Воровка

Часть 32

— Веди себя прилично, девчонка. Когда предстанешь перед повелительницей, опустись на колени и не поднимайся, пока она не позволит тебе. Глаза в пол, голову склонить. Не смей открывать рот без разрешения. Поняла меня?

Надзиратель стиснул плечо Риссы так сильно, будто хотел расплющить кости. Рисса шумно вздохнула, закусила губу, но не позволила себе ни вскрикнуть, ни дернуться. Накричалась уже, да и к боли за последнее время притерпелась. Приучили, как никогда не смогли бы приучить ни отчим, ни пацаны с района.

— Поняла, сэр, — буркнула Рисса, злобно глянув на надзирателя. — Отпустите, пожалуйста, мне больно.

Злость кипела в ней, горячая, горькая, черная. Рисса была сыта всем этим по горло: не успела она отойти от седативов, как ей начали читать лекции о том, какая она дура и как ей повезло, что повелительница Фархан ее, бестолочь пустоголовую, пожалела. Сначала ей вычитывал лорд Лексарн, теперь вот Ясх… Даже Иллин жалостливо уговаривала ее быть послушной и вежливой с уродами, которые чуть не угробили их с Милли. Рисса терпела, как хорошая девочка говорила "да, милорд" или "да, сэр", склоняла голову и прятала взгляд, и все равно Ясху было мало. Похоже, теперь ее будут унижать при любом удобном случае, как бы она себя ни вела.

Рисса не хотела обратно на столб, поэтому терпела. Но ситхи делали все, чтобы она сорвалась.

Ясх огляделся по сторонам и, убедившись, что коридор пуст, схватил Риссу за подбородок, запрокидывая ей голову. Рисса подавила желание плюнуть ему в лицо или цапнуть за нос, когда он наклонился к ней.

— Если не будешь умницей, натерпишься куда худшего, — предупредил он, впиваясь пальцами ей в челюсть. — Верховный наставник долго отговаривал повелительницу Фархан брать тебя. Предлагал взамен лучших послушников в Академии. Если бы не она, ты бы умерла на позорном столбе. Окажи услугу самой себе и прояви хоть каплю благодарности.

Напоследок особенно сильно стиснув пальцы, Ясх отпустил ее и нетерпеливо махнул рукой — поторапливайся, мол. Рисса склонила голову, пряча выступившие на глазах слезы. Чуть меньше суток прошло с того момента, как Рисса проснулась, а от радости, которую она испытала, осознав, что жива, и Милли с Иллин в порядке, уже ничего не осталось. Всю вытравили новыми унижениями и напоминаниями о том, что теперь Риссу ждет рабство у женщины, зачем-то спасшей ее от смерти. Рисса смутно помнила, как это произошло. Помнила ее голос — красивый и завораживающий, будто окутывающий мягким покрывалом. Помнила ласковые прикосновения и как тянулась к ним, будто оголодавший, замерзший фелинкс. Помнила, как умоляла помочь ей, не бросать на гибель, и от этого было особенно тошно. Она плакала и унижалась, и та ситская стерва непременно ткнет ее в это носом. А Риссе придется терпеть. Склонять голову, прятать взгляд и говорить "да, миледи". Она же не хотела получить очередной "урок" электроплетью или чем еще.

Как же она ненавидела себя за это. И ту женщину — тоже. Казалось, ненависть ворочается в груди, как огромный сказочный дракон, и очень хочет кого-нибудь сжечь. Возможно, даже саму Риссу, если она не выпустит ее вовремя.

Ясх как-то странно покосился на нее, но смолчал. Риссе почудилось, или рожа у него отчего-то сделалась довольная?

Они шли по второму этажу, как в тот раз, когда Риссу и девчонок вели на допрос. Только на сей раз дверь, около которой остановился Ясх, была куда скромнее и ничем не выделялась среди других. Как Ясх сказал — а точнее, угрожающе процедил, — в этом крыле располагались покои, где временно размещали прибывших по делам лордов и повелителей, поэтому шуметь здесь запрещалось под страхом смерти. Когда из комнаты донеслось властное "войдите", по телу Риссы пробежала дрожь. Этот голос она не забыла бы, даже если бы очень постаралась.

