Волна мозга

Глава 18

Раннее лето – робкая нежная зелень обратилась пышной листвою, расцвеченной лучами солнца, шумящей на ветру. С час назад прошел дождь; свежий ветерок до сих пор срывал с крон деревьев холодные капли. Над пустынными улицами сновали воробьиные стайки. Омытые дождем мирные здания четко вырисовывались на фоне ослепительно голубого неба, свет утреннего солнца отражался тысячами окон.

Город казался сонным. Время от времени по улицам проходили люди – мужчины и женщины, – одетые кто во что горазд. Никто никуда не спешил – суета и сутолока остались где-то в прошлом. Изредка мимо молчаливых небоскребов проезжали машины. От двигателей внутреннего сгорания люди уже отказались – в воздухе не было ни дыма, ни гари. Как ни странно, это был обычный будний день. Будни теперь ничем не отличались от выходных.

Каблучки Шейлы громко стучали. Их стаккато действовало ей на нервы, однако она не замедляла шага – ей нужно было спешить.

Группа мальчишек, которым было лет по десять, выбежала из пустого магазина и понеслась вдоль по улице. Они бежали молча, и это было страшно. Дети перестали быть детьми.

От станции до Института путь был неблизким, она могла бы сэкономить силы, воспользовавшись услугами подземки. Но от одной мысли о том, что придется заходить в железную клеть, где кроме нее будут находиться какие-то другие преобразившиеся люди, ее бросало в дрожь. На улицах она чувствовала себя куда как увереннее. Город уже отслужил свое, теперь он умирал; дома, окружавшие ее со всех сторон, мало чем отличались от диких скал. Она была одна – одна-одинешенька.

По улице пронеслась огромная тень. Она подняла глаза и увидела огромную металлическую сигару, бесшумно исчезнувшую за небоскребами. Наверное, они научились управлять силами гравитации. Ну и что из того?

Она прошла мимо двух мужчин, сидевших у порога дома. До нее долетели обрывки их разговора:

– …эстетику морской звезды, – все изменилось.

Всплеск рук.

– Видерзеен![11]

Вздох.

– Отвергнуть: макрокосм, нон-эго, энтропию. Все чрез человека – антропоморфно.

Шейла ускорила шаг.

Здание Института было обшарпаннее гигантов Пятой авеню, хотя, в отличие от этих небоскребов, оно все еще служило прежней цели – от них же веяло склепом. Шейла вошла в холл. Там не было ни души, лишь в углу пофыркивало и подмигивало странное устройство, собранное из светящихся трубок. Шейла было направилась к лифту, но, мгновенно раздумав, поспешила к лестнице. Кто его знает, во что они могли превратить за это время лифт – может быть, он стал автоматическим или управляемым силой мысли, или еще что похуже.

Она добралась до седьмого этажа почти не запыхавшись. Коридор был таким же, как и прежде, – людям, работавшим здесь, хватало других, более важных, проблем. Что исчезло, так это старые люминесцентные лампы, висевшие прежде на стенах. Теперь коридор освещался как-то иначе – то ли светился воздух, то ли стены – понять было невозможно.

Она остановилась перед дверью старой лаборатории Пита и испуганно поежилась. «Глупая, – сказала она самой себе, – ведь не съедят же они тебя, в самом деле. Интересно, чем они теперь занимаются?»

Она вздохнула, расправила плечи и робко постучала в дверь.

– Войдите, – услышала она через какое-то время. Шейла повернула дверную ручку и вошла в лабораторию.

Здесь почти ничего не изменилось. Понять это было невозможно. Часть аппаратуры пылилась в углу, на трех подвинутых друг к другу столах было собрано какое-то устройство. Сказать, было оно здесь прежде или нет, Шейла не могла – на подобные вещи она не обращала внимания. Комната же была такой же, как всегда. Распахнутые окна, а за ними – голубое небо, доки, склады… На стене висел видавший виды пиджак, в воздухе пахло резиной и озоном. На столе Пита лежала стопка потрепанных справочников, возле которой стояла настольная зажигалка, подаренная ему Шейлой на Рождество давным-давно. Здесь же стояла пустая пепельница. Кресло было слегка отодвинуто от стола – можно было подумать, что его владелец на минуту куда-то отлучился.

Грюневальд поднял глаза и близоруко прищурился. Он выглядел очень усталым и сутулился сильнее, чем прежде. Возле него сидел неизвестный Шейле молодой темноволосый человек.

Грюневальд неуклюже всплеснул руками. (Да это же госпожа Коринф! Вот так сюрприз. Заходите, заходите.)

Молодой человек негромко кашлянул.

– (Это) – Джим Манзелли, – сказал Грюневальд, кивнув в его сторону. (Он мне помогает. Джим, это) – госпожа Коринф, (супруга моего бывшего босса.)

Манзелли кивнул. Краткое (Рад с вами познакомиться.) Глаза фанатика.

Грюневальд поднялся со своего места и направился к ней, вытирая платком грязные руки.

– Что (вас сюда привело?)

Она отвечала боязливо и негромко;

– (Хотела) посмотреть (как тут у вас дела.) Долго (я вам мешать) не буду.

Глаза, нервный перебор пальцами – мольба о пощаде. Грюневальд посмотрел ей в лицо, и Шейла тут же поняла, что он почувствовал. Испуг. «Как ты похудела! И с нервами у тебя явно что-то не то – посмотри на свои руки. – Сострадание. – Бедная ты бедная, и как же ты все это пережила!» Тут же вежливое:

– (Надеюсь,) болезнь (уже в прошлом?) Шейла кивнула.

– (А куда подевался) Иохансон? – спросила она. – (Без него – впрочем, так же, как и без Пита, – лаборатория не лаборатория.)

– (Он сейчас работает где-то) в Африке. (Работы у нас теперь столько, что особенно не расслабишься. Все это так внезапно.) (И так жестоко!) Утвердительно кивает:

– (Да.)

Глаза на Манзелли – вопросительно.

Манзелли испытующе посмотрел на Шейлу. Она смущенно потупилась, Грюневальд же смерил своего коллегу укоризненным взглядом.

– Лонг-Айленд я покинула (только) сегодня. – Улыбка, полная горести, и столь же горестный вздох. – (Они считают, что мне там делать уже нечего, что все нормально… Во всяком случае, им теперь уже не до меня.)

По лицу Грюневальда пробежала тень.

– (Вы что – зашли к нам попрощаться?)

– (И сама не знаю. Вдруг) потянуло сюда… (Он ведь здесь провел столько времени…)

И тут же, но уже с мольбою в голосе:

– Он ведь погиб, правда? Пожатие плечами, сожаления.

– (Трудно сказать. Корабль должен был вернуться несколько месяцев тому назад. Ясно одно – случилось что-то серьезное. Возможно, корабль попал в) ингибирующее поле. (Вероятность этого весьма велика.)

Шейла подошла к рабочему столу Пита и погладила спинку его кресла.

Грюневальд кашлянул.

– Решили оставить цивилизованный мир? Она молча кивнула в ответ. «Он для меня слишком велик и холоден, и чужд».

– (А как вы насчет того, чтобы) заняться работой? Шейла покачала головой. (Для таких, как я, работы нет. Я в этих ваших делах ничего не понимаю, да и не хочу понимать.) Она еле заметно улыбнулась и спрятала зажигалку в свою сумочку.

Грюневальд и Манзелли вновь переглянулись. Манзелли утвердительно кивнул головой.

– (Мы здесь) занимаемся работой, (которая, возможно, вас заинтересует), – сказал Грюневальд. «Вернет вам надежду… вернет ваше вчера…»

Обращенные к нему карие глаза смотрели в никуда. Лицо ее казалось натянутой на костяк белой бумагой, раскрашенной каким-нибудь китайским художником, не забывшим прорисовать голубоватые жилки на висках и на тонких нежных запястьях.

Он пустился в объяснения. Со времени запуска корабля о поле-ингибиторе удалось узнать много нового. Генерировать его искусственно и изучать его влияние на различные объекты возможно было уже и тогда, теперь же Грюневальд и Манзелли готовились повторить этот же эксперимент, но в куда больших масштабах. Аппарат будет достаточно компактным – не больше нескольких тонн весом. В первый момент для создания поля потребуется энергия ядерного дезинтегратора, затем же для его поддержания достаточно будет солнечной энергии, питающей приемные батареи.

