Волк и конь

Владычица Кёльна

....и будут уповать на Тебя знающие имя Твое, потому что Ты не оставляешь ищущих Тебя, Господи....Да обратятся нечестивые в ад,- все народы, забывающие Бога.

Склонив голову перед алтарем, Виллехад, архиепископ Кёльна, молился, сжав руки перед собой и истово шепча строки псалма. Лишь несколько тонких свечей освещали пресвитерий, - за время войны воск подорожал, как и многое другое, - однако священнослужителю не нужно было много света, чтобы видеть барельеф над алтарем, изображавший воздевшую руки молодую женщину с нимбом вокруг растрепавшихся волос. Скульптор, чье имя потерялось в веках, без всякого почтения к величию мученичества, изобразил святую до кощунства схожей с обычной женщиной - вплоть до того, что сползшая с плеча накидка обнажала левую грудь с четко обозначенным соском. Иному нестойкому в вере мирянину подобное могло и внушить греховные мысли - если бы не столь же четко изображенный меч, по рукоять вонзившийся в эту грудь. В других местах тело пронзали стрелы - сразу две торчали из горла мученицы, другие поразили плечи, живот и бедра. Но, несмотря на это, женское лицо оставалось спокойным, преисполненным осознания всего величия гибели за Христа. За спиной девы угадывались силуэты других женщин, также пронзенных стрелами и теперь корчившихся в предсмертных судорогах - девы-мученицы, спутницы Урсулы, святой покровительницы Кёльна. Она приняла смерть от стрел язычников-гуннов - и где как не у ног ее читать псалом об избавлении города от нашествия новых идолополконников?

- Восстань, Господи, Боже , вознеси руку Твою, не забудь угнетенных твоих до конца. Сокруши мышцу нечестивому и злому, так чтобы искать и не найти его нечестия.

Снаружи церкви доносились испуганные крики и детский плач, слышались отрывистые команды и свист стрел, однако епископ продолжал читать.

- Господь - царь на веки, навсегда; исчезнут язычники с земли Его.

Всего час назад Виллехад стоял на крепостной стене, рядом с Пипином - командующим франкским гарнизоном. Лицо военачальника было мрачнее тучи - и Виллехад вполне разделял его чувства: он знал, что Хлодомир, готовясь к битве с братом, вывел из Кёльна большую часть войск, оставив на защите всего пятьсот воинов. В более мирные времена этого оказалось бы и достаточно - но не сейчас, когда в ночи за Рейном вспыхивали все новые костры и лодки, одна за другой, причаливали к правому берегу, на который выскакивали вооруженные до зубов язычники. Воинство идущее под зеленым знаменем с черным медведем казалось неисчислимым - а ведь были еще и проклятые отступники, что выходили из лесов, отсекая все пути к отступлению. Иные из них волокли за собой грубо сколоченные лестницы, другие крутили в руках веревки с трехлапыми крюками на конце. Также Виллехад увидел и несколько больших бревен, что несли на своих плечах сразу по десять язычников. Над головами их развевались нечестивые знамена: на синем фоне - три золотых жабы.

-Город не устоит, - сплюнул Пипин, - и помощи ждать неоткуда.

- Уповай на Господа, сын мой, - произнес Виллехад, - Он один сильнее, чем все языческие полчища. Как ангельские полки поразили тех нечестивцев, что убили дев-мучениц, так и этих язычников ждет лишь жалкая смерть и бесчестие.

- Самим девам ангелы-то не сильно помогли, - криво усмехнулся Пипин, - только отомстили за них. А я, признаюсь, никогда не спешил в мученики. Ладно, что много рассуждать - будем воевать пока сможем, а там, глядишь, о чем-то и договоримся с язычниками. Вы бы спустились со стены, святой отец - здесь скоро будет жарко, а вы, насколько я знаю, не привычны к бою.

-У каждого из нас свой бой, сын мой, - величаво сказал епископ, - я буду молиться в церкви о нашей победе и, если понадобиться, приму мученическую смерть перед ликом Урсулы. Ты же верь Господу нашему и ничего не бойся.

С этими словами епископ развернулся, чтобы спуститься со стены, когда протрубил звук рога и язычники двинулись к городу. Одновременно Пипин увидел, как в глубине леса полыхнул большой костер.

-Почему не я веду войско! - недовольно воскликнул Амальгар, - или не я король франков?

