Разум забавная вещь. При первом взгляде на что-то, он не сразу осознаёт происходящее. Мне бы хотелось похвастаться быстротой реакции, но нет. Я просто стояла на крыльце, не понимая, что делать, и наблюдала за тем, как языки пламени лижут стену дома, словно идя по следу дыма. Я сделала шаг вперёд, заставляя мозг работать. Кто-то рядом истерически закричал. Через секунду я осознала, что кричу-то я, но крик не поможет семье.
Когда разум начал работать, я уже бежала к горящему дому. Дым стоял густой, переднее окно слегка покосилось от жара огня, и у меня оставалось лишь мгновение, чтобы отреагировать, когда стекло начало издавать ужасающий звук. Я развернулась, как раз в момент, когда стекло разлетелось, и расплавленные осколки впились в меня. Но я не почувствовала боли, потому что дом в огне, а моя семья заперта в ловушке внутри ада.
Пробираясь к задней двери, я пробовала заглянуть в оставшиеся окна, пока стёкла на верхнем этаже одно за другим разлетались на мелкие горящие осколки, которые осыпали меня с головы до ног. Дойдя до задней двери, я нашла её открытой. И, остановившись лишь на мгновение, посмотреть на пламя, которое гипнотически танцевало на стенах, скручивая и разрывая с шипением обои, которые мои бабушка и дедушка поклеили, когда только пошла на них мода, я бросилась в дом. Глаза дико жгло, но я шла вперёд и звала маму с Кендрой. Вдохнув дым и закашлявшись, я заткнулась, но поиски продолжила. Я прикасалась к каждой двери, прежде чем её распахнуть. Кожа стала скользкой от сажи и пота от пламени, которое, казалось, больше фокусировалось на стенах, чем на мебели в каждой комнате, через которую я проходила. Когда дым стал гуще, я поползла по полу и стала подниматься по лестнице. Я попыталась сосредоточиться на дверях и толкала их одну за другой, потому что не знала, в какой комнате сейчас живет бабушка, но не собиралась никого оставлять.
Лёгкие горели, и, идя дальше, я всё больше замедлялась, а тело отказывалось двигаться, пока я, наконец, не решила прилечь, чтобы собраться с силами и продолжить. Не знаю, как долго я лежала на полу, понимая, что не выберусь, хотя знала, что нужно встать. Просто не могла, как не могла, ни дышать, ни двигаться. Я закрыла глаза, чтобы их больше не жгло, и почувствовала, как что-то коснулось моей ноги. А затем отрывистое ругательство и почувствовала, что меня подняли. Я не могла открыть глаза или заставить мозг воспринять происходящее.
Что-то тяжёлое и влажное легло мне на лицо, а затем тот, кто нашёл меня, начал быстро передвигаться по дому. Прохладный ночной воздух окутал тело, когда мы вышли из горящего дома. Я попыталась, но не смогла открыть глаза.
— Дыши, Лена, — послышался нежный и требовательный голос Лукьяна. — Чёрт, не делай этого, — прорычал он, коснувшись своими губами моих, будто хотел сделать искусственное дыхание. Я резко закашляла. Он не продолжил прикасаться ко мне, но и не отодвинулся, пока я не начала открывать глаза. — Не открывай, — предупредил он. — Бейн, нужна вода, живо. Скажи остальным, что её сестра и мать ещё внутри. — Я начала вырываться, но Лукьян держал меня, прижимая к себе, когда начал лить воду на лицо и я закричала от боли. — Ты вся в пепле и саже, и очень повезёт, если ты к чертям вся не обгорела, Лена. О чём ты, мать твою, думала? — потребовал он, на минуту прекратив лить воду, позволяя мне сделать вдох.
— О семье, — хрипло ответила я.
— Ага, как же, ты хотела оказаться погребённой под горящими обломками с ними! Ты ещё не владеешь магией, способной помочь в таком, — отрезал он.
Почему он так зол? У него не было права меня осуждать. Я забежала в горящий дом и сделала бы это снова при необходимости. Из-за гнева разум вновь включился, я открыла обожжённые глаза и посмотрела прямо на Лукьяна.
— Там моя семья! И лишь они у меня остались, — проскрежетала я, пытаясь собрать всю оставшуюся силу.
— Мои люди ищут их. Я забираю тебя к себе, — заявил он и начал меня поднимать.
— Нет, пока я не удостоверюсь, что они в безопасности, — пробубнила я и повернула голову, которая, казалось, болела сильнее, чем должна. Умру ли я от ожогов? Боль была невыносимой, а во рту и лёгких остался привкус дыма. Я снова закашлялась и вытерла рот тыльной стороной ладони, и увидела, как на руке осталась чёрная липкая субстанция.
