Учебный день прошел спокойно. После разговора с Чумой я испытывал неописуемую легкость. Словно все это время за мной наблюдал снайпер в коллиматорный прицел, а теперь он ушел, и остался только чувак с биноклем, который не может причинить вреда. И даже скорая покупка дачи уже не нависала дамокловым мечом.
Словно кто-то расколдовал наш ряд у двери, и он перестал считаться отстойным, над нами больше не нависало облако враждебности, и дышалось свободнее.
Получается, у меня осталось два с половиной доброжелателя: Райко, Баранова и Семеняк, причем последняя — и есть половинка: куда Баранова, туда и она.
На третий урок пришла Фадеева, представительница древнейшей профессии. Рано вставать она не привыкла, вот и проспала. А с дороги ее выгнал ливень. Ну какие клиенты? Где и как их искать?
Так, глядишь, скоро школа из зоны дискомфорта станет зоной комфорта, и я постараюсь сделать, чтобы не только моим друзьям тут было хорошо.
Парни в казарме рассказывали мне-взрослому, что некоторым в школе нравилось больше, чем дома, и они не могли дождаться сентября, чтобы увидеться с друзьями. Я же с двадцать девятого августа впадал в меланхолию.
Повлияет ли на одноклассников изменение климата в коллективе? Пробудит ли тягу к знаниям? Откроет ли им двери в нормальные учебные заведения? Нормальные заведения — ответственные должности, когда человек имеет право голоса и правда может на что-то влиять хотя бы локально. По сути, я запускаю цепную реакцию.
Так я думал, возвращаясь домой. Периодически прилетали мысли о Борином конкурсе. Столько всего навалилось, что вылетела из головы дата, когда объявят победителя. По идее, это должно свершиться сегодня. Хоть беги, смотри на стенд. Вроде рисунков там не было вообще, да и Борис молчал. А если бы ждал результаты, все уши прожжужал бы.
Вот сейчас домой приду и узнаю.
Еще ж у родителей дни рождения один за другим: сперва у мамы, на следующий день у отца.
Мысли в голову лезли не о насущном. Сегодня мне надо решить вопрос с дачей и постараться отправить бабку Тима восвояси. Думаю, задерживаться она не будет, укатит первым рейсом. Если что, поспособствую, проводники-то знакомые есть, а дальше попрошу Илью, чтобы показал Лидии дом, и она привезет детей. Нет, так неправильно. Сам после торговли и обмена денег к ним заеду, все покажу, поселю и отдам ключ.
В подъезд я вошел, твердо решив, что так и сделаю…
Ба-бах! Этажом выше что-то так разбилось, что я аж вздрогнул. Кто это там буянит? Соседи все тихие. Кто-то что-то уронил?
Ступенька, еще ступенька. Донесся Наташкин возмущенный возглас, и снова бахнуло. Из соседней квартиры высунулась бабка-сплетница, собралась прижаться к нашей двери ухом, но отшатнулась, увидев меня.
— Так кричить, так кричить! Ромка вернулся, что ли? — пробормотала она виновато. — Опять бьеть?
Послышался мамин дрожащий голос, а следом — снова Наташкин возглас. Да что у них происходит-то? Не было же причин для таких разборок.
Тихонько открыв дверь, я просочился в прихожую.
— А дальше что? — дрожащим голосом говорила мама из детской. — Он же старик!
— Нет, Андрей не старик! — крикнула Наташка. — И мы любим друг друга!
— Сколько ему? Сорок? Пятьдесят? Тебе…
— Да блин, ты все сделала, чтобы я была несчастной! И сейчас хочешь нас разлучить! Нет! Не позволю!
В детской что-то загрохотало, Наташка пулей вылетела из комнаты — еле успел к стене прижаться. Следом выскочила мама, красная и злая. Наташка принялась обуваться, мама развернула ее рывком — сестра упала на задницу, вскочила как на пружинах и заорала:
— Убери руки! Не трогай меня, или я отвечу!
