Время Бесов

Глава 15

Только когда мы отошли от острова километра на два, я позволил себе несколько минут отдохнуть. Пока наш побег протекал довольно успешно. Как только стемнело, и нас стало невозможно увидеть на озерной глади, мы погрузили свой объемный багаж и оружие на мой халтурный, легонький плот. Затем Даша легла на бревна, а я разделся догола, влез в обжигающе холодную воду и, оттолкнувшись от берега, погнал его в сторону болота.

Весь мой расчет строился на том, что противник будет ждать, когда мы попытаемся уплыть на их лодке, доставшейся нам после первой атаки. Поэтому, если несколько глубоко сидящих в воде бревен кто-то и заметил, вряд ли смог предположить, что на них можно уплыть с острова. До спасительного берега было метров сто, и при нормальной погоде преодолеть такое расстояние было не вопросом, даже если толкать перед собой бревна. Но теперь, когда температура воды была градусов 6–8, это оказалось почти подвигом. У меня от холода как сразу перехватило дыхание, так и не отпускало почти до противоположного берега. Правда, больше самого холода я боялся, что ноги сведут судороги. Однако, пронесло, и, когда я немного притерпелся к ледяной воде, вполне сносно заработал ногами.

Сколько времени продолжалась эта пытка, сказать не могу. Мне показалось, что целую вечность. Самое трудное заключалось в том, что все время приходилось себя контролировать и сдерживать, чтобы не начать суетиться. Любой сильный всплеск воды мог стать для нас роковым. Потому, когда наши бревна, наконец, увязли в прибрежном иле, я не сразу смог выползти на спасительный берег, а продолжал копошиться в воде одеревеневшими, обессиленными руками.

После этого пришлось еще оттаскивать подальше в кустарник наш багаж и только тогда стало можно выпить залпом кружку показавшегося горячим коньяка. В животе все сразу запылало, и я начал тереть сухим полотенцем сделавшееся почему-то шершавым тело.

— Скорее одевайся, — торопила меня Даша, тоже, пока помогала мне выбраться из воды и разгрузить плот, промочившая до колен ноги.

Такой вариант нами был предусмотрен, и, как только мы отошли от береговой кромки, она села прямо на землю и поменяла на сухие чулки и обувь.

— Теперь можно не торопиться, — сказал я, стуча зубами. — Теперь все будет хорошо.

Я продолжал с азартом тереть грудь и спину полотенцем. Тело начало гореть, и в него вонзились тысячи иголок. За то время, что я провел в воде, переохладиться было невозможно, но мне не хотелось подхватить простуду. Будущее наше было туманно, перспективы неопределенны, так что нужно было быть в форме.

Коньяк и растирание начали действовать, ощущение внутреннего холода прошло, и я, наконец, оделся. Кругом пока все было тихо. Вещи мы еще на острове разделили на две части и упаковали в самодельные рюкзаки, в просторечии именуемые «сидорами». Прощаться нам было не с кем и, главное, незачем, поэтому, как только я оделся, мы сразу же отправились в путь. Болото, бывшее на этом месте сто двадцать лет назад, никуда не делось, осталось на старом месте, но идти по нему оказалось легче, чем раньше. Возможно, причиной тому была осень. Трава давно засохла, и болотные кочки, по которым мы скакали, как горные козы, были лучше и яснее видны.

Пока никакие кордоны и заставы нам не попадались. Лес был пуст и тих. Однако, я все равно соблюдал предельную осторожность и шипел на Ордынцеву, когда она переставала смотреть под ноги и начинала хрустеть сухими ветками. Направление нам пришлось определять по роскошному старинному компасу, который нашелся в хозяйстве рачительных большевиков. Единственным его недостатком были габариты и, соответственно, вес. Нам и так, кроме ополовиненных одалисками сокровищ, пришлось нести на себе оружие, продукты и согревающие напитки.

В полукилометре от острова мы, наконец, заметили вражеский секрет. Правда, он был не слишком секретный: два красноармейца при форме и с винтовками, халатно приставленными к дереву, сидели в засаде около большого костра и, как мне показалось, выпивали. Они перекрывали нам единственный сухой выход из болота. Мы с Дашей остановились, спрятались в голом кустарнике и наблюдали за их действиями.

