Александр Прозоров Вольный стрелок

Вместо эпиграфа:

В октябре 2010 года «Journal of Cosmology» опубликовал возможный план колонизации Марса, реализация которого требовала выдачи билета только в один конец.

Всего за месяц журнал засыпали сотни писем от людей, желающих стать безвозвратными марсонавтами…

Глава первая Последняя воля

Получив сигнал о пробуждении, зонд подал питание на оптический датчик и всего за семь оборотов определил самый яркий объект на окружающем небосклоне. После этого на протяжении нескольких часов аппарат тестировал исправность датчиков, доступных исполняющих механизмов и соответствие своих возможных действий заложенной программе — и наконец-то выбрал к исполнению наиболее оптимальный из алгоритмов: основной.

Спустя семнадцать миллисекунд ионные двигатели, испустив восемь коротких выстрелов, стабилизировали положение датчиков в пространстве. Еще через три миллисекунды центральный процессор принял решение о том, что положение аппарата полностью соответствует заданному и никаких дополнительных корректировок не требуется.

Зеркально отполированная капсула, сияющая в ярких звездных лучах, еще почти три часа неслась в пространстве мертвым метеоритом, пока, наконец, не врезалась в атмосферу стремительной сверкающей искрой. Вторая планета от Солнца отказалась принимать незваного гостя, отбросив его далеко в сторону — однако скорость аппарата после первого вхождения оказалась слишком мала, чтобы остаться на орбите, и теперь он уже не вошел, а упал в верхние слои «утренней звезды». Венера попыталась отшвырнуть гостя еще раз — но безуспешно. Зонд летел уже так медленно, что лишь окрасился плазменным облаком и начал падение круто и решительно, раз и навсегда забыв о величии и безграничности космоса.

Невероятная скорость почти мгновенно превратила аппарат в раскаленную каплю — но уже через семьдесят две секунды замедлившийся зонд скинул обгоревшую оболочку, клюнул тупым носом и развалился надвое. Одна его часть, особенно увесистая из-за двигателей, термозащиты и термоплавких лап, ухнулась вниз, стремительно разматывая жгут из пяти моноуглеродных нитей; вторая, почти полностью состоящая из пустого топливного бака стартовой ступени, подпрыгнула на встречном воздушном потоке, развернула крылья и медленно опустила под брюхо сразу четыре широколопастных вентилятора, мгновенно превратившихся в серые размытые диски.

Еще через секунду семнадцать основных и тридцать четыре вспомогательных аккумулятора передали на центральный процессор сигнал о том, что на них поступил ток зарядки. Отсчитав контрольное время, процессор запустил программу стабилизации. Именно в этот миг, не без труда пробив атмосферу, по своей плотности почти в сто раз превышающую земную, якорный блок глубоко вошел в твердую и горячую венерианскую почву, автоматически освободив четыре подпружиненные лапы, которые тут же разошлись, намертво заклинив якорь в чужой земле. Технология, разработанная для океанов чужого мира, наглядно доказала свою эффективность на планете, воздух которой мало уступал своими свойствами бездонным водам Земли.

Подруливая аэродинамическими рулями, зонд, имеющий положительную плавучесть и прочно зацепившийся за поверхность, легко уравновесился в потоке непрерывного венерианского шторма и продолжил выполнение программы. Укрытая от сокрушающего ветра в композитной утробе пустого бака антенна развернулась в сторону далекой Земли и выстрелила коротким, но весьма насыщенным информационным импульсом.

Спустя шесть с половиной минут сигнал был принят Зеленоградским центром управления, расшифрован и выведен на экран.

— Все системы работают как часы, Семен Александрович, — с трудом скрывая радостное удивление, бодро доложил заказчику Денис Тумарин. — Зонд достиг Венеры, вошел в атмосферу, успешно заякорился и готов к выполнению задачи. Питание на внутренние системы идет, аккумуляторы заряжаются, датчики и приборы — в рабочем состоянии. Какие будут распоряжения?

В глубине души Денис опасался, что спускаемый аппарат сможет запустить от силы половину своих автономных систем. Все ж таки коммерческий спутник: минимум макетных испытаний, никакого тестирования узлов на разрушения, никакой диагностики прототипов. Только компьютерное моделирование и теоретический прогноз усталостных нагрузок. Именно поэтому конструкция была многократно дублирована по схемам управления, а все секции — по возможности разделены и могли функционировать полностью автономно. Но вот поди же ты — работает! Работает все, до самого последнего позолоченного разъемчика!

