Твердая Надежда. Книга 1. Второе рождение.

Глава 1

Сначала был неясный свет. Потом он начал разделяться на свет и тени. Потом одна из теней пошевелилась и заговорила мужским голосом. Медленно и с расстановкой, но слова доходили будто издалека и звучали неясно:

– Как ты себя чувствуешь?

– Кто вы? – свой голос показался чужим.

– Хирург.

– Я в больнице?

– Ты помнишь, что произошло?

Пошевелиться не удалось. Удалось только закрыть глаза и подумать. Жар. Языки пламени. Горящая дверь. Потом пламя перекинулось на залитый маслом пол. Последнее, что удалось вспомнить - страшная боль, когда начали плавиться штаны. Не открывая глаз, спросила:

– Я... Я обгорела?

– Да. Слишком сильно.

– Я стану уродливой?

– Этого я не допущу.

Кажется - в голосе послышалась улыбка. Снова открыла глаза и попыталась разобрать лицо доктора. Но пока это только тень. Странная тень из цветных пятен.

– А почему я не могу пошевелиться? Вы что-то мне вкололи?

– Всему своё время, девочка. Пока тебе лучше не шевелиться.

– Но... я ведь буду ходить?

– Обязательно. Ходить, и смотреть на этот мир, и улыбаться. Тебе снова придётся научиться всему.

– Всему? – свой-чужой голос выдал испуганными нотками.

– Да, всему. Иначе наши труды пропадут напрасно. А пока постарайся побольше смотреть. Я пришлю тебе специалиста - он поможет тебе поскорее восстановить зрение. Ты ведь не подведёшь нас?

Голос доктора с надеждой улыбается. Хочется улыбнуться в ответ, но губы тоже словно чужие.

– Я буду стараться.

– Вот и умница.

Тень удаляется и тут же появляется другая. Судя по голосу - женщина, которая с места строго спрашивает:

– Опиши, что ты видишь?

* * *

Трудно понять - сколько прошло времени. Специалисты приходят и уходят. Задают вопросы, заставляют выполнять задания. Поначалу задания кажутся глупыми. Но тени становятся лицами, голоса звучат всё яснее. Окна в палате нет - и ночь настаёт тогда, когда уходят все. И тогда можно отдохнуть. В это время лучше заставить себя заснуть. Потому что иначе в голову начинают лезть мысли. О своём прошлом. О наверняка пропавшем телефоне, в котором были контакты знакомых. И как их теперь восстанавливать - непонятно. Об оплате за квартиру. О школьных подружках. О начальнике, обещавшем уволить в случае прогула.

Иногда что-то происходит и наступает темнота. Беззвучная темнота, в которой не слышно собственных попыток закричать. Только иногда эту темноту разрывает боль. Короткая боль в неожиданном месте, которое до этого не чувствовало ничего, когда доктор к нему прикасался. А когда вместо темноты снова приходит доктор и начинает щупать - вместо боли ощущается осторожное прикосновение. И снова хочется улыбнуться. Губы всё ещё какие-то странные, но уже можно понять - когда они улыбаются. И собственная улыбка сразу поднимает настроение. И уже не так терзает мысль: "дура, зачем ты потащилась туда за этими идиотами?" Когда главный доктор приходит в очередной раз, наружу прорывается вопрос:

– А мама знает - где я?

Доктор присаживается рядом. Он смотрит поверх сдвинутых на кончик носа очков и отвечает неуверенно:

– Не знаю, это дело полиции. А как тебя звать?

– Надежда.

– У нас есть надежда, – улыбается доктор. – А я - Виктор. Значит - победим.

– Маме пока нельзя ко мне?

– Да.

– Ну и ладно... Виктор, а я ещё долго буду так лежать?

– Пока не сможешь сама встать, – высказывает он очевидную вещь, пожав плечами.