Действия оказались сугубо мирными и идиллическими. Парни по очереди пили какую-то неведомую нам жидкость из большой бутыли, закусывая ее хлебом и салом.

Картина эта была такая мирная, что, не решаясь беспокоить несущих службу воинов, мы прошли всего в нескольких шагах за их беззаботными спинами. Особого риска в этом не было. Жаркий, большой костер громко трещал мокрыми ветками, так что никаких других звуков услышать наши стражи просто не могли.

После этой случайной встречи люди в лесу нам больше не попадались. Как я уже говорил, пройдя километра два, мы устроили себе небольшой привал. Разговаривать не хотелось. Согревающее действие коньяка прошло, и меня начало знобить. Даша тоже молчала, сидела, сгорбившись, и о чем-то сосредоточено думала. Я вытащил бутылку и для профилактики сделал несколько глотков прямо из горлышка. Передал ее Ордынцевой. Она отерла его рукой и тоже пару раз приложилась к крепкому ароматному напитку

— Ты как? — спросил я, забирая у нее бутылку и поднимаясь на ноги.

— Ничего, — не очень уверенно ответила она. — Трудно идти по лесу. Темно.

— Потерпи, скоро выйдем на дорогу, — пообещал я, выдаваемое желаемое за действительное. До дороги было еще далеко.

— Ты так и не сказал, что мы будем делать в Троицке? — спросила Ордынцева, когда мы вновь отправились в путь.

— Ты видела на окраине города старинный деревянный замок?

— Нет, на экскурсии по городу у меня не было времени

— Так вот, нам нужно туда попасть.

— А зачем?

— Чтобы убраться отсюда подальше. Мне не нравится эпоха военного коммунизма.

Как мы будем «убираться», когда и куда, она не спросила. Сосредоточено шла, глядя под ноги. Постепенно Даша начала отставать.

— Ты не можешь идти чуть быстрее? — спросил я.

— Мне кажется, — не сразу ответила она, — что я себе натерла ногу.

— Что! — воскликнул я. — Сильно?

Стертая нога сейчас могла оказаться важнее, чем перемещение по времени. Я тотчас остановился.

— Сапоги неудобные, — виновато ответила Ордынцева, — и не моего размера, нога в них болтается.

— Что же ты сразу не сказала!

— Я думала, потерплю

— Садись, и переобуйся, тебе нужно на ноги намотать портянки.

— Я уже думала об этом, но где из взять?

Мы нашли подходящую кочку и сели на сухую, заиндивевшую траву. Даша сняла сапог и щупала стертую ногу.

— Волдырь, — сообщила она. — Ничего, как-нибудь дойду.

— Куда ты дойдешь! Нам до Троицка еще, как минимум, десять километров. И попасть туда нужно сегодня же ночью. Как только обнаружится, что мы исчезли с острова, сразу же перекроют все дороги!

— Я постараюсь, — виноватым голосом пообещала она. — Только давай идти не так быстро.

— Дай посмотрю, — сказал я и ощупал ее ногу.

Удивительно, как она еще смогла столько пройти в тонких шелковых чулках и сапогах на два размера больше ноги.

На ее пятке под пальцами гулял здоровенный волдырь.

— Тебе нужны портянки, иначе ты просто не дойдешь. Сейчас попробую что-нибудь сделать.

Больше всего мне сейчас не хотелось раздеваться, но иного выхода не было. Я скинул шинель, инженерную тужурку и рубаху. Потом опять надел сразу ставшую холодной одежду.

— Ты это что делаешь? — удивленно спросила Ордынцева.

— Сейчас попробую вырезать тебе из рубашки портянки. Держи, я отрежу полу.

Рубаха у меня была единственная, но выбора не было. Примерившись, я ножом отхватил всю нижнюю часть до подмышек и разделил ее на две половинки.

— Возьми. Умеешь наматывать?

— Нет, а зачем мне портянки, у меня есть шерстяные носки, — вдруг сказала Ордынцева. — Ты не сердись, я про них забыла.

