Возлюбленная

32

На похоронах Виолы Леттерс Чарли сидела на скамье в церкви, зажатая между Хью и Зоэ. Подальше, в том же ряду, сидели Вик с женой. Несколько других лиц тоже показались ей знакомыми – по матчу в крикет, по встречам в магазинах в деревеньке Элмвуд.

Она разглядывала отпечатанные слова похоронной службы, изо всех сил боролась с желанием зевнуть, потому что спала всего лишь два часа. Ее наряд, темно-синий костюм, купленный в прошлом году, был ей тесен. Чарли надеялась, что он достаточно траурный.

Частицы наших тел имеют электромагнитные заряды. Когда наши трупы разрушаются – путем ли кремации или похорон, – все это тем или иным образом возвращается обратно, в землю, совершает новый цикл развития. У каждой частицы сохраняется своя память, как и у крохотного кусочка видеокассеты.

Слова Хью эхом отдавались в ее сознании.

Лицо Эрнеста Джиббона внимательно смотрело на нее. Неподвижное. Мертвенно-бледное.

Посмотрев на дубовый гроб с медными ручками и с цветами наверху, Чарли опять задумалась, была ли какая-либо связь между тем, что так расстроило Виолу Леттерс на той фотографии, и ее смертью.

Глупости какие. Просто несчастный случай.

На мгновение она пришла в замешательство, подумав, не Эрнест ли Джиббон лежит в том гробу на подмостках, перед алтарем, в этой маленькой церкви с настенными фресками, датированными временами норманнов,[15] как кто-то рассказал ей.

Пели «Иерусалим». Чарли держала перед собой книгу с псалмами и негромко подпевала. Это был ее любимый псалом. Обычно она находила его воодушевляющим, но сегодня все исполняли его будто в другой тональности.

Тот сеанс ретрогипноза начался сразу после часа дня и должен был продолжаться часа два-три. Было десять вечера, когда она пришла в себя, вышла из транса и увидела, что Эрнест Джиббон сидит мертвый. Она коснулась его и захныкала в страхе, понимая, что она пробыла в трансе час, а может, два, три или даже больше, пока он сидел там уже мертвый. Она не знала, вышла ли полностью из транса, и до сих под была напугана тем, что ее не вывели из него надлежащим образом.

Она спустилась вниз и постучала в комнату его матери. Ответа не последовало, и она вошла внутрь, увидев пожилую, болезненного вида женщину в постели; глаза ее были прикованы к телевизору.

– Миссис Джиббон, – сказала она, – нам необходимо вызвать скорую помощь.

– Он с пациентом. Его нельзя беспокоить, – ответила старуха, не поворачивая головы. – Ничто не должно беспокоить его.

– Это крайне срочно.

– Его не разрешено беспокоить. Это слишком опасно.

Старуха походила на приемную мать Чарли на ранних стадиях болезни, признаки которой уже были знакомы Чарли. Спустившись вниз, она отыскала в гостиной телефон и вызвала скорую помощь. Потом выпустила Бена из машины и изумилась тому, что он еще не напачкал.

Бригада скорой помощи была рассержена, приехав туда. Эрнест Джиббон умер по меньшей мере шесть часов назад, и ей следовало вызвать врача, чтобы выписать свидетельство о смерти. А не их.

Мать Джиббона вышла из своей комнаты в ночной рубашке, из которой выглядывала иссохшая грудь, и сказала им, что ее сын занят с пациентом и его не разрешено беспокоить. Когда Чарли попыталась объяснить врачам скорой помощи, что она находилась в гипнотическом трансе в комнате с мертвецом, они подумали, что, должно быть, она такая же чокнутая, как и старуха, и, вызвав полицию с полицейским врачом, уехали.

Она дождалась полиции, понимая, что мать Джиббона не в состоянии понять происшедшее, и в итоге ей пришлось утихомиривать истерику старухи, когда та наконец увидела тело сына и истина стала очевидной.