* * *

Пока спала - перевезли в другую палату. Шторы на окне весь день открыты и теперь, если скосить взгляд, за окном видно небо. Слух уже восстановился и, когда медсестра приоткрывает окно, слышно чириканье воробьёв и шелест листьев. Но свой голос всё ещё чужой, хотя и приятнее прежнего. Тело уже чувствует всё, но по-прежнему невозможно пошевелить ни рукой, ни ногой. И почему-то не получается свистеть. Зато в палате негромко играет музыкальное радио и можно подпевать. А ещё странно, что за всё время ни разу не дали поесть. Но при этом совершенно нет ни чувства голода, ни желания куда-то сбегать. Остаётся только списать это на действие каких-нибудь уколов. И однажды Виктор приходит вместе с каким-то молодым парнем.

– Привет, – говорит парень. Слышно, как он придвигает стул и садится. Виктор присаживается рядом и прикладывает руку к шее.

– Чувствуешь?

– Да.

Виктор кивает парню, сидящему где-то сбоку и предлагает:

– Попробуй повернуть голову.

От первого движения голова закружилась и всё поплыло. Показалось, что кровать переворачивается, стряхивая на пол. Пришлось закрыть глаза и замереть. Не открывая глаз, произнесла:

– Получилось.

– Умница. Теперь дело пойдёт. – улыбается Виктор, держа за руку.

Никогда не думала, что это так здорово и весело - просто лежать и осторожно вертеть головой. То вправо, то влево. А ещё теперь можно шевелить пальцами. Они немного неловкие, но слушаются. И в них можно мять тихо шуршащий мешочек. Жаль - нельзя поднять руку и посмотреть - что удаётся намять. А ещё очень хочется увидеть свою руку. Какой она стала теперь. Немного страшно от того, какой она может оказаться, но это лучше - чем совсем не знать. Хотя док ведь обещал...

* * *

Пожалуй, Надежда - самая необычная пациентка, с какой приходилось иметь дело. Поначалу прежде, чем войти к ней, приходилось долго собираться с духом. Одно дело - уникальная операция по спасению того немногого, что осталось от девушки. Удивительно, что её вообще удалось сохранить в живых. И совсем другое дело - когда она начала приходить в себя. Но человек привыкает ко всему. Её лицо уже стало казаться по-своему милым, а когда стало ясно, что труды не напрасны и она уже чувствует своё тело - пришло настоящее вдохновение. Теперь дверь к ней открывается легко, словно к старой знакомой, которую приятно видеть. Но сегодня день, который должен стать для неё особенным. Юный коллега заметно нервничает, да и самому не по себе. За дверью на обычной больничной кровати лежит она. Надежда встречает улыбкой. Как обычно - присел к ней на край и потрогал руку. Рука твёрдая. Покрытая тонкой эластичной оболочкой выглядит почти, как живая. Но пока Надежда не шевелит ей - рука холодная. Коллега присаживается за управляющий компьютер и вводит с клавиатуры команду. Теперь можно ей позволить:

– Можешь попробовать осторожно согнуть левую руку.

Рука сгибается. Надежда смотрит на неё с улыбкой и шевелит пальцами.

– Я боялась, что будет хуже, – наконец произносит она. – А вторую можно?

Коллега - похоже - заранее угадал её следующее желание и сразу жмёт ввод. И кивает. Остаётся только передать кивок Наде, и она тут же приподнимает правую.

– Виктор, а можете мне принести ниток и спицы?

– Хочешь вязать?

– Очень. Я умею... В смысле - раньше умела.

– Наденька, ты меня сейчас спасла. Я-то думал - что тебе дать для тренировки мелкой моторики.

Остаётся совсем немного. Если она сможет шевелить ногами и удерживать равновесие - это победа. Значит - операция прошла успешно и удалось соединить все нервные окончания. Сможет ли она после этого принять себя - другой вопрос. Но это уже будет работа психолога. Хотя... Сколько бы Андрей Васильевич ни имел за плечами опыта - а с таким ему точно сталкиваться не приходилось.

* * *

Лёжа вязать не очень удобно. И первые ряды пришлось начинать несколько раз. Но это не главное. Главное то, что кожа на руках выглядит как-то неестественно. Хочется надеяться, что это какие-то перчатки для защиты после ожогов, но мысли об искусственной коже не идут из головы. Где-то слышала про такую. Виктор ещё не разрешает трогать себя, но не удержалась - потрогала. Не больно, но живот подозрительно твёрдый. И ноги тоже - хотя и не напрягалась. Чтобы не думать о худшем - сосредоточилась на вязании. Шарфик уж точно пригодится, от старого едва ли что-то осталось. Утром в дверях появляется незнакомый специалист. Их было уже много, этот немного непохож на всех остальных. Присев, он представляется:

– Здравствуйте, Надежда. Я - Андрей Васильевич. Психолог.