От возмущения я чуть не выругался.

— Ладно, надевай, — ровным голосом попросил я, — посмотрим, как тебе будет в них идти.

Даша покопалась в своем «сидоре» и достала носки. Я взял их в руку, они были тонкие и невесомые.

— Не помогут, сверху все равно придется намотать портянки.

После того, как я забинтовал ее ноги кусками рубашки, идти ей стало легче, хотя она все равно прихрамывала и отставала.

— Ничего, я дойду, — обещала Даша, когда я останавливался, поджидая ее. — Далеко еще?

— Теперь близко, — очередной раз обещал я, резонно предполагая, что когда-нибудь мы все-таки должны пересечь дорогу. Не так велик был лес, чтобы блуждать в нем до утра.

С момента нашего побега прошло уже часа два. От движения и скорой ходьбы я уже совсем согрелся, и от этого настроение начало улучшаться. Тем более, что Ордынцева как-то притерпелась к потертым ногам и стала лучше идти.

— Ну, как ты? — спросил я, останавливаясь и приваливаясь плечом к стволу дерева.

— Бывает и хуже, — ответила она. — Скоро дорога?

— Скоро. Отдохнуть не хочешь?

— Нет, ну, если только минутку.

Судя по голосу, она уже сильно устала, и мы, подобрав подходящее место, устроили привал.

— А как мы «уберемся» из военного коммунизма и куда? — спросила она, когда немного отдохнула.

— В недалекое будущее, во время, когда про нас уже забудут.

— Как же это можно сделать?

— Сама увидишь. Тебе хочется узнать, что будет через пять или десять лет?

— Кому же не захочется! Да я и сама знаю, к этому времени Россия уже станет свободной социалистической страной.

— Вот большой свободы я тебе в России не обещаю, — честно признался я, — особенно в ближайшем, да и в отдаленном будущем.

Вопрос, в какое время нам лучше попытаться попасть, волновал меня с того момента, как только идея убежать отсюда с помощью генератора времени пришла в голову. Самое главное было не промахнуться и остаться в двадцатых годах. Позже, с двадцать девятого в стране начнет твориться такой беспредел, что чем жить там и тогда, лучше остаться здесь, в голодном двадцатом году.

Когда в свободной социалистической России ввели паспорта и тотальный контроль за населением, я точно не помнил. Скорее всего, именно в самом начале тридцатых, когда начали истреблять работоспособное сельское население, обозвав его кулачеством и классовым врагом пролетариата. К сожалению, о том, что тогда происходило, я имел весьма приблизительное представление. Помнил, что в двадцать девятом году большевики начали коллективизацию и раскулачивание. Заморили голодом Украину, выслали в нежилые места на голодную смерть миллионы крестьянских семей из других республик. Покончив с кулачеством как классом, взялись за остальных. Душили сначала социально чуждых, потом своих же товарищей. По принципу, кто успел, тот и съел.

— Ты это говоришь серьезно? — спросила Ордынцева и незаметно отодвинулась от меня подальше, видимо, решила, что у меня поехала крыша. — В России не будет свободы и социализма? Откуда ты это можешь знать?!

— Кто же о таких вещах говорит всерьез, конечно, шучу, — успокоил я ее. — Нам с тобой, главное, пересидеть годика два-три, а там втянемся, будет легче.

— Знаешь, в лесу и так страшно, давай обойдемся без таких странных шуток, — попросила он. — А здесь волки есть?

— Волки везде есть, — ответил я вставая. — Но у нас с тобой достаточно оружия, чтобы от них отбиться. Пошли, еще одно усилие, и мы почти у цели.

— Волков я очень боюсь, — призналась Даша через несколько минут, когда мы неожиданно вышли на дорогу. — И еще больших собак. Нам еще далеко?

— Надеюсь, часам к двум-трем ночи успеем, — пообещал я. — Главное, чтобы никому ни попасться на глаза. Пусть все думают, что мы просто исчезли неизвестно куда.

— А мы, правда, будем прятаться три года? Вдвоем?

— Исключительно вдвоем, разве нам еще кто-нибудь нужен?