— Что, вот так прямо идеально и запустился? — вскинул брови заказчик.

Семен Александрович Топорков не был бы в свои сорок семь полнокровных лет обладателем пятьдесят первой позиции списка «Форбс», если бы не умел разбираться в людях, в их способностях и не угадывал допустимого уровня отдачи от вложенного капитала. Он понимал, что, получив финансирование на двадцать процентов ниже изначально запрошенного, исполнители станут экономить на всем возможном, что второстепенные функции зонда пришиты к нему буквально на живую нитку. А значит — часть систем почти наверняка должны отказать. Так что столь бравурный отчет вызвал у него вполне естественное подозрение в обмане.

Миллионер недоверчиво хмыкнул, прошелся по залу за спинами операторов, напряженно следящих за показаниями мониторов, индикаторов и лентами самописцев, повернулся к Тумарину:

— Что же, Денис… Пожалуй, вы превзошли мои ожидания. Не ожидал, что современные технологии дошли до такого уровня развития.

Лицо олигарха, с его длинным носом, острым тонким подбородком и узкими бровями удивительно совпадали с фамилией, демонстрируя стремительный клин от кудрей вниз, к узлу галстука, — и Денис в который раз с трудом сдержал усмешку, преданно глядя в светло-серые, словно выцветшие глаза.

— Работает все, до последней заклепки, — еще раз похвастался он. — В смысле, пирозаклепки. Ни единого отказа! Тьфу, тьфу, тьфу, чтобы не сглазить…

От богача пахло чем-то медицинским и слабо-цветочным, напоминающим дешевую китайскую водку. Но наверняка это был дорогой французский парфюм. Мультимиллионер не изображал скромнягу: на его пальцах сияли дорогие перстни, ткань костюма поблескивала серебряной нитью, галстук придерживала платиновая заколка с рубиновой пятиконечной звездой, а золотой телефон имел полностью голосовой интерфейс. Для полноты картины карикатурного буржуина ему не хватало только толстой дымящейся сигары. Ну, и пухлого живота. В начале двадцать первого века солидное брюшко стало признаком катастрофической нищеты, а вовсе не предельного достатка.

— Зонд достиг орбиты Венеры?

— Да, Семен Александрович.

— И сейчас вошел в ее атмосферу?

— Да, Семен Александрович, — кивнул Денис. — Вы это легко можете проверить в любой независимой обсерватории. На аппарате смонтирован уголковый отражатель. Для уточнения его местоположения. Так что контрольный отраженный сигнал способен получить любой желающий. В природе подобных излучений не существует, ошибиться невозможно.

— Да верю, верю, не обманул, — потер шею Топорков. — И носитель, и зонд — все всерьез делалось, без махинаций. Тысячи людей и сотни лабораторий задействовать пришлось. Это не считая самого пуска, разумеется. Но ведь и груз, сам понимаешь, не твистор-резистор какой-нибудь, все куда серьезнее. Знаешь, что… Давай-ка мы с тобой выпьем!

— Н-но… Я-а… — в первый миг даже растерялся Денис. — Я за рулем. К тому же, Венера через сорок минут уйдет в тень, и если вы не отдадите команды…

— Перестань! — отмахнулся Топорков, доставая из внутреннего кармана плоскую бутылку, причем весьма объемистую. — Если зонд в венерианской атмосфере — воля отца выполнена в любом случае. Даже если твоя железка прямо сейчас войдет в штопор, его прах все равно будет покоиться именно на Венере, а не где-то еще.

— Программа зонда предполагает его развеивание, — после короткой заминки напомнил Денис, — а не просто падение вниз.

— Я помню, — согласился олигарх, разливая напиток в стопочки, оперативно поднесенные незнакомой Тумарину молодой девушкой. — Но главным была именно Венера, а не «развеивание». И главное из его последнего желания я исполнил.

