Волшебный дом

Внутри

К шести часам вечера такелажники с десятками в карманах и усталыми улыбками на лицах уехали, оставив нас с Мидж одних в Грэмери.

Стоя в дверях, мы смотрели, как трехтонка исчезла за поворотом дороги, но и тогда мы еще немного постояли, купаясь в медленно остывающем воздухе. Я пробежал глазами по лужайкам и лесу напротив коттеджа, размышляя о том, появится ли когда-нибудь на дороге еще кто-то и не свихнусь ли я в конце концов от окружающей тишины. Из Баронс-Корта одним прыжком в глушь. Жуть.

Но мне было хорошо, о, так хорошо! Да, я чувствовал усталость, но приятную, и совсем не возражал против побаливающих мышц. Я притянул Мидж к себе, и она обняла меня за талию, прижав голову к моему плечу.

— Я так счастлива, Майк, — сказала она тихо. — Не могу выразить как. Грэмери столько значит для меня!

Я улыбнулся и поцеловал ее в лоб.

— И для меня тоже, Ведьмочка. Для меня тоже. Думаю, мы приняли правильное решение. Смотри, даже цветы ожили ради нашего приезда!

— Наверное, это от недавнего дождя. Такой красивый цвет!

— Здесь тебе не придется далеко ходить за вдохновением.

— Все, что мне нужно, рядом.

— Хм!

— Знаю, но так хорошо сказать тебе об этом. — Ее светлые глаза сверкнули. — Похоже, пора за работу, а, Майк?

— Несомненно. Как здорово! Боже, я чувствую внутри себя песню!

— Избавь меня от этого удовольствия!

— Я не могу удержаться!

Я широко разинул рот, но Мидж пнула меня под ребра:

— Ты распугаешь зверей.

— Ах да. Совсем забыл. Черт, я смогу проспать целую неделю.

— Принести тебе пива?

— Ты хочешь сказать, что парни не все выпили?

— Я следила, чтобы они все время двигали мебель. Полчаса на пиво и бутерброды — вот все, что было позволено.

— Да, помню. А знаешь, чего мне действительно хочется?

— Ты говорил, что устал.

— Нет, я не про это. То есть не сейчас. Нет, мне хочется чаю.

— Неужели это тот самый скандалист, с которым я жила в Лондоне? Наверное, сказывается деревенский воздух. Даже не кофе?

— Нет. Душа просит чая.

— Просто потому, что я рядом.

— Забавно, но когда ты рядом... — пропел я и добавил: — Просто поставь чайник.

Смеясь про себя, Мидж скользнула внутрь.

Я подошел к калитке и услышал, что приближается машина. Вскоре она обогнула поворот и проехала мимо, и мне подумалось, что развлечения в этой лесной глуши, несомненно, скудны. Двое пассажиров «ситроена» разинули рты на меня, а я приветливо помахал им рукой. Девушка на заднем сиденье улыбнулась, и машина скрылась, оставив в воздухе лишь легкий запах выхлопных газов.

Зрелище закончилось, и я побрел по дорожке обратно, глядя на возвышающийся, как коробка от шоколада, коттедж с этим дремучим лесом позади, с дикими зарослями цветов, оживляющих палисадник. Я ощутил прилив умиротворения. К такой новой жизни нужно было привыкнуть, и впереди предстояла еще куча работы по обустройству жилища, но добрые флюиды уже коснулись моей души, одновременно успокоив и ободрив меня, обострив мои чувства к окружающему миру. Я остро ощущал присутствие Мидж за этими странной формы стенами, словно она мгновенно стала частью Грэмери, частью его сущности. Она вписалась в это место.

Я замер. «Погоди-ка, — предостерег я себя. — Давай не будем увлекаться. Не хочу вас расстраивать, миссис Калдиан, но мы говорили о кирпичах и растворе с прелестным пейзажем в дополнение, а не о каком-то склепе». Покачав головой по поводу своих размышлений, я пошел дальше.

И снова остановился, заметив на ступенях у двери зяблика. Птичка сидела спиной ко мне и, рывками вытягивая шею, заглядывала в темноту внутри, то и дело вскидывая голову, словно прислушиваясь к чему-то. Я подождал, не желая спугнуть его; впервые я видел птицу так близко от себя.

В дверях показалась Мидж и плавно двинулась вперед, воркуя что-то приветливое Приблизившись к птичке, она опустилась на колени, и я удивился, что зяблик не отскочил и не улетел. Он наблюдал с нахальным любопытством.

Мидж протянула ему на ладони хлебные крошки, и он с подозрением осмотрел их. Я замер, очарованный сценой. Мидж просыпала крошки на пол сразу за порогом, всего в нескольких дюймах от птички. Зяблик снова вскинул голову и посмотрел на нее, не обращая внимания на угощение. Потом подскочил к самому порогу, и я был уверен, что сейчас он запрыгнет внутрь. Но он отскочил назад, что-то чирикнул, что можно было принять за прощальный привет, и вспорхнул.