По-моему, Даша понимала, что я шучу, но все время была так взволнована и измучена, что юмор просто не воспринимала, теперь слегка расслабилась и попыталась мне подыграть:

— Не знаю, а вдруг нам станет скучно!

Теперь, когда, наконец, под ногами оказалась твердая дорога, и не нужно было все время внимательно смотреть под ноги, чтобы не провалиться, не упасть или просто споткнуться, обоим стало весело, и мы шли, болтая просто так, ни о чем.

— Тихо, мне кажется, кто-то едет по дороге, — сказал я, останавливаясь и беря Ордынцеву за рукав. — Слышишь голоса?

Она замерла на месте, прислушиваясь. Потом показала рукой в том направлении, куда мы шли.

— Там!

— Давай сойдем с дороги, — шепотом сказал я, и мы мигом перескочили через придорожную канаву и затаились в кустарнике.

— Их много, — предупредила Даша, но я уже понял это и сам.

Откуда-то, скорее всего, из Троицка двигался целый конный отряд. Когда он подошел ближе, стали слышны голоса и шлепанье лошадиных копыт о влажную землю.

— Будем стрелять? — спросила Ордынцева тепло, дыша мне в ухо.

— С ума сошла! Замри и не двигайся.

Отряд скакал неторопкой рысью и, когда поравнялся с нами, стало можно оценить его силы. Был он сравнительно невелик, меньше полуэскадрона, человек пятьдесят конников, но так как всадники двигались колонной по два, показался значительным.

— Куда это они на ночь глядя? — спросила Даша, когда всадники проскакали и опять стало тихо.

— Догадайся с одного раза, — предложил я.

— К нам на остров?

— Именно, так что давай прибавлять шаг. Видимо наши «товарищи» вызвали в помощь отряд регулярной армии

— Ну и что? Нас-то там уже нет.

— Если заставят солдат идти на штурм вплавь, тогда сразу узнают, что мы сбежали. Начнут розыск.

— Вот еще напасть, — горестно сказала Даша, — я и так еле иду.

Мы вернулись на дорогу и пошли дальше. Однако, метров через триста опять пришлось остановиться. Впереди показался силуэт лошади. Она стояла на обочине без всадника, понуро опустив голову.

— Это еще что такое! — прошептал я и вынул из кармана наган.

— Лошадь, ты видишь лошадь? — взволнованно зашептала Даша.

— Вижу, стой на месте, я подойду, посмотрю. Если что, беги в лес и прячься.

Лошадь, между тем, по-прежнему стояла на месте. Я осторожно к ней подошел, пытаясь понять, что она здесь делает. Такая негаданная встреча могла нам очень помочь. Конь увидел меня, поднял голову, вежливо всхрапнул и несколько раз качнул головой. Вблизи оказалось, что он здесь не сам по себе, а под кавалерийским седлом. Мало того, у него на седле висели кавалерийский карабин и шашка.

Это уже походило на какую-то фантасмагорию. Я отцепил от ремня карабин и передернул затвор. Потом негромко крикнул.

— Есть здесь кто-нибудь?

— Есть, — ответил совсем рядом из леса тенористый мужской голос.

— Ты что там делаешь? — удивленно спросил я, направляя на кусты карабин.

— По нужде я тут, до ветра, — ответил невидимый кавалерист. — Живот, будь он проклят, прихватило, спаса нет. Несет, встать не могу. А ты сам кто таков, товарищ?

— Я из чеки, — ответил я, — ловлю дезертиров.

— Не, я не дезертир, я боец с эскадрона товарища Булавина, мне он сам лично разрешил отстать и оправиться, чтобы не засерать революционных красных конников запахом.

— Так каждый скажет, — продолжил я разговор с невидимым собеседником, — откуда я знаю, что ты с эскадрона. Отвечай, как есть по форме, кто, куда, откуда.

— Красноармеец Синицын, второго эскадрона, пятого конного полка, чрезвычайного назначения, — привычно отрапортовал он.

— Куда направляешься?

— Да с отрядом я, товариш, он только что проскакал, неужто ты его не встренул? Едем бить белую гидру.