Топорков опрокинул в себя стопарик, вопросительно посмотрел на Дениса. Тот вздохнул и тоже выпил. Трудно сохранить характер, когда коньяк — не что-нибудь, а «Деламен Экстра» — наливает клиент, выложивший за свой заказ восемьсот семьдесят три миллиона рублей, причем четыре с небольшим из них осели в казне ИЧП «Агентство межпланетных перелетов». Или, проще говоря — достались индивидуальному предпринимателю Денису Тумарину. За вычетом шестипроцентного государственного налога, разумеется.

— Забыл сказать тост, — спохватился олигарх, наливая снова. — За отца. За славного пионера в душе, созидателя в реальности, прагматика и мечтателя. За настоящего секретаря райкома, за устремленного ввысь, в будущее коммуниста! Хотя нет, постой… Кто из них, коммуняг сраных, хотел хоть чего-то, кроме тряпья и бабла? Нет, отец был другим. Давай выпьем, Денис, за самого обычного, наивного советского мечтателя! Кто еще, кроме советского мечтателя, мог пожелать, чтобы его прах был развеян над планетой Венера? Кто еще, кроме этих наивных диких орков, мог искренне верить в освоение человечеством Солнечной системы? Все, не чокаясь… Пей!

Тумарин выпил вместе с заказчиком, после чего предложил еще раз:

— Может, отдадим команду, пока аппаратура в исправности?

— Ты чего, боишься, что твои яйцеголовые дружки без диссертаций останутся? — криво усмехнулся Топорков. — Не дрейфь, они уже воруют все, что только могут, и нашего разрешения не спрашивают. Раз канал связи работает — то сосет с него каждый, кто дотянуться способен. Все данные, какие только поддаются фиксации. Или ты думал, я не догадываюсь?

Денис замялся, обдумывая ответ, но его клиент только небрежно отмахнулся:

— Ладно, не парься, — подмигнул ему заказчик. — Все-таки долевое госфинансирование тоже нужно как-то оправдывать. Как говорил отец: «Никогда не упускай возможности сделать доброе дело, если оно не будет тебе ничего стоить». Пускай наслаждаются. А мы с тобой просто выпьем. Не чокаясь.

За отца.

— Значит, он был коммунистом? — опрокинув рюмку, спросил Денис.

— Вторым секретарем верховного совета республики, — поправил Топорков. — Мои первые комбинаты именно он приватизировал. Сразу на мое имя. Решил, что оформлять на себя будет аморально. Так и ушел из жизни бессребреником, с чистыми руками. Себе из казны ни копейки не перечислил, побрезговал.

Тумарин промолчал, пытаясь понять — шутит его клиент или говорит всерьез?

— Когда Ельцин разогнал бывших дружбанов, надеясь захапать все в одиночку, батюшка спокойно отошел от дел и доживал последние годы тихим пенсионером на нашей даче, — мечтательно вспомнил олигарх. — Тоже, кстати, бывшей райкомовской. Он тогда часто рассказывал, как в детстве мечтал стать космонавтом. Все пугал, что, осуществи он мечту, вместо молибденовых рудников и обогатительных комбинатов я бы получил от «перестройки» только старую орбитальную станцию, которую Ельцин в отместку еще и утопил бы на пять лет раньше. — Семен Александрович снова разлил коньяк. — А я, помнится, в ответ обещал построить старику персональную пилотируемую станцию, если папе до сих пор так хочется забраться на орбиту.

— Сколько ему было лет? — поинтересовался Денис.

— Правильный вопрос, — задумчиво ответил богач. — Здоровье уже не позволяло. Однако отец как-то обмолвился, что, раз уж он не в силах добраться до Венеры сам, то, может быть, туда получится отправить хотя бы его прах. Легкую, почти невесомую горсть пепла. Я ему это пообещал. И, как видишь, исполнил.

— Восемь минут до ухода зонда в «тень», — негромко сообщил один из операторов.

— Мы надолго потеряем связь? — уточнил Топорков.

— Сейчас зонд уйдет на обратную сторону Венеры, потом повернется Земля, а когда наши антенны снова обратятся к ней, станция опять окажется на той стороне. Пятьдесят три часа. Зато потом длительность сеанса получится целых шестнадцать часов, — не оборачиваясь, ответил оператор. — Жаль, у нас нет постов в Южной Америке.

— Давай, — приподнял рюмку олигарх. — Да, пятьдесят три часа — это долго. Зонд так долго может просто не протянуть.