Потом вдруг появилась женщина-полицейский и стала заниматься старухой, а Чарли, после пяти утра, в конце концов уехала. Когда она добралась домой, было светло, и это обстоятельство ее порадовало.

Автоответчик записал три сообщения от Тома. Одно поступило рано утром в воскресенье, он передавал телефонный номер и номер комнаты в гостинице, как она поняла. Второе сообщение было оставлено утром в понедельник. Том сказал, что весь день будет на службе. А третье пришло вечером в понедельник: он собирался в Шотландию по делу об опеке и обещал позвонить и сообщить свой адрес, когда доберется туда.

Чарли легла в постель и хотела уснуть, но события минувших двух дней прокручивались в сознании вместе с ее возвращением в прошлое – столь живым, что каждый раз, когда она пробуждалась, обливаясь по́том, была убеждена, что все это еще продолжается. Была убеждена, что та женщина с прогоревшими до щетины волосами и почерневшим лицом все еще стояла в дверном проеме и пристально смотрела на нее; что она, Чарли, находится в карете скорой помощи и умирает, но они не дадут ей умереть, нет, не дадут ей умереть…

Эпилептичка. Некоторые из твоих симптомов соответствуют… Прекрасно, значит, этим все и объяснялось. Временная и ограниченная эпилепсия. Иллюзии. Галлюцинации.

Прихожане опустились на колени для последней молитвы, и служба завершилась. По проходу между церковными скамьями прошла первой одна супружеская пара: невысокий и полноватый пожилой мужчина, лицо которого смутно напоминало Виолу Леттерс, напряженно выступал рука об руку с элегантной женщиной с мертвенно-бледным лицом. За ними последовали нарядно одетые детишки с передних скамей и вполне взрослые люди, непохожие на местных жителей, заехавшие сказать своей подруге последнее прости.

– Хэлло, вы миссис Уитни, не так ли? – спросил приходской священник довольно веселым голосом, который, как показалось Чарли, больше подходил бы для венчания. Он энергично пожал ей руку. – Вы ведь здесь, в деревне, недавно живете, не так ли? Я все собирался заглянуть к вам и представиться.

Из портика храма Чарли вышла в унылое серое утро, в скопление людей и галдеж.

– Он слишком быстро протараторил службу, вам не кажется? – прошептала ей Зоэ.

Чарли рассеянно кивнула, припоминая, как Виола Леттерс жаловалась на этого священника. Они присоединились к процессии скорбящих, тянувшейся за тащившими гроб носильщиками. Небо было угольно-серым, и ветер продувал кладбище. На ковре из зеленого сукна покоился на канатах гроб.

– …мы теперь предаем ее тело земле, земля к земле, прах к праху, пыль к пыли, в уверенности и безусловной надежде на воскрешение к вечной жизни волею Господа нашего Иисуса Христа, который изменяет наши низменные тела на…

Изменение. Воскрешение к вечной жизни. Вечной жизни здесь, на земле. С вечными воспоминаниями. Вечное изменение, вечные воспоминания, вечное преследование призраками прошлого.

– …милость Господа нашего Иисуса Христа и любовь Господня и братство Духа Святого да пребудет с нами всеми во веки веков. Аминь.

Бессвязные мысли проплывали в сознании Чарли, когда она побрела прочь от толпы, мимо могильных камней, мимо мраморных надгробий, присыпанных спереди гравием… Исписанные резными письменами надгробия – то в форме раскрытых книг, то в виде плит с ангелами на них; новые надгробия, яркие и блестящие; старые надгробия, пострадавшие от времени, с въевшейся грязью, с едва различимыми надписями, сильно накрененные, сидевшие глубоко в земле и зараставшие травой и лишайником. При некоторых были вазы со свежими цветами или венки, кое-где пустые урны, они забыты – не осталось никого, чтобы позаботиться об этих могилах.

Чарли поднялась по некрутому склону, обходя кругом плиты в окружении гравия, едва ли замечая что-либо, кроме случайных имен и надписей.

«Эрнест Артур Лэмб почил в бозе».

«Есть земля, где те, кто любили друг друга, вновь соединятся в любви».

Запах осени в воздухе вполне подходил холодным камням смерти.

«Джон Роув Бэкмастер. Смиренный в жизни и безмятежный в смерти».

«Барбара Джаретт. Ум. 12 августа 1953 г.».

«Элис Маделейн Уэллс».

Чарли остановилась. Шагнула назад и снова прочитала надпись на простеньком могильном камне: «Барбара Джаретт. Ум. 12 августа 1953 г.».

12 августа 53-го… Она родилась в этот день.

Чарли пристально рассматривала этот простой могильный камень, настолько простой, что она едва не пропустила его.

Дорогой Камень, я люблю его. Пожалуйста, верни мне его. Барбара.

Записка в том медальоне. Д. любит Б. Дж.

Б.Дж.

Кто-то подошел и встал позади нее. Это был Хью.

– Мы приглашены на поминки, они устраивают небольшой стол в «Георгии».

– Хорошо.

– Не хотите, чтобы я вас подождал?

– Нет. Идите. Я тут немного побуду.

– С вами все хорошо?

Она кивнула.

– Могу я угостить вас обедом вечерком? Взбодрить вас немножко?

– Только угощаю я, – сказала она решительно, не сводя глаз с могильного камня. – Моя очередь.

Хью посмотрел на камень:

– Кто-то из знакомых?

– Возможно.

Когда он отошел, она вздрогнула. Бессмыслица. Совпадение, только и всего. Она повернулась и внимательно посмотрела, как Хью подстраивается к последнему из скорбящих, гуськом проходивших в покойницкое помещение. Слышались скрежет лопаты и стук земли. Звук как из банки для сбора церковных пожертвований. Мать-природа снова собирала пожертвования.

– Вы знаете, как добраться туда? – прогремел чей-то голос. – Давайте за нами.

Барбара Джаретт. Ум. 12 августа 1953 г.

Перед этим могильным камнем росла трава. Никакой ограды, чтобы не подпускать собак, никаких трогательных надписей, никаких херувимчиков, ни урн, ни цветов. Ни «Люблю и помню…», «Горячо любимой жене от…». Ничего. Только имя и дата.

В другой раз, дорогая. Мы поговорим об этом в другой раз.

Она подумала о том старике в коттеджах шорников, захлопнувшем дверь у нее перед самым носом. Убирайся. Оставь нас в покое. Ты нам здесь не нужна.

Двое стариков. Виола Леттерс заметила что-то на фотографии, а Артур Моррисон – в ее лице.

Камень вдруг посветлел, как будто кто-то осветил его фонарем. Она отшатнулась, а потом почувствовала себя глупо. Это был солнечный луч, отыскавший в туче прогалинку.

У основания ступенек стоял довольно изящный фургончик электромонтера, и Чарли испытала облегчение оттого, что в доме кто-то был. Одна из белых лент, все еще протянутых через пешеходную тропку, отвязалась и развевалась при порывах ветра, словно вымпел. На поминках констебль Тайдимен сказал ей, что именно они отвечают за приведение берега в порядок. Это общественная пешеходная тропка, так что вскоре все должно быть сделано.

Было трудно поверить, что все волнения позади. Она помнила ощущение, что чего-то ей здесь не хватало. Тех конюшен. Если не считать того, что теперь все вернулось на место. Конюшни стояли там, по другую сторону мельничного лотка, где они всегда были, нарядные белые конюшни. И голова гнедой лошади выглядывала из одного из денников. Джемма.

Чарли моргнула.

Конюшни по-прежнему были там.