— Какую еще гидру? Где здесь гидра?

— Да тутоточки, товариш, недалече. Засели, понимаш, с пушками и пулеметами и побили местных товаришей в хвост и в гриву. Людей, говорят, положили тьму!

— Понятно. А тебя, значит, несет?

— Не то слово, товариш, встать не могу!

— Ну и ладно, сиди здесь на месте, пока отряд не вернется. А лошадь я твою конфискую для нужд чеки.

— Ты что, товариш, такое говоришь! — закричал красноармеец Синицын и, как был, со спущенными штанами выскочил на дорогу. — Никак этого нельзя делать!

Был Синицын невелик ростом, к тому же еще приседал, пытаясь поддержать спущенные галифе, и белел голыми коленями. Когда увидел нацеленный в живот ствол своего же оружия, перестал бороться со штанами и медленно распрямился.

— Никак нельзя, товариш, — обреченно сказал он, — это не положено. Меня за такое к стенке…

— Скажешь своему товарищу Булавину, что коня забрали чекисты по приказу товарища Медведя. Говори, что напали впятером, показали мандат и скрутили.

— Какой мандат, когда я неграмотный, — неуверенно проговорил он.

— Это еще лучше, тебе его показали, а ты, что в нем написано, прочитать не смог.

— А ружжо вернешь? Или сказать, что и его отобрали?

— Через полверсты оставлю на дороге, а то ты еще чего доброго в нас стрелять начнешь. Оправишься, придешь и заберешь.

— Не, чего мне в вас стрелять, мы тоже с понятием. А не обманешь? Точно оставишь, а то у нас в ескадроне с этим строго.

— Не обману. Положу у большого дерева справа от дороги.

— Ну, тогда я пошел! — воскликнул красный конник и вновь бросился в кусты.

Я отцепил от седла и положил на землю шашку и потрепал коня по загривку. Неслышно подошла Даша, слышавшая весь наш разговор. Я сделал ей знак, чтобы она молчала, и сел в седло. Потом протянул ей руку, подставил свою ногу как ступеньку и забросил сзади на круп коня. Лошадь недовольно переступила ногами под двойным грузом. Я прижал ее коленями, и она пошла шагом. Я попытался взбодрить ее вожжами и пятками, но без особого успеха.

— Откуда ты знаешь, что впереди большое дерево? — спросила Ордынцева, когда мы отъехали, и нас больше не мог услышать красный конник Синицын.

— Мало ли здесь деревьев, как увижу большое, так и оставлю.

— Может, не стоит оставлять, нам самим пригодится.

— Парня жалко, за утерю оружия могут и расстрелять.

Теперь, когда мы обзавелись лошадью, жизнь показалась едва ли не праздником.

Коняга была так себе, но легко делала километров шесть-семь в час. Даша обняла меня за талию и прижалась к спине. Как и обещал, я через полверсты приглядел подходящее дерево, близко стоящее у дороги и прислонил к нему карабин.

— Скоро уже? — спросила Ордынцева. — Мне спать хочется.

— Подремли, только крепче держись, а то свалишься. Когда будем подъезжать, я тебя разбужу.

Наш Росинант, не убыстряя и не замедляя шаг, трусил по дороге, и меня самого начало клонить в сон. Чтобы не заснуть, я таращил глаза и вспоминал приятные моменты жизни. Последнее время их было до обидного мало.

— А где мы будем прятаться? — вдруг спросила Даша.

Я не успел ответить, впереди появился просвет в деревьях, и мы, наконец, выехали из леса. На открытой местности было значительно светлее. Вдалеке виднелись темные кучи, это были дома окраины Троицка. Время приближалось к полуночи, и там не светилось ни одно окно.

— Вот и Троицк, — сказал я и свернул с дороги на едва видную в темноте тропу.

— Мы куда едем? — спросила Даша.

— Вон к той роще у реки, — показал я направление рукой, — там наш заколдованный замок.

— Правда? А почему замок?

— Назови по-другому: острог, городище, хоромина. Его построили еще при Иване Грозном, там прятал награбленные богатства какой-то воевода. А потом в нем поселилась нечистая сила.