Мама схватила ее за патлы и вытащила в кухню. Встала в двери звездой.
— Пока ты малолетняя, за тебя отвечаю я! Надо — на цепь посажу. Тебе год учиться осталось, ты что же, школу бросишь, раз зачесалось⁈
— Не позволю, — прорычала сестра, схватила кеды и, всхлипывая, ринулась на балкон. — Выпрыгну нафиг! Чтобы твою рожу не видеть!
Побледнев, мама бросилась за ней. Наташка завозилась на балконе — неужто и правда прыгать собралась? Что-то упало, сестра вскрикнула, мама сказала:
— Вообще ополоумела? Ноги хочешь поломать?
— Отпусти! — Наташка взвыла.
И снова возня и грохот.
Что делать? Кто прав, кто виноват? Одно ясно: мама узнала, что жених Наташки — мужчина в возрасте. Или есть отягчающие обстоятельства в виде прогулов?
— Кому ты без ног нужна, дура!
— Ему! Ему я всякая нужна! У нас любовь!
Растащить их по углам или не вмешиваться? Пока я решал, что делать, Наташка вырвалась и босиком вылетела из квартиры с криком:
— Ненавижу!
Уже с лестничной клетки она прокричала маме, которая, держась да бок, приковыляла в прихожую:
— Ты свою жизнь просрала! Хочешь и мою просрать? Не позволю, поняла⁈
Гнаться за ней мама не стала, выбросила на лестницу туфли и сумку с учебниками, упала на диван и закрыла лицо руками, а из-за открытой двери донеслось:
— Все равно! Я! Буду! Счастливой! Никто мне не помешает!
Донеслись торопливые шаги. Хлопнула дверь подъезда, я закрыл входную и уселся рядом с мамой. Она не плакала, а будто окаменела.
— Что случилось?
— Наташка прогуляла целую неделю! Говорит, что то она в театре, то в школе, а сама — с ним! Учительница меня встретила, рассказала, что видела ее с мужчиной, — она судорожно хлебнула воздуха, — с мужчиной лет пятидесяти, на белых «Жигулях».
— Так уж и пятидесяти? Не привирает ли?
Мама вскинулась:
— Если сорока, что это меняет? Он старше вашего отца, а ей шестнадцать лет! Она дурная еще совсем, а он поиграется и выбросит. Хорошо если ребенка не заделает. И вся учеба, вся жизнь — под откос! Она же ведь в театральный хотела! Неужели и сцену бросила? Вот что делать?
— Я с ней поговорю, — пообещал я.
— Не послушает, — мотнула головой мама. — Надо отцу рассказать, пусть посадит… Андрея. Это ж подсудное дело! Совращение несовершеннолетней! Педофилия!
— Отец — оружие последнего шанса… — Я быстро сообразил, что мама вряд ли такое знает и объяснил: — Только в крайнем случае, будет еще хуже.
— Да куда уж хуже! — всплеснула руками мама.
— Сбежит из дома, пойдет бомжевать, затаит обиду. Не надо пока подключать отца. Может, учительница преувеличила, и он не такой уж старый, этот Андрей…
Мама закатила глаза совсем как Наташка и выдала:
— Дело же в другом! Она прогуливает, а он этому не препятствует! Рушит ее жизнь! Ну ты же взрослый человек, с тобой девочка, ну пользуешься, так хоть не губи! Вот что делать?
— Так, главное — не пороть горячку. Сперва я с ней поговорю. Если не поможет, найду ее Андрея, надавлю на совесть, если он окажется невменяемым, припугну отцом.
— Это ведь неправильно, когда девочки — со стариками! Надо что-то делать!
— Полностью согласен, но, если Наташка влюблена… Влюбленный человек — невменяемый, с ним надо осторожно, иначе можно навредить еще больше, понимаешь?
Мама погрустнела и кивнула, скривилась.
