Волк и конь

Вторая стрела

— То есть как это — мир?!

Амальгар возмущенно уставился на императора Тюрингии, ответившего «королю франков» невозмутимым взглядом.

— Луп Аквитанский предложил не мир, а перемирие, — спокойно сказал император, — и весьма выгодное для нас. Он уступает нам все, что мы уже захватили, а взамен мы не идем дальше на запад.

— И ты поверил этому проходимцу? — презрительно бросил Амальгар.

Перепалка проходила в так называемом «императорском зале», в здании базилики, что в римские времена была резиденцией императора Константина. Устроив здесь ставку после захвата Трира, Редвальд тем самым подчеркивал собственные претензии на имперское наследие. Кроме двух королей, за больших столом, покрытым искусной резьбой, восседало еще с десяток герцогов и князей — военачальников молодого императора.

— Луп попробует обмануть, конечно, — пожал плечами Редвальд, — но выбор у него не велик. Страна разорена войной, многие графы, особенно в Нейстрии, смотрят на Лупа косо, особенно после этой странной гибели твоей кузины. В общем, у него хватает дел и внутри страны, да и за ее пределами тоже — с запада Бретань, что себе на уме, с юга подпирают сарацины. С другой стороны мы тоже понесли немалые потери и мне нужно переварить хотя бы то, что есть. Здесь еще хотя бы остались те, кто не забыл наших богов — хотя пройдет еще ни одно поколение, прежде чем местные полностью оставят Распятого и вернутся к вере отцов. Но тут, хотя бы, еще можно на что-то надеяться, а вот дальше на западе, — он покачал головой, — нет пути.

— Раньше ты говорил иное!- бросил Амальгар.

— Раньше у франков не было короля, — сказал Редвальд, — а теперь он есть. К тому же, у нас теперь нет данов и англосаксов.

— Ты мог бы не отпускать жену.

— Чтобы потерять Британию? — вскинул бровь Редвальд, — да Энгрифледу собственное войско разорвало бы на части, если бы она бросила королевство. Им и так нелегко — когда она отплывала, Утред и норманны были в одном переходе от Люнденбурга. Хорошо еще, что Сигфред согласился помочь — у него какие-то счеты с норманнскими ярлами. Иначе, мне бы пришлось посылать собственное войско.

— И это было бы очень не вовремя, Ваше Величество, — подал голос Ростислав, князь сорбов, — войско вам пригодится и в Тюрингии. С востока доносятся вести, что Эрнак, каган аваров, собирается в поход на болгар, чтобы сокрушить их раз и навсегда. Говорят, он желает заключить союз с уграми и теми славянскими племенами, что живут близ Славутича. А еще говорят, что во главе восточного посольства станет Ярополк, ваш единокровный брат. Если авары разгромят болгар — на кого падет взор кагана? Тем более, что многие ваши подданные на востоке — лучане, черные хорваты, чехи, — все еще считают законным наследником Германфреда младшего сына Ярославы.

— И тюринги тоже, — кивнул герцог Ланфрид, — в Скитинге еще остались те, кто помнит о временах Крута, а ведь Эрнак обручил мальчишку с дочерью Крута, племянницей Ярополка, пусть ей всего-то три года. Но для тех, кто остался верен памяти Крута и Ярославы этого вполне достаточно.

— А некоторые бавары и алеманы надеются на сына Крута от моей кузины Герды, что прячется где-то в Италии, — пожаловался герцог Баварии Агилольф.

— Вот видишь, Амальгар, — сказал Редвальд, — как много у меня проблем в собственном доме. Не время тратить свои лучшие силы на продолжение бесплодной войны. Но ты не думай, я не оставлю тебя на милость Норн. Ты все еще король франков, всех, кто хранит веру в старых богов. В Турне ты можешь устроить свою столицу и...

— Как подручный король, да? — перебил его Амальгар, — как очередной князек из этих, — он махнул рукой в сторону недовольно заворчавших военачальников, — из тех, кто виляет хвостом и просит подачек из твоей руки? Не надейся, я не стану игрушкой в твоих руках. Или я стану королем франков, — и не только тех, кто остался в Токсандрии — или наши пути здесь расходятся!

— Как бы тебе не потерять и того, что есть, — повысил голос и Редвальд, — или ты забыл, кто дал тебе корону?

— Можешь забирать ее себе, — бросил Амальгар, срывая с головы корону и швыряя ее на стол, — мне не нужны подачки от того, кто не держит свое слово.

С этими словами он почти выбежал из зала.

— Поместить его под стражу, Государь? — поинтересовался Ростислав.

— Не стоит, — покривил губы Редвальд, — в таком состоянии он свернет шею и без нашей помощи. Пусть катится хоть в пещеру к Локи — у меня уже есть кем его заменить.

Несколько дней спустя Амальгар, верхом на могучем жеребце фризской породы, скакал сквозь Аргонский лес — со скрамасаксом на бедре, луком и колчаном стрел за спиной, с куском вяленого мяса и флягой с вином в седельной сумке. Тонкие губы молодого человека были плотно сжаты, в глазах светилась упрямая решимость человека, пожелавшего самому взять судьбу в свои руки.

Эти места были ему хорошо знакомы — во многом благодаря матери, что пользовалась немалым почтением у здешних крестьян. И не только крестьян — иные графы также нет-нет, да и помогали бастарду Хильперика. Они может, и поддержали бы его претензии на трон, если бы не язычество Амальгара и его матери. Однако сейчас, когда Фредегунда мертва, а главная надежда молодого короля на возвращение престола потеряна, король уже не считал себя чем-либо связанным в вопросах веры. Не Один и не Христос сейчас решают, кто будет править королевством франком — его судьба могла оказаться на острие одной стрелы из колчана Амальгара.

Он уже шел этой дорогой — далеко на запад, давно разведанными лесными тропами, по которым он часто ходил вместе с матерью. Именно Фредегунда, гадая на рунах, на токе жертвенной крови и внутренностях животных, на пении птиц и положении звезд, выявила день, когда им могла благоприятствовать удача. Она сопровождала сына и подбадривала его тогда, на Реймской горе, когда Амальгар, за годы жизни в лесу обучившийся отменно стрелять из лука, натягивал тетиву. Кровь Хильперика, убитого Хлодомиром взывала к отмщению, — и рука Амальгара не дрогнула, когда он пустил ту роковую стрелу в переносицу дяде. До самой смерти Сигизмунд так и не узнал, кому он был обязан той победой, но его судьба Амальгара и не волновала — после долгих молений в ночной чаще боги открыли Фредегунде, что второй дядя Амальгара ненадолго переживет своего брата.

Минувшей ночью мертвая мать явилась к Амальгару во сне — и тот проснулся весь в холодном поту, лихорадочно повторяя последнее пророчество Фредегунды.

«Вторая стрела». «Последняя стрела»

Да, вторая стрела, что убьет Лупа, станет и последней — в том смысле, что уберет единственную преграду, что стоит между Амальгаром и троном франков. Страна вновь окажется без короля — до тех пор пока из лесу не явится истинный владыка, настоящий Меровинг по крови — и не возьмет власть в свои руки. Мечты об этом гнали Амальгара все дальше на запад — до тех пор, пока, на третий день пути, он не услышал далеко в чаще лай собак, крики егерей и азартные понукания всадников, с шумом проламывающихся сквозь лес, догоняя испуганно разбегающихся лисиц и косулей. Амальгар, привязав коня в укромном овраге, под небольшим холмом, дальше пошел пешком, осторожно пробираясь по известным лишь ему одному лесным тропкам. Вскоре он вышел к большой поляне, на которой паслись лошади, горели костры, с жарящейся на них дичью, и стояло с пару десятков шатров. Над самым большим из них реяло золотое знамя с тремя черными волками, дерущимися между собой.

Королевская охота!

После странной и жестокой смерти принцессы Сихильды король Луп, желая отвести от себя подозрения, казнил несколько человек, обвиненных в колдовстве и оборотничестве и сделал богатое пожертвование за упокой души в собор Святого Ремигия. Тем самым он задобрил и архиепископа Виллехада, весьма недовольного решением короля заключить перемирие с Редвальдом. Луп тем временем издал несколько указов, чтобы привлечь к себе знать и духовенство, несколько ослабил подати и, наконец, организовал для знати большую охоту в Аргонском лесу. Среди прочих гостей, туда был приглашен и все еще гостивший в Реймсе король Гримоальд — его приглашением на охоту Луп собирался особенно уважить союзника перед его возвращением в Италию.

И здесь же, в ветвях разлапистого дуба, растущего на краю поляны, засел Амальгар. Уже вечерело и прохладный ветерок, долетавший из леса, заставил мало что не закоченеть «короля франков». Под ним, привлеченные теплом его тела, ползали какие-то насекомые, над головой ухала невидимая сова, каждый раз заставлявшая Амальгара невольно вздрагивать от неожиданности. Решимость, владевшая им с самого начала пути, начала ослабевать: впервые за все это время Амальгар вдруг осознал, что даже не знает Лупа в лицо. Если он ошибется или промахнется, второго шанса у него не будет — и молодой король обливался холодным потом при мысли о возможных последствиях этой ошибки. Меж тем над поляной сгущались сумерки — и франк все хуже различал людей, мельтешившие вокруг костров и шатров. С наступлением ночи охотники возвращались в лагерь, — с окровавленной добычей, перекинутой через седло, со связками убитых птиц на поясах, в сопровождений свор лающих собак, — и Амальгар почти отчаялся высмотреть в этой толпе нужного человека.

Внезапно из лесу протрубил рог и на поляну выехал статный человек на белом коне. За ним следовало несколько всадников, везущих окровавленную добычу — тушу оленя, молодого кабанчика и нескольких птиц. Сердце Амальгара екнуло, когда он увидел как мужчина остановился перед большим костром и пламя осветило расшитое золотом облачение, много превосходившее богатством одеяния прочих охотников.

— Бог послал его величеству удачный день, — раздался подобострастный голос. Мужчина со смехом ответил что-то, но Амальгар уже не слышал, охваченный радостным возбуждением. Сердце колотилось так бешено, что молодой король испугался, что стук его услышал и на поляне: торопясь, он приподнялся на ветке и, что есть силы натянув тетиву, пустил стрелу. Одновременно король спрыгнул с коня — и у Амальгара захолонуло сердце, при мысли, что он промахнется. Но всадник вдруг будто споткнулся и тяжело повалился на руки подоспевших подданных. Стрела пробила ему шею- и Амальгар, в запале, успел пустить еще две стрелы, одна из которых тоже угодила в цель. Скатившись с дерева, молодой король опрометью кинулся через лес, не обращая внимания на хлещущие по лицу ветки и скользившую под ногами землю. В голове его билась одна-единственная радостная мысль: «Получилось!».

Он скатился в овраг, кинувшись к привязанному коню — и тут же замер, пораженный. Его скакун лежал на земле с разорванным горлом, а над ним, алчно вгрызаясь в тушу, стоял огромный черный волк. Вот он поднял окровавленную морду — и желтым огнем блеснули глаза. С коротким рыком зверь кинулся на Амальгара, но тот выхватил скрамасакс и ударил, почти вслепую. Волк взвыл, скакнул в сторону и исчез в кустах. Молодой король выскочил из оврага, ошалело оглядываясь по сторонам — и почти сразу услышал громкий конский топот. На лесной дороге вырос силуэт всадника и Амальгар, не разбирая дороги, кинулся в лесную чащу. Он успел пробежать около двадцати шагов, когда что-то с силой ударило его по голове и все вокруг поглотила тьма.