Мы оба рассмеялись; птичка покружилась над садиком, а потом скрылась в лесу, и, наверное, тот день запомнился Мидж именно этим маленьким эпизодом.

— Вот, — сказал я добродушно, входя в коттедж. — Теперь они знают, что мы здесь, и будут рассчитывать на радушный прием.

— Мы будем им рады, — ответила Мидж, и ее лицо озарилось счастьем.

Все еще ухмыляясь, я пересек комнату, опустился на корточки у стены и провел рукой по ее поверхности, проверяя, нет ли сырости.

— Похоже, О'Мэлли и его ребята потрудились на славу, — заметил я. — А ту трещину в стене наверху ты уже видела?

Мидж распаковывала картонную коробку с едой.

— Да, — ответила она, не поднимая головы. — Ты бы не поверил, что так выйдет. Вся комната выкрашена так, что не осталось и следа. Ты еще голоден?

— Я бы что-нибудь перехватил. Завтра я смотаюсь в деревню и куплю чего-нибудь поесть — пиццу, гамбургеры или суп?

— Ага, суп. Хотя давай отдохнем часик, просто чтобы прийти в себя.

— Хорошо.

Она принесла банку с чаем, который уже заварила.

— Кстати, вода идет чистая.

— Да, я уже проверил.

Я встал и взял у нее банку.

— Кажется, мы устроились, а?

Похоже, моя улыбка стала глуповатой, и свободной рукой я погладил Мидж по затылку. Ее глаза влажно блеснули. Ей не было нужды отвечать. Совсем никакой.

Потом мы расслабились на старой, пустившей корни скамейке позади коттеджа, глядя на садящееся над темным лесом солнце и макая остатки хлеба в кружку с горячим супом. Вечер был тихим и теплым, и мы нежились в мягких лучах; белые стены Грэмери приняли бледно-розовый оттенок. Ребята О'Мэлли хорошо поработали над стенами, они отскребли их, оштукатурили и покрасили. Мы слышали щебет готовящихся отойти ко сну птиц, и время от времени с дороги доносились звуки проезжавших автомашин.

Вещи были в основном распакованы: мои музыкальные инструменты, все еще в чехлах, мы сложили в мансарде, где я намеревался сочинять и записывать музыку. Кисти, краски и мольберты Мидж были в круглой комнате, несомненно подходящей для гостиной, но где она собиралась также и работать. Это было разумно, и мы так привыкли — все равно ее занятия никому не мешали. Я починил кровать в комнате по соседству со свежевыкрашенной (мы не хотели ночью дышать краской), а поскольку места хватало, мы передвинули кровать к той стене, где меньше пахло. Картины в рамках стояли прислоненными к стене, а вокруг кучами валялись всякие безделушки, как друзья, сбившиеся вместе в непривычной обстановке. Но столы, стулья, лампы и прочие вещи были более или менее расставлены — потом можно будет расположить их получше. Незадолго до того позвонила Большая Вэл, чтобы убедиться, что у нас все в порядке; к счастью, она была не из тех, кто занимает много времени болтовней, и все равно связь была ужасной, так что Мидж недолго висела на телефоне. Мы решили лечь, как только зайдет ленивое летнее солнце.

— Вкусно, — сказал я, причмокивая.

— Ты правда больше ничего не хочешь?

— Все прекрасно. Я слишком устал, чтобы быть голодным.

— М-м-м, я тоже. Смотри, лес словно дразнит солнце, которое окрасило его вершины в кирпичный цвет, в то время как внизу темно и таинственно.

— Мне от этого жутковато. — Я покончил с остатками супа и поставил пустую кружку рядом с собой, потом взял банку пива и снова выпрямился.

— И уже поднимается туман.

— Там, наверное, сыро после дождя. — Я открыл банку и отпил. — Думаешь, ночью будет холодно?

— Может быть, холоднее, чем в городе, но, думаю, грелка тебе пока не понадобится.

— И похоже, здесь темнее. Нет уличного освещения.

Мидж вытянула свои стройные ноги, плечами прильнув к спинке скамейки.

— Ты привыкнешь к этому, Майк. — Она глубоко вздохнула, — Хорошо вернуться в деревню.

— В душе ты по-прежнему деревенская девчонка, а?

— Наверное, так и должно быть. Девять лет в городе не могли полностью искоренить то, на чем я выросла, да я и не хотела этого. — Ее настроение быстро сменилось — характерно для Мидж. Она потупилась. — Хорошо бы, они увидели Грэмери, Майк. Я знаю, им бы здесь понравилось.

Поставив банку, я обеими руками взял ее руку.

Мидж тихо проговорила:

— Наверное, они надеялись, что когда-нибудь я выйду замуж за хорошего ветеринара или за сельского священника. — Она улыбнулась, но грустно. — Папе бы это понравилось. Представляю, как долгими вечерами они бы беседовали о делах.