— Как только узнаешь, что они живы, я заберу тебя, чтобы вылечить, — прорычал он и позволил мне снова лечь на холодную траву, что стало благословением.
Я молча наблюдала за тем, как дом продолжал гореть, смотрела на странные языки пламени, играющие различными оттенками. Я всё смотрела и смотрела, замечая в пламени очертания черепов, и моргнула, убеждаясь, что это не игра разума… Нет.
— Кто-то пытался нас убить, — пробормотала я, пытаясь встать, но упала. Лукьян помог мне встать и поддержал, когда у меня ноги подкосились. — Посмотри на пламя, — шокировано прошептала я. — Это заклинание.
— Это огонь, — упрямо ответил он, переводя взгляд с меня на пламя.
— Ты не видишь их? — спросила я, наблюдая, как твари и скелеты двигались в пламени.
— Вижу что, Лена? — спросил он, прижимая к себе, пока я не вскрикнула от боли. Он ослабил хватку. В этот момент Бейн принёс полотенца и протянул их Лукьяну, который нежно завернул меня в них.
— В огне скелеты, которые тянутся ко мне, — прошептала я, наблюдая, как они манили меня к себе, завлекали к смерти, которая меня ждала в огне. — Видишь? — спросила я, указывая на одного из скелетов, далеко вылезших в окно. — Он говорит идти к нему.
— Бейн, отведи Лену в коттедж; она может наблюдать с порога, — приказал Лукьян, передавая меня в руки Бейна, и пошёл ближе к горящему дому.
— Не подходи слишком близко, — предупредила я, и голос надорвался, когда один из людей Лукьяна вышел из огня, неся на руках бездыханное тело Кендры. Я не могла вдохнуть, начала вырываться из рук Бейна и упала на колени. Даже отсюда я чувствовала дым, который засел в её теле, будто отказывался отпустить её из рук смерти, которую так соблазнительно предлагал. Бейн помог мне подойти к Кендре, не то чтобы он сильно хотел помогать, но я бы всё равно добралась до своей сестры с его помощью или без. Я упала на землю, не замечая боли, и встряхнула Кендру, отказываясь верить, что её больше нет. Злые слёзы покатились из глаз, когда я увидела, как один из мужчин начал делать ей искусственное дыхание, а другой вынес мать из огня.
— Кто-нибудь ещё есть внутри? — спросил Лукьян, и мужчина резко дёрнул подбородком, показывая, что внутри никого нет.
— Бабушка? — прошептала я.
— В доме больше нет живых, — проговорил он, положив маму на траву. От его рубашки поднимался дым. — У неё дела не так плохи, как у молодой.
Я повернулась и посмотрела на Кендру, которая так и не задышала. Я легла на траву рядом с ней и поцеловала в щеку, шёпотом умоляя не бросать меня тут одну.
— Прошу. Я не могу без тебя. — Когда я уехала, без неё было тяжело, и больше этого я пережить не смогу. Я закрыла глаза, отказываясь верить в то, что её не стало. Я чувствовала Кендру. Почему, если она лежала рядом со мной мёртвая?
Я услышала судорожный вздох, затем сильный кашель, поэтому открыла глаза. Я увидела, что она смотрит на меня, пытаясь вдохнуть чистый воздух. Я судорожно выдохнула, не осознавая, что задержала дыхание, и почти истерически всхлипнула, затем протянула руку и коснулась её щеки.
— Нужно оттащить их от огня, и Бейн, позвони в ковен. Пламя гаснет — ему не удалось сделать то, для чего его создали. Оно для них. — Лукьян помог мне подняться, но не дал мне уйти в коттедж. — Сегодня кто-то пытался тебя убить, Лена. До тех пор пока я или ковен не решим, что уже безопасно, ты останешься со мной, — приказал он. — Позже я пошлю кого-нибудь забрать твои вещи, но сейчас необходимо промыть раны, а твоей сестре поспать и восстановиться.
Я не стала с ним спорить, потому что меня правда кто-то хотел убить. Мне нужно отдохнуть, собрать силы и восстановиться. Кто-то пытался навредить моей семье. С Лукьяном мне безопаснее, поэтому я отказалась от протокола ковена и позволила увести себя. Кроме того, он велел своему человеку позвонить ковену и сообщить о случившемся.
Я быстро шла по его дому, не в силах рассмотреть ни одной детали, кроме того, что он экстравагантно украшен, с роскошной мебелью, которая пристыдила наши старые потрепанные жилища. Мне нравилась старая мебель, которая рассказывала о другом мире. Его спальня — сама роскошь, тёмные, глубокие мужские оттенки чёрного и синего, которые напомнили мне его глаза. Массивная, широкая дубовая кровать с балдахином была задрапирована кремовым шёлком вокруг столбиков. Пододеяльник был чёрным, с блестящими кристаллами по краям, создавая иллюзию мерцающих бриллиантов. В камине рядом с кроватью горел огонь, и я задрожала от жара пламени. Затем повернулась, чтобы посмотреть на Лукьяна, и обнаружила, что он наблюдает за мной.