— Мы проектировали его с расчетом как минимум на двадцать лет службы, Семен Александрович, — с показной небрежностью после оглушительного успеха пожал плечами Денис. — Если только на Венере не обнаружатся непредвиденные факторы.

В настоящий момент аппарат успешно запустил все системы и развернулся в атмосфере. Теперь возможных причин для отказа осталось совсем мало. Самое сложное и опасное позади.

— Три минуты, — негромко напомнил оператор.

— Пятьдесят три часа? — Топорков почему-то все еще колебался. — Еще два дня… Хотя, что изменится за лишние двое суток? В конце концов, мы летели туда именно за этим…

Он покрутил полупустую бутылку перед глазами, завинтил крышку.

— Сколько там еще?

— Две минуты.

— Тяни, не тяни — а рано или поздно это все равно придется сказать, — кивнул Семен Александрович. — Сказать: «Прощай, папа. Настала пора расстаться». Отдавайте команду на исполнение.

— Сигнал к работе отправлен, — сухо ответил оператор.

— Успели?

— Окно связи закрывается. Получить ответ в этом сеансе уже не успеем. Результат будет только через пятьдесят три часа.

— Ну да, я помню, — взглянул на часы заказчик. — Шесть с половиной минут в один конец. Триста девяносто секунд.

Спустя триста девяносто секунд дрожащий под напором ветра венерианский зонд обработал последние из полученных сигналов и запустил сервопривод бортовой задвижки. Она сместилась всего на четыре миллиметра, приоткрывая четыре тонких длинных щели, — но плотный воздушный поток, несущийся со скоростью ста километров в час, тут же воспользовался такой возможностью и ворвался в полость, кружась по ней и радостно свистя, подхватывая тонкую серую пыль и выхлестывая ее наружу. Ненадолго за танцующим на ветру аппаратом вытянулся еле заметный шлейф и тут же исчез — в считанные секунды полость оказалась начисто вычищена. На миг она осветилась яркой вспышкой, и зонд вписал в файл отчета строку о готовности к работе оптического газоанализатора. Правда, вместо обычного номера команды данная отметка звучала патетично и несколько пугающе: «Миссия завершена».

Однако, даже при всем своем технологическом совершенстве, зонд все равно не был способен оценить подобных лингвистических тонкостей.

— Все, конец связи, — подвел итог старший оператор смены. — Аппарат перешел в режим накопления данных. Замечаний нет.

Остальные участники сеанса, отвлекаясь от работы, наконец-то смогли оценить, какой великий прорыв свершился на их глазах. Кто-то в дальнем краю зала даже несмело захлопал — и тут же аплодисменты были подхвачены всеми присутствующими.

Однако главный заказчик проекта всеобщего восторга ничуть не разделял. Не то у него было настроение для праздника.

— Ладно, Денис, не будем им мешать, — предложил он своему консультанту. — Ребята потрудились на славу. Пошли, в машине еще немного посидим. Ты ведь, как я понял, без руля теперь остался? Ну, давай хотя бы до Москвы тогда подброшу.

Не дожидаясь ответа, олигарх направился к дверям. Тумарин с тоской оглянулся на рабочую смену управления зондом — почти половина операторов ЦУПа уже успели стать его хорошими друзьями, — вздохнул и поспешил за Топорковым. Клиент есть клиент. В его специализации — зверь редкостный и очень ценный. Да уж чего кривить душой — на сегодня просто единственный! Других денежных знакомых, готовых вложиться в освоение космоса, у «Агентства межпланетных перелетов» не то что не было, о них даже не мечталось!

— Забирайся! — В конце дорожки перед трехэтажным кирпичным зданием ЦУПа мультимиллионер самолично открыл перед молодым человеком заднюю дверцу «Понтиака», сел следом и приказал в пустоту: — На дачу едем. Через город. Нужно товарища высадить где-нибудь возле метро.

Машина дрогнула и медленно покатилась с парковки, громко шурша покрышками. Во всяком случае, никаких других звуков Денис не услышал.

— Грустно все это… — Топорков что-то нажал, и часть сиденья уползла вниз, открывая взору Тумарина сверкающий зеркалами и стеклом бар. — У моего отца наконец-то исполнилась самая заветная мечта. А он об этом никогда не узнает. Нет его, не вернуть. И даже весточки никакой туда не передать… Давай еще по чуть-чуть? Чтоб Венера была ему пухом.