Проект этот никем не курировался и нигде не был заявлен. Каждый ученый теперь был волен заниматься чем угодно, тем более что с материалами и оборудованием проблем больше не существовало – их поисками и доставкой занималась теперь специально созданная для этого небольшая организация. То, чем Грюневальд и Манзелли занимались в Институте, строго контролировалось властями, устройство же свое они собирали где-то совсем в другом месте. Ученые целыми днями торчали на работе, и поэтому заподозрить их в чем-то подобном было невозможно. По крайней мере, именно так считал сам Грюневальд.

Шейла слушала его достаточно невнимательно, продолжая думать о чем-то своем.

– Но зачем это все? – поразилась она. – Что вы хотите сделать?

Манзелли зловеще усмехнулся:

– (Неужели не понятно? Мы хотим) создать орбитальную космическую станцию (на высоте в несколько тысяч миль над поверхностью Земли.) В ней будет находиться несколько мощных генераторов поля. (Мы вернем человечество в его) вчерашний день.

Шейла не отреагировала на это никак – ни криком, ни смехом, ни вздохом. Она спокойно кивнула, словно речь шла о чем-то совсем уж тривиальном.

(Разве можно оставаться здравым, отказавшись от реальности?) – спросили глаза Грюневальда.

– (Какой реальности?) – ответил ему ее взгляд. Манзелли пожал плечами. Он видел по ней, что об услышанном Шейла никому не скажет, все остальное было неважно. Грюневальд, вероятно, надеялся, что от радости она подскочит до потолка, но он просчитался.

Шейла подошла к странному устройству, место которому было явно не здесь, а где-нибудь в клинике. Операционный стол с широкими ремнями, коробка со шприцами и ампулами, непонятная штуковина, установленная в изголовье.

– Что это? – спросила она.

По ее тону можно было понять, что она уже разгадала истинное назначение устройства, но физики были слишком увлечены собственными мыслями, для того чтобы обратить на это внимание.

– Модифицированный аппарат для проведения электрошоковой терапии, – ответил Грюневальд. Он объяснил, что в первые недели после сдвига делались попытки изучения функциональных аспектов мышления, для чего у животных последовательно выжигались различные участки коры головного мозга, после чего следовали комплексные исследования и замеры. Подобная практика быстро изжила себя как негуманная и малоэффективная. – (Я полагал, что вы были в курсе.) Эти исследования начались еще при Пите. (Видели бы вы, как он против них) протестовал! (Неужели он с вами об этом не говорил?)

Шейла рассеянно кивнула.

– Сдвиг (сделал) людей жестокими, – сказал Манзелли. – (Теперь о них и этого) уже не скажешь. (Они просто перестали быть людьми. Интеллект стоил людям любви. Любви и надежды. Мы хотим, чтобы люди вновь стали самими собой.)

Шейла отвернулась от страшного черного аппарата.

– До свидания, – сказала она.

– Я… Послушайте… – Грюневальд старался не смотреть ей в глаза. – Вы только не пропадайте, хорошо? (Время от времени напоминайте о себе – вдруг Пит вернется.)

Она холодно улыбнулась.

– (Он уже никогда не вернется. Прощайте.) Она вышла из лаборатории и направилась вдоль по коридору. Рядом с лестницей она обнаружила туалет, на котором уже не было привычных «М» или «Ж», – Запад давно отказался от этой смехотворной щепетильности. Шейла вошла внутрь и подошла к зеркалу. Оттуда на нее смотрело худое заострившееся лицо в обрамлении длинных нечесаных волос. Она достала из сумочки расческу и – несказанно удивляясь самой себе – стала расчесывать непокорные пряди. После этого она спустилась на первый этаж здания.

Дверь в директорский офис была приоткрыта – по коридору гулял ветерок. Из приемной слышался негромкий стрекот каких-то машин, выполнявших, по всей видимости, рутинную канцелярскую работу. Шейла прошла через просторную комнату и постучала в распахнутую дверь самого директорского кабинета.

