В жáре и смятении, отчаянии и плаче ночь быстро снизошла на полуразрушенный город. Караулы сменились — и в большом зале снова стало шумно от гула вернувшихся с дозора воинов, требовавших еды и сна. Женщины накормили и разместили их. И вскоре вновь воцарилась тягучая тишина, нарушаемая лишь треском горящих чаш и стонами тех, кто не мог справиться со своей болью.
— Маррей! — раздался голос Тирно из середины зала. — Нужна твоя помощь: здесь парень задыхается!
Рейван очнулся от дрёмы и увидел, как Владычица склонилась над бледным, сотрясаемым конвульсиями юношей. Это был тот самый парень, который приветствовал их с Лютым у колодца в день прибытия в Хёнедан.
Маррей пощупала сердцебиение юноши и придвинула ближе свою лекарскую сумку. Взгляд её был полон нежного материнского сострадания, но руки действовали расчётливо и уверенно. Маррей достала острую трубочку, протёрла её смоченной в прозрачном эликсире тканью и осторожно вставила юноше меж рёбер.
— Не бойся, милый, — сказала она.
В глазах старого Тирно, который сидел подле неё, прочитались недоумение и ужас. А из трубочки с протяжным звуком начал выходить воздух, сдавивший сердце. Юношу перестало трясти, дыхание его выровнялось.
Маррей скоро встала и направилась к следующему раненому: многие жалобные голоса призывали её. Это было её поле боя, и она была стойким воином в битве, где есть лишь боль, страх и отчаяние.
На протяжении всей ночи Владычица Маррей самозабвенно утешала воинов и лечила их раны, обессиленно садясь на пол, когда была на то минута, и вновь поднимаясь, когда кто-то шептал её имя. Её руки, лицо и платье все перепачкались в крови.
С одним воином Маррей провела много времени. Рана была безнадёжна, но Владычица продолжала попытки вернуть на место и сшить кишки, вышедшие наружу из рассечённого живота. Она никого не оставляла без надежды.
Мальчишка-воин с пробитым лёгким хрипел подле Владычицы, словно дитя, сминая её подол. Маррей взяла на колени его голову и запела тихую песнь, поглаживая его по щеке.
Рейван не различал её слов, но перелив грудного бархатного голоса ласкал и убаюкивал и его собственную душу. Маррей приковывала к себе его взгляд и восхищала каждым своим движением, оставаясь при этом недосягаемой.
«Теперь я знаю, что хочу умереть не в бою, — подумал он. — Я хочу умереть у неё на руках».
Ингрид снова вырвало. Рейван схватил тряпицу и вытер девушке лицо, а затем настойчиво влил ей в рот воду.
— Пей, — приказал он. — Пей, а то долго не протянешь.
Рвота не покидала её. Ингрид выглядела бледной: потеря крови и обезвоживание сделали её сухой, как веточка.
Безвольно опустив голову на колени Рейвану, она вцепилась в его руку, словно в единственное, что осталось у неё в темноте целого мира.
— Поспи, — сказал он, поглаживая Ингрид плечи.
— Мне так страшно, — прошептала она. — Набулы не отступят, пока всех нас не убьют, да?
— Вероятно, — ответил Рейван. — Когда я сражался в рядах кзоргов, то никогда не отступал.
Ингрид вздрогнула и сильнее сжала его руку. Он поглядел на неё, сжавшуюся у него на коленях. Ему и самому было страшно и негде найти утешение, и Рейван подумал, что зря так ей ответил. Он мог бы проявить заботу, вселить надежду, но он ничего не умел, кроме как прорубать себе дорогу мечом.
Рейван перевёл взгляд к пляшущим огням чаш в середине зала и увидел, что мальчик на руках Маррей уже мёртв.
— Ри, я и теперь отступать не намерен, — прошептал Рейван. — Я буду бороться не только за себя, но и за тебя. А это больше, чем было у меня прежде.
Ингрид безвольно обмякла. Рейван больше не чувствовал её дыхания.
— Ри? — потормошил её он. — Ты слышишь меня?
Ингрид не отозвалась.
Рейван с видом ошалевшего волка поглядел на Маррей, и она без лишних слов бросилась ему на помощь. Присев рядом на колени, Владычица осмотрела Ингрид.
— Не бойся. Она просто заснула. Скоро ей станет лучше.
Тепло близости Маррей сладким, чуть уловимым дуновением коснулось Рейвана. Он внутренне всё ещё трясся от ужаса потерять Ингрид и не решался насладиться глубоким вдохом.
Поднявшись, Маррей провела рукой по его волосам.
— Ты тоже поспи, — произнесла она.
Одним прикосновением Владычице удалось унять его тревогу и подарить утешение, в котором он так нуждался. Маррей ушла, и Рейван чуть не заплакал от тоски по этой женщине и от безнадёжного отчаяния перед тем, чего не мог иметь.
Охваченный горечью опустошения, Рейван почувствовал, как Ингрид вздрогнула во сне. Лишь обняв её крепче, он и сам смог наконец уснуть.