— Почему я в твоей спальне? — тихо спросила я, хриплым голосом.
— Откуда ты знаешь, что она моя? — спросил он, опустив глаза на мою грязную обгоревшую ночнушку. Я сглотнула и сделала шаг к нему, морщась от боли, заполнившей каждый нерв тела.
— Здесь всё тёмное, как ты сам
— С чего ты это взяла, Лена? — прошептал он, медленно поднимая руку и убирая несколько прядей волос с моего лица.
— А есть другая комната, где я могу спать? — спросила я, уклоняясь от ответа.
— Тебе нужна ванна. В других моются твоя мать и сестра, а ждать ты не можешь, так что воспользуешься моей. Бейн принесёт целебные соли, а также лепестки цветов для лечения ожогов. Сядь и расслабься, пока я всё приготовлю.
Я сглотнула. Лукьян приготовит мне ванну, у себя в спальне. Мужчина, который почти взял меня на кухне коттеджа, проник в мои сны, соблазнял и мучил тело, пока оно не оказалось на грани безумия, теперь заботился обо мне. Я не знала, что чувствовала по этому поводу, но была благодарна, что мы не умерли. Сегодня он дважды спас меня и мою семью. Что-то случилось с ковеном, кто-то нацелился на нас, и я планировала выяснить почему.
Для начала мне нужно исцелиться. Адреналин сходил на нет, а вместе с этим пришла невероятная боль от ожогов, которые я получила, пытаясь быть героиней, и абсолютно провалившись.
Я сидела в мягком кресле с высокой спинкой, пока Лукьян и Бейн ходили по комнате. Затем Лукьян остановился передо мной и протянул руку. Я приняла её и поморщилась от пронзившей боли. Ужасно; из-за простых и привычных движений я морщилась.
Я вошла в ванную с Лукьяном, который закрыл нас внутри, и остановилась, чтобы повернуться и посмотреть на него. По моим щекам, обжигая кожу, текли слёзы.
— Я сама могу справиться, — пробормотала я.
— Ты упадёшь в обморок ещё до того, как войдёшь в воду; ожоги намного больнее любого пореза. Не волнуйся, Лена, я не собираюсь соблазнять тебя, пока не поправишься. Я очень терпеливый мужчина. — Он достал ножницы из ящика туалетного столика.
— Я сама могу, — настояла я, не желая обнажаться перед ним, но понимая, что у меня не было сил даже снять одежду. Говорить больно, всё болит. Кто же знал, что для разговора требуется воздействовать столько мышц?
— Я не сниму с тебя трусики, но ты войдёшь в воду, — настоял он.
— Хорошо, — сдалась я и изо всех старалась развернуться так, чтобы он мог разрезать ткань сзади, а не спереди. Я почувствовала, как он осторожно перебирает волосы и мягко кладёт их мне на плечо, а затем звук разрезания ткани наполнил комнату. Я не видела ожогов, но когда посмотрела вниз, увидела ужасные отметины на опухших ногах. Чёрная сажа застряла в повреждённых тканях, и я закрыла глаза, про себя молясь, чтобы ковен быстрее появился и исцелил мою семью и меня.
— Не двигайся, Магдалена, — прошептал Лукьян, когда лезвие ножниц коснулось спины, и я вздрогнула. Я чувствовала, как он ставит пальцы, чтобы не дать лезвию задевать кожу. Его прикосновение превратило мою и без того пылающую плоть в пламя. Мои соски затвердели, стоило прохладному воздуху их коснуться, когда Лукьян срезал с меня верх. Я хотела прикрытья волосами, но он поднял их и собрал в хвост. Его способность делать это с такой лёгкостью пробудила интерес, сколько же женщин у него было. Он не дёрнул и не пропустил ни одного волоска. Закончив, он обошёл меня и, не сводя взгляда, помог войти в тёплую воду, наполненную ароматными лепестками. Как только я оказалась в воде, застонала и закрыла глаза. Именно так чувствуешь себя в раю. Боль сошла на нет, соль лей-линии облегчила ожоги. Соль была своего рода мазью для ведьм и наполнена целебными свойствами. Сейчас она жгла, но могла облегчить почти любую рану, если была нанесена правильно и как можно скорее. Аромат цветов опьянял, и я вздохнула, избавляясь от ядовитого, сернистого запаха огня. Я испытала такое облегчение, что даже не услышала, как Лукьян пошевелился или вернулся с губкой.
— Сейчас будет больно, — предупредил он. — Это нужно сделать. Если сможем засыпать соль глубоко, предотвратим рубцы.
