Волхв

Глава 19

С окончанием института, Виктору вроде должно было стать полегче, но дел только прибавилось. К счастью он смог выстроить систему, которая не давала таскать его на всякие заседания, кроме самых важных, к которым были отнесены мероприятия Минобороны, Совмина, и внутренние семинары у Глушкова. Всё остальное делегировалось помощникам и представителям, которых Виктор набирал исключительно из аппаратных «зубров», способных к высшей канцелярской эквилибристике. На заслуженном отдыхе в Москве пребывало достаточное количество опытных работников и не всем из них нравился пенсионный уют, и очень многие предпочли бы смерть за рабочим столом, а не на берегу реки с удочкой. Тем более, что смерть на работе и смерть на пенсии, это две большие разницы, как говорили в Одессе. И по деньгам, и по оставленному семье влиянию, и даже по пышности похорон. Да и не привыкли эти люди к сытому забвению и покою. Поэтому и шли в аппарат Николаева с удовольствием, и работали на совесть.

И именно эти прожжённые аппаратчики принесли «в клюве» информацию, что главы союзных республик активно копают под Николаева, собираясь устроить ему обструкцию на очередной сессии Верховного Совета. Якобы он кого-то там изнасиловал, и вообще ест детей на завтрак, а ужинает ветеранами войны. Ну и всякое дерьмо что смогли собрать и подтянуть. Руководил всем комплотом Алиев, как наиболее технически подготовленный. Алиев в этой истории сразу перешёл с должности первого секретаря ЦК КП Азербайджанской ССР, на должность Председателя Президиума Верховного Совета Азербайджана, минуя все промежуточные посты, и вполне уверенно чувствовал себя в роли «Первого парня» в Азербайджане. Но видать прошлая выволочка не прошла даром, и на Николаева он затаил недоброе. Да и как не затаить, если республика, получавшая дотациями и социальными выплатами больше чем она зарабатывала, вдруг лишилась всякой надбавки, и начала жить строго на то, что заработала. Да, пограничников, армию, пенсионеров и школы ещё обеспечивал Союз, но даже обучение азербайджанскому языку, проходило только за счёт средств республиканского бюджета, равно как и выпуск книг на национальном языке. В таких условиях, уровень жизни республики, который раньше был намного выше чем в РСФСР, стал неуклонно снижаться, и представители нетитульных национальностей, которых зачастую держала только высокая зарплата, потянулись с вещами на выход.

Ровно такая же история случилась и в других республиках. Люди увидев, что жизнь в России, становится лучше и богаче чем на периферии, потянулись ближе к центру, что очень помогло в определённое время с квалифицированными кадрами.

И когда реальная власть стала расползаться в руках удельных князьков, те забегали по-настоящему. К счастью все их движения отслеживались очень подробно, и Судоплатов приехавший на встречу с Николаевым, уже знал о чём речь, и толстую папку, подготовленную аналитическим управлением, взял спокойно. В охране Николаева и Брежнева было уже до трети сотрудников Системы, и парни были готовы не только разорвать любого врага, но и своим телом закрыть охраняемого от пули.

И ничего странного в том, что выжимка по всем материалам легла на стол Брежнева уже через день.

— Н-да. — Генсек покачал головой. — Коммунисты, етить их. А как только власть стала утекать, так у всех маска сползла. — Брежнев снял очки и посмотрел на генерала. — И что предлагаешь?

— Последняя страница. — Коротко произнёс Павел Анатольевич, который не доверял даже Кремлёвским стенам.

— Гм. — Леонид Ильич надел очки, перелистнул несколько страниц, и поднял к глазам последний лист. — Жёстко. — Он покачал головой, снова снял очки, и пальцами помассировал глаза. — А от меня-то что нужно?

— Ну мы же не сами по себе, Леонид Ильич. — Судоплатов развёл руками. — Как вы помните, даже жёсткий конфликт между нами и руководством страны не привёл к ответной реакции. Мы просто захлопнулись как улитка, и не показывались наружу. И только с вашего прямого разрешения начали действовать. Система — часть страны, и не может действовать вопреки ей. Если завтра народ проголосует за капитализм, мы не поедем по адресам.

— Это хорошо, и… это плохо. Брежнев покачал головой. — Нет у нас такого сверхнадёжного механизма, который смог бы удержать всё что мы сделали.

— Нет. Судоплатов кивнул. — Но есть люди. Верные, надёжные. И к счастью мы знаем, что даже когда всё посыпалось, они не предали и не отступили. А вообще Витька много раз говорил об этом. Нужно воспитывать людей. Учить их, и никогда не врать. Чем умнее человек, тем он хуже поддаётся манипуляциям.

Гейдар Алиев слишком долго прослужил в КГБ, чтобы точно знать, что любую подготовку к мятежу, вскроют. Но у него был и на этот случай готов свой план. В большинство из них генерал Алиев не посвящал даже своих ближников.

Целью же всей операции, было как ни странно не выход Азербайджана из СССР, где ему было вполне уютно, а повышение роли руководителей республик как минимум до того уровня, который у них был до семьдесят третьего.

Алиев неторопливо прогуливался в скверике возле республиканского Верховного Совета, а вокруг словно стая волков рыскали его люди из охраны.

Но главная причина всех метаний, в другом. Гейдар Алиев был игроком. Игроком, для которого сама игра важнее даже чем выигрыш. Выигрыш только фиксировал правильно принятые решения, а удовольствие от красиво сделанной игры, — в самой игре. Во время службы в КГБ, Алиев довольно легко переигрывал турецкие разведслужбы, и теперь не без основания полагал, что переиграет какого-то там мальчишку, которому престарелый генсек дал слишком много власти. Видать не врали те, кто утверждал, что Николаев — сын Брежнева. Хотя и умён. Этого не отнять. Алиев вспомнил кинжальный взгляд двадцатилетнего парня, и чуть поёжился. Такой взгляд он мог припомнить только у Лаврентия Берия, когда тот приезжал по каким-то делам в Ленинград и выступал у них в школе переподготовки руководящего оперативного состава МГБ СССР.

Но его нужно ликвидировать в первую очередь. Слишком много на этом Николаеве завязано. А ещё он стремительно набирает популярность, разъезжая по стране и решая проблемы застойных регионов и городов. И вот это было опаснее всего, потому как если к заместителю Председателя, ещё можно подобраться, то к первому лицу, это в десятки раз труднее.

Генерал усмехнулся. Ничего, и такие задачи решали. В Баку зимой было всего плюс пять-семь, но порой налетал неприятный ветер с гор, и Алиев, поднял воротник, укрываясь от такого порыва.

— Агиль! — Алиев окликнул начальника своей охраны. — Возвращаемся! — Он взмахнул рукой, и в этот момент, словно что-то укололо его в губу. Он машинально провёл рукой, и сам себе улыбнулся. Ну какие комары в Баку, зимой? Их и летом-то совсем немного.

Дойдя до резиденции, он вытащил из сейфа чемодан спутниковой связи, и установив его как велела инструкция, поднял трубку, и набрал номер.

— Мистер Джонсон? — Произнёс он на прекрасном английском. — Рад слышать вас. Это вас Горец беспокоит…

Поговорив со своим далёким помощником и другом, Алиев плеснул себе коньяк, сел в большое удобное кресло, откинулся на спинку, закрыл глаза и… умер.

С разницей в минуты, скончались ещё два выдающихся деятеля Коммунистической партии, Шеварднадзе, и Щербицкий.

Пресса России, отреагировала необычно. Во всяком случае для тех, кто любил читать «между строк», ловя всякие сигналы, и намёки. Но на этот раз намёк был таким жирным и понятным, что удивились даже предельно циничные медики, и милиционеры.

Не было никаких «в ходе долгой и продолжительной болезни», и «смерть вырвала из наших рядов несгибаемого борца за дело коммунизма»… Нет. На четвёртой полосе в разделе «положение на местах», небольшое фото, в чёрной рамке, и текст; «На таком-то году, от сердечной недостаточности, скончался, видный государственный деятель, такой-то. Похороны пройдут по месту жительства покойного». И никаких трауров, и траурных мероприятий.

И вот это, три фото в один день, с подобным скупым некрологом, были даже ярче чем судебный процесс. А для тех, кто считал, что красная империя одряхлела и потеряла свои зубы — просто холодный душ.

Виктор тоже отметил все эти странности, но для него всё было понятно. Центр, указывал республикам на красную линию, которую нельзя было пересекать, и результат этого пересечения. Причём такая вот ликвидация была как ни странно очень мягким вариантом. Куда жёстче, это комиссии разнообразных ведомств, с арестами и отсидками всех виновных, а после всеобъемлющие выводы о руководстве республикой на Политбюро, и Пленуме ВС. Тогда обычно руководство республики приходилось обновлять как минимум на треть как максимум наполовину, и все ранее попавшие в жернова Союзного правосудия, уже не могли вернуться к государственной кормушке.

Ранее, в пятидесятых и далее годах, все работники так называемой номенклатуры, никогда не увольнялись, а максимум — переводились на такую же должность, но подальше от центра. Таким образом даже крайне бестолковый администратор, раз попавший в обойму, и непрерывно косячивший всё время, спокойно дорабатывал, директором, даже если для этого его лишали права подписи и управленческих функций дав грамотного заместителя и главного инженера. Причём главный инженер мог так и не дождаться места директора. Ведь должности уже ждали другие представители номенклатуры.

Теперь же всё рухнуло. Людей в лучшем случае просто снимали, обязав в трёхдневный срок явиться в бюро занятости. Вот и трудились бывшие директоры сантехниками, дворниками и кочегарами, так как зачастую кроме болтовни ничего не умели.

И только это, было мощнейшим фактором оздоровления общества. Люди впервые за много лет увидели, что начальников не просто передвигают на другое тёплое место, а нахрен увольняют, и те вливаются в ряды рабочего класса. Но и директорский корпус, поняв, что лафа внезапно закончилась, во-первых, начал больше внимания уделять производственным проблемам, а во-вторых, от греха сам переводиться на нижестоящие должности, где был шанс удержаться.

Но поскольку работа проводилась в рамках нормативных писем Совмина, то в республиках гордо её проигнорировали, и в результате получили чудовищный перекос в эффективности работы и как результат в стоимости изделия. И в итоге выходило, что республиканским предприятиям выгоднее было заказать комплектующие в России, чем у себя под боком. И конечно политика политикой, но когда у тебя из пришедшей на завод партии треть уходит в брак, то рабочим не объяснить почему у него от зарплаты осталось две трети, а то и половина.

К весне семьдесят седьмого, у Виктора собралась отличная команда, которым ничего не нужно было разжёвывать. Он просто показывал очередной застойный узел в организме, и люди уже сами разрабатывали комплекс мер по преодолению проблемы, не забывая о прессе, телевидении и слухах, поддерживая информационную насыщенность поля, и не давая всяким голосам перехватить повестку.

А в последнее время всё демократическое стадо доброжелателей словно взбесилось, голося через десятки антенн на СССР, и даже транслируя телевизионные программы на местных языках в приграничные районы.

В ответ некие горячие головы предложили расширить сеть передатчиков, глушащих вредные радиостанции, но Виктор предложил совсем другое. Даже сквозь вой и треск можно что-то расслышать, а если на этой же частоте ретранслировать другие радиостанции, причём неважно какие, можно те же голоса только с задержкой по времени в десяток секунд, и расслышать что там говорят, станет вообще невозможно. Кроме того, в Калининграде решили построить радиостанцию, для вещания на восточные страны, а в ГДР — большую станцию для окучивания западноевропейских слушателей.

Содержание передач было совершенно невинным. Какие-то рассказы, о бесплатной медицине, о длинных многодневных походах, по просторам СССР, о подготовке космических экспедиций, новости, интересные рассказы, музыка народов СССР, и так далее. Ничего крамольного или даже политического. И конечно повсеместно в Европе стали появляться передатчики — глушилки, о которых журналисты СССР тоже рассказывали в своих репортажах.

Эта идеологическая работа стоила стране совсем недорого, но она сразу поставила европейцев в позицию обороняющихся.

За время с шестидесятых годов по семидесятые произошли катастрофические изменения в идеологической работе, где стал царить формализм и враньё. А с фактическим перемещением партии на вторые роли в управлении государством возник некий вакуум, который нужно было заполнить. В результате не стали ничего особо придумывать, и в апреле семьдесят седьмого создали при министерстве культуры Управление Идеологии, и патриотического воспитания.

В Управление сразу предполагалось пригласить сотрудничать известных авторов, но с этим вдруг образовался какой-то затык. Люди разводили руками, и прятали глаза, когда их спрашивали о том, как прошёл разговор.

Выписав каждому разводящему по строгому выговору от министра, Виктор сам поехал разбираться с проблемой, сначала заехав к Михаилу Михайловичу Жванецкому, которого в прошлой жизни не жаловал за фактически открытую русофобию. Но в этой реальности приходилось строить дом из всего что под рукой, в том числе и дендрофекальных[31] материалов.

Жванецкий недавно переехал в Москву из Ленинграда, купив квартиру на Пионерских Прудах, и вместе с Карцевым и Ильченко готовил большую программу для театра Эрмитаж.

На репетиционной площадке, директор Жванецкого, Олег Сташкевич, попытался преградить путь, но только пересёкся взглядом с Николаевым, после чего утух, и куда-то делся.

Но Виктор не собирался хамить и шуметь, а в сопровождении всего одного человека, тихо прошёл в полутёмный зал, и так же тихо сел, собираясь дождаться перерыва.

В центре зала горела одинокая настольная лампа, освещая стол, перед человеком, который сидел спиной ко входу, а на неярко освещённой сцене стоял Виктор Ильченко, в несколько несуразном костюме с перекошенными плечами.

— Витя, ну что ты давишь тему, словно цадик на похоронах! — Возмущался Жванецкий. — Спокойнее, ну ровно как та тётка на складе, в порту, которая всё время что-то забывала[32].

Тут словно вывинтившись из темноты, за плечом Жванецкого возник его директор, что-то негромко сказал, и так же беззвучно канул в пустоту.

— Так. Рома, Витя, перерыв. — Михаил Михайлович привстал, и найдя гостя взглядом, не торопясь прошёл по ряду и пошёл к нему, а Виктор двинулся навстречу.

— Михаил Михайлович. — Виктор коротко поклонился, и поскольку тот не протянул руку для пожатия, не стал совать свою. — Рад случаю познакомиться с гениальным сатириком.

— А я вас знаю! — Жванецкий лукаво улыбнулся и протянул руку. — Вы же самый молодой статский генерал в истории империи.

— И очень надеюсь стать самым старым генералом в империи. — Виктор склонил голову и аккуратно пожал руку.

— Витя, Рома, идите сюда! — Крикнул Михаил Михайлович чуть отвернувшись в сторону сцены. — Настоящий герой Советского Союза!

Со сцены, вытирая пот платком, спустились известные юмористы лица, которых точно знала вся страна.

— О! — Роман Карцев ускорился и почти подбежал к Виктору. — Товарищ Николаев!

— Можно просто Витя, Роман Андреевич.

— Это как-то неправильно. — Возразил Ильченко.

— Почему? — Удивился Виктор. — Вы старше меня, вы в конце концов знаменитые артисты, а я простой чиновник.

— Ну, таки непростой. — Роман Карцев смешно нахмурился, и поднял указательный палец. — Мой родной брат летел тем рейсом где вы геройствовали. А он, надо сказать, профессиональный фокусник. Так он говорит, что и не увидел, как вы быстро вырвали бомбу у этого поца, чтоб ему гореть вечно.

— Михаил Михайлович, Роман Андреевич, и Виктор Леонидович, а что мы стоим как бедные родственники на пороге? Я тут знаю отличный ресторан, где нас могут накормить прекрасным обедом. Я угощаю.

— Вы хорошо зарабатываете? — Поинтересовался Жванецкий, для которого тема денег всегда была весьма болезненной.

— Вы же сами сказали, что я генерал. Ну так-то да, плюс у меня десятки патентов, и большое количество научных работ, так что я очень даже не бедствую. За образец нового авиационного оборудования которое я придумал и сделал, мне заплатили больше двухсот тысяч рублей. Плюс обещали какую-то премию.

— Что, за оборудование которое может так дорого стоить? Удивился Ильченко, на ходу накидывая на плечи тонкий плащ.

— Там, Виктор Леонидович, есть элементы, которые по цене улетают за миллион, это же авиационная техника. А значит предельно надёжная. Очень прочная и максимально лёгкая.

— А вы какое отношение имеете к этому? Спросил Михаил Михайлович, уже надевший белоснежный плащ, и щегольскую шляпу с широкими полями.

— Так я же авиационный инженер. Вот, год назад диплом защитил.

— Ещё и инженер… — Жванецкий покачал головой, и увидев, как Виктор делает приглашающей жест, последовал за ним.

— Вы, насколько я знаю тоже, — ответил Виктор. — И вы тоже работаете не по специальности. Впрочем, научить быть юмористом невозможно. У человека либо есть чутьё на смешное, либо нет.

— Как кстати и инженер. — Жванецкий улыбнулся. — Тоже очень специальная профессия.

— Ну вот инженеров, пусть даже и не очень хороших мы научились готовить тысячами, а вот юмористы так не появляются. Это можно сказать игра случая.

В ресторане их встретили как дорогих гостей, и сразу проводили в малый зал, где уже заканчивали сервировать стол.

Они перешучивались, беседуя о всяких мелочах, пытаясь прощупать друг друга, но Виктор игравший в эту игру на уровне гроссмейстера, уже давно просчитал собеседников, и вёл разговор к нужному ему результату.

— И всё же. — Жванецкий доел салат и суп и в ожидании горячего отложил приборы в сторону. — Мы-то вам зачем?

— А хвастать пред внуками? — Вполне натурально удивился Виктор. — А то и рассказать будет не о чем.

— А правда, что вас пытались захватить израильские военные? — Пытливо спросил Роман Карцев.

— Правда, Роман Андреевич. — Виктор кивнул. — Люди которые хотят просто поговорить, не входят в дом ночью держа оружие наготове. Но вы не переживайте, эти два парня уже давно дома в Израиле. За ними специально прилетал Ицхак Рабин. Даже чего-то там пытался сказать в извинительном тоне… — Виктор вздохнул. — но мне честно говоря наплевать на его извинения. Наплевать и растереть. Надеюсь они в следующий раз крепко подумают прежде чем лезть к нам.

— А наши, что так не делают?

— А тут, Виктор Леонидович, простая математика. Кто попался, тот и плохой мальчик. А израильтяне не просто попались, а были взяты с поличным с оружием, в доме чиновника высокого ранга, и секретоносителя. И Израиль, сразу, резко задолжал Союзу, в крупном размере.

— А мы, как — то случайно Союзу не задолжали? — Поинтересовался Жванецкий.

— Михаил Михайлович, вы же понимаете, что это всё моральные долги. Не захотите их принимать, так кто вас заставит? Вот вы недавно выезжали в Германию, и положили в банк крупную сумму. Вам на границе кто-нибудь хоть слово сказал? Да хоть все свои гонорары таскайте куда хотите. Это ваши деньги. И жить можете, тоже где хотите. Это ваше право. Вы гражданин СССР, и ничего такого не сделали за что лишают гражданства. Держите фигу в кармане? Так этим щеголяют примерно двадцать процентов нашей так называемой интеллигенции.

— Ну уж вы то настоящая интеллигенция. — Негромко произнёс Роман Карцев.

— Нет, Роман Андреевич. — Виктор покачал головой. — Я солдат. Скажу даже, что я очень хороший солдат. И не смотрите, что на мне костюм, и полуботинки. В броне, сфере, и с автоматом, я буду куда естественнее. А вот уже батальоном командовать не смогу и не буду. Так что нет. Я не интеллигенция. Я чернорабочий. Вот уже пятый год разгребаю говно руками, а конца и края не видно. Но это лирика. А вот что не лирика, Михаил Михайлович, это кем вы себя считаете. Вы же можете запросто уехать в Израиль, и наездами летать сюда, выступать, собирать большие залы, и снова возвращаться. Но, не делаете. Почему? Я готов предположить, что вы считаете Россию, своей родиной. Но как же так, Россия родина, а люди, которые здесь живут вам враги? Вы не отвечайте мне, Михаил Михайлович. — Виктор поднял руку останавливая Жванецкого. — Вы внутри себя разберитесь. Можете о результатах никому не говорить. Ничего не изменится. Вы также будете выступать, собрать залы, а возможно и стадионы, а я буду с удовольствием смотреть на ваши выступления. И я обещаю, что никто к вам и не подойдёт. Будете жить как хотите, всё также по мелочи нарушая уголовный кодекс, но с некоторых пор у нас артистов за это не трогают. Вон, Володя Высоцкий, уже четырёхкомнатную квартиру себе в Москве построил, и вроде собирается заняться домом.

— Вы знакомы? — Спросил Ильченко.

— Мы друзья. — Ответил Виктор, глядя куда-то вдаль. — Простите, друзья. — Виктор встал, и коротко поклонился. — Чего-то я засиделся, а у меня ещё куча дел. Я вас прошу, продолжайте без меня. За столик я уже рассчитался.

— Виктор ещё раз поклонился и быстро вышел из номера, каким-то образом подхватив своё пальто, и словно растворившись в пространстве, и только через секунду хлопнувшая входная дверь, обозначила его уход.