— Я не сдержалась. Надо было — осторожно.
Неужели что-то начала понимать? Аллилуйя! Я продолжил объяснять:
— Нравится нам или нет, это уже случилось. Теперь нужно разгребать, но так, чтобы не обозлить Наташку, чтобы она не думала, что мы ее враги.
Мама тяжело вздохнула и задумалась. Я перевел тему:
— Что у тебя на работе? Адвоката я буду искать сегодня-завтра. Как найду, состыкую тебя с ним.
— У меня нет столько денег…
— И не надо. Они есть у меня. То есть у бабушки. Дед приедет — вернет.
Про работу мама как будто забыла, у нее появилась более важная проблема — дочь снюхалась со стариком. Интересно, насколько старик таковым является? Вдруг мужику лет тридцать пять… Да все равно двадцать лет разницы — перебор. «Спать со школьницей — перебор! — вопил опыт взрослого. — Ну раз, ну два, а дальше — о чем?.. И при том, что над постелью нависает тень прокурора. Она ведь ребенок, у нее в голове одни глупости — скучно. Ни один зрелый развитый мужчина с нормальной психикой не спутается со школьницей. Пятьдесят лет мужчины и тридцать — его возлюбленной — уже проще, девушка сформировалась как личность. В шестнадцать еще нет мозгов, а если они и есть, то бал правят гормоны».
Вот только где теперь искать Наташку, чтобы с ней поговорить? Домой она точно в ближайшее время не вернется.
— Если что, я свободна, — сказала мама, вставая с дивана. — Вот только умоюсь, и пойдем покупать дачу. Что от меня нужно?
— Паспорт. Все. Ты ж развелась с отцом?
Она сделала лицо, как у… «Кота из 'Шрека», — подсказала память взрослого. Я не сдержал ругательство. Ну да, как я этого не предвидел? Она все еще любит отца и ждет, что он вернется, заявление подала, но при наличии общих детей надо суетиться, так быстро не разведут. Меня совсем не радовали мысли, что моя дача может достаться отцу при дележке имущества. Он, конечно, ее продаст и упакует Лику или оплатит ей обучение. От этой мысли стало совсем обидно. Я потер виски.
— Так… Значит, на тебя оформлять не будем.
— Почему? — удивилась мама.
— Потому что это ваше совместно нажитое имущество. Он телек из дома вынес. Где гарантия, что дачу не попытается отжать?
— Рома так не сделает. Со мной ведь его дети!
— Нельзя рисковать дедовыми деньгами, — отрезал я. — Делаем так. Я еду к нотариусу, узнаю, что сделать, чтобы оформить дом на меня. Ты идешь к продавцу и обсуждаешь детали.
Мама закрыла лицо руками.
— Если ничего сделать нельзя — оформлять будем на бабушку, так надежнее.
— Неужели нельзя…
— Нельзя! — отрезал я. — Знаешь, где дача Горгоцких? Там такая еврейская бабушка и толстый мальчик.
— Знаю…
— Иди туда, тебя там ждут. А мне пора разруливать ситуацию, я подъеду позже.
Прихватив пачку кофе, которая может расположить нотариуса ко мне, выбежал из квартиры, на пороге столкнувшись с Борисом.
— Когда результаты конкурса? — спросил я.
— В среду, — ответил он, и я понесся дальше.
Сперва — на базу за мопедом. Потом — в центр, где точно водились нотариусы. Черт, должен же был предусмотреть такой сюжетный поворот! Вполне в мамином стиле начать дело, а потом спустить на тормозах. Вот так выпустишь что-то из поля зрения — и все наперекосяк!
Необходимость решить вопрос в кратчайшие сроки придавала ускорение покруче всякого погонщика. С одной стороны — срочно надо, потому мама — оптимальный вариант, с другой — я не имел права рисковать, от отца можно ожидать чего угодно. Вдруг он решит, что мы слишком кучеряво живем, и решит поживиться? Меня подстегивал даже не страх потерять пятьсот долларов, я еще заработаю, а нежелание содержать семью взрослого родителя, в том числе Лику Лялину. Тут я Наташку понимал, и во мне играла ревность.
