Волшебный дом

Вторжение

Мы положили его на кухонный стол. Мидж, не скрываясь, плакала, я глотал слезы. До тех пор я сам не осознавал, насколько привязался к Румбо.

Следы на его спине были чудовищны; вдоль всего позвоночника шли глубокие окровавленные борозды, его терзала явно не одна летучая мышь. Раны вокруг горла были еще глубже, но я подумал, что в конечном счете убить его мог страх. Местами мех на коже отсутствовал, а одно ухо было совершенно изорвано — видимо, Румбо выдержал жестокий бой.

Без всякой надежды я послушал, не бьется ли сердце. Оно не билось. Тело еще не остыло, и я погладил его рукой, ласково разговаривая, словно уговаривая его беличью душу вернуться и снова размягчить эти затвердевшие артерии.

Но Румбо умер, и удивительно (а может быть, и нет — когда дело касается смерти, женщины всегда реалистичнее мужчин), что Мидж первая смирилась с этим фактом. Она взяла меня за руки.

— Бедная зверюшка, — сказал я, не в силах отвести глаза от неподвижного тела.

— Что это за твари снаружи, Майк? Это не летучие мыши с чердака Их размеры... И почему они напали на зверей?

Я пожал плечами. Единственным ответом могло быть лишь что-то безумное. Мои глаза заволокло слезами, мне не хотелось говорить, мой голос срывался. И поэтому я просто осмотрел кухню, отвернувшись от Мидж, чтобы она не видела моих глаз. Я скрывал не свою печаль — за время совместной жизни мы многое испытали и не стеснялись слез, — я не хотел, чтобы она заметила мой страх.

Грэмери изменился. Болезнь, что грызла его изнутри после смерти Флоры, приостановилась с нашим приездом, как рак от нового лекарства. Разложение остановилось, началось возрождение. Его волшебство возобновилось.

Теперь я понимал это, хотя что-то во мне говорило: «Послушай, ты сошел с ума, речь идет о камнях и бревнах, а не о живом человеке, даже не о неразумном организме. Господи, это же неодушевленная куча кирпичей!» Но я знал, что это не так. Краем уха я слышал, как бывало и раньше, будто что-то внушает мне мысли о Волшебстве и, может быть, посмеивается про себя. А может быть, это что-то было, напротив, совершенно серьезно и боялось, что я не услышу. Или не пойму.

А сказать по правде, мои мысли были такими мимолетными, незначительными, что я сам не знал, то ли я слышу, то ли мне мерещится. Кто я такой, чтобы судить о своем состоянии ума?

Но идея не отступала. Это не здание Грэмери было живым, а душа тех, кто жил в его лоне, впиталась в стены, в потолок, в пол, заключенная, как энергия в батарейке, так что со временем здание стало похоже на живое существо. Пока эта жизнь не заразилась, пока ее не разъел рак других, нечистых влияний. И я не сомневался, что разложение началось, когда в коттедж впервые ступил синерджист.

Со смертью Флоры энергия, заключенная в Грэмери, поникла, начала загнивать. Только наш приезд (а точнее, появление Мидж) задержал этот процесс и даже привел к омоложению. Так говорил мне беззвучный голос, и я верил. И отчасти был прав.

Я прокашлялся и торопливо проговорил:

— Черт возьми, где я оставил ключи?

Слова прозвучали как-то сдавленно, и Мидж крепче сжала мои руки.

— Возможно, наверху. Боже, как тут холодно! — сказала она и, словно от озноба, поежилась.

Но я взмок. Меня вдруг осенило, что мы ощущаем, как лихорадит сам Грэмери.

От раздавшегося наверху треска Мидж бросилась в мои объятия, и за звуком рушащейся кладки я еле расслышал ее крик. В нашу часть кухни ворвалось облако пыли. Мы догадались, что произошло, как по запаху вы узнаете, что убежало молоко. Тем не менее мы бросились взглянуть и замерли в проходе среди кружащейся пыли.

Балка в конце концов не выдержала и рухнула на плиту, а вместе с ней обвалилась значительная часть кладки. В помещении повисло облако пыли и еще слышались отголоски обвала, и закопченная зияющая рана в дымоходе напоминала темную сердцевину Грэмери, разрыв в каменной плоти, открывший черную внутренность.

— Нет, неправда, вовсе не похоже! — закричала Мидж, и я понял, что у нее возник тот же образ. Ее лицо выражало такую жалость и отвращение, будто она обнаружила, что ее любимый дядюшка оказался растлителем малолетних.

