Возвращение

29

Возвращаться к вратам Бесконечности — дело неблагодарное. Она не хотела меня прини-мать. Слишком много нитей связывает с тем Миром, где одолевают страсти, где липкий пот покрывает кожу, где желудок требует ежедневного опорожнения. Высокий бородач с рогом в руке даже не взглянул на меня. Но может, это была прекрасная женщина на повозке запряжённой кошками? Или грозного вида человек со связкой ключей? Или старец с грустным взглядом и допотопными весами? А может ещё кто-то? Я не помнил! Меня турнули, как лезущего через забор особняка бомжа! Турнули так, что я летел по семицветному мосту, пропахивая бестелесным носом чёрную (Хель и Морена смеялись) полоску. Мне нет места в Царстве Света. Тёмные врата открыты! Но хочу ли я туда?! Нет!

«Тебя ждут там!» — сказал белокрылый сокол. Или это был одноглазый воин? Или двухго-ловое чудовище?

— Тебя не примут, пока твоего возвращения ждут в том Мире, — луноликая женщина осади-ла золотощетинного вепря и склонилась ко мне. — Успокойся там и приходи сюда.

Я, очень похожий на Сида, схватил прекрасную наездницу за руку.

— Фрей! Брат! — кричала она, пока не появился воин с золотым мечом. Он ухмыльнулся:

— Ты слишком добра к смертным, сестра.

— По воле Одноглазого их души принадлежат мне.

— Эта душа не принадлежит никому. Пусть Норны сперва перережут нить.

— Мне жалко её. Я поговорю с Фригг.

— Жалко осталось в Ванхейльме. Здесь мир асов, сестра.

— Я не хочу…

— А кто тебя спрашивает?! Нам простили Мимира, но Высокий не из долготерпеливых! Вспомни его побратима! Не надо рисковать, Фрейя!

— Кем она станет?

— Кем угодно! Баньши, шилыханом, вилиссой, блуждающим огоньком… Пусть с этим разбирается Хель. Ты не забыла про пир у Эгира?

— Нет. Извини, — прекрасная наездница пришпорила вепря, и я полетел вниз.

Я здесь не нужен! В этом Мире, оседлавших вепрей красавиц, и их самовлюблённых братцев я лишний! Добро! Не очень-то и хотелось! Но куда мне теперь?!

Ответ пришёл через секунду. Я чувствовал тонкие пальцы, скользящие по моей коже. Жаждущие страсти губы. Упругую грудь. Это Она! Она пришла! Она решилась на то, на что мы не решились тогда! Вот почему Она вернулась!

Мои пальцы пробежались по нежной коже, по спутанным волосам, выступающим позвон-кам, округлости груди.

— Алла! — простонал я.

— Я здесь, любимый, — ответила она.

Рука скользнула по алебастру живота, прорвалась через кружева жёстких волосков, косну-лась влажно-зовущей плоти. Она вздохнула. Господи, я мечтал об этой минуте! Почему этого не произошло тогда?! Я хочу Её видеть!

Я открыл глаза…

От моего пинка девчонка перелетела в другой угол комнаты. Кое-как прикрыв восставшее достоинство, я ринулся к выключателю.

— Ты что творишь?! — замечательный вопрос для секунду назад едва не совершившего инцест дядюшки!

— Вы… Вы… , — девушка расплакалась.

Отличное состояние — голова трещит (вовремя не похмелился), завтра встреча с крутым парнем, и рыдающая нимфетка в углу!

— Оденься хотя бы… , — прикосновение к кружевному белью я компенсировал водкой. А ещё кто-то собирался завязать?!

— Ну, и как это называется? — после прикладывания к источнику истины я стал добрым.

— Не знаю…

— А кто знает?! Как тебе в голову такое пришло?!

— Мне показалось…

— Креститься надо, когда кажется! — очередной визит к расслабляющему зелью. — Ключи!

— Что?

— Ключи от квартиры. Пока я здесь живу — будут у меня! Чтобы кое-кому глупости в голову не приходили.

— А ей можно?

— Кому ей?

— С кем вы вино пили?

— Не твоё дело!

— Ну и пожалуйста! — вращая ягодицами (тоже мне Лолита нашлась), она прошла в прихожую. Вернулась со связкой ключей. — Вот!

— На стол положи. А сейчас спать!

— Я домой пойду.

