Воровка

Часть 18

При всей суровости академского распорядка, на завтрак младшим послушникам отводили целых полтора часа. Этого времени вполне хватало, чтобы поесть, помыться после тренировки и даже немного отдышаться. По местным меркам — очень даже щедро. Но это так кажется, пока не нужно срочно придумывать план "как наябедничать одному из правителей Империи на надзирателя и остаться в живых".

Накануне Ремис с Киром до глубокой ночи обсуждали, к кому из Совета лучше обратиться за помощью. Происходило это так: Ремис вслух взвешивал все "за" и "против", а Кир разбивал пункты "за" в пух и прах. Пару раз чуть не дошло до драки: ко второму часу ночи пессимизм Кира начал здорово смахивать на диверсию. В конце концов подходящий кандидат все-таки был найден, а вот решимость встретиться с ним к утру заметно сдулась. Если немного подумать, идея искать защиты от уважаемого надзирателя у человека, о котором простые смертные иначе как опасливым шепотом не говорили, выглядела не такой уж гениальной. Фигово, что других не было: кроме Темного Совета власти над Академией не имел никто, а из двенадцати его членов только двоим проблема Ремиса была "по профилю" — повелителю Мортису, ведавшему имперским правосудием, и повелителю Танатону, бывшему кем-то вроде главного имперского историка, министра культуры и верховного инквизитора в одном лице. Так как Мортиса на Коррибане пока никто не видел, а время поджимало, вариантов не оставалось вообще.

— Может, все-таки бросишь эту затею? — Если Кир взялся изображать голос разума, то у него это получилось жуть как хорошо: то же самое и, кажется, точно таким же тоном секундой раньше пронеслось у Ремиса в голове. — Дался ты Аргейлу. Вдруг потравит тебя пару дней, а потом угомонится?

Ремис покосился на Элдрижа с компанией, оккупировавших стол неподалеку. Элдриж вылупился на него в ответ и, оскалившись, ударил ребром ладони по согнутому локтю. Ремис в долгу не остался и наглядно показал, где видал и самого Элдрижа, и его подпевал. Отвернувшись, угрюмо уставился в свою тарелку с остывшим мясным рагу. Кусок в горло и раньше-то не лез, а теперь от одного вида еды становилось тошно.

Нет, ничего само собой не решится. Сегодня или завтра Элдриж — один или с бандой, не суть важно, — подкараулит его в темном закаулке. Может быть — хотя и вряд ли, — Ремис снова сумеет уложить его мордой в пол, а может, Элдриж и его пацаны сделают из него отбивную. Это тоже неважно: драки в Академии были строжайше запрещены. Победителя повесят на соседний столб с побежденным, и шкура у обоих будет свисать со спины клоками. Возможно, пару-тройку наказаний Ремис переживет. Возможно, Элдриж пораскинет мозгами и решит, что один вражина собственной шкуры не стоит. Но сколько Ремис так проживет? Год, два? Да он скорее умом тронется и скинется с ближайшей скалы.

— Кир, это не прокатит. Сам же говорил, что мне крышка, забыл уже? Если все пройдет хреново, меня хотя бы прикончат быстро.

Не то чтобы Ремиса такая перспектива прельщала. Сказать по правде, не прельщала совсем: жить ему пока не расхотелось. Но, как говорил один выбившийся в крутые наркоторговцы парень с его района, "если у тебя есть две дороги, и одна точно в жопу, то у тебя ни хрена не две дороги".

— Оптимист, — фыркнул Кир. — Угадай с одного раза, к кому тебя отправят, если ты разозлишь повелителя? Аргейлу, конечно, тоже попадет за твое дурное воспитание, но вряд ли тебе от этого сильно полегчает.

— Дружище, ты по физии давно получал? По-моему, тебе очень надо.

— Не кипятись. Кто-то же должен быть твоими мозгами, раз своих нет. Кстати, я тут для тебя кое-что накопал. Глянь почту, если еще не видел.

Почту Ремис, конечно же, не проверял: читать каждое письмо с оскорблениями и угрозами, которых ему за остаток вчерашнего дня пришло больше, чем за всю жизнь, — удовольствие то еще. Открывая вкладку с новыми сообщениями, он почувствовал себя так, будто с головой нырнул в канализацию. Сообщение от Кира прилетело сегодня в пять утра, еще до побудки, и чтобы добраться до него, Ремису пришлось пролистать кучу дерьма от Элдрижа. Судя по первым строчкам, с фантазией у однокашника было туго. Жаль, что с кулаками и друзьями — куда лучше.

Зато Кир порадовал. Так порадовал, что верилось с трудом. Ремис даже глаза протер — а вдруг у него уже крыша едет и глюки начались? Ему понадобилась пара минут, чтобы понять, чем были приложенные к письму файлы — и как они сочетались с тем, что они с Киром нашли в уставе Академии.

На голографических страницах, заверенных подписями и печатями, шел длинный список имен, дат, пометок и ссылок на личные дела. В заглавии красовалось: "Итоговый сводный отчет о группе 48.5-аурек. 3254 год, день 35 месяца серхма". В итогах — жутковатое: "Успешно пройдены испытания: 2 послушника. Испытания провалены: 4 послушника. Скончались по иным причинам: 10 послушников". Ремис заглянул по ссылке в личные дела. Попал на файл симпатичной девочки-забрачки, родившейся в рабстве и попавшей в Академию в десять лет. Здесь девочка не прожила и года: "Умышленное убийство. Виновные казнены по решению Дарта Харрада, верховного наставника". Ремис из интереса глянул досье на убийц и ничуть не удивился, увидев парней из той же группы. Одиннадцать и двенадцать лет, один — бывший раб, другой — "имперец в первом поколении", родом с отошедшей Империи по Корусантскому миру Балморры.

И так — еще шестеро ребят. "Несчастный случай", "болезнь", "умышленное убийство", "казнь по решению верховного наставника", "самоубийство". Все шестеро — бывшие рабы, "имперцы в первом поколении" или дети осужденных. Все погибли в разное время, не дожив до шестнадцати.

— Вот это компроматище… — Ремис с благоговейным трепетом перелистнул страницу. Пацан-наутоланин, раб, погиб в четырнадцать от заражения крови. Кто бы сомневался, что Аргейл ручки пачкать не будет! Но вкупе с остальными и эта смерть выглядела очень подозрительно. — Ты откуда это взял?!

Кир почему-то замялся и уткнулся взглядом в кашу.

— Ремис… я обещал не говорить. Аргейл с нее голову снимет, если узнает!

— Если у меня ничего не выйдет, с меня голову снимут раньше. Кир, ну намекни хоть! Я ничего и никому!

Тут в голове щелкнуло. "С нее". Баба, значит. Или девка. Девка, которая очень не любит Аргейла и что-то выгадает, если у него начнутся неприятности. И у этой девки есть доступ к документам, которые, по логике, может посмотреть только служащий Академии.

Вытаращив глаза, Ремис перегнулся через стол, чтобы оказаться поближе к Киру — на всякий случай, чтобы их уж точно не подслушали. Перестраховаться не помешает, пусть даже гам в столовке стоял такой, что до соседнего стола было не докричаться, хоть во всю глотку ори.

— Дильхаш?! — громко прошептал он с недоверием и восторгом. — Она же, да? Да ты чего, серьезно?! Как ты к ней подкатил так, а?

Лицо Кира, и так не слишком румяное, совсем посерело.

— Ремис, ты бы заткнулся, — угрожающе прошипел он. — Что ты на всю столовую орешь?! Ну да, она это, она. Сестра она моя двоюродная. Я же вижу, что у тебя серьезные проблемы, вот и решил попробовать через нее как-то помочь… Думал, она меня пошлет, а она взяла и согласилась. Сказала, этот урод ей столько крови попортил, что грех возможностью не воспользоваться. Ее же Аргейл за эти смерти виноватой сделал, а верховный наставник чуть на фронт после этого не отправил. Только ты что хочешь выдумывай, но чтоб ни ее, ни моего имени не звучало, идет?

Ремис не знал, придушить ему друга или обнять.

— Ты чего, ей рассказал, что я к Танатону идти собрался?! Нет, спасибо, конечно, но если бы она Аргейлу настучала?

— Если бы не сказал, ничего бы не вышло. А если бы ты без этих документов к повелителю сунулся, он бы тебя даже слушать не стал. Может, и так не станет, но теперь у тебя хоть какой-то шанс есть… Кстати, она мне еще кое-что сказала. Надзиратель Тремел обмолвился, что сегодня повелитель будет смотреть послушников из его группы, выбирать слуг и, возможно, ученика. Если хочешь поговорить с ним, лучшего момента не будет.

— Зашибись. — Ремис оживился: самой большой дырой в его дырявом плане было то, как он устроит встречу с Советником, когда послушников даже со второго этажа гоняли, не говоря уже о третьем, где располагались помещения Совета. — А когда?

— Много хочешь, — отрезал Кир. — Она просто младшая надзирательница, откуда ей такое знать? Скажи спасибо, что об остальном рассказала. Она и так нервная была, все время дергалась, как бы нас никто не подслушал.

— Ясно. — Ремис досадливо царапнул вилкой дно тарелки. За разговором он и сам не заметил, как смолотил весь завтрак. — Ладно, я что-нибудь придумаю. Слушай, а стражников можно подкупить завтраком, чтобы они мне весточку кинули?

Кир прыснул, чуть не подавившись молоком.

— Если предложишь бурду из нашей столовки, они тебе не весточку кинут, а тебя — в карцер. — Улыбка мелькнула у него на губах и тут же пропала. Он крепко стиснул плечо Ремиса. — Будь осторожнее, ладно? О повелителе много жуткого поговаривают. Если не понравишься ему, тебе крышка. Окончательно и бесповоротно. Понимаешь?

— Да уж не тупой. — Подавшись вперед, Ремис тоже положил руку другу на плечо. Мелькнула мысль, что после этого Элдриж начнет и к Киру домахиваться, но ничего. Этот ссыкун только на одиночек нападать горазд, против них двоих не попрет. Если Ремис переживет ближайшие несколько часов, конечно. — Спасибо, дружище. И сестре твоей — тоже, хоть она и сука. Без обид.

Кир усмехнулся:

— Ты даже не представляешь, какая. Но если выдашь ее — я тебя сам закопаю. Понял?

— Кого — ее? Я уже забыл.

Кир рассмеялся, но как-то натянуто. Они оба понимали: если повелитель действительно заинтересуется, откуда у послушника такая информация, Ремис все выложит, и тогда Дильхаш наверняка не поздоровится. Похоже, крепко ее Аргейл достал, раз она рискнула так подставиться, лишь бы ему насолить.

Остальные ребята потянулись к выходу из столовки. Осталась сидеть только группка старшаков, живших по другому, более свободному расписанию. Но и те вскоре засуетились: один парень глянул на комлинк и, вдруг переменившись в лице, подхватился с места. Его приятели тоже повскакивали. Кто-то с грохотом уронил стул; единственная девушка на ходу выудила из поясной сумки расческу и зеркальце и принялась лихорадочно укладывать волосы.

Ремис сам не заметил, как оказался на ногах. Чувство было — один в один как в те моменты, когда Ремис в последний миг сворачивал в нужную подворотню, чтобы не нарваться на беспредельщиков, или успевал дать деру за секунду до того, как обокраденный растяпа поднимет крик.

И сейчас оно орало в ухо: "Дуй за ними!"

— Потом расскажу! — только и крикнул Ремис удивленному Киру.

Добавлять "если вернусь" не стал. Если с похоронным настроем идти на дело, похоронами оно и закончится. А Ремис еще хотел посмотреть на рожу Аргейла, когда того вызовут на ковер и приговорят к смерти. Ничего другого эта мразота не заслужила.

* * *

Ремис был готов возблагодарить все высшие силы во вселенной за то, что охраны в Академии было намного меньше, чем казалось на первый взгляд. Он очень сомневался, что смог бы внятно объяснить гвардейцам, какого наштаха ошивается около кабинета надзирателя, причем не своего.

Чем дольше он крутился в коридоре, изо всех сил делая вид, что именно здесь ему и положено быть (хотя уроки начались уже двадцать минут как, и Ремис с содроганием думал о том, что ему будет за прогул), тем большим идиотом себя чувствовал. Он понятия не имел, как заговорит с Танатоном. Он вообще не был уверен, что сможет хоть слово выдавить, не выставив себя придурком и полным ничтожеством. Была бы у Ремиса под рукой пачка сигарет, он бы на нервах уже скурил половину.

Ему почти хотелось, чтобы интуиция его подвела, и Танатона в кабинете не оказалось. Но, немного погрев уши под дверью, Ремис понял: босяцкая чуйка (а может, Сила, кто ее разберет) привела его куда надо. К добру или к худу.

Он напряг слух, пытаясь разобрать, что же лепетал очередной послушник. Ребята, судя по всему, докладывали о своих испытаниях, и у всех до этого получалось более-менее складно. Ремис даже заслушался, когда один парень рассказывал, как нашел нужную гробницу в Долине по древним текстам из библиотеки, а потом сражался с ожившими мертвецами, полезшими из гробов и замурованных стен. А вот у следующего в очереди дела обстояли уже не так радужно. Точнее сказать, бедолага был в заднице.

Парень уже с минуту пытался сказать, что у него ничего не получилось, старательно обходя все синонимы слова "облажался". Ремис примерно так же лет в девять объяснял главарю банды, почему не принес денег в общий котел. Побили его тогда крепко.

— Ортас, возьми себя в руки! — Этот голос, как Ремис уже понял, принадлежал надзирателю. — Если тебе нечего сказать, признай это с достоинством, а не отнимай время повелителя своим детским лепетом.

За дверью воцарилась гробовая тишина. Ремис невольно затаил дыхание, будто это его судьба, а не какого-то незнакомого парня, решалась прямо в эту минуту.

Скоро он окажется на его месте. Будет так же объясняться, сбиваясь и путая слова, и трястись от страха. И надежда у него будет ровно на то же — на жалость человека, которому по должности не положено никого жалеть. Ну, в его случае — еще и на справедливость, которая если в этой галактике и существовала, то Ремису на глаза не показывалась.

— Мне… — Голос послушника прозвучал так тихо, что Ремису пришлось буквально прилипнуть к двери, чтобы разобрать слова, — нечего сказать в свое оправдание, милорд. Я молю о снисхождении.

Ремис до боли закусил губу и крепко стиснул кулаки. Почему-то ему очень захотелось, чтобы бедолаге Ортису дали второй шанс. Ну да, облажался он один раз. Может, ему не повезло. А может, он надзирателю не нравится, и тот ему как-то подгадил — мало ли здесь сволочей вроде Аргейла?

Ремис замер, ожидая ответа. И тот не заставил себя долго ждать.

— Надзиратель Тремел, вы знаете свои обязанности.

Можно было ожидать, что у одного из сильнейших ситхов Империи будет соответствующий голос — внушительный и звучный или, скажем, скрипучий и зловещий. Но нет. В словах Танатона не было ничего потустороннего и жуткого, кроме спокойного равнодушия и окончательного, как закрывшаяся заслонка крематория, приговора.

— Да, повелитель. Ортис, выйди вперед. Встань на колени.

Ремис отшатнулся от двери, словно та раскалилась докрасна, но слышимость, на которую он только что тихо матерился, вдруг стала слишком хорошей. Он услышал все — и сбивчивые мольбы, переходящие в почти детский плач, и полный презрения голос надзирателя, призывающего парня "сохранить остатки достоинства", и мягкий гудящий звук, который Ремис знал по фильмам и новостным репортажам. Гул светового меча.

Все стихло, не прошло и минуты. Ремис осознал, что упирается спиной в стену, комкая подол рубашки в мокрых от пота ладонях. Сердце колотилось так, что его стук громко отдавался в ушах.

— Распорядитесь о последних испытаниях, надзиратель. Надеюсь, остальные ваши подопечные проявят себя достойно.

Разговор явно подходил к концу. Нет, уже подошел! Ремис бестолково замялся на месте, лихорадочно прикидывая, куда себя деть. Оставаться под дверью кабинета было нельзя: не хватало еще на подслушивании попасться. Но куда идти? Затаиться в соседнем коридоре и сделать вид, что случайно мимо проходил? Да бред же! К тому же после всего услышанного Ремис был в шаге от того, чтобы спраздновать труса, и с трудом одолевал желание сбежать, пока не поздно.

Почему-то с планами всегда так: они ломаются на какой-нибудь ерунде, и потом все летит к хаттам. Вот как сейчас.

Дверь открылась, и Ремис сделал единственное, что ему оставалось — упал на колени, почти уткнувшись лбом в холодный пол.

Танатон остановился перед ним. Из своего положения (жутко неудобного, кстати: у Ремиса немедленно заныли спина и ноги, и без того натруженные после тренировки) мальчик видел только подол его мантии, что, наверное, было к лучшему: Ремису вполне хватало чувства, будто его препарируют взглядом, методично отделяя мясо от костей. Поднять голову и встретить этот взгляд сейчас казалось такой же немыслимой затеей, как добровольно сигануть в бассейн с акулами.

— Ну что же, молодой человек. Можешь встать и объяснить, что делаешь здесь.

Ремис неловко поднялся на ноги, все еще не решаясь оторвать взгляд от пола. Все слова, которые он обдумывал (без особого успеха, впрочем — каждая версия моментально переходила из разряда отличных в разряд идиотских и, изредка, обратно) на тренировке, за завтраком и стоя под дверью, разбежались тараканами и наотрез отказались складываться во что-то внятное. Но что-то сказать было нужно, и прямо сейчас.

Набравшись смелости, Ремис выпалил единым духом:

— Прошу прощения, повелитель. Я должен поговорить с вами. В смысле, если вы позволите. Пожалуйста. Это очень важно, иначе я бы не посмел к вам обратиться.

Даже самому Ремису эти слова показались дурацкими, кое-как склеенными из обрывков других — более правильных, сильных и красивых, но в самый ответственный момент напрочь улетучившихся из головы. Он втянул голову в плечи, ожидая то ли немедленной расправы, то ли — если повезет, — пары едких, презрительных фраз и приказа скрыться с глаз долой.

Ни того, ни другого не последовало.

— Вот как, — ответ прозвучал удивительно мягко. Пугающе мягко. — Уверен, что не пожалеешь об этом?

Ремис сглотнул, с трудом заставив одеревеневшее горло подчиниться. Он отчетливо понимал: если не соберется, не покажет себя пусть сопляком, но сопляком, с которым можно разговаривать, то наверняка пожалеет. Никто не даст ему второго шанса.

Он впервые посмотрел на Танатона прямо. Слишком прямо. Он понял это сразу же, но почему-то не смог отвести взгляд, как следовало бы поступить любому нормальному человеку: так и пялился, как идиот, в тускло-оранжевые глаза Советника. У него был взгляд глубокого старика — но при этом в нем чувствовалось столько энергии и силы, что хватило бы на десяток молодых.

Он однозначно был человеком — сухощавым, высоким, совершенно седым, хотя и не слишком старым. Всю левую половину его лица покрывала замысловатая темно-красная татуировка, спускающаяся от брови к подбородку. Казалось бы, ничего сверхъестественного, но в нем было то, что оставляло широченную пропасть между ним и типами вроде Аргейла или даже того лорда из медблока — ощущение огромной, неописуемой силы, которую не нужно выставлять напоказ. Скорее уж сдерживать, чтобы не размазала тонким слоем любого, кто посмеет встать перед ней.

Ремис мысленно попрощался с жизнью. Сжал пальцы на датападе, прикрепленном к поясу. И произнес так твердо, как только мог:

— Не уверен, милорд. Но точно пожалею, если не сделаю этого.

Тонкие губы Танатона тронула усмешка. Ремис не брался оценивать, саркастическая или одобрительная: как бы то ни было, выглядела она зловеще.

— У тебя есть один шанс, юноша. Постарайся использовать его с умом.