Рисса шагнула вслед за Ясхом, чувствуя, как немеют кончики пальцев и слабеют коленки. Она помнила, как повелительница Фархан заходила к ним в камеру, чтобы поговорить с Милли, но тогда Рисса ее не боялась — она была всего лишь очередным ситхом и вреда могла принести всяко меньше, чем верховный наставник и Танатон. А теперь Фархан была ее хозяйкой. "Учителем", как это у ситхов называлось, хотя принципиальной разницы Рисса не видела. Фархан могла сделать с ней все, что вздумается, и ничего Рисса ей не возразит. А если возразит, то ей же хуже будет.

Фархан сидела — нет, восседала, иначе и не скажешь, — в кресле с высокой спинкой, такая же красивая, какой Рисса ее запомнила. Разве что золота на ней в этот раз было поменьше: только два широких золотых браслета выглядывали из-под длинных рукавов черного платья с глухим воротом. Волосы она собрала в простой пучок на затылке, оставив два локона свободно висеть у висков. Она слегка улыбнулась, когда Рисса опустилась на колени. Снисходительно так, очень гадко улыбнулась. Дракон у Риссы в груди зашевелился и дыхнул огнем — пальцы дрогнули, чуть не сжавшись в кулаки, к лицу прилила краска.

— Благодарю вас, надзиратель. — Фархан кивнула ему с ледяной вежливостью госпожи, довольной слугой. — Вы можете возвращаться к своим обязанностям.

Ясх, еще раз поклонившись, исчез за дверью. Рисса осталась наедине с Фархан.

Стоять на коленях было неприятно, почти больно, но Фархан не спешила с разрешением подняться. Забавно ей? Любопытно, не сорвется ли Рисса, не натворит ли глупостей на нервах? Рисса часто-часто задышала, пытаясь совладать со злостью. Ну нет, на этот раз она дурить не будет. Не будет давать лишний повод унизить себя, "повоспитывать" болью.

"Взгляд в пол, — повторяла Рисса себе, слушая гулкие удары собственного сердца. — Не бояться. Не злиться. Она почувствует и воспользуется".

— Вижу, ты научилась молчать и преклонять колени. Хорошо, девочка. — Фархан ласково улыбнулась ей. Интонации у нее были точь в точь, как тогда, у столба — мягкие, по-матерински нежные. — Надеюсь, ты хорошо усвоила недавний урок, и мне не придется его повторять. Можешь встать.

Рисса послушно встала, но взгляда от пола не подняла. Она же хорошая девочка, она отлично усвоила все уроки, и ее больше не надо бить. Самой от себя противно было, но что делать?

Фархан внимательно смотрела на Риссу, а Рисса в ответ — на нее, исподтишка. Не нравилась ей эта женщина, еще больше не нравилась, чем все надзиратели вместе взятые. Она говорила мягко, но за мягкостью этой пряталось нечто не менее страшное, чем могильный холод, исходивший от Танатона, или ревущее пламя, проступавшее вокруг верховного наставника, стоило чуть напрячь зрение. Ее окружали тени — клубились вокруг тонкой фигуры, смотрели ее темно-карими глазами, тянулись следом за изящными пальцами. Вряд ли это было то же, что видела Милли. Риссе подумалось, что если можно представить зло, то выглядеть оно должно именно так.

— Любопытно, дитя? — Рисса вздрогнула от неожиданности, моргнула, и тени тут же пропали. Осталось лишь ощущение смутной угрозы, сквозившей в каждом движении Фархан. — Не бойся. Ты умеешь смотреть глубже, чем большинство детей твоих лет. Ты на редкость талантлива. Хорошо, что я не позволила Харраду сгубить тебя за обычную детскую глупость.