— Со мной он не нашел бы общих тем.

— О, Майк, я не это имела в виду. Ты бы папе понравился. Вы во многом очень похожи.

— Мы бы сошлись, Мидж. По твоим рассказам я понял, что он бы мне понравился.

— Мама приняла бы тебя за бездельника. Она бы так и сказала — бездельник. И ей бы это понравилось.

По ее щеке скатилась слеза, оставив влажный след.

— Это было так жестоко, Майк. Так жестоко!

Я обнял ее рукой за плечи и приблизил свою голову к ее.

— Нужно постараться забыть это. Они бы хотели, чтобы ты помнила хорошее.

— Невозможно забыть, что с ними случилось.

— Тогда смирись. Прими и жестокие, и добрые времена. И представь, как бы родители гордились тобой теперь.

— Это меня и гнетет. Они не узнают, никогда не узнают о моей работе, о тебе... об этом месте. А для них это так много значило бы. А для меня было бы так важно, что они гордятся мной!

Мне было особенно нечего сказать, поэтому я лишь обнял ее и дал возможность выплакаться, как не раз бывало раньше, надеясь, что слезы утешат ее, что выход внутренней боли наружу поможет исцелению. Я не знал, сколько боли еще оставалось у нее глубоко внутри, но я был терпелив. Мидж заслуживала этого.

— Извини, Майк, — сказала она чуть погодя. — Я не хотела испортить тебе вечер.

Я губами вытер ее слезы.

— Ты и не испортила. Было самое время поплакать вместе. Мне бы только хотелось, чтобы я мог чем-нибудь помочь тебе.

— Ты всегда помогаешь, всегда понимаешь. Я знаю, глупо с моей стороны так горевать спустя многие годы...

— Для этого не существует сроков, Мидж, нет механизма, который бы вдруг взял и все выключил. Это должно пройти само собой. — Я пальцем приподнял ее подбородок. — Просто помни, что говорил врач — не дай этой боли захватить все. Ты имеешь право на счастье, и этого хотели твои родители.

— Разве я так плоха?

— Нет, вовсе нет. Хотя бывает, когда ты особенно довольна, эти воспоминания словно сами приходят.

— Это когда мне так их не хватает.

Я почувствовал себя неловко, как, наверное, бывает со всеми в подобных случаях, и все, что мне оставалось, — лишь утешить ее объятиями и искренним сочувствием. Мидж перестала плакать, темнота в ее душе отступила, дав место другим чувствам.

От ее нежного поцелуя мои чувства растворились в ее. Я привык к эмоциональной обостренности нашего интимного общения, особенно после пролитых вместе слез, но на этот раз был просто ошеломлен. Когда мы наконец оторвались друг от друга, у меня кружилась голова и я буквально глотал воздух, словно вынырнув после долгого пребывания под водой. Мидж тоже покачивалась.

— Чудодейственный эффект деревенского воздуха, — пошутил я, не в силах подавить легкую дрожь в голосе.

— Наверное... наверное, нам лучше войти внутрь, — сказала Мидж, ее лицо было залито теплым светом заходящего солнца. Хотя в ее тоне не ощущалось ни намека на похотливость, мы оба поняли, что нам нужно.

Я встал и увлек Мидж за собой.

— Хлопотливый был денек, — шепнул я.

— И долгий, — ответила она.

— Нужно отдохнуть.

Мидж только кивнула. Взяв за руку, она повела меня к двери, но мы оба в удивлении остановились, взглянув в окно коттеджа Мидж вскрикнула, и ее рука стиснула мою.

Круглая комната была словно объята пламенем, так ярко отражались от ее изогнутых стен лучи заходящего солнца.

И все же в этом явлении не было ничего устрашающего, так как свечение казалось мирным, странно успокаивающим в своей лучезарности, без малейшего неистовства. Мы смотрели, и даже наши тени на стене залило красноватым светом.

Я обернулся к Мидж, и на кратчайшее мгновение мне показалось, что в ее глазах играют крохотные огоньки, которые исчезли, как только она моргнула, оставив только отраженное теплое свечение. Мидж выглядела безмятежной, ее губы чуть изогнулись в какой-то понимающей улыбке, волосы от садящегося за спиной солнца словно горели, и почему-то я ощутил едва заметное покалывание... не знаю чего — неуверенности, тревоги? Не могу объяснить того чувства.

Теперь уже я повел ее. Мы вошли, и я закрыл дверь на замок и засов. Дремота одолела нас сильнее, чем мы предполагали, и сразу навалилась усталость, как теплое укутывающее одеяло, замедляя движения. Мы разделись, бросив одежду, где она упала, и утомленно забрались в постель.

Не знаю, сколько мы проспали, но когда проснулись — одновременно, как один, словно оба почувствовали пробуждение другого, — нас окружала темнота; и опять же эта темная пустота не порождала никакого страха. Мидж придвинулась ко мне, и я прижался к ней.

И нас снова унес глубокий обволакивающий сон.