Хельга Арнульфсен подняла глаза от стола. Шейла заметила, что она тоже сильно похудела, глаза, некогда искрившиеся задором и энергией, стали тусклыми и бесцветными. Теперь она одевалась куда свободнее, чем прежде, – от былой чопорности не осталось и следа. И все же это была прежняя сильная и уверенная в себе Хельга.

– Кого я вижу! Шейла!!!

– Привет.

– Заходи. (Давай-давай – присаживайся. Я тебя целую вечность не видела.)

Хельга вышла из-за стола и, улыбнувшись, пожала Шейле руку. Пальцы ее при этом были холодными как лед.

Она нажала кнопку, и дверь бесшумно закрылась.

– (Теперь нам никто не помешает. Если дверь моего кабинета закрыта, значит, я чем-то занята – все это прекрасно знают.)

Она села в кресло, стоявшее напротив Шейлы, положив ногу на ногу, на мужской манер.

– Я так рада (тебя видеть, ты даже себе этого не представляешь! Надеюсь, со здоровьем у тебя теперь все в порядке?) «Бедняжка, как ты плохо выглядишь…»

– Я… – Шейла нервно задвигала руками и уже в следующий миг сделала вид, что ищет что-то в сумочке. – Я… (И зачем только я сюда пришла?)

Глаза: (Тому причиной Пит.)

Кивок: (Да. Да, должно быть, так оно и есть. Порой я думала… Ведь мы обе любили его – правда?)

– А он думал только о тебе… – сказала Хельга бесцветным голосом. «Как ты его измучила… Ты бы знала, как он из-за тебя страдал…» «Я знаю. Как все это больно…»

– (И все же уже тогда) он стал другим, – ответила Шейла. – (Он слишком изменился, как и весь наш мир… Я пыталась удержать его, а он ускользал из рук, словно его уносило само время…) Я потеряла его прежде, чем он умер.

– Нет. Он был с тобой – он всегда был только с тобой, – сказала, передернув плечами, Хельга. – Что касается этой истории, могу сказать одно: жизнь тем не менее продолжает идти своим чередом (пусть она и кажется нам теперь такой ущербной. Мы, как и прежде, дышим, едим, пьем, ходим на работу – иного выхода у нас попросту нет.)

– Ты – сильный человек, – сказала Шейла. – (Я на такое не способна.)

– Я стараюсь держаться, – кивнула Хельга.

– Ты можешь жить надеждой.

– Наверное, ты права.

Шейла улыбнулась, но не сказала вслух ни слова. – (И все же Я счастливее тебя. Со мной всегда мое вчера – ты понимаешь?)

– Они могут вернуться в любой момент, – вздохнула Хельга. – (Никто не знает, что с ними произошло на самом деле. У тебя есть силы ждать?)

– Нет, – уверенно ответила Шейла. – Вернуться могут только их тела, но не они сами. (Не Пит. Он стал совсем другим, какою мне не стать. Я не хочу быть ему в тягость.)

Хельга положила руку на плечо Шейле. Каким оно было худым! Она чувствовала все его косточки.

– Постой, – сказала она. – Терапия (рано или поздно сможет поставить все на свое место. Пройдет всего несколько лет, и ты вновь) станешь нормальной.

– Я так не считаю.

Холодные голубые глаза исполнились едва уловимого презрения. «Как же ты думаешь жить в будущем? Неужели ты считаешь, что можно оставаться такой же, живя в новом мире?»

– Тебе остается одно – ждать. Не станешь же ты кончать с собой…

– Я об этом и не говорю. (Остаются горы, ущелья, реки, луна и солнце, и высокие зимние звезды…) Я найду чем жить.

– (Я связывалась с Кирнсом.) Кирнс считает, что дело идет на поправку.

– Разумеется. – «Я научилась скрывать свои истинные чувства. Уж слишком много соглядатаев в этом новом мире». – Оставим эти разговоры, Хельга. Я пришла сюда только для того, чтобы попрощаться. До свидания.

– Куда (ты собираешься отправиться? Мне нужно знать это – вдруг он вернется.)

– Я напишу (в случае чего.)

– Можешь передать информацию через экстрасенсов. (Почты как таковой больше не существует.)