Тумарин послушно выпил и осторожно предложил:

— Так, может, и остальные мечты вашего отца осуществить? Этот зонд, он ведь, по большому счету, всего лишь разведчик, маленькая игрушка, которая может проложить путь настоящим обитаемым станциям. Если вместо этого аппарата сделать аналогичный, но на несколько порядков больше, то внутри можно будет спокойно жить, изучать планету, отдыхать. Света сколько угодно, электричества тоже. Атмосфера Венеры — это ведь сплошной углекислый газ. В таких условиях теплицы будут давать урожайность сам-сто каждый месяц. Обитаемая станция получится абсолютно самодостаточная, независимая, люди будут сыты, довольны и жить смогут в полном комфорте. Разве это не здорово?

— Экий ты, Денис, увлеченный, — улыбнулся олигарх. — Только об одном и думаешь. Наверное, мой отец в твоем возрасте был точно таким же. Но, увы, его время ушло. Советского Союза больше нет. Мальчишек, верящих в светлое будущее, в прогресс, космос и комсомол, тоже не осталось. Нынешнее поколение — это «Дом два», ночные клубы, пиво и порносайты без каких-либо ограничений. Кто в наше время смотрит вверх, на звезды? Кому это интересно? Да никому, мой юный друг. Ни-ко-му. Советская молодежь, воспитанная на Гагарине, луноходе и «Траве у дома», вымерла, не оставив после себя ничего похожего. Твои станции современному человечеству и нафиг не нужны. На сэкономленные деньги нынешние «сапиенсы» лучше по три банки пива на нос купят.

— А вы, Семен Александрович? — обиделся за свое поколение Денис. — Вам светлое будущее, космос и прогресс нужны?

— Я бизнесмен, дружище, а не мечтатель, — развел руками богач. — Я всегда готов бороться за «светлое будущее», но при условии, что на него найдется покупатель. Беда не в том, чего я хочу или думаю. Я служу платежеспособному спросу. Это мой владыка и господин. Нет спроса — нет космоса. Вот и вся правда. И если честно, — он снова стал скручивать пробку с бутылки, — если честно, то я иногда даже радуюсь тому, что отец не видит того, во что превратился наш мир. Что не видит катастрофы, в которую мы рушимся. А нам с тобой, приятель, в ней умирать. Давай по чутку, мир его праху.

— Какой катастрофы? — вполне естественно заинтересовался Денис.

— Мы пришли к полной и окончательной глобализации. Свободных рынков на планете больше нет.

Топорков многозначительно замолчал.

— А это так плохо? — переспросил Тумарин.

— Ох уж эти яйцеголовые! — презрительно рассмеялся олигарх. — Как Луну с неба достать — они в три секунды придумают, а самых элементарных вещей не понимают. Ладно, попробую объяснить. Ты в деревне Гадюкино когда-нибудь бывал?

— Нет, — честно мотнул головой Денис, чем развеселил собеседника еще больше.

— Еще бы ты в нее поехал! Ох, не могу! Уморил! Деревня Гадюкино, друг мой, это такое вымышленное место, на котором экономисты всякие свои модели в красках и в лицах расписывают. Вот и ты представь себе такую деревню из ста человек. Живут себе в землянках, рыбу ловят, землю пашут, лес валят. И однажды придумал вдруг плотник дом себе большой построить. Пошел он к кузнецу, попросил в долг скоб всяких, топоров, гвоздей и построил себе дом. Теперь нужно долг отдавать. Идет он к кузнецу и строит ему такой же классный дом. И оба довольны сверх всякой меры. Тут является к ним рыбак и тоже просит себе дом. В долг. Строят кузнец с плотником ему дом, долг рыбой получают. А потом строят дом ткачихе, пахарю, лодочнику, ягоднику… И так год за годом. Всем хорошо, все при деле, все сыты и счастливы. И вдруг бац: всё! Сотый дом построен! И что теперь? Делать плотнику с кузнецом нечего, купить рыбу, хлеб, рубаху они не могут — а значит, и остальным делать нечего. В долг давать смысла больше нет, прежние долги тоже идут прахом. Полный всеобщий швах. Вот это, Денис, в нашем мире и случилось. Пятьсот лет с небольшим западная цивилизация жила и богатела на расширении рынка продаж. Каждый год несколько процентов прироста в производстве, в кредитовании, в освоении. Последний рывок к ихнему счастью случился с гибелью СССР, когда на наши рынки хлынули забугорные товары несчитанным числом. На этом всё — «бобик сдох». Новых рынков нет, развиваться некуда, экономика загибается от голодухи. Она сейчас, как лось в кроличьем загоне. Ей для жизни расти нужно — ан некуда. Или ты думаешь, почему весь мир последние пятнадцать лет из кризиса в кризис кувыркается? А вот оно самое и есть! Праздник завершения глобализации, тудыть ее в качель. Наливай!