В голове была круговерть из нотариусов, валютчиков, адвокатов, и где-то на заднем плане маячил Каналья с афганцами, у которых мог быть свой адвокат. Но больше всего напрягала неопределенность. Потому я выжимал из мопеда максимум. Спасибо хоть дорога просохла, не хватало предстать перед нотариусом, серьезным человеком, мокрым и заляпанным грязью.
Подъехав ко входу рынка, где работал валютчик, я спешился и побежал, лавируя между прохожими. Завидел старого знакомого — какого-то хмурого, аж черного, поднялся к нему, волоча мопед по ступеням. Клиентов у него не было, он заметил меня и сказал:
— Не держи яйца в одной корзине, пацан.
Я опешил. Это такой способ приветствия? Пароль? Пока соображал, он объяснил:
— Ладно, говори, чего тебе.
— Просто вопрос, — виновато пожал плечами я. — Не знаете случайно толкового нотариуса и адвоката, но не за все деньги мира?
— Знаю, — кивнул валютчик, достал из барсетки визитку, — вот. Константин Зубарев. Скажи, что от меня. Чтобы наверняка, я тебе сопроводительную записку напишу.
Подозвав напарницу, он приложил лист бумаги к ее спине и принялся писать, говоря:
— Ты — мой родственник, небогатый. Я прошу отнестись с понимание. Кстати, а с каким вопросом ты к нему?
— Мать на работе запугивают. Она медсестра.
Запрокинув голову, он засмеялся.
— Во проблемы у людей!
— Я заплачу. Вдруг возьмется?
— Если делать нечего, может, и возьмется, — пожал плечами валютчик, протянул мне сложенный вдвое лист. — Нотариус вот. — В моей руке оказалась еще одна визитка с именем «Кушнир А. Е.». — Письмо сперва одному покажи, потом второму, оно для обоих сгодится. И еще. В городе работает банда гастролеров-домушников. Квартиру мою обчистили, деньги в сейфе, вскрыть его не смогли, а антиквариат и медали вынесли. Так что не держи все в одном месте.
— Дебилы. Что они с ними делать будут? — удивился я.
Валютчик пожал плечами.
— Пока затаятся, потом поедут к себе в город, попытаются загнать. Страна у нас большая, не факт, что найдем. Разве что если на горячем возьмем. Так что имей в виду.
— Спасибо за предупреждение, — проговорил я, посмотрел на визитку нотариуса, он работал совсем рядом, в пяти минутах ходьбы. — Буду должен.
— Свои люди, сочтемся, — улыбнулся он и занялся бабулей, принесшей на продажу золотую цепь.
В очередной раз я поблагодарил судьбу за это знакомство. С его письмом юристы должны быть лояльнее. Теперь остался вопрос, воспримет ли меня нотариус всерьез. Я представил себя на его месте: сидишь ты, такой солидный, косишь понемногу капусту, а тут приходит сопляк и предлагает заработать, с собой зовет. И еще проблема в том, что я не умею давать взятки. Взрослый я тоже не умел. А потому меня потряхивало от предвкушения.
И ясно, что взятка — плохо, но сейчас без нее никак. Ладно, сориентируюсь на месте.
Каково же было мое удивление, когда оказалось, что валютчик направил меня к государственному нотариусу в паспортном столе! Очередь из бабулек и замызганных женщин тянулась аж на улицу. Ну а что я хотел? Память взрослого, как все хорошо в будущем, где есть МФЦ и электронная запись (киберпанк, не иначе!) наложилась на мой реальный опыт. И правда, откуда в девяностые взяться куче частных нотариусов? Не пришло еще то время.