Я оттащил ее; мне не терпелось убраться отсюда, очутиться как можно дальше от этого коттеджа и как можно скорее. Мы убежали из синерджистского Храма лишь для того, чтобы узнать, что и здесь для нас нет убежища; коттедж стал союзником серого дома, пособником зла, что царило в том пагубным месте. Запутался я или схожу с ума — я не понимал, что со мной; единственное, в чем я был уверен, — что дальше будет еще хуже.

Мы услышали, как под ковром трещат доски, и поспешили наверх. Вдруг треснуло так громко, что я подумал, что сейчас провалюсь, но меня удержал сам ковер, и мы продолжили путь, а Мидж осторожно перешагнула опасную ступеньку. Я по пути щелкнул выключателем, и свет как будто поколебался, прежде чем загореться на полную мощность. В круглой комнате запах стоял почти гангренозный, а со стен капала влага. Но я не потрудился остановиться и обдумать это.

Ключи от машины лежали на кофейном столике, и я схватил их.

— Возьми все, что нужно, из спальни, Мидж, и поскорее. Я не хочу задерживаться здесь ни на минуту дольше необходимого.

Она не ответила и тут же исчезла в спальне, дав мне время осмотреться вокруг. Меня не обрадовала черная плесень, образовавшаяся на стенах под потолком, она шла вниз крупными пятнами, как будто Мидж заляпала стены своей самой толстой кистью. И еще интереснее были вздутия на ковре: половицы под ним покоробились, местами края вспучились, как будто оттуда пытались прорваться кроты, но столкнулись с прочным покрытием.

— Майк!

Я моментально оказался в спальне.

— О нет!..

Там, где когда-то в стене была трещина толщиной в волос, теперь от пола до потолка красовался разлом в дюйм толщиной. Мне представилось, что снаружи через него проглядывает ночь.

— Брось упаковывать, — сказал я Мидж. — Бежим скорее, пока все не рухнуло.

Она колебалась. Ее охватило почти видимое глазом смятение. Я мог представить себе ее ужас, ее замешательство и только думал, как бы все это совершенно не подкосило ее. Ее сказочный сон превратился в кошмар, все происходящее здесь стало нелогичным и сбивающим с толку (если не сказать большего). Идиллию перечеркнули силы, которых никто из нас не понимал, — а что касается меня, то, сказать по совести, и не хотел понимать. Для Мидж все было еще хуже, так как она сознавала, что приняла участие в устройстве этой всеобщей свистопляски, но не имела представления, в чем заключалось ее участие. Раньше у меня была догадка, и я пытался передать ее Мидж, но, когда все это началось, разве я мог понять что-либо? Единственно очевидным оставалось, что Грэмери больше не является безопасным местом, где следовало бы задерживаться.

Я уже собирался броситься к Мидж и уволочь ее из спальни, вывести из подавленной задумчивости, когда вдруг, вытаращив глаза, она указала в окно.

Там показался свет фар, и за забором остановилась машина. Другие фары сзади осветили желтый «ситроен».

— Ублюдки! — пробормотал я и, схватив Мидж за руку, выбежал в прихожую.

— Что ты собираешься делать?

Я поднял телефонную трубку, но Мидж вцепилась в меня, и ее дрожь передалась мне, словно я коснулся камертона.

— Пора вмешаться полиции. Не знаю, что я им скажу, но что-нибудь придумаю. Для начала, что эти гады удерживали тебя против твоей воли.

— Но это неправда.

— Что ж, немного привру. Нужно, чтобы здесь была полиция.

Из трубки, как таинственная враждебная сила, вырвались помехи.

Я выругался и, держа трубку подальше, набрал номер. Помехи еще усилились, а потом раздался стонущий скрежет — наверное, все услышат такой звук при взрыве атомной бомбы, когда линия расплавится, в то время как мы будем звонить своим близким.

— Вот дьявол! — снова выругался я (в напряженные моменты мой язык довольно беден). Я похлопал по рычагам, пока треск немного не утих, и снова набрал номер. Тот же звук — душераздирающий скрежет.

Мы оба вздрогнули, и я бросил трубку.

— Туда! — крикнул я, уже двигаясь к двери. — Спрячемся в лесу — им никогда нас не найти там.

— Нет, Майк. В Грэмери безопаснее.

Я уставился на нее, не понимая:

— Ты шутишь? Разве ты не видишь, что тут творится? Мы в обреченном месте.

— Думаю, здесь нам не будет никакого вреда.

