Полдень пылал в небе, и напёкшаяся земля источала миражи над дорогой, тянувшейся среди чёрных обветренных скал. Рейван горел изнутри и прятался под капюшоном плаща от знойного солнца. От немощи он то припадал к спине коня, то снова выпрямлялся. Вскоре бессилие окончательно одолело его — и он сгорбился в седле, обняв лошадиную шею.
Харон-Сидис показался вдали за скалами, венчая тесное ущелье, и вскоре раскрыл кзоргу свои объятия двумя острозубыми бастионами. У самых ворот, при попытке спешиться, Рейван рухнул с коня на раскалённый песок. Оперевшись одной рукой о землю, а вторую, окровавленную, прижав к телу, он захрипел — кровь шла у него горлом.
Из ворот вышел облачённый в чешуйчатый доспех страж и опрокинул пришельца на спину. Остриём копья он ловко раскрыл полы плаща и вспорол рубашку. Отыскав клеймо на груди, он кивнул остальным. Подошли ещё двое стражей и подняли кзорга за руки. Рейван закричал от боли, и стражи опустили его на землю.
Медленно, хромающей походкой к ним приблизился отец Сетт — хранитель крепости.
— Кого к нам принесло? — отец Сетт откинул с головы чужака капюшон. — Ох, Зверь! Ну и погрызли тебя!
Старый хранитель извлёк из-за пояса Рейвана свёрток, раскрыл его и обнаружил между двух плотно прижатых друг к другу дощечек кусок завядшей кожи, на которой стояла рабское клеймо Харон-Сидиса.
— Это не голова, — сказал он. — С кого ты срезал эту плоть?
Отец Сетт покрутил свёрток в руке и понюхал.
— Смуглая кожа. Похожа на галинорскую. Ты всё-таки добрался до её полюбовничка? Циндер будет рад. Но ещё сильнее будет рад царь Вигг!
— Сетт… — прохрипел Рейван. — Помоги мне!
Побелевшая кожа кзорга блестела на солнце от выступившей испарины, он весь дрожал. Дыхание не вмещалось глубоко в его тело, и сердце трепыхалось из последних сил. Мышцы скрутило спазмами, чёрные вены вздулись на лице, шее и груди.
— Отнесите его в процедурный зал, — приказал отец Сетт стражам. — И осторожно с плечом: серьёзная рана.
Старый хранитель захромал впереди кзоргов. Войдя в зал, он бережно расчистил операционный стол и приказал уложить на него Зверя. Рейван был в сознании и страдал от бессилия перед неторопливостью отца Сетта, который отрешённо гремел инструментами на соседнем столе. Боль пронзала Рейвана миллионом острых игл и отдавала в глазах яркими вспышками, вырывая его из реальности происходящего на краткий освободительный миг. Он извивался под её натиском, и двое кзоргов держали его, чтобы он не двигался, пока отец Сетт затягивал ремни.
Старый хранитель подвесил к вертикальной штанге кожаный мешок, бывший прежде желудком быка, отмерил немного жидкости из сосуда на столе, потом взял пузырёк и добавил из него к раствору несколько капель. Затем отец Сетт взял тонкую, длинную тростниковую трубочку, оба конца которой были остро заточены, и аккуратно воткнул в мешок. Дождавшись первых капель, засочившихся из палочки, он вонзил второй конец в выпирающую вену на локтевом сгибе Зверя.
Рейван, наконец, ощутил долгожданный покой. В клубах тумана, который заволакивал взор, он увидел Владычицу, протянувшую к нему руку. От её прикосновения боль отступила, и Рейван, согретый бестелесным женским объятием, ушёл в грёзы.