– Говорю сразу - ни русалкой, ни Наполеоном себя не считаю.

– Это радует, но я не психиатр, я психолог. Я хочу с Вами поговорить.

– Здорово. А то до сих пор со мной только Виктор по душам беседовал.

– Скажите, Надежда, кем вы хотели стать?

– Ну... Кем только ни хотела. Но точно не хотела кричать "ваш заказ готов".

– Вы уже работали?

– Ага. Не работа, а тоска зелёная. Наверняка на моё место уже кого-нибудь взяли.

– Не жалеете, что потеряли работу?

– Ну хоть такая была. Но думаю - такую найти нетрудно. Лишь бы я была не слишком страшная.

– Я бы - скорее - назвал Вас симпатичной.

– Тогда найду.

– А молодой человек у Вас есть?

– Был. Больше не хочу видеть этого идиота. Потащилась за ним в эту дурацкую развалюху, а из-за его дружка всё и загорелось. Они дали дёру, а я осталась.

– Вы сможете попозже рассказать следователю, что произошло?

– Да хоть сейчас. Пусть немножко посидят за то, что я тут лежу.

– Надя, а каковы ваши отношения с родными?

– Да никак. Мамке в посёлок иногда названивала. Но мы с ней как две кошки. По телефону ещё можем помурлыкать - и то недолго, учить начинает. А на одной кухне больше пары дней не выдерживаем. Обязательно сцепимся.

– Если Ваша жизнь сильно изменится - Вы не будете сильно огорчены?

– Ну только - если к лучшему. Хотя хуже, кажется, уже некуда...

Короткая пауза на раздумье. А к чему он ведёт этот разговор?

– Или есть куда?

– Многое зависит от вас, Надежда. И от Вашего отношения к жизни. Одно могу сказать точно - любая жизнь лучше смерти.

– Так это что? Хуже того, что мне осталось - только смерть?

– Очень многим людям, с которыми мне приходилось встречаться, гораздо хуже, чем Вам. Но они живут. Виктор Михайлович говорил мне, что ещё несколько месяцев назад Ваши шансы остаться в живых были нулевыми. Но медицина движется вперёд.

– Так мне - выходит - повезло?

– Вы счастливица. И ваша воля к жизни невероятна. Только этим можно объяснить то, что мы сейчас с Вами разговариваем, – улыбается психолог.

– Никогда не считала себя везучей. Везучая не попала бы в больницу.

– Считайте, что Ваше невезение сгорело на пожаре.

Ага. Сгорело. Вместе с одеждой и кожей. Рука сама собой тянется к нему.

– Док, признайтесь - что со мной? Что под этими перчатками? Голое мясо?

Он аккуратно берёт за руку.

– Надежда, у Вас прекрасное имя. Не теряйте надежду - и у Вас всё будет хорошо. Настолько хорошо, насколько это возможно. Но прежде, чем задавать следующие вопросы - подумайте над моими словами. Обещаете?

А что делать? Пришлось пообещать.

* * *

Таким Андрея Васильевича видеть ещё не доводилось. Хотя держался он профессионально. А вот когда отошел от двери подальше...

– Виктор Михайлович, я не могу с ней разговаривать. Одно дело - успокаивать однорукого, что ему скоро поставят биопротез, и он сможет хоть на пианино играть, а другое - говорить с мёртвой куклой, которая всё ещё считает себя живой. Я не смог. Извините. Завтра объясните ей всё сами.

Легко сказать. Объясните. А сам отказался. И теперь снова приходится входить в палату с тяжелым сердцем. Но уже ясно - пора сказать Надежде самое главное. И именно сейчас самое время: когда она уже видит улучшения, но наверняка уже заметила, что с ней всё не просто. Ох - не просто. А главное - она сейчас не сможет вскочить и наломать дров. Приходится снова натягивать дежурную улыбку и входить в палату. Как обычно - присаживаться к ней на край кровати и смотреть, как она поправляет отложенное в сторонку вязание.