— Наверное, Флора Калдиан думала так же. Слушай, я не знаю, что замыслил Майкрофт со своими дружками, но думаю, мы больше не члены их клуба. И Майкрофт дал нам вернуться сюда, потому что хотел застать нас здесь. Бог знает почему, но я уверен, что у него были на то причины. Так что давай смываться!

Я открыл дверь, и об мою голову ударились покинувшие свои насесты летучие мыши. Я поднял руки, и выбежал из комнаты во мрак. За другими тревогами я забыл об этих тварях. Теперь я ждал массовой атаки. Никто не приближался, но мое облегчение было недолгим.

Из леса появились огни.

Я забежал в дом и поскорее запер дверь.

— Они идут и через лес.

Мидж оставалась в оцепенении.

— Он разделил свои силы: часть послал по дороге, а часть — вслед за нами через лес. Кажется, я был прав — он хочет поймать нас в коттедже.

До Мидж не сразу дошли мои слова; она кивнула и вдруг стала совершенно спокойной, ее дрожь прекратилась.

— Боже, передняя дверь! Мы не заперли ее! — Торопясь на кухню, я оступился на повороте лестницы и умудрился сохранить равновесие, лишь опершись руками о стену. Съехав по ступеням до самого низа, я вновь побежал. На кухне я запер дверь на все засовы и прижался к ней лбом, восстанавливая дыхание.

Прошло несколько секунд, прежде чем я набрался духу выглянуть в окно. Фары потухли, и за забором виднелась лишь блестящая в лунном свете крыша машины. Никого, никого из синерджистов. Насколько я мог судить.

— Мидж! — позвал я. — Найди телефон Сиксмита и позвони ему — на этот раз нам может повезти.

Я задернул занавески, не желая, чтобы они заглядывали внутрь, если были где-то поблизости. Проходя мимо стола к лестнице, я не удержался, чтобы не дотронуться до лежащего там пушистого тельца. Это был неосознанный жест, не более. Может быть, знак сожаления, что Румбо мертв. А может быть, тайное «прощай, друг».

Потом я полез вверх по лестнице, ожидая, что Мидж уже набирает номер или хотя бы листает телефонную книгу. Но в прихожей никого не было.

Мидж была в круглой комнате, ее силуэт бесцветно вырисовывался в лунном свете. Она наблюдала за собравшимися снаружи.

— Мидж, почему ты не позвонила?..

— Он нам не поможет, Майк.

— Сиксмит? Это наш единственный знакомый в округе.

— Он не знает, как помочь. И все равно слишком поздно.

Я проследил за ее взглядом, и мне не понравилось то, что я увидел. Нет, мне это совсем не понравилось.

Майкрофт и его разношерстная банда собрались на открытом месте, их черные фигуры четко выделялись на залитой лунным светом траве.

Они стояли каждый по отдельности, как каменные столбы, и так же неподвижно. Те, что пришли из леса, выключили свои фонари, и, хотя каждый был сам по себе, все они были одна свора, объединенная вожаком для какого-то таинственного общего дела, и это испугало меня.

Они смотрели на коттедж, а мы смотрели на них.

Я придвинулся к Мидж, и она тихо проговорила:

— Они хотят, чтобы мы умерли.

Так она это назвала. Не «они хотят нас убить», а «они хотят, чтобы мы умерли», словно они не собирались в этом участвовать, не хотели сами марать руки.

— Это, пожалуй, чересчур. — Если мое презрение и успокоило Мидж, то моих собственных опасений не облегчило. — Они не могут убивать людей только из-за того, что им приглянулся домик. Существует закон против такого рода вымогательства.

— Они хотели, чтобы Флора умерла, и она умерла. Очень смешно.

— У нее был сердечный приступ. Да, возможно, это они так напугали ее, что вызвали приступ, но она была старая женщина. А как они собираются напугать нас?

— Разве ты не испугался в Храме, в той жуткой комнате? Разве ты не боялся в лесу?

— Конечно. Но теперь мы у себя дома — посмотрим, что Майкрофт может здесь.

Знаете, иногда бравада — худшее средство для искушения судьбы. Что он мог? Многое, и нам предстояло это узнать.

Это не случилось сразу же. Секунды текли, но никто и ничто как будто бы не шевелилось — даже по небу не проплыло ни облачка. И стояла тишина, такая гробовая тишина. Даже половицы перестали стонать. Самым громким был стоящий в воздухе смрад.