Рисса едва сдержалась, чтобы не высказать Фархан все, что думала. "Детская глупость"?! Глупость — пытаться выжить? Глупость — жить не по чьей-то указке, а так, как самой хочется? Глупость — отказаться убивать людей, которые ничего ей не сделали?!

Фархан поднялась из-за стола. Медленно обошла его, приблизилась к Риссе, обдав ее тяжелым, горько-сладким запахом духов. Рисса инстинктивно сжалась, приготовившись вытерпеть боль, когда ситка погладила ее по щеке. Не верила она в ее ласку. А уж тем более — в ласку, которую дарят с таким выражением глаз.

— Ты делаешь большие успехи, девочка. Сдерживаешь эмоции, не дерзишь, хотя явно очень хочешь… — Она улыбнулась. — Как благотворно влияет хорошая порка на детский ум. Но сейчас можешь не бояться. Расскажи мне, что тебя так разозлило. Я не накажу тебя, если ты будешь учтива.

Рисса впилась ногтями в ладони. Дракон ворочался, порывался сжечь ситку, но Риссе приходилось загонять его поглубже, не позволять поднять голову. Будь она старше и сильнее, она бы показала, как благотворно повлияла на нее порка… Но Рисса понимала: ей надо быть намного старше и намного сильнее. Если сорвется сейчас, нахамит, то лишь добьется нового наказания. "Благотворно влияющего на детский ум", как же еще.

— Вы сказали, что нас наказали за "детскую глупость", миледи, — выдавила она, старательно глядя в пол. — Но мы сбежали, потому что хотели выжить. Это не глупость. И тех пленников отказались убивать, потому что не хотели становиться… — Рисса прикусила язык: за "мразей" Фархан наверняка сделала бы с ней что-нибудь болезненное, — …как рабы, которые самые отвратительные приказы исполняют, потому что боятся, что их накажут. Это тоже не глупость.

Фархан вскинула тонкие брови в показном удивлении.

— Не глупость? — вкрадчиво переспросила она. — Что же, Рисса. Тогда скажи мне, чего вы этим добились. Вы получили свою свободу? Или, быть может, спасли тех преступников, приговоренных к смерти?

С тем же успехом она могла снова отхлестать Риссу плетью. Рисса дернулась, отвернулась, сдерживая злые слезы. Будто Фархан сама не знала, что нет! Ничего они не добились, только чуть не погибли, причем несколько раз. Но как можно было по-другому?! Сдаться? Прогнуться под Аргейла? Или побежать лизать сапоги кому-нибудь вроде Танатона, как Ремис? Противно. Противно, мерзко и подло.

Фархан мягко, но крепко взяла ее за подбородок, заставила смотреть прямо.

— Если снова посмеешь отвернуться, когда я с тобой разговариваю, получишь пощечину. На первый раз, — тихо сказала она. — Ты не ответила на мой вопрос, Рисса.

Слезы все-таки прорвались. Вот же… Да, офигеть как многого добились! В рабство попали, от которого так хотели сбежать. Разве для этого она удирала из Академии, чтобы сейчас кланяться этой стерве?! Чтобы выполнять любую ее команду и трястись от каждого недовольного взгляда?! Зачем, зачем она все это ворошит?!

— Ничего мы не добились, — всхлипнула Рисса. — Вы же видите, мы не хотели так жить! Не хотели становиться ситхами, не хотели быть, как вы… Нас не спросили, хотим мы вообще здесь учиться или нет, понимаете?! Мы просто жить хотели, без этого всего!

Рисса понимала, что ревет самым постыдным образом, но ничего не могла с собой поделать. Решит Фархан ее наказать — да пускай! Стерпит как-нибудь, не впервой. Она просто не в силах была больше держать в себе все это, ей нужно было хоть кому-то рассказать — пусть даже этой суке, которая обещала бить ее за неосторожный взгляд в сторону.

Некоторое время Фархан молча смотрела на нее.

— Не хочешь так жить? — переспросила она. — А совсем недавно ты мне совершенно другое говорила. Но если ты так уверена…

Рисса не успела заметить, как Фархан выхватила световой меч, — только отшатнулась, вскрикнув, когда алый клинок застыл у ее горла, почти касаясь кожи.