– Доброе утро, Надюша. Как успехи?

– Вяжу. И хочу знать - к какой-такой страшной новости меня вчера психолог готовил.

– Именно это я и собирался тебе сегодня объяснить.

– Я слушаю. Можете начинать сразу с плохой новости.

– Плохая новость одна. Ты сгорела на пожаре.

– И что в этом нового?

– То, что твоё тело спасти было уже невозможно. Я с трудом понимаю - каким чудом твой мозг ещё продолжал жить. В тот момент мы даже не были уверены, что стараемся не напрасно. Но твоё сердце почему-то ещё билось. И мы решили попытаться.

Она молчит и слушает. Приходится продолжать.

– Это были ужасные несколько месяцев. Самое тяжелое было - когда всё было готово и тебя начали выводить из искусственной комы. Не хочу сейчас рассказывать обо всех сложностях. По сути дела - от тебя живой осталось совсем немного.

– Так я теперь - киборг? Как в кино? – перебивает Надежда.

– Да.

Начинаются томительные минуты ожидания. Она отвернулась к окну и думает о чём-то. И тут на язык падает спасительная фраза:

– Прости, что не дали тебе спокойно умереть.

– Док, за что прощать-то? Вообще-то я подыхать не торопилась.

– Так что, Надь, живём дальше и радуемся жизни?

– Само собой. Ноги когда подключите?

– Обещаешь, что не натворишь глупостей?

– Обещаю.

* * *

Руки уже привычно набирают петли, а в голове крутится страшная мысль. Эти руки не живые. Как и всё остальное. Ты стала роботом, Надька. Пластиковой куклой. Теперь понятно - почему не удаётся заплакать. Роботы не плачут. Зачем теперь этот шарфик? Можно подарить Виктору. Хоть что-то получит за свои труды. А как жить дальше? А это вообще жизнь, или просто - функционирование? И стоит ли пытаться жить? Ну и что, что они все старались? Если невозможно было спасти - то зачем? Чтобы помучилась подольше? Спица теряет петлю. Да кому он нужен - этот шарфик?! Ударить себя по лицу - это даже не больно. Просто сильное касание. Ну уж нет. Теперь этот придурок просто так не отделается. Фантазия начинает строить планы страшной мести. Такой, которую может реализовать только робот с твёрдыми кулаками. И тут же становится страшно. Страшно себя самой. А ещё страшнее - если избить его до такого состояния, что... И вот тогда уж он ответит по полной. Но есть идея лучше. Воспользоваться тем, что произошло - и стать крутой. Немыслимо крутой. А потом прийти к нему... Нет - слишком много чести. Даже не позвонить. Просто забыть о нём. Как о случайно встреченном котёнке, которого потискала - и забыла. Сразу представила его в виде кота. Стало смешно. Позволила себе посмеяться - и стало легче. А ещё захотелось спать. А ведь роботы, наверно, не спят. Значит - ещё не совсем робот? Значит - ещё не всё потеряно. Значит - можно просто улыбнуться белому потолку и заснуть.

* * *

Всё-таки надо бы сделать графический интерфейс к управлению приводами. А пока приходится, сверяясь со схемой, набирать в терминале:

k-drive if 2 number 75, 77, 79 enable yes

k-drive if 2 number 75 tune start...

Сколько бы ни возился в детстве с роботами, но когда понимаешь, что внутри этой силиконовой куклы мозги живой девушки - мороз по коже. Но теперь ты - один из ведущих специалистов по бионическому протезированию. И ты только что включил ей управление левой щиколоткой. И её восторг по этому поводу - не компьютерная имитация эмоций. Михалыч убеждается, что всё в порядке, и даёт добро на разрешение следующих приводов. Когда ноги включены полностью - приходится вдвоём подхватить Надюху под руки и помочь ей встать. Она довольно лёгкая без основной тяговой батареи. И она ещё не держит равновесие, но если придерживать за руки - стоит. Ноги не подгибаются. И - счастливая - повисает у дока на шее. Немного есть ревности, но с другой стороны - ему с ней, как хирургу, досталась самая сложная работа. За девушкой пока ещё тянутся кабели питания и управления, но скоро оба можно будет отключить. Причем управление - хочется надеяться - уже навсегда. Почти все её приводы и датчики уже включены, ей осталось только вспомнить - как ходить. Так же начинают все после протезирования. Сперва учатся хоть как-то шевелить конечностью, потом начинают ей пользоваться уже уверенно. А когда приходит твой безрукий пациент - и демонстрирует, как научился играть на гитаре, главное - не лопнуть от гордости.