— Я тебе пойду! В постель немедленно! Я на кухне пережду.

— А на первый взгляд таким решительным кажетесь! — малолетняя соблазнительница скрылась под одеялом. — Странно даже.

— Поговори ещё, — я выключил свет и переместился на кухню. Как здесь бросишь пить?! Чем прикажете заняться остаток ночи?

Я уронил голову на стол после очередного коктейля. Опять снились кошмары. Я убегаю — некто догоняет. Настигает. Убивает. Очнулся с первыми лучами солнца (если оно когда-нибудь вообще появляется в этом городе). Вчерашнее приключение сопело на кресле. Руки дрожали. Голова раскалывалась. На послеобеденном горизонте маячила встреча с Аликом.

— Рота, подъём! — рявкнул я в розовеющее под волосами ухо.

— А как я здесь… , — Господи, сама невинность.

— Лучше не вспоминать. Будем считать — засиделась в гостях.

— Ничего не понимаю.

— Я ещё меньше! Собирайся — и домой, пока бабушка тревогу не забила.

— А почему я в таком виде? — взгляд под одеяло, румянец на щеках.

— Потому что в этом отеле, мадемуазель, нет пижам.

— Отвернитесь!

— Больше того — я избавлю вас от своего общества, пока вы производите утренний туалет, — я ретировался на кухню.

— Что всё-таки вчера произошло? — поинтересовалась Алла, выйдя из ванной.

— Ты действительно не помнишь, или дурака валяешь? — я тщетно разыскивал на почти детском лице следы вчерашней женщины-вамп. Господи, этой ночью чуть не произошло ужасное! Я бы себе никогда этого не простил!

— Вечером с Вороном гуляли, — девушка наморщила лоб. — Он про вас, кстати, спраши-вал. Я рассказала про больницу. Он вас похвалил.

— Польщён.

— Не смейтесь. Ворон сказал, что вы умеете шокировать обывателя. Если ещё…

— Хватит про меня. Вы часом не напились?

— Ворон не пьёт!

— Забыл. А больше он ничего не принимает. У вас теперь модно всяким дерьмом пичкаться.

— Ворон не пичкается!

— Ладно, хватит о мудрой птице. Потом что?

— Покормила бабушку. Взяла у неё журнал с вашими рассказами. Ещё книжку, которая со страшной рожей. И… И проснулась здесь.

— Чертовщина какая-то! Ты часом не лунатик?

— Сами вы…

— Не груби. В твоём возрасте бывают случаи лунатизма.

— Нормальный возраст! — Алла поджала губы. — Так что же всё-таки случилось?

— Ничего особенного. Я включил свет, увидел тебя, уложил спать.

— Бабушка с ума сойдёт! Что я скажу?!

— Ты действительно ничего не помнишь?

Алла замотала головой. Ни капли притворства.

— Скажи, что с утра ко мне понадобилось прийти, — посоветовал я. — Придумай причину.

— Она ещё больше расстроится, — скорбный вздох. — Она вас боится.

— Меня?!

Кивок. Всхлип.

— Чем же я испугал старушку?!

— Говорит, что после вашего приезда нехорошее творится. Девчонок убивают. Авария… Спит она очень плохо. С кем-то по ночам разговаривает… С того самого дня.

— А мировой энергетический кризис, глобальное потепление — не мои проделки? Или я только на ваш болотный городишко дурно влияю?

— Ещё она говорит, что рядом с вами нет живых… Вы от них прячетесь.

— Ты сама в эту чушь веришь?

— Не знаю я!

— Хватит! Ещё мне от тебя всякой чепухи не хватало! Быстро домой и выкручивайся как хочешь! Расскажи, что заезжий дядюшка пригласил на спиритический сеанс! На шабаш! На сеанс некромантии! — я почти кричал. Кричал от страха. Слишком уж много от истины в этих словах.

Алла молча накинула куртку и ушла. Хорошо бы навсегда. Рядом со мной творилось много странного. Старуха права. Нельзя втягивать в это девчонку. Я с сожалением глянул на запасы алкоголя. Не хочется встретить Альберта в пьяном виде. Чем бы ещё отвлечься? Вспомнились исписанные тетради. Почему бы не заняться проверкой! Для разнообразия…

Кружка чая. Две толстые тетради. Отточенный карандаш. Азарт следопыта. «Инженер человеческих душ» за работой. Картина вызывающая умиление. Даже самоуважение. За последние пьяные дни оно значительно поубавилось.