— Нам в школе говорили, что империализм находит выход из таких кризисов в мировых войнах, — внял просьбе Денис. — Сжечь в деревне Гадюкино все дома, а потом строить снова. И опять все при деле, все довольны.

— А про ядерное оружие вам в школе ничего не говорили? — прищурился Топорков. — В современной войне Гадюкино пыхнет за секунду вместе со всеми жителями. Коллективное самоубийство, друг мой, не самый лучший выход из экономического тупика. Мелкие домики вроде Ливии, Сирии или Афганистана для современных триллионных финансовых потоков — это как банка пива для твоего кошелька. Было, не было — никакой разницы. А подпалить буржуя вроде США — себе дороже получится. Сдохнем все. И лично к тебе, как к физическому телу, равно как и ко мне, это тоже относится. — Олигарх уже заметно закосел и расслабился.

Впрочем, Тумарин — тоже.

— Нужно направить освободившиеся силы на новую важную цель, — предложил он. — Чтобы все опять оказались заняты. Затеять всеобщую замену крыш с деревянных на шиферные!

— Это ты, полагаю, опять на свои венерианские дирижопли намекаешь? — откинулся на спинку кожаного дивана олигарх. — Увы, мой юный друг, эпоха рабов, фараонов и пирамид прошла. Кнутом и палкой на работу ныне никого не гоняют. А вкалывать добровольно за чечевичную похлебку только ради того, чтобы кто-то где-то как-то смог порхать над облаками Венеры, в нашем мире никто не станет. Не те нынче людишки пошли, Денис. ДнепроГЭСа с ними не построишь. Давай лучше выпьем. За тех, кто ушел…

— Вы же сами говорите, Семен Александрович, что экономика в тупике, — все же сделал еще попытку Денис. — Разве освоение новой планеты — это не новый рынок? И на нем, кстати, у вас уже есть преимущество!

— Рынок — это место, где есть покупатели, — опять рассмеялся миллионер и хлопнул его по плечу. — А у тебя на Венере даже микробов наверняка еще не завелось! Эх, случись это лет семьдесят назад… Дед вспоминал, тогда, после победы над Гитлером, все так в себе уверены были, что горы рвались сворачивать, города строить, новые земли открывать. Только разреши! Вот тогда бы точно острова над Венерой уже плавали. Но тридцать лет спустя, увы, деду уже не о том приходилось думать, что осваивать, — а кем уже освоенное заселить. Рождаемость упала, народ обленился. А ныне, когда уже третье поколение в среднем с одним ребенком на семью живет, новые земли больше никому и нафиг не нужны! Со старыми никак не управиться. Целые города пустеют, деревни бурьяном зарастают, области безлюдеют. Куда уж тут теперь в космос рваться? Зачем? Лет через сто и на Земле-то жить будет некому. Вот уж когда цены упадут так упадут! Все, что угодно — и совершенно даром. Чистый и незамутненный коммунизм! И только дух божий будет носиться над долами.

Семен Александрович, похоже, уже окончательно утратил связь мыслей и убеждений, смешав воедино Библию с коммунизмом, а вымирание — с деревнями. Что, впрочем, не помешало ему наполнить рюмки еще раз.

От дальнейшего спаивания пополам с философией и восхвалением СССР Тумарина спасло метро. Отделенный стеклом водитель, исполняя полученный сорок пять километров назад приказ, затормозил у автобусной остановки перед метро «Улица Академика Янгеля». Пассажиры этого не заметили, но тут открылась правая дверь, и внутрь заглянул лысый плечистый паренек из охраны Топоркова, привычно сунув руку под борт излишне свободного пиджака.

— Вы просили остановить у метро, Семен Александрович, — напомнил он.

— О, прошу прощения, это меня! — Денис быстренько выбрался наружу, забыв попрощаться с клиентом. Вместо него пожал руку охраннику: — Спасибо, брат! Извини, но мне пора.

— К закрытию не опоздайте, — посоветовал ему охранник и захлопнул дверцу «Понтиака».

Совет оказался весьма кстати — к Москве, давно забывшей в свете ярких уличных магистралей о существовании темноты, подкрадывалась полночь. Денис пробежался до входа, наскреб по карманам мелочь, купил жетон, кинул в прорезь турникета, встал на эскалатор, с трудом пытаясь понять, как по паутине подземных магистралей добраться поближе к своему дому.

Последние пять лет оказались для него удачными. Удачными настолько, что он позволил себе не только новый «Уаз-Патриот» для поездок в дождливую погоду и зимний сезон, но и мечту любого нормального мальчишки — «Хонду Блэкберд»[1] с ее практически неограниченной мощью, скоростью и красотой. Веселая шутка — регистрация в налоговой инспекции «Агентства межпланетных перелетов» как наименования своего ИЧП, — дала совершенно неожиданный результат, когда в две тысячи десятом году ему позвонила секретарша Семена Топоркова, обнаружив его контору самым банальным образом: через интернет. Олигарху захотелось отправить прах отца на Венеру — и поисковик тут же выдал организацию нужного профиля.

Все остальное везением уже не было. И то, что Денис три года занимался программированием, хватаясь за любые заказы, от установки серверного «Пингвина» до раскрутки сайтов, и то, что он закончил «Политех» по специализации ионизированных газовых потоков, и то, что не потерял связь с друзьями, каковых судьба и распределение раскидали по самым разным конторам, четверть которых так или иначе оказалась завязана на космос. Возможно, лично он венерианский зонд не проектировал и не строил — но именно он смог понять, что конкретно понадобится сделать для воплощения заказа в жизнь, сформулировал техническое задание, сумел найти нужные лаборатории и толковых, увлеченных специалистов, смог согласовать технологии, сроки, проекты и работы так, чтобы шальная идея мультимиллионера в конце концов претворилась в жизнь. И было это совсем не просто: сначала убедить Топоркова в том, что его каприз реализуем и что есть смысл выделить на это деньги, потом уговорить вчерашних студентов под халявное пиво сверхурочно корпеть над схемами, потом носиться с чертежами, один за другим воплощая их в карбон, металл и графен…

Ему начали верить только на третий год, когда зонд нежданно для всех стал-таки обретать реальные очертания. После этого дело пошло легче. Бывшие однокурсники и члены студенческого пивного клуба «Освоение Солнечной системы» подписали договора и стали работать всерьез — из-за чего зонд в итоге пришлось перекроить почти полностью; Топорков резко увеличил инвестиции, ухитрившись добавить в них три государственных гранта, а Тумарин смог-таки купить себе вместо развалившейся «десятки» нормальный мотоцикл, без которого пробиться сквозь столичные пробки совершенно не реально. А потом и новую машину.

Сегодня Денис пожинал первые плоды своего успешного труда: он начисто забыл, как пользоваться метрополитеном.

Пройдя по почти пустой платформе, он остановился возле впечатанной в стену схемы, пытаясь разобраться, на какой ветке находится, какая нужна и как перебраться с одной на другую. Однако даже после полулитра коньяка вникнуть в сокровенный смысл развешанных вдоль длинной стрелы табличек и списков у Тумарина не получилось.

— Космическая навигация и то проще, — зевнув, понял он. — Там хоть какие-то ориентиры обозначаются. Ладно, двинем в ту сторону, которая длиннее. Вроде, в вагонах более подробные схемы висеть должны.

В подкрепление своего решения он не спеша направился к началу платформы, постоял у зеркала под электронными часами и от нечего делать двинулся в обратную сторону. Наконец из черного зева тоннеля выскочил длинный грохочущий червяк, затормозил, с пшиканьем открыл двери. Денис шагнул в вагон, нашел глазами под стеклом коричневого паука с отметками станций и повернул к нему.

Как раз под самой схемой играла с телефоном девушка лет двадцати с длинными гладкими волосами невероятного черного цвета. Не бархатного космического ничего, пустоты, бесконечности — а глянцевого черного цвета загустевшей битумной смолы, цвета тщательно отполированного катафалка, цвета вороньего зрачка, цвета ограненного для музейной витрины антрацита, цвета насаженного на макушку копья остро отточенного обсидиана. Денис даже не подозревал, что в природе может существовать такой цвет: по всем законам физики обязанный впитывать, поглощать, убивать любой свет — но почему-то его отражающий.

— Аффанареть! — не удержавшись, высказался Тумарин, но его восклицание, к счастью, утонуло в грохоте ныряющего в тоннель поезда.

Незнакомка и в целом была очень даже симпатичной: миниатюрная, в светлой замшевой курточке и черных обтягивающих джинсах, со смуглым, чуть вытянутым лицом, густыми бровями и длинными ресницами такого же, невероятно черного цвета. Похоже, ее волосы были вовсе не крашеными, а такими от природы.

А еще Денису понравилось в девушке то, что играла она на точно таком же телефоне, каким пользовался и он сам. Тумарин даже стукнул себя сбоку по животу — туда, где под плотной мотоциклетной курткой лежал его сотовый. Убедился, что на месте, в чужие руки не перебежал. Вздохнул… и решился — сел рядом, дружелюбно улыбнулся:

— Привет! Классный аппарат, правда? У меня точно такой же.

Незнакомка посмотрела на него с некоторым недоумением, что-то ответила, закрыла игрушку, уронила мобильник в небольшую матерчатую сумку, расшитую какими-то иероглифами, и поднялась, встала к двери, демонстративно глядя в другую сторону. То ли собралась выходить, то ли наглядно показывала, что молодому человеку ничего не светит.

А глаза у нее были, что у кошки: огромные и яркие. Прямо зверь, а не человек! Или это на фоне черных ресниц так померещилось?

Денис глянул на себя в отражении окна напротив: короткая стрижка, легкая небритость, прочная куртка в медных заклепках. Не Леонардо ди Каприо, конечно, но выглядит прилично. Обидного тоже ничего не сказал. Да и вряд ли она вообще хоть что-то услышала в здешнем грохоте.

Или за скинхеда-металлиста приняла?

Поезд сбросил скорость, явно подкатываясь к следующей станции…

А может, она просто собирается выходить?

В любом случае, у него оставался последний шанс, последние считанные секунды. Денис встал, подступил к незнакомке сзади и, чуть наклонившись, зашептал в самое ухо:

— Ты самая прекрасная из всех, кого я только видел в своей жизни. Твои глаза ослепляют подобно взрыву сверхновой, твой запах чарует, как рассвет над лесным озером, твоя фигура вызывает зависть у эллинских богинь, твоя кожа похожа на балтийский янтарь, твои губы сводят с ума, а твои волосы разрывают формулы Кирхгофа. Позволь увидеть тебя еще раз — и я соглашусь продать душу дьяволу, если это он создал тебя такой неотразимой.

В отражении стало видно, что губы незнакомки тронула слабая улыбка, а губы что-то прошептали.

— Ты сказала, что будешь забирать душу сама? — переспросил молодой человек.

— Я спросила, что это за формула Кирхгофа? — повернула к нему голову девушка.

— Согласно закону излучения Кирхгофа, отношение испускательной и поглощательной способностей материального объекта является универсальной функцией частоты и температуры, — пробормотал заученную еще в институте формулу Тумарин.

— Универсальной функцией чего?

Поезд уже вылетал к перрону, когда незнакомка все же полуразвернулась к нему. Денис ощутил, как из-за торможения теряет равновесие, ухватился за поручень, но все-таки резко качнулся, ощутимо зацепившись за что-то курткой. Девушка опустила глаза — и возмущенно вскрикнула:

— Ах ты, урод! — Дернула его за куртку еще сильнее, со всего размаха влепила звонкую пощечину: — Подонок! — и с силой отпихнула назад.

Зашипели, открываясь, двери. Незнакомка выскочила наружу, обернулась и закричала снова:

— Гаденыш! Пес поганый! Урод! Тварь!

Двери захлопнулись, отделяя ее от Тумарина, однако девушке этого показалось мало, и, подскочив к стеклу, она, сложив свой смуглый кулачок, старательно показала ему средний палец.

Поезд тронулся и унес совершенно ошалевшего от такой выходки Тумарина дальше к центру Москвы.

Загрузка...