вспыхивает. И все. Обрыв кадра, кино закончено.

Спохватился я себя осматривать. Куртка камуфляжная моя на брюхе целая, в крови, из дырки которая течь должна была, не испачкана. Задрал ее, и майку задрал — нет следов от раны новой на теле. А старые? До плеча оголился — есть старые шрамы знакомые. И рука левая, по моим воспоминаниям перебитая, действует отлично и без повреждений внешних. Себя всего взглядом окинул: одежда привычная, мокрая правда вся, на поясе в чехле финка моя, путешественница, со мной всегда как монета из сказки неразменная, а кобуры пустой, и подсумка брезентового, с двумя магазинами автоматными, которые в момент прыжка отчаянного на мне были, нет. А вокруг?

А вокруг жара страшная, зной удушающий. И ветерок, с моря налетающий, тоже теплый, горячий почти, не освежающий. Под ногами песочек пляжный, густо с ракушками, целыми и поломанными, перемешанный. Краб вон ползет маленький, домик-раковину за собой волоча. Впереди, на сколько взгляда хватает, гладь водная, слегка волнами длинными, но не высокими и не частыми, сморщенная. А позади буйство природы, пальмы, лианами оплетенные, еще какая-то флора, мне не знакомая. И птицы орут пронзительно из джунглей прибрежных. И вот что же у нас получается?

Получается у нас ситуация, к которой я, глядишь, и привыкать скоро начну. По всему выходит, помер я снова, и сила непонятная опять меня в дали неизведанные перебросила, очередной шанс, третий по счету уже, мне предоставила. И за что мне, интересно, счастье такое привалило, а? Это что, теперь и помереть по нормальному не получиться, буду Мафусаилом вечноживущим из мира в мир скитаться?

Пока я предавался терзаниям душевным, об участи незавидной своей рассуждая, из за мыска небольшого, скалами невысокими в море врезающегося, что по правую руку недалеко от меня находится, судно показалось невеликое, вида весьма примитивного. Видел я такие в передачах Сенкевича про дикарей Полинезии, катамаран своеобразный. Основная лодка выдолблена из целого ствола дерева, а к ней, на палках длинных, сбоку еще поплавок присобачен. Для устойчивости. И в этом корыте, веслами синхронно махая, пятерка мужиков сидит, ликом черные, с мордами, белой краской размалеванными. Увидели они меня, на берегу в одиночестве сидящего, быстро, заверещали голосами пронзительными, и плавсредство в мою сторону разворачивать начали. Ну что, Иван Палыч, готов к новому контакту с иной цивилизацией? А, что там, теперь, получается, всегда готов!