Она резко повернулась. Ее автомобиль исчез. Фургончик электромонтера исчез тоже. Вместо них стоял черный «триумф» с опущенной крышей, поблескивая краской и хромированными частями. Оконные рамы дома были свежевыкрашены, кирпичная кладка четко прорисовывалась. Снова повернувшись к запруде, она не заметила никаких белых лент, никакого здоровенного куска земли, который бы отваливался от берега.

Ее кровь сочилась по венам, как песок в песочных часах. Чарли закрыла и открыла глаза. В конюшнях радостно заржала лошадь. Песок все еще струился, только стало пошумнее, и она расслышала слабый шипящий звук. Она сообразила, что это ревела запруда, только и всего.

«Попала не в тот дом, – подумала она. – Я приехала не к тому дому, повернула, видно, не в ту сторону…»

Здесь все контролировать пытаюсь я. Если вам становится слишком неудобно или страшно, я могу быстро вытащить вас оттуда. Если же вы начнете путешествовать в прошлое сами по себе, где-нибудь далеко отсюда, и эта фигура в зеркале возьмет контроль в свои руки, то тогда…

А с чего бы такое случилось? Ведь это происходит всего лишь в моей памяти.

Я не знаю, только ли это память.

Она снова моргнула. Черный «триумф» исчез. Исчезли и конюшни. Белые ленты вернулись на место, а половина берега снова пропала. Дом выглядел старым и обшарпанным, и пластиковое покрытие колыхалось над грудой материалов, оставленных строителями. Сбоку к дому были прислонены две длинные лестницы. И внутри лаял Бен. Чтобы успокоиться, Чарли коснулась борта «ситроена». Испуганная тем, что Джиббон не вернул ее оттуда окончательно, она с жадностью хватала губами воздух, словно только что проплыла несколько ярдов под водой в бассейне.

С тобой все в порядке, все замечательно, ты вышла из транса естественным путем. А теперь ты просто устала и шок еще не прошел. У людей часто бывают загадочные галлюцинации, когда они переутомлены.

Она вошла в дом. Подпрыгивая, примчался Бен, и, когда Чарли наклонилась, чтобы потрепать его, она заметила уголком глаза что-то двигающееся, спускающееся по лестнице.

Электрик. Это был электрик, сходивший медленно, до странного медленно, с бледным как полотно лицом и широко открытыми, словно от пережитого потрясения глазами. Этот коротенький подагрический мужчина, обычно такой деятельный, такой энергичный, осторожно ступал по запыленному листовому железу, цепляясь за лестничные перила подобно старику.

– Это вы? – сказал он. – Это вы его включили?

– Простите?..

Он прижал руку ко рту, а когда убрал ее, Чарли разглядела черную отметину, идущую через его ладонь.

– Ток, – сказал он. – Это вы снова включили ток?

– Да я только что вошла.

– И вы не спускались в подвал?

– Нет.

– Значит, это какой-то шутник. Я вырубил главную линию, ведь точно же вырубил, чтобы поменять проводку к розеткам в вашей спальне. А кто-то снова включил его. – Он протянул руку. – Глядите, какой ожог.

– О господи! У меня есть немного бинтов в кухне…

– Да ладно уж.

Его глаза метались вокруг.

– А не сделал ли это кто-то из строителей?

– Их тут сегодня не было. – Он внимательно рассматривал ожог. – Не понимаю, что происходит. Я поменял всю проводку и осмотрел все приборы. – Он пососал свою рану. – Позвольте мне показать вам кое-что, миссис Уитни. – Он немного прошел по коридору и остановился у настенного выключателя. – Посмотрите-ка получше.

На стене вокруг выключателя виднелись отметины ожогов, а его пластиковый корпус частично расплавился.

– И то же самое во всех комнатах. Проводка снова плавится. Как и в прошлый раз. Я-то считал, что по вине того парня. Ну, взял я тогда нового паренька и оставил тут делать основную работу. Я думал, что он, должно быть, пристроил какое-то подключение, но он тут ни при чем.