— Шрамы меня не волнуют, — прошептала я, открывая глаза. — Шрамы рассказывают историю. Они есть у всех, даже если их не видно. У меня внутри достаточно шрамов, так что наружные будут неважны.
— Я буду мыть тебя, так что, принцесса, увижу.
— Я не принцесса, — прошептала я, посмотрев на него.
Он усмехнулся, покачал головой, сунул руку в воду и вытащил мою руку.
Я откинулась на бортик ванны, наблюдая, как его глаза скользнули по моей обнажённой плоти, а затем поднялись, чтобы встретиться со мной взглядом, который обжигал сильнее пламени пожара.
— Вот, — сказала я, протягивая руку к краю ванны, чтобы он мог ею заняться. — Я не везде обгорела, — прошептала я, мысленно молясь, чтобы в других местах ожогов не было.
— Тебе не нравится, когда к тебе прикасаются? — поинтересовался он.
— Дело не в этом, — ответила я
— Дело в том, кто прикасается? — уточнил он, оценивая повреждения на моей руке, прежде чем заставить меня встать.
— Какого чёрта? — спросила я, стоя перед ним почти полностью обнажённая.
— Я почти трахнул тебя сегодня, так что не притворяйся, что не хочешь меня. Я не мальчишка, а ты определённо не маленькая девочка. Ты не цаца, и спасать тебя не надо, но у тебя ожоги, и моя помощь тебе нужна. А для этого я должен прикоснуться к тебе. Перестань вести себя, как ребёнок и прими то, что тебе предлагают. Обычно я не помогаю людям и уж точно не хочу, чтобы это стало привычкой.
— Тогда почему ты продолжаешь мне помогать? — спросила я, поднимая на него глаза. — Почему помогаешь ковену? Судя по тому, что я видела, ты нам очень помог.
Он вздохнул и покачал головой, затем снял рубашку и сбросил ботинки. Я в шоке наблюдала, как он продолжал скидывать одежду, пока не разделся догола и обнажил шикарное тело, на которое я не стеснялась пялиться. Да и кто бы мог отвести взгляд? Он огромен и тяжёл. Я инстинктивно хотела прикрыть вход в своё тело, потому что он никак мне не подходил. У меня отличное чувство самосохранения, и сейчас оно вопило, чтобы я медленно отступила от монстра между его ног.
Тело Лукьяна было высеченным — мускулы идеально вылеплены и испещрены бороздками, которые я хотела проследить пальцами. Он привлекал и не отпускал внимание. Его руны были менее выражены, чем раньше, но и сейчас можно разобрать древние символы. Смертные обычно не могут видеть символы ведьмы или колдуна, но мой язык точно мог, потому что зудел от желания проследить эти узоры, задевая пирсинг на соске… Какое бесстыдство.
Лукьян ответил на мою грубость и стал опускать взгляд вниз по моему телу, пока не натолкнулся на маленькую пентаграмму с латинскими словами, написанными мелким шрифтом прямо над лобковой костью. Интересно, знает ли он что такое дьявольская ловушка? Этот символ отгонял демонов, которые могут попытаться завладеть телом ведьмы. Да, рядом с нашим ковеном не ошивались демоны, но я чувствовала дикую необходимость нанести это тату. А ещё на грудной клетке у меня были выбиты очертания маленьких птиц — подарок самой себе после получения первой зарплаты. Символ свободы, которую я для себя обрела. А ещё это память о Джошуа, потому что рядом каллиграфическим почерком надпись: «Ты расправил крылья, а я лишилась сердца». Однажды Джошуа прочёл мне стихотворение. Речь шла о птице, сидящей на дереве и не боящейся сломать ветку, потому что она доверяла не дереву, а своим крыльям, которые удержат её при необходимости. Она родилась, способной спасти себя, и так будет всегда. Это стихотворение осталось у меня в сердце и душе, особенно после смерти Джошуа.
— У тебя есть ловушка для демона, — констатировал он, скользнув взглядом по узору. — Идеально расположена, — хрипло закончил он, опустив взгляд ниже, к прозрачному материалу, который ничего не скрывал.
Он начал водить губкой по моему животу и вокруг груди, игнорируя то, как наше дыхание становилось медленнее и неровным. У меня до боли затвердели соски, но я не обращала на это внимания и отвернулась, когда он быстро скользнул сначала по одной груди, затем по другой. Быстро обмыв меня, он принёс мне большую футболку. Я подождала, пока он повернётся, вытерлась, стянула промокшие трусики и натянула футболку, которая была такой длинной, что доходила до колен.
— Где буду спать? — поинтересовалась я, желая оказаться под одеялом.
— Со мной, — ответил он, одарив меня язвительной улыбкой.