Я хотел высунуться из окна — мы были не слишком близко, не настолько близко, чтобы синерджисты нас увидели, — но почему-то словно прирос к месту. Понимаете, я был зачарован, меня обуяло нездоровое любопытство: что происходит (или не происходит) снаружи. У меня даже слегка затруднилось дыхание, и кожа на груди словно натянулась. Мы смотрели наружу, они смотрели внутрь.

Потом ближайшая фигура подняла руку с длинной тростью.

И вот тогда начался ад.

Первым звуком был приглушенный рев, как будто подводный взрыв, глубокое «бум», рассыпавшееся в мелкую барабанную дробь. На мгновение луна пропала — я подумал, что проплыло облако, — но световой узор снова вернулся, когда чернота наверху распалась.

Летучие мыши разом взлетели и закружились над коттеджем темной массой, беспорядочным роем.

Они набрали высоту, заслонив луну, словно направлялись к звездам, и с бешеными взмахами крыльев уносились все дальше. Мы придвинулись к окну и вытянули шеи, глядя вверх, поскольку невероятное зрелище подавило даже страх.

Летучих мышей больше было не видно. И не слышно. Но всего несколько секунд.

Барабанная дробь вернулась дьявольскими хлопками, делаясь все громче, и уже словно само здание содрогнулось от ее приближения. Мы оторвались от окна и, затаив дыхание, не в состоянии вымолвить ни слова, уставились в потолок.

Оглушительный звук сконцентрировался, перешел в низкий грохот, и наши глаза переместились к камину.

Летучие мыши вылетели оттуда, как птицы в фильме Хичкока[7], и ворвались в комнату, наполнив ее своим писком и ужасающим хлопаньем крыльев. Крик Мидж (впрочем, Бог знает, может быть, и мой) заглох, как раздавленный стакан.

Мы быстро упали на пол, и вовремя: летучие мыши разбили стекло и соединились с другими, кружащими вдоль изогнутых стен.

Я почувствовал, как что-то село мне на спину, и крохотные лапки целеустремленно заскребли по ней. Когда я протянул руку сбросить тварь, другая села мне на шею и вонзила свои зубы.

Я перекатился, схватил одну и раздавил другую. Ощущение ломающихся под спиной косточек было отвратительно, но держать вырывающуюся тварь, открывшую кровавый счет в банке моего горла, было еще хуже. Надо мной кружилась неразбериха хлопающих крыльев, ветер от них шевелил мои волосы, движение в темной комнате было таким быстрым, что все превратилось в одно безумное пятно. Сквозь суматоху я расслышал крик Мидж.

Еще две летучие мыши опустились мне на грудь, и я ожесточенно сбил их, в то же время другой рукой сжимая тварь, все еще впивающуюся мне в шею. Поскольку она находилась рядом с моим ухом, я слышал пронзительный писк и еще крепче сжал руку, чтобы раздавить врага. Не чувствуя боли, я оторвал кровопийцу и швырнул слабо сопротивляющееся тело в сплошную массу других. Обеими руками я оторвал двоих от груди, их лапы и зубы превратили мою рубашку в лохмотья. Но как только я отбросил этих, другие сели мне на руки и ноги.

В проникающем из прихожей свете я увидел корчащееся тело Мидж, все покрытое крылатыми тварями, так что оно напоминало многокрылого отвратительного зверя со страниц комиксов. Мидж кричала и в ужасе колотила себя, и я пополз к ней, не обращая внимания на мышей, вцепившихся в меня самого.

Мидж снова упала на колени, и я в слепой ярости колотил этих повисших на ней монстров, круша крылья и ломая кости с яростью, которой не выдерживали даже эти цепкие гады.

Они падали. Я выдрал двоих, запутавшихся у Мидж в волосах, я сбивал их с ее плеч, стягивал с шеи. Нужно было бежать отсюда — но куда? Во всех комнатах были окна. И пока я боролся, все новые летучие мыши опускались на меня, а другие возвращались на Мидж. Я отбивал их прямо в воздухе, но на месте одной оглушенной тут же появлялись три новые. Я стал уставать от отчаянной борьбы, а мыши, как ни невесомы они казались, постепенно свалили меня на пол. Мы с Мидж лежали, все покрытые чернокрылыми паразитами.

Мы застыли рядом на полу, и боль была не так сильна; все, что мы чувствовали, это укусы и царапины. Но всеподавляющий страх не давал подняться.

Я прикрыл Мидж своим телом, хотя понимал, что в этом мало смысла, чертовы гады разберутся с нами. Как разобрались с кроликами. Как разобрались с Румбо.

Я закрыл глаза и стал ждать.

Но летучие мыши вдруг пропали.