Кабель питания достаточно длинный, чтобы можно было водить по палате - и Надежду водили по очереди до позднего вечера. Благо - искусственные ноги не устают. Но даже она к вечеру устала. И язык не поворачивается в чём-то её обвинить. Внутри она всё-таки живая, и её усталость напоминает об этом.

А когда вечером уходили - обернулся в дверях. Она лежит довольная, закинув ногу за ногу. Не удержался, чтобы не подмигнуть. А она послала воздушный поцелуй. Приятный вдвойне.

* * *

Это утро особенное. Обычный будний день, но кажется - будто праздник. И погода за окном отличная. Хочется подставить лицо весеннему Солнцу. Для этого надо осторожно повернуться на бок, упереться руками и встать. Впервые встать самой. Пока на колени на кровати. Лицо ощущает температуру. Это совсем не так приятно, как прежде, но сама мысль о том, что это удалось - уже греет. Если замереть в устойчивой позе - можно стоять так сколько угодно. Но солнце поднимается выше. И уже греет белую больничную рубаху, прикрывающую колени. Прежде, чем двинуться дальше, надо подтянуть предательски свисающий из-под рубахи кабель. Ещё совсем рано, но если упасть - наверняка кто-нибудь прибежит. Но падать обидно. Поэтому плохо слушающиеся ноги надо спускать с кровати осторожно. Лёжа на боку. А потом снова сесть вертикально. При резком движении рукой изнутри плеча едва слышно прорывается звук работающего моторчика. Это одновременно и жутко, и забавляет. Руки работают уже гораздо лучше ног. Опираясь руками обо что придётся, наконец-то удаётся встать у окна и поглядеть на утренний парк. За листьями видно решетчатый забор и улицу с редкими в этот час автомобилями и прохожими. Приходит в голову мысль, что стала похожа на эти автомобили. Они ведь железные, но управляют собой сами. Только скажи - куда ехать, и он отвезёт. Главное - правильно сказать. А в детстве по посёлку многие ещё ездили, управляя автомобилем за руль. Вспомнила про кабель питания - и стало не то совсем грустно, не то ещё смешнее. Троллейбус Надежда. Следующая остановка - Соловушки. Осторожно - двери закрываются. Приподняв кабель, громко произнесла:

– Пшшш! – И рассмеялась собственной шутке.

* * *

Едва успел открыть дверь в палату - Надежда огорошила новостью:

– Доброе утро, док! Я сделала прикольное открытие!

Голос у неё весёлый. Да и на кровати лежит совсем не так, как в прошлые дни. Лежит на боку, подставив руку под голову. Одна нога согнута. Свободная поза здоровой живой девушки. В сочетании с её весёлым тоном - уже внушает оптимизм. Присев на стул у компьютера - подбодрил:

– И что за открытие?

– Я не могу заплакать, зато сколько угодно могу смеяться и улыбаться. Прикольно - правда?

С этим трудно не согласиться.

– Определённо - есть повод для оптимизма.

Она довольно резво садится, поднимает ноги и расставляет руки.

– Я буду железной дурочкой - хохотушкой.

– Почему обязательно дурочкой?

– Потому, что только конченная дура могла попереться ночью по заброшкам с этими двумя полудурками.

– Кстати - о полудурках. Ты готова побеседовать со следователем?

– Да хоть прямо сейчас.

– Ну хорошо. Я позвоню им, что ты в состоянии отвечать на вопросы. Только пожалуйста - веди себя прилично. И укройся покрывалом. Не хочу, чтобы он видел кабели.

– Замётано.

* * *