– В конце недели я оставила несколько лампочек включенными. Я… я уезжала.

– Да это не имеет никакого значения, что вы их оставили.

Электрик открыл дверь в подвал, и сквозь запах угля, сырости и плесени Чарли почувствовала еще один слабый и едкий запашок – пережженных электрических проводов. Он включил свет, и она последовала за ним вниз, на сырой кирпичный пол, и дальше, мимо темного отверстия в стене, к коробке с пробками. Несколько мотков проводов лежало под этой коробкой, а на ней самой, большой и белой, были коричневые отметины ожогов. Слышался низкий гудящий звук.

Электромонтер внимательно озирался. Он перешел через темное отверстие, и она подождала, пока он вернется. А гудящий звук становился все громче и разносился по помещению.

Он слегка похлопал по стеклу счетчика. Внутри крутился плоский металлический диск, причем настолько быстро, что расплывался в глазах. Над ним было несколько циферблатов, как в миниатюрных часах, стрелки одного из них так же быстро вращались.

– Видите, с какой скоростью потребляется здесь ток? – сказал он. – Если бы вы включили в доме весь свет и все приборы, а потом даже еще что-нибудь, то и тогда ваш ток не потреблялся бы на десятую долю этого ритма. А вы ничего и не включали. Только вот холодильник, таймер для парового котла и часы-радио. Оплата счетов может обойтись вам в небольшое состояние, не говоря уж об опасности. – Он протянул руку вверх и толкнул главный выключатель. Послышался щелчок, и подвал погрузился в темноту. Электрик включил фонарик. – Вот так я все здесь и оставил.

– И кто-то включил его? – спросила она дрожащим голосом. – А вы убеждены, что это не могло как-нибудь взять и снова включиться само собой?

Луч фонаря осветил счетчик. Теперь диск вращался медленнее, гудение превратилось в шаркающий звук.

– Не понимаю, что тут творится.

– Вы ведь собирались поговорить с управлением энергоснабжения. Вы предполагали, что могут быть какие-нибудь кабели или еще что-то, что влияет…

– Да, я взглянул на схемы энергосистем всего района. Ничего такого поблизости нет. – Он щелчком включил свет. – Нам нужно, чтобы сюда приехал какой-нибудь инженер из управления. Ударило меня, надо же! Никогда раньше ни с чем подобным не сталкивался за все годы работы.

– А что еще могло бы быть?

Он пожал плечами:

– Не знаю. Может быть, что-то, связанное с водой… с прудом… только я не могу понять, что именно. В этом нет никакого смысла. Думаю, для безопасности нам надо отключить ток и так его оставить, пока не выяснится.

– Все электричество?

Он кивнул.

– Я не хочу этого делать.

– Тогда дом может загореться.

– Я думаю, что вам следует поставить современные пробки. Том говорил, что он просил вас установить самую безопасную систему.

– Так я установил. Именно ее я и установил.

– Тогда откуда же риск пожара?

– Эти пробки не расцепляются. И я не могу понять почему.

– Ток мне необходим.

– Лучше всего вам было бы побыть в гостинице, пока мы тут разберемся.

– Я… я не могу этого сделать. Мне нужно быть здесь. Ну сделайте что-нибудь.

Она услышала отчаяние в своем голосе.

– Не знаю, что еще я мог бы тут сделать. Я проверил все. Поменял проводку, вытащил ее всю, снова поменял… – Он ухмыльнулся. – Может, у вас тут завелось привидение.

Его улыбка исчезла, и он посмотрел на нее с тревогой, словно прочитал в ее лице нечто такое, что испугало его.

– Я попытаюсь прислать сюда кого-нибудь в ближайшие два дня. Скажите им, что здесь крайне необычная и опасная ситуация. Будьте бдительны. Перед уходом из дома выключайте главную линию. У вас есть что-нибудь в холодильнике или в морозильнике, что могло бы испортиться?

– Ничего важного.

– Я попытаюсь еще разок. Только не знаю. В самом деле не знаю.

– Спасибо, – почти шепотом сказала она. Они поднялись по лестнице. – Чашку чая не хотите?

– Очень хочу.

Подхватив небольшую стопку почты, сваленную на стол, Чарли отнесла ее в кухню. Там было холодно. Это из-за выключенной плиты, сообразила она. Какая-то поздняя осенняя муха прожужжала мимо нее. Чарли наполнила чайник водой и, развязав бело-голубой шарф вокруг своей шеи, присела, включив запись автоответчика.

«Том, старая ты развалина, что означает твой переезд в деревню? А я-то думал, что смогу тебе как-нибудь вечерком на этой неделе задать хорошую трепку на теннисном корте. Позвони мне. Это Тим, Тим Паркер».

«М-м-м, доброе утро. Это мистер Уэст из отдела доставки. Я звоню мистеру Уитни. Вещи, которые вы заказали, уже прибыли. Будьте любезны, дайте мне знать, когда было бы удобно их вам доставить».

«Дорогая, это я. Пожалуйста, позвони мне. Я в Эдинбурге. В гостинице у меня номер 031-556-7277. Я в номере 420-м. Ты можешь застать меня в рабочее время по тому же коду, а дальше – 332-2545. Буду здесь до среды».

Кассета крутилась дальше, а Чарли даже не пришло в голову записать эти номера. На лице ее была легкая улыбка. Голос-то у него становится все тревожнее.

«Миссис Уитни, говорит секретарь доктора Росса. Доктор Росс хотел бы повидать вас как можно скорее. Подойдет ли вам завтрашний день, в три часа? То есть среда, три часа. Если вы нам не перезвоните, мы будем вас ожидать. Спасибо. Сейчас двадцать минут третьего, втор…»

Голос резко оборвался, и огонек на аппарате погас. Ток. Электрик, должно быть, снова отключил его.

А Тони Росс ни минуты не тратил зря, сразу получил результаты тестов. Уж не потому ли, что он был обеспокоен больше, чем делал вид? Эпилепсия? Или что-то похуже? Не солгал ли он насчет опухоли мозга?

Осенняя муха билась о стекло. В почте оказались главным образом счета. Она попыталась сообразить, что за материал они заказывали в отделе доставки. Планы, планы… Чарли почувствовала волну грусти, когда подумала о тех планах, которые они с Томом строили по поводу дома. По поводу их новой жизни здесь.

Дорогая, это я. Пожалуйста, позвони мне…

Да пошел ты в жопу!

Надорвав следующий конверт, Чарли увидела новый бланк Главной регистрационной службы. Требовались подробности из ее свидетельства об удочерении при рождении. А где оно было? В каком-то конверте вместе с ее паспортом, со свидетельством о прививках и разными прочими клочками и листочками. Она положила его в надежное место, когда они переезжали. Черт подери! Она не могла сосредоточиться. Кажется, в одной из больших картонных коробок. Но в какой? В мансарде.

Барбара Джаретт. Ум. 12 августа 1953 г.

Кто же ты была? Кто ты была такая, Барбара Джаретт?

Дорогой Камень, я люблю его. Пожалуйста, верни мне его. Барбара.

Так это ты?

Чайник молчал, никакого тока, разумеется, нет, а газовая плита тоже была выключена. Она подошла к верхушке лестницы, ведущей в подвал.

– Простите, но я не могу приготовить чай при отключенном токе, – крикнула она вниз.

– Включу минут через десять, – прокричал он.

Она забралась по лестнице и толчком распахнула дверь мансарды. Из маленького окна в дальнем ее конце, справа, вливалось как раз достаточно света, чтобы видеть все вокруг. А вот слева становилось все темнее. Чарли с трудом различила резервуар с водой. Дыры в крыше заделали, и света теперь не было. Пыль щекотала нос, и Чарли подавила позыв расчихаться. Потолок был ниже, чем она его помнила, да и стены поуже. Помещение казалось большим и в то же время вызывало чувство страха.