Я перевернул клеёнчатую обложку. Прочёл первую строчку…

Меня здесь больше не было. Уже который раз я впадал в состояние транса и оказывался в чужом теле. Женском теле. В первый раз я ощутил себя юной девушкой. Теперь… Теперь это молодая женщина. Именно женщина. В замутнённом болью и страхом сознании то и дело мелькала мысль о дочке. Крошечной девочке. Кто её накормит? Я порывался встать, но ощущал верёвку и крепкие узлы. Хотелось кричать, но во рту кляп. Зловонная, пропахшая бензином тряпка. Тошнота вызывала ужас. Я могу захлебнуться! Надежда освободиться ещё теплилась в сознании.

Тьма выедала глаза. В углу возится и пищит что-то живое. Тонкие усики уже касались затёкших пальцев, когда явились два светящихся глаза. Твари из темноты бросились врассып-ную. Кто-то мягкий с урчанием потёрся о лицо. Вопросительно мяукнул. Ушёл.

Кап! Кап! Кап! Непрерывный, равномерный звук сводит с ума. От холода и сырости тяжело дышать. Сколько я здесь?! Почему?! Тяжёлый бетонный потолок над головой. Я его уже ощущаю. В углу опять шорох. Время от времени вспыхивает свет. Глазам больно. Знакомый голос повторяет:

— Жива, сука? — ещё недавно в нём звучала ненависть. Теперь испуг. Почти такой же, как и у меня, когда свет гаснет, и я понимаю, что бензиновая тряпка и узлы не исчезнут.

Темнота и капель. Они невыносимы! Легче терпеть жажду. Почему приносящий свет не убьёт меня?! За что все муки?! Шорох… Свет… Голос… Шорох… Тьма… Кап… Кап…

Звонок оборвал видение. Похоже, я переступил ту грань, когда человек боится неведомого. Глотнув чая, прошёл в прихожую, взял трубку. Сообразил, что звонят в дверь. Взялся за ручку.

— Здорово, зёма, — улыбка Алика навевала мысли об апрельском, проснувшемся солнце. Всё верно — от неясных призраков к обществу довольного собой бизнесмена. Для меня это нормально. Чему ещё удивляться? Вот только мужчина за спиной приятеля — реальность или фантом? На всякий случай я кивнул и тому, и другому.

— Бледный у тебя вид что-то? — по наглости Алик не уступал Сиду. Его голос уже звучал из комнаты. Спутник бизнесмена застыл рядом со мной.

— Может, мы не вовремя? — поинтересовался он, и тут же протянул руку. — Барыбин. Борис. Не слыхали?

— Работал, Шурик? — послышалось с кухни. — Извини. Мы со своей суетой отрываем от вечного. Борька, бросай церемонии! Здесь все свои!

Борька! Значит, второй гость существовал! Я с радостью пожал тёплую (замечательные ощущения) ладонь. Где-то я уже видел это лицо. Да и имя знакомое… Чёрт возьми, совсем ошалел от мистики! Это же следователь из криминальной хроники. В жизни он казался ещё более неприятным, чем на экране. По крайней мере, мне. Ругайте меня, упрекайте, говорите, что по внешности о человеке не судят, но я не люблю толстоватых коротышек с залысинами. Не знаю почему. Может быть из-за их взгляда — они смотрят на других, как на должников, как на виновников собственной невзрачности. Они маскируются любезностью и услужливостью, но в душе ненавидят и презирают всех и вся. Они не упустят возможности утопить ближнего своего (если это, конечно, не станет достоянием гласности). Сомневаетесь? Вспомните Чичикова. Николай Васильевич знал о чём писал.

Доморощенный гений сыска одарил меня добродушнейшей улыбкой:

— Ещё раз извините. Вот так вот… Без приглашения. Я вас, кстати, по школе помню. Вы уже тогда длинные волосы носили. Верно?

— Хватит в дверях топтаться! — на кухне что-то звякало, шуршало, гремело. — За стол, братцы! Покутим по-холостяцки!

— Я вас, к сожалению, не помню, — улыбку выдавить так и не удалось. — Проходите.

— Только после вас.

Я пожал плечами и проследовал на кухню, спиной ощущая взгляд оперуполномоченного. В эту секунду я не завидовал подследственным.