— Не нужно меня пугать, я не боюсь привидений, — не очень уверенно сказала революционерка.

— Я и не пугаю, однако, лучше бы нам с ними не встретиться. Впрочем, когда я был здесь последний раз, тут на часах стоял какой-то революционный оборванец, так что, может, и обойдется.

— Так ты серьезно, про нечистую силу? Может быть, тогда поедем в другое место? — заволновалась атеистка.

— Не дрейфь, подруга, как-нибудь прорвемся, — пообещал я и направил лошадь к темнеющему на фоне облачного неба Чертовому замку.

Чем ближе мы подъезжали к сакраментальному месту, тем тревожнее делалось на душе. Подвигов последних дней мне хватило с избытком, и душа требовала покоя и отдыха. Однако, другого реального варианта выбраться из наших передряг у меня просто не было. Пришлось взять себя в руки.

— Выпей коньяка, — предложил я Ордынцевой, останавливая лошадь возле распахнутых настежь ворот.

— Я боюсь, — ответила она, прижимаясь к моей спине.

— Все будет хорошо, сейчас взбодримся и вперед, через тернии к звездам!

Я спрыгнул на землю и помог спуститься Даше. Она встала так, чтобы лошадь отгораживала ее от страшного места. Я вытащил из своего «сидора» недопитую бутылку и протянул ей. Она взяла сосуд, подержала его в руке и жестом отчаянья приложила к губам. Сделала несколько глотков и закашлялась Я отобрал бутылку и допил остатки.

— Теперь идем, если там кто-нибудь есть, держись как можно естественнее, — попросил я.

— А кто там может быть? — дрожащим голосом спросила она.

— Кто, кто! Часовой!

— А я думала, нечистая сила, — успокаиваясь, произнесла Даша.

Я взял лошадь под уздцы, и мы вошли в до боли знакомый двор. Здесь было тихо и пустынно. Никаких часовых видно не было. Я сразу направился к месту, где находился генератор времени, замаскированный под могильную плиту. Бурьян, обычно росший в этой части двора, уже пожелтевшим лежал на земле, так что я издалека увидел нашу спасительницу.

То, как буднично и просто проходило наше бегство, меня немного озадачило. Обычно, стоило мне сюда попасть, начинались какие-то непредвиденные события. Однако, на этот раз, кажется, все обходилось без экстрима. Я освободил лошадь от уздечки, и она тотчас опустила морду к земле в надежде чем-нибудь подхарчиться. Я подхлестнул ее рукой по крупу, и она побежала к сторону открытых ворот. Без седоков животное двигалось довольно резво.

— И где мы здесь будем прятаться? — с иронией спросила Даша. — Под этой плитой?

— Нет, иди сюда, — позвал я, — нам просто нужно одновременно на нее встать. Это тебе не страшно?

— Страшно, но встану!

Я взял ее за руку и просчитал:

— Раз, два, три!

После чего мы одновременно шагнули вперед.

— Ну и что? — спросила Ордынцева, косясь на меня. — Ты меня разыгрываешь?

— Нет, потерпи немного, скоро все поймешь.

— Я не могу терпеть, у меня болят нога и зубы! У тебя не осталось коньяка?

— Подожди, будет тебе и коньяк, и марципаны в шоколаде. Стой на месте, — почти крикнул я, увидев, что Даша хочет сойти с плиты. Коньяк ударил ей в голову, и она стала не в меру оживленной.

— Хорошо, а ты меня любишь? — подчинившись грубой силе, подозрительно спросила она.

— Конечно, люблю.

— А без «конечно»?!

— И без «конечно», постой, ради бога, спокойно, — взмолился я. — Скоро все кончится.

— Что кончится? — игриво поинтересовалась она, наваливаясь на меня всем телом. — Ой, какая я пьяная!

— Зубы перестанут болеть, — пообещал я и столкнул ее с плиты.

— Смотри, дождик пошел, — сказала она, оглядываясь по сторонам, — а почему его раньше не было?

Я не ответил, сторожко оглядываясь по сторонам. То, что мы переместились, было понятно, только не у кого было узнать, в какое время!