Обмирая, я вошел в коридор. Дверь в бюрократический ад охраняла огромная и страшная бабка-цербер с бородавкой на носу — растопырилась в проходе и отчитывала трясущегося дедка:
— Знаем мы ваше «только спросить». Вместе со мной пойдешь. А то войдешь и останешься, а я тут, между прочим, с утра! — Она потрясла перед его лицом листком со списком.
В этот момент дверь резко распахнулась — бабка-цербер получила дверью по затылку и отлетела в сторону. Из кабинета вылетел всклокоченный мужичок в дедовском костюме, отшвырнул бабку, вернулся назад и проорал:
— Я вам так этого не оставлю! Это беспредел!
Снова вылетев в коридор, он принялся возмущаться беспределом, а я понял, что другого шанса не будет, глянул на распахнутую дверь… Но ноги будто приросли к полу. Давай же!
Обливаясь холодным потом, я переступил порог. От волнения перед глазами все плыло, сосредоточиться было невозможно.
Я взрослый и сильный. Я многое повидал. Меня ничем не удивить и не испугать!
За обшарпанным столом сидела тощая блондинка лет сорока пяти, в очках, с тонким ртом, искривленным вечным недовольством. Вскинула брови, увидев меня, и спросила:
— Мальчик, ты заблудился?
— Здравствуйте, — как можно более дерзко проговорил я, отчитав себя за то, что не удосужился прочесть ее имя на табличке. — Как же сложно вам с ними приходится!
Брови женщины взлетели еще выше.
Вот, сейчас, давай!
Непослушными руками я вытащил из рюкзака пачку кофе, поставил на стол и сразу перешел к делу:
— Мне нужна помощь. Мне и родителям.
Дверь распахнулась, сунулась бабка-цербер, но нотариус вскинула руку и сказала:
— Я вас позову.
Посмотрела на меня, на кофе, еще раз на меня, и уголки ее рта приподнялись, она положила пачку в сумку и откинулась на спинку стула.
— Почему тут ты, а не родители?
— Вопрос — у меня, а помощь нужна им.
— Слушаю.
— Мне четырнадцать лет, — сказал я. — Мать с отцом не живут вместе, но развод не оформили. Соседка продает дачу, она нравится моему деду, но он не может приехать. На мать оформлять нельзя — отец при разводе может отсудить. Можно ли оформить ее на меня?
— Хм, какой юридически грамотный мальчик! — Она блеснула глазами из-под очков. — Можно. Есть один способ.
— Спасибо! И еще проблема: сделку нужно оформить в ближайшее время.
Вот теперь она улыбнулась.
— Чую, у тебя большое будущее. Но, увы, никак не получится. Ты видел очередь? Они с утра тут торчат.
Осмелев, я вытащил три тысячные купюры.
— А можно ли оформить выезд после работы?
Не сводя глаз с денег, она покачала головой. Я прибавил еще три тысячные.
— Я понимаю, вы устали, много работы, но ведь в этом не будет ничего криминального, вы просто нас выручите. Сколько это будет стоить?
Неужели облом? И что дальше? Бить челом и молить о помощи? Увеличить сумму?
— Рабочий день заканчивается в восемнадцать ноль-ноль, — сказала она. — Такая услуга стоит пятнадцать тысяч. Поскольку машины у меня нет, доставка к месту на такси с тебя, и обратно тоже.
Я оставил две тысячи, остальное забрал.
— Это аванс. Оплата — после оформления сделки. Что нужно от нас?
— Паспорт матери, твое свидетельство о рождении, паспорт продавца. Расписку о получении денежных средств оформим на месте. Жду в шесть вечера, и не дольше пяти минут.
— Спасибо! Я не опоздаю. До встречи!
Только выйдя из кабинета, я сообразил, что от волнения забыл дать нотариусу сопроводительное письмо. Выходит, я провернул все собственными силами.