«Как – и почты уже нет? Когда я была совсем маленькой девочкой, к нам приходил старенький такой почтальон – господин Барнвельдт. Он еще смешно шаркал… И всегда у него в кармане находилась для меня конфетка…»

– Слушай, что-то я проголодалась, – сказала вдруг Хельга. – (Почему бы нам не пообедать где-нибудь) вместе?

– (Нет, спасибо. Что-то не хочется.) – Шейла поднялась из кресла. – Прощай, Хельга.

– Что значит «прощай», Шейла? Мы еще не раз увидимся, только ты уже будешь здорова. С тобой все будет в порядке, можешь не сомневаться.

– Да, – кивнула Шейла. – Со мной все будет в порядке. И все-таки прощай.

Она вышла из кабинета и поспешила покинуть здание Института. Людей к этому времени на улицах стало заметно побольше. Шейла пересекла улицу и скрылась за неприметной дверью.

Ей совсем не было грустно. Она не чувствовала ничего – ни печали, ни тоски, ни смущения – все они в один миг куда-то запропали. Время от времени в ее сознании возникали неясные зыбкие тени, но она уже нисколько их не боялась, более того, ей было их жалко. Бедные призраки! Жить им осталось совсем недолго…

Она увидела на другой стороне улицы Хельгу – та спешила к кафе. Сейчас она пообедает и вновь понесется на свою работу, чтобы заниматься там неведомо чем. Шейла улыбнулась и покачала головой. «Ох, Хельга, несчастная ж ты труженица…»

Через минуту из дверей Института вышли Грюневальд и Манзелли, ни на минуту не прерывавшие своей беседы. Шейла почувствовала, что сердце ее забилось чаще. Ладони ее от волнения вспотели. Подождав, пока мужчины скроются из виду, она перебежала через улицу и вновь вошла в институтские двери.

Ее каблучки громко стучали по каменным ступеням. Пока она добралась до седьмого этажа, с нее сошло семь потов, но вызвано это было не столько усталостью, сколько волнением. Ей понадобилась примерно минута, для того чтобы полностью прийти в себя. После этого она побежала к дверям физической лаборатории.

Дверь была приоткрыта. Она на миг застыла, глядя на монтируемую ими установку. Грюневальд говорил ей о каких-то безумных планах… Что он тогда сказал?.. Впрочем, неважно. Всему этому не суждено свершиться. Он, Манзелли и вся эта банда рецидивистов посходили с ума.

«А я?» Сил, по крайней мере, у нее сейчас было хоть отбавляй, хотя выполнить задуманное в каком-то смысле было труднее, чем выстрелить самому себе в висок.

Аппарат для шокотерапии, стоявший возле операционного стола, походил на экзотическое животное, покрытое броней. Нет, не зря она просила Кирнса приносить ей книги по психологии и психиатрии… Бедный Кирнс! Как он расстроится, когда узнает, что она все это время обманывала его!

Машина загудела, начав медленно прогреваться. Шейла достала из сумочки небольшой пакет. Шприц, игла, обезболивающее, электродная паста, шнур, один конец которого она должна привязать к выключателю, а другой – взять в зубы, чтобы подключить питание, таймер… Если все пройдет нормально, она в конце процедуры будет уже без сознания, питание должно будет отключиться автоматически.

А если что-нибудь будет не так? Тогда ее мозг изжарится прямо в черепушке. Ну и что из этого?

Улыбнувшись, она выглянула в окно и тут же сделала себе укол. Прощайте солнце, синее небо, тучки, дождь, крик перелетных птиц… Спасибо вам за все.

Сорвав с себя одежду, она легла на операционный стол и стала закреплять холодные, как лед, электроды. Она продумала все до малейших деталей – когда все электроды были прикреплены, а ремни затянуты, она подсунула свободную правую руку под ремень, шедший поперек стола. Теперь она не могла и пошелохнуться.

Наркотик уже начал действовать. Ей смертельно хотелось спать…

Она вздохнула и потянула зубами шнур. И —

ГРОХОТ И ПЛАМЯ – КЛОЧЬЯ РАЗЛЕТАЮЩЕЙСЯ ТЬМЫ…

ВДРЕБЕЗГИ – НЕСТЕРПИМЫЙ СВЕТ ОТОВСЮДУ БОЛЬНО МНЕ БОЛЬНО МНЕ БОЛЬНО