Бастард короля Хильперика сейчас выглядел куда внушительнее, чем когда он являлся просителем в Дорестад: в начищенной до блеска гибкой кольчуге, похожей на змеиную чешую, и в шлеме, увенчанным фигуркой золотого вепря. С пояса его свисал меч, в украшенных золотом ножнах, но сам Амальгар куда лучше обращался с большим луком у него за спиной: годы, проведенные в лесах, приучили его к этому оружию. Кроме Амальгара на большой поляне в глубине леса находилось с пару десятков язычников-франков, вооруженных и с зажженными факелами в руках. Впереди них стояла статная и все еще красивая, несмотря на возраст, матрона с золотисто-каштановыми волосами и зелеными глазами. Пышную фигуру подчеркивало зеленое платье, с откинутым на спину капюшоном. Все еще тонкую талию охватывал пояс из посеребренной свиной кожи, с крепившимися к нему бронзовыми фигурками вепрей и ножом с насечкой рун на лезвии. Голову женщины украшал венок из дубовых листьев.

-Твоя жизнь слишком важна, сын мой, чтобы утратить ее из-за пустяков, - низким грудным голосом сказала Фредегунда, - сейчас есть кому проливать свою кровь.

-Но Редвальд идет впереди своих воинов!- воскликнул Амальгар.

-Редвальд опытный воин и он - король-жрец Одина, - напомнила женщина, - его дело принимать первый удар. На твою долю хватит битв - если сейчас Редвальд погибнет, взяв Кёльн - в следующий раз объединенное войско поведешь уже ты.

-И все же я не могу отсиживаться в лесу, пока мои воины гибнут, - упорствовал Амальгар.

-Боги дадут нам знак, - ответила жрица, - сама Богиня подскажет, будет ли счастливым для тебя исход этой битвы.

Под кронами деревьев что-то зашевелилось и из ночного леса вышло еще несколько франков, с натугой волокущих большую повозку. На ней стояла бронзовая статуя, изображавшая молодую женщину в короткой тунике и с ножом у пояса, восседавшую на огромном вепре. Между передних ног зверя виднелась бронзовая табличка с надписью «deae Ardbinnae». Следом понуро шли два франкских крестьянина со связанными руками, которых вели на веревках подручные Ведьмы Токсандрии. Рядом с ними шла стройная девушка, очень похожая лицом на Амальгара - Брунхильда, его сестра-близнец. Она носила похожее на материнское одеяние, разве что венок в золотистых волосах был из листьев омелы, а на поясе, увешанном хрустальными шариками в бронзовой оправе, крепился не нож, а серебряный серп.

- Поставьте их там, - Фредегунда указала на большой дуб у края поляны. Сюда подтащили повозку, затем подвели и пленников, заставив их встать на специально заготовленные пни и продеть голову в свисавшие с ветвей веревочные петли. Подручные ведьмы накидали перед деревом кучу хвороста и швырнули в нее факелы, от которых занялось яркое пламя. Оно осветило лица пленников - Амальгар только сейчас заметил, насколько они разные: один уже немолодой, черноволосый, с карими глазами и смуглым лицом, второй - юноша, почти мальчик с огненно-рыжими волосами, серыми глазами и белоснежной кожей, усыпанной веснушками. Слугам Фредегунды пришлось постараться, чтобы выбрать из местных крестьян двух столь непохожих мужчин.

Фредегунда встала перед изваянием богини, широко раскинув руки.

-Взываю к тебе, Охотница, владычица леса и всех, кто живет и плодится в нем. О, всемогущая, милостивая и безжалостная, пошли слугу своего из лесной чащобы и дай нам знак своего благоволения.

Она дала знак и франки выбили пни из под ног пленников. Сорвав с пояса нож, Фредегунда с неженской силой, одним за другим вспорола им животы крест-накрест. В тот же миг послышался громкий топот - и из леса выбежал огромный вепрь с острыми клыками. На миг он застыл на краю поляну, сощурив подслеповатые глазки и ворочая головой. Все собравшиеся затаили дыхание, следя за кабаном, когда тот, словно решившись, направился к все еще дергавшимся в петлях жертвам. Подбежав к рыжему юноше, вепрь поставил передние ноги на пень и погрузил рыло в окровавленный разрез, с чавканьем и громким хрюканьем, пожирая вываливавшиеся внутренности. Фредегунда торжествующе посмотрела на Амальгара.

-Боги дали свой знак, сын мой, - сказала она, - иди в бой и не страшись ничего!

-Стреляй! - рявкнул Пипин и туча стрел, взвившись над стенами Кельна, смертоносным дождем обрушилась на язычников. Многие из них остались на поле, пронзенные стрелами, однако остальные упрямо рвались к городу. Лишь немногие тюринги стреляли в ответ - большинство стремилось как можно скорее сойтись в рукопашной.

Франкские лучники успели дать еще один залп, прежде чем враги приблизились к стенам. В следующий миг городские ворота затрещали от ударов таранов. Защитники города лили на них кипяток и собранные наспех скудные запасы смолы, однако тюринги, саксы и франки-изменники пусть и ошпаренные, обожженные, покалеченные не выпускали из рук бревен, вновь и вновь обрушивая их на жалобно трещавшие створки. Другие же, приставляли осадные лестницы, забрасывали на стены веревки с крюками. Пипин, свирепо рыча, метался от одной башни к другой, самолично перерубая тросы, однако врагов оказалось слишком много и вскоре на стенах закипел жестокий бой. Лязг стали, проклятия и стоны умирающих слились в один протяжный вопль и крикам "За Господа нашего!" вторило яростное "Слава Одину" и "Тор с нами"! Кровь обильно стекала по древним стенам и сам Рейн стал красным в эту ночь.

Редвальд одним из первых вскарабкался на стену, удачно забросив "кошку" и вовремя перерубив руку, уже занесшую меч, чтобы рассечь веревку. Взметнувшись на стену, словно лесная рысь, он одним ударом снес голову франку, схватившемуся за обрубок руки и, оскалив зубы, ринулся в гущу битвы, с каждым ударом снося кому-то голову или выпуская кишки. Как молния сверкал окровавленный меч с лезвием усеянным рунами и со змеем с волчьей головой, кусающим собственный хвост на перекрестье рукояти. Меч этот, закаленный в крови водяного дракона, обладал невероятной крепостью - и не один воин франков не верящим взглядом смотрел на собственный клинок, разлетевшийся на куски от удара. Впрочем, удивлялся он недолго - следующим ударом Редвальд сносил врагу голову или разрубал его одним ударом от плеча до поясницы. Рядом с ним, столь же свирепо дрались и воины из его собственной саксонской дружины, воспитанники братства "ножевиков". При виде того, как отчаянно сражается их король, из их уст то и дело рвался торжествующий вопль.

-За Редвальда! За Тюрингию! Слава Империи! Слава императору!

-Один и Ругивит! - взревел Редвальд, перекрывая общий вопль, - отправьте этих собак в Хель! Больше крови нашим богам!

Неожиданно ряды оборонявшихся смешались и перед Редвальдом вынырнул немолодой уже воин, в покореженной кольчуге и сбитом набок шлеме. Голубые глаза горели, как у безумца, руки сжимали огромную секиру.

- Пусть Сатана заберет тебя в ад, проклятый язычник, - прокричал он, - клянусь Господом нашим, даже если Кельн падет, я Пипин, граф Бонненбургский, не дам тебе восторжествовать проклятое отродье!

Он кричал все это, одновременно обрушивая удар за ударом на Редвальда и взмах его секиры оказался столь силен, что на миг Редвальд был вынужден отскочить для лучшего замаха. Его нога скользнула на окровавленном камне и король тюрингов, опасно закачался, чуть не потеряв равновесие и стараясь не выронить меч. Пипин, с безумной улыбкой кинулся на него, занося секиру, но вдруг замер, покачнувшись. Изо рта его выплеснулась кровь, секира выпала из рук, а следом и сам граф рухнул со стены. Редвальд поднял голову и увидел Амальгара, опускавшего лук, из которого он выпустил стрелу. До сих пор Редвальд не видел молодого франка на поле боя, однако сейчас было явно не время о том вспоминать.

-Я твой должник, - он хлопнул франка по плечу, - и будь уверен, что наверстаю свой долг - когда отдам этот город в твои руки. Идем делать тебя королем!

Он оглянулся по сторонам - стена уже полностью находилась в руках тюрингов и все больше воинов устремлялись за отступавшими франками, отчаянно рубясь прямо на улицах Кёльна. Редвальд усмехнулся и, сделав Амальгару знак следовать за ним, словно в воду нырнул в кипящую под стенами битву.

- Заступница Кельна, защитница города, снизойди до нас всех! Не дай умереть тому, кто хранит саму душу нашего города!

Архиепископ Виллехад уже слышал, как за стенами церкви раздаются вопли язычников, выкрикивающие славления своим кровожадным богам, видел отблески пожарищ и понимал, что Кёльн обречен. Что ждало его самого, гадать не приходится - все восточные области королевства уже полнили жуткие слухи о том, как жестоко обращаются язычники с попавшими к ним в руки священниками. Оставалось надеяться лишь на чудо - и епископ, отринув все тексты из Библии, уже своими словами обращался к неподвижному каменному барельефу.

-Ты душа Кельна, его надежда и опора, без тебя он не имеет смысла и тобой же только он живет. Ты, умершая до срока, не сделала еще всего, что предназначила тебе судьба - так сверши же это сейчас! Хранительница, заступница, императрица - встань из пепла веков и огради град свой!

Он поднял взгляд на барельеф - и замер пораженный.

Изваяние мерцало зловещим алым светом, озарявшим темное помещение куда сильнее, чем жалкий огарок свечи, почти погасший. Сияние становилось все ярче - и в этом свете было видно, как на стенах вдруг проступают капли, а потом и потеки темной жидкости, скоплявшейся лужицами у ног епископа. Робко он коснулся пальцем тех струй и тут же отдернул, когда пальцы окрасились красным. Но не успел Виллехад испугаться, как от барельефа отделилась фигура молодой женщины невероятной красоты. Скорбное лицо обратило свой взор на епископа и тот задрожал одновременно от благоговения и страха, увидев меч и стрелы, пронзившие женское тело, кровоточившее во множестве мест. Женщина, не издав не звука, отстранилась - и Виллехад увидел, как за ее спиной дрогнула, словно расплываясь стена, как открывается проход, ведущий куда-то в темноту. Слезы потоком хлынули из глаз епископа, когда он понял, что все это значит.

-Чудо, - дрожащим голосом сказал он, - мне, недостойному явилось чудо.

Он бросил взгляд на святую и та кивком указала ему на открывшийся туннель. На миг Виллехад заколебался – уместно ли пастырю бросать свою паству на произвол судьбы, - однако он тут же отбросил эти мысли. Если уж великомученица решила открыть путь ему - значит именно его Господь предопределил к спасению, значит, на него у Бога есть особый план. "Не искушай Господа нашего" - мелькнуло в голове и Виллехад, бросив последний благодарный взгляд на святую Урсулу, ринулся в открывшийся ему ход. Он уже не видел, как фигура призрака вдруг заколебалась, как лицо великомученицы сменяется совсем иным ликом - принадлежащим уже зрелой женщине, с надменным взглядом и презрительно поджатым маленьким ртом, из которого выглядывал острый клык. Изменилась и одежда - богато украшенная туника могла принадлежать знатной даме, но родом из давно исчезнувшего прошлого, также как и сандалии, украшенные жемчугом и расшитые золотом. Рыжевато-каштановые волосы были уложены в изысканную прическу, с гребнем из черепахового панциря. Сгинули и все стрелы - и лишь меч остался на месте, пронзая уже не грудь, но чрево. Видение держалось всего миг, после призрак скользнул к стене и слился с ней. В следующий миг исчез и сам проход.

Карл, селянин из небольшой деревушки, к юго-востоку от Кельна, вместе с несколькими односельчанами пробирался через густой лес. Хотя до них еще и не добрались язычники, все же крестьяне, наслышанные о бесчинствах захватчиков, как можно скорее стремились уйти в безопасное место. Они преодолели уже половину пути, когда кусты перед ними вдруг зашевелились и на лесную тропу вышел человек, явно из благородных, в потрепанной, но богатой одежде, выдающей его духовное звание - и немалое.

-Я Виллехад, архиепископ Кельнский, - голос выдавал человека привыкшего повелевать, - мне нужна лошадь - и как можно скорее.

- У нас нет лошадей, святой отец, - Карл, ни на миг не усомнившийся в словах епископа, говорил извиняющимся тоном, - но мы идем в Аахен - может там вы найдете, то что хотите. Если епископ снизойдет до нас, недостойных - мы можем проводить…

-Хорошо, - надменно кивнул священник, - я пойду с кем угодно, кто поможет мне, как можно скорее добраться до короля.

-Какого короля? - осмелился спросить Карл, но епископ, казалось, даже не заметил сколь неуместно прозвучал этот вопрос.

-Любого, кто станет сражаться за Христа, - отрезал Виллехад.

Фредегунда вошла в церковь, по-хозяйски оглядываясь по сторонам. Презрительно хмыкнула, посмотрев на барельеф святой Урсулы, и подала знак воинам-франкам, что на руках внесли изваяние богини верхом на вепре. Следом за ними, осторожно, словно ступая по тонкому льду, вошла и Брунхильда.

-Ты что-то видишь здесь? - обратилась к ней Фредегунда: от нее не укрылось то, с какой тревогой ее дочь, с детства облеченная пророческим даром вельвы, осматривает церковь. В ответ Брунхильда зябко поежилась, как от холода.

-Зло, древнее зло, - пробормотала она, - кто-то по глупости или по умыслу призвал его сюда. Кто-то, кто появился здесь на свет, но умер далеко....очень, очень далеко, смог вернуться к месту рождения...и я никак не могу понять, что ему нужно.

-Это ничего, - пожала плечами Фредугунда, - силой Богини теперь это место ограждено от любого зла. Перед Ее ликом твой брат примет корону франков.

Она кивнула своим подручным и те, согнувшись в три погибели, поставили на алтарь перед барельефом бронзовую богиню.