— Мне не нужна ученица, которая жаждет лишь собственной смерти. Если хочешь, я могу закончить все прямо сейчас. Ты умрешь быстро, почти без боли. Тебе достаточно попросить. Или сделать шаг вперед, если ты настолько горда.

Рисса в ужасе попятилась. Горло перехватило спазмом, язык словно отнялся. Она смогла лишь судорожно замотать головой и рефлекторно выставить перед собой руки, будто они могли защитить от удара светового меча.

— Н-не надо, — выдавила она, чувствуя себя самым никчемным и бесхребетным существом в галактике. От обиды, унижения и осознания того, как жалко она себя повела, хотелось разреветься сильнее прежнего. Или расшибить лоб об стену. — Я… не это имела в виду, миледи.

Презрительно усмехнувшись, Фархан погасила клинок и вернула рукоять на пояс.

— В таком случае, прекрати истерику и послушай меня. Если умирать ты все-таки не хочешь, тебе придется понять, что твоя жизнь отныне связана с Империей и ситхами. Ты не сможешь это изменить. Никто не позволит тебе отказаться от этого долга и привилегии, как бы вздорно ты себя ни вела. Будешь дерзить и упрямиться — добьешься лишь боли и унижений, которых легко можно было бы избежать. Я очень снисходительна, Рисса, и готова многое простить неразумному ребенку вроде тебя, но если ты исчерпаешь даже мое терпение, я попросту казню тебя — и на сей раз не спрошу, готова ли ты к смерти. Так или иначе, к своей прежней жизни ты вернуться не сможешь. Это реальность, которую тебе придется принять.

Рисса молчала, время от времени шмурыгая носом. Все, что говорила Фархан, было так очевидно, и так… так хреново. Она никогда не вернется домой. Никогда не станет свободной. Так и останется навсегда рабыней напыщенной ситки, которая и сама кому-то такая же рабыня, только повыше рангом. Охренеть. Всегда о таком мечтала.

Фархан прошлась по комнате, остановилась возле стола. С какой-то непонятной нежностью провела пальцами по стоявшему на нем резному ларцу из темного камня. Ее лицо из строгого вдруг сделалось задумчивым, почти печальным.

— Реальность редко отвечает нашим желаниям, Рисса, — сказала она заметно смягчившимся тоном. — Когда погиб мой сын, мне казалось, что я не вынесу этого. Я чувствовала его предсмертный ужас. Чувствовала, как жизнь покидает его тело, а после… — она замолчала ненадолго, поднесла руку к вороту, будто хотела ослабить его. — После там, где раньше был мой Тиатан, не осталось ничего. Лишь пустота, которая никогда не заполнится, сколько бы лет ни прошло. В первые дни я хотела умереть, Рисса. Но это ложный выход. Сейчас в тебе, как и во мне тогда, говорит слабость — самый страшный враг, что таится в душе каждого. Он уничтожит тебя, если ты поддашься ему. Я же предлагаю тебе жизнь. Не ту, что ты хотела, но куда лучшую, чем все, на что ты можешь надеяться сейчас. Понимаешь?

Рисса стояла, потупив голову. Самое гадкое было в том, что она все это понимала. Понимала — да только принимать не хотела. Принять это все — значит, смириться с тем, что она станет ситхом и навсегда распрощается со свободой. С правом быть той, кем она сама захочет быть. Она станет одной из этих жестоких мразей, которые вырезают людей тысячами, чтобы миллионы не смели сопротивляться, и обращают в рабство подростков за то, что они пытаются украсть себе на еду и одежду.

Рисса этого не хотела. Но умирать она не хотела еще сильнее.

— Понимаю, миледи.

— Тогда преклони колено, дитя, и поклянись, что будешь верна мне.

Опускаясь на колени, Рисса даже не почувствовала отвращения или злости. Поклясться Фархан в верности было почти легко.