Деревянные упаковочные ящики и большие картонные коробки были в беспорядке свалены грузчиками около окна, и Чарли пришлось несколько минут все это упорно подвигать, прежде чем она отыскала нужную коробку. По двум ее сторонам виднелась надпись фломастером: «ЛИЧНЫЕ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ».

Она наступила на что-то мягкое, издавшее хрустящий звук. Это была дохлая мышка с частично уже разложившейся мордочкой. В желудке у Чарли забурлило, и она отпихнула мышку ногой за упаковочные ящики, чтобы Бен не смог до нее добраться.

Порыв ветра сотряс окно в раме, и что-то покатилось по крыше. Содрав пленку с крышки нужной коробки, Чарли открыла ее. Верхняя половина была полна старой одежды, странной старой одежды в пластиковых мешках, сохранившей запахи прошлого. К одежде, аккуратно отглаженной и сложенной, были пришпилены английскими булавками квитанции из чистки. Эту одежду Чарли не носила долгие годы, она была припрятана для… какого-нибудь дождливого дня? Для вечеринок в маскарадных костюмах? Или ее припрятали потому, что в ней скрывались ее родовые корни?

Чарли отыскала расклешенные джинсы, мини-юбку, маленькую деревянную коробочку, полную бусинок и модных среди хиппи колокольчиков, высокие белые пластиковые сапожки, вельветовую шапочку, пластиковую сумку, полную значков типа: «НИКСОН ЗАСЛУЖИЛ ИМПИЧМЕНТ!», «УЗАКОНИТЬ МАРИХУАНУ!», «Я БАЛДЕЮ!»…

Послышался звук, как будто шаркнула чья-то нога, и Чарли внимательно посмотрела на тени в дальнем конце мансарды, в темном конце, с вырисовывавшимся там силуэтом емкости с водой, но так ничего и не разглядела.

Порывшись в коробке, она нашла полиэтиленовый мешок, обмотанный несколько раз эластичной высохшей лентой, разорвавшейся, когда Чарли разматывала ее. Она перевернула упаковку вверх ногами, полиэтилен стал растягиваться, и она смогла заглянуть внутрь. Письма и открытки. Одна из открыток была покрупнее остальных. Этакая валентинка[16] с угрюмым маленьким человечком на передней стороне, державшим в руках огромное красное сердце. Внутри открытки почерком Тома было написано: «Моей вечной Возлюбленной».

Слезы соскользнули с ее щек, и, сложив открытку, она опустила ее в мешочек.

Что-то задержало ее взгляд в этой тени. Какое-то движение. Она отступила назад. Что-то там двигалось в тени.

Потом она сообразила, что это была ее собственная тень, потому что она стояла в лучах света.

Это произошло быстро, неожиданно. Раздался щелкающий треск, вроде удара кнутом, – и ее правая нога провалилась сквозь пол до самого бедра. Чарли упала вперед, звучно ударившись подбородком о прогнувшиеся под ней доски пола.

Испуганная, пытаясь сообразить, что же произошло, она оперлась руками об пол и пригнулась сильнее. Доска снова издала оглушительный треск. Теперь Чарли задыхалась в панике. Рывком выдернув ногу из дыры и не пытаясь подняться, она перекатилась по доскам к двери, где пол был вроде бы прочным, и поднялась на ноги. Потирая поцарапанную ногу, она обнаружила, что колготки разорваны в клочья.

Внезапно Чарли почувствовала запах духов. Мансарда прямо-таки воняла ими. Крепкие, едкие мускусные духи. Повеяло сквозняком. Электрик прокричал снизу:

– Эй, миссис Уитни? Я собираюсь снова включить ток.