Зубарев принимал в соседнем здании, в кабинете с железной дверью с кованной ручкой. Возле неказистой двухэтажной сталинки был припаркован «БМВ», и почему-то сне казалось, что автомобиль — его. Адвокат — это очень серьезно, недаром юридический факультет — один из самых дорогих, Райко туда намылился.
К нему в кабинет я зашел, вдохновленный удачей и уверенный, что все получится. Его звали Константином Геннадиевичем — как нашего дрэка, только наоборот. Это был безэмоциональный мужчина лет сорока пяти, с рыхлым лицом, в строгом сером костюме. Терпеливо выслушав мою историю, он вернул мне сопроводительное письмо и сказал, что ничем не может помочь.
Даже за десять тысяч.
Даже за двадцать.
Потому что он такими делами не занимается. И посоветовать тоже никого не может.
Наверное, они просто не работали за такие деньги. Я мог бы прибавить пятерку, но не больше, и пока играл с Зубаревым в гляделки, в кабинет вбежал толстяк в малиновом пиджаке, с голдой — типичный браток из девяностых — разразился матерной тирадой, но заметил меня и смолк.
— Я ничем не смогу тебе помочь, — повторил Зубарев, поднимаясь и поглядывая на братка.
— Костян, все готово! — проворил он, и я вышел из кабинета разочарованным.
План «Б» — позвонить бабушке из городского аппарата, позвать Каналью и спросить, работает ли какой-нибудь адвокат с афганцами, который в силах помочь маме. Крутого, как Зубарев, не надо, такой за десять штук задницу от стула не оторвет. Нужны ребята попроще и понаглее. Может, липовые адвокаты с липовой печатью.
Помню, было нам лет по пятнадцать, и Илья где-то раздобыл печать, штамп которой можно было набрать вручную из прилагающихся букв. Мы сделали печать «Властелин Галактики», «Дарт Илларионович Вейдер» и развлекались, макая ее в чернила и делая печати везде, куда дотянемся.
Много позже я узнал, что многие фирмы не были оформлены, а печати, приводящие в трепет обывателей, липовые директора делали на коленке таким вот образом, как и многие удостоверения.
К счастью, бабушка взяла трубку, а через десять минут я разговаривал с Канальей, правда, пришлось набрать ее второй раз.
— Говори, что за срочность, — сходу начал Каналья.
Я рассказал, особо не рассчитывая на его участие, но он неожиданно проникся маминой бедой и возмутился:
— Вот уроды! Аж кулаки чешутся. Как же злость берет, что на таких нет управы. — Он помолчал немного и добавил: — Знакомые есть, но, ты же понимаешь, это не бесплатно.
— Двадцатку готов отстегнуть, — расщедрился я. — Но лучше, конечно, меньше. Самого бесит ситуация. Третий год это наблюдаю: главврач жирует, отнимая последнее у тех, кто и так еле сводит концы с концами. Набрала мертвых душ и стрижет капусту. А теперь такое вот.
— Как вообще Олю можно обидеть? — проговорил Каналья. — Она такая хрупкая!
— Поможешь? — спросил я, забыв, что правильнее обращаться к нему на вы.
— Постараюсь. Позвони вечером, хорошо?
— Если около десяти, нормально?
— Думаю, да. Эльза Марковна спать ложится после одиннадцати.
— Тогда до созвона! — Я повесил трубку.
Как раз сделку проведем, потом посмотрю, что там на базе. Вечером должны прийти Лихолетова и Подберезная. Не нравится мне эта затея, было ощущение, что они принесут раскол в нашу дружную компанию. Случайные люди нам совершенно ни к чему. Но если бы я встал в позу и принял сторону Гаечки, это могло бы поставить точку на нашей с Ильей дружбе. Влюбленный человек — невменяем. Я из прошлой жизни помню, как он молча страдал, когда Инна бросила школу и укатила с тем новым русским.
Друзья! Предстоят сутки в пути, а значит, я офф. Продолжения с пятого на шестое июня не будет. Оно будет сегодня утром)