Нет в мире ни чёрта, ни ангела. Есть лишь наши страхи перед бесконечным мирозданием.
На очередной сессии, Верховный совет, рассмотрев обращение коллектива юристов и преподавателей юриспруденции, постановил создать комиссию по пересмотру статей Уголовного Кодекса СССР, посвящённых самообороне, её пределах, и ответственности за превышение пределов самообороны. Также признанно необходимым пересмотреть статьи о холодном оружии, и пересмотре Правил приобретения и хранения огнестрельного и холодного оружия гражданами СССР.
— Это что? — Виктор смотрел на комок из проводков, воздушных конденсаторов, и трубочек, похожий на результат взрыва в радиоприёмнике.
— Это антиграв Николаева — Иваненко. — Гордо ответил профессор, доктор наук и академик Дмитрий Иваненко.
— Как-то у меня это выглядело попроще. — Виктор покачал головой. — И как результат?
Профессор чуть поскучнел.
— Мы практически не понимаем, как эта штука работает. Пока есть только общие прикидки и план исследований.
— А как с тягой? Я, как мне помнится, до пары килограммов раскачал.
— Ну, милейший, это же совершенно непрофессиональный подход. — Иваненко снисходительно улыбнулся. — Интересы науки требуют куда более взвешенного подхода, и спокойного, неторопливого развития. Это если хотите — академическая этика. Развитие цивилизации не терпит суеты.
— Знаете, Дмитрий Дмитриевич. — Виктор усмехнулся. — Вы конечно большой учёный, и работали с самим Ландау, и вообще звезда первой величины, а я — простой советский инженер. Но мне, с высокой горы наплевать на ваши высоконаучные эротические игры. Доклады, формулы, и как вы там друг друга поглаживаете в разных местах, на симпозиумах, наслаждаясь своей значимостью. Я, как уже сказал инженер. И мне важно вот это, простое: тяга, расход энергии, надёжность и так далее. Если вы не можете этого обеспечить, я соберу десяток молодых парней, и они за полгода — год, с помощью высоконаучного тыка, сделают мне гравитационный подвес, который я смогу вставить в транспортное средство, или в технологическое оборудование. У меня за спиной не абстрактный прогресс абстрактного человечества, а двести пятьдесят миллионов советских людей. И каждый должен быть сыт, одет, в тепле, и спокойствии. А благо остального человечества меня не беспокоит совершенно. Ровно так же, как и проблемы большой науки. И если вы мне сейчас скажете, что ваш коллектив не в состоянии обеспечить практически значимые результаты исследований, то я развернусь, уйду, и буду решать вопрос имеющимися у меня аппаратными ресурсами. А вы продолжите заниматься академической этикой.
Когда выдающемуся учёному Дмитрию Иваненко предложили заняться изучением установки, которая неведомым образом создавала антигравитацию, он сразу решил, что это розыгрыш его коллег. Такие розыгрыши были в ходу в академической среде, и считались нормой. Но дело в том, что это ему сказал человек, который вообще не любил шуток, даже смешных. Мстислав Всеволодович Келдыш, который ему рассказал об этом, был предельно серьёзен, а когда Иваненко сам осмотрел установку, то убедился в том, что устройство действительно создавало обратную гравитацию. То есть до включения устройство весило на два с половиной килограмма больше чем после. И это в наглухо запаянном металлическом кубе.
Он даже навёл справки об этом Николаеве, который установку собрал. Никто. Мальчишка и аппаратный прилипала, которого он планировал оттереть от изобретения века, и дать установке новое имя — своё.
И когда этот Николаев пришёл в лабораторию, ничто не говорило об опасности. Аккуратно и даже с некоторым шиком одетый молодой человек, с волевым лицом, внимательными глазами, и потёртыми часами Мозер, на руке.
Но вдруг, из-за этой вполне пристойной оболочки, показалась такая пасть, полная страшных зубов, что Иваненко даже пожалел, что связался с этой темой.
— Но позвольте…
— С чего бы это я вам что-то позволил, любезный? — Удивился Николаев. — Товарищ Келдыш вас порекомендовал, и я прислушался к его мнению. Но как видно Мстислав Всеволодович, ошибался на ваш счёт. Или всё-таки нет? Я вот уверен, что вы завалите дело. А он считает, что только вы сможете его продвинуть, до технической реализации. И у вас лишь один способ доказать, что я неправ.
Сев в машину, Виктор перевёл дух. Да, он сознательно нагнал жути на учёного, но иначе их не заставить шевелиться. А что ему? Деньги капают, процесс идёт… Куда и зачем ему торопиться? Тем более, тема такая… богатая. Можно и госпремию урвать, и орденок. А там глядишь и вообще дать теме своё имя. Виктору было достаточно наплевать на то, кто будет числиться автором изобретения, но если по справедливости, то нужно было бы найти того парня, который сгинул где-то в лагерях, и присвоить антиграву его имя. Но Брежнев решил, и Келдыш поддержал его решение, что изобретение должно быть названо Антиграв Николаева. На этом дискуссия была закрыта.
Но саму тему нужно будет держать под контролем. — Виктор раскрыл толстый блокнот, и сделал пометку в списке дел, которые находились под постоянным вниманием.
Таких дел было немало, но что самое печальное, количество их множилось, и тому не было края. Вот и сейчас, Виктор ехал на заседание художественно-промышленной комиссии, которая принимала внешний вид и функциональность новых изделий.
Всё дело проходило в павильоне Лёгкая Промышленность на ВДНХ, где гос. предприятия СССР, и кооперативы выставили свою продукцию, на которой они хотели видеть надпись: «Сделано в СССР».
В руках у Виктора был толстый каталог, где он возле каждого изделия в пустом квадратике ставил плюс или минус. Иногда ноль, то есть изделие нужное, но строго для внутреннего рынка.
Больше всего было всяких утюгов, чайников, и мелких игрушек от кустарных артелей, потому что их делать было проще всего. Но попадались и вещи достойные внимания. Например, Минэлектронпром, выкатил целую серию калькуляторов. Настольных с большими яркими цифрами, и карманных с прогрессивными светодиодными индикаторами, и даже со встроенным печатающим устройством.
Вся техника министерства выпускалась под коллективной маркой «Электроника» и чего там только не было. Уже упоминавшиеся калькуляторы, звуковая техника, вычислительная и даже наборы для самодельщиков. Только в этой реальности, дизайн был куда лучше, и не без творческих находок, которые Виктор нагло попятил у дизайнеров будущего, полагая, что выпуск техники нового облика только подстегнёт промышленную эстетику.
Поэтому и катушечный магнитофон был красив как космический аппарат. С большим количеством ручек, переключателей и парой красивых стрелочных индикаторов. Эта серия выпускалась в четырёх модификациях. Самый накрученный и сложный, по цене тысячу рублей, чуть попроще, но такой же качественный в семьсот рублей, ещё более простой, но зато с собственным усилителем и парой колонок, за пятьсот рублей, и совсем простой одномоторный аппарат с усилителем и встроенными динамиками, за двести пятьдесят рублей. Тот, что подороже, был прямым конкурентом импортным магнитофонам, потому как имел такое же качество звука, более интересный дизайн и вдвое меньшую цену. Даже аппарат первого класса, мог с лёгкостью поспорить по качеству с японцем, а по цене убивал его напрочь, та как стоил в три раза дешевле.
Далее на стенде шли кассетные аппараты. И стационарные с высоким качеством звука, и портативные с урезанным звуком, и совсем карманные для записи лекций, и прочих прикладных функций. Например, ввода программного кода в персональные компьютеры.
Причём вся техника была двойного назначения и могла использоваться в качестве промышленных накопителей. Электроника АЛ 102 устанавливались в подводные лодки, правда без блока звукового усилителя и с упрощённой приборной панелью. И это было целиком и полностью заслугой Николаева, который дал настоящий бой на коллегии Совмина, посвящённой градациям качества и торговым наценкам. Военные упирались как могли, но и их сломали доводы Виктора, который объяснял, что сама концепция разного качества для военных и для людей ущербна и полностью противоречит советской идеологии. И обязательно наступит момент, когда сниженные требования по качеству, переползут на военную продукцию. А если мотор произведённый на заводе может оказаться как в магнитофоне на подводной лодке так и в аппарате в детском саду, это приведёт к тому что все моторы будут высокого качества. Не будет никаких поблажек по приёмке вроде того, что существует сейчас: вот этот хороший мотор, в этот ящик, для военных, а вот этот в ящик для прочего люда.
И это сработало ко всеобщему изумлению. Рабочий раньше мог получить три рубля за двигатель первой категории, рубль за двигатель второй, и полтиник за третью. И он вполне осознанно делал необходимые по плану пару двигателей по первой категории качества и остальное гнал для зарплаты, потому как времени на них требовалось вдвое а то и втрое меньше чем для самого качественного изделия.
Проблема была в том, что моторы по третьей категории были совсем плохими и не проходили ОТК, фактически являясь браком. Поэтому их сразу отправляли на заводы, которые делали всякую механическую технику для кухни, где они грелись как печка, выли словно турбина и могли сгореть через пару лет работы. А когда на участке осталась лишь одна категория и брак, то количество продукции сначала упало в три раза, а после потихоньку начало расти пока не достигло плановых показателей.
Собственно, так работали практически все заводы производившие точную механику и другую ответственную технику. Часовому заводу не нужна шестерёнка третьего сорта, а авиационному производству ни к чему гидравлические трубки, не вписывающиеся в жёсткие допуски. Изделие либо принято ОТК, либо летит в ящик с надписью «Брак».
Директоры заводов были людьми разными, но как правило дураками не являлись, и сокращение градаций качества, приняло широкий размах, сначала на всех заводах Минэлектронпрома, а позже и других заводов, что сначала вызвало некоторое бурление в трудовых коллективах. Но на очередном совещании в ВЦСПС[1], приглашённые рабочие вертолётного и станочного завода объяснили представителям трудовых коллективов правду жизни.
Собственно, на этом вся буча и закончилась. Заодно вдруг выяснилось, что таким нехитрым образом в никуда уходило огромное количество ресурсов, и рабочих часов. До двадцати процентов экономики прямо работало на свалку производя вещи ненужные или некачественные которые частенько прямо с завода уезжали на утилизацию.
Факты производственного вредительства стали темой для обсуждения на коллегии Минфина, Партконтроля, и других серьёзных ведомств. Способов борьбы с таким явлением было немало, но Виктор предложил разбираться с каждым отдельно. Наверняка будут случаи, когда директор вынужден производить какой-то планово-убыточный мусор, или вообще изделие значится в промплане, а никому не нужно. Вот и оседает оно на складе, а после тихо отъезжает на переплавку или на свалку. Но конечно же ровно перед тем как устраивать проверки и посадки, разослать по предприятиям памятку — инструкцию по выявлению изделий низкого качества и спроса, и порядок действий если такое вдруг находилось.
В итоге общая эффективность народного хозяйства приросла на пять процентов, а это для такой огромной страны цифра очень существенная. Особенно учитывая, что добыта она была на ровном месте.
Таких явных дыр в хозяйственном механизме СССР было немного, но вскрывались они медленно и печально. Директоры заводов, конструкторы и КБ, словно клещи вцепились в систему хозяйствования, когда расход материала покрывал ошибки в проектировании и производстве. Например, двигатель советского производства был в полтора раза тяжелее чем его аналог по рабочему объёму из США, и на двадцать процентов менее мощный. Конструкторы упирали на то, что такие двигатели могут прослужить по полсотни лет, но это была ложь, ибо надёжность их тоже была ниже чем у западных аналогов.
Именно возле такого двигателя остановился Виктор. Запорожский моторостроительный завод сделал бензиновый мотор объёмом в два литра, мощностью в восемьдесят лошадиных сил и каким-то адовым расходом, словно их двигатель попутно производил из воздуха серебряные слитки.
— Н…да. — Виктор покачал головой, и сразу же к нему шагнул представлявший изделие лысоватый мужчина среднего роста в не новом, но вычищенном и отглаженном костюме коричневого цвета.
— Товарищ…
— Николаев. Информационное управление Верховного Совета.
— Так что же вам не понравилось в нашем двигателе? — Спросил мужчина забыв представиться.
— А почему он мне должен нравиться? — Виктор с интересом посмотрел на мужчину. — Ваш двигатель предназначен для чего? Для какой техники он спроектирован?
— Наш двигатель может быть установлен на любой тип техники в народном хозяйстве… Начал представитель завода.
— Для трактора — маловато сил. Для тягача — тем более. На лодку? Но тогда нужен особый редуктор, и экономичность. Куда ещё?
— На грузовик. — Подсказал стоявший за спиной посетитель выставки.
— На грузовик тоже не пойдёт. Сто сил, это курам на смех. У нас легковые машины со стосильным мотором и пятью пассажирами в салоне, с трудом въезжают в гору. А грузовик вообще будет вползать на первой передаче. А что с ним случится на бездорожье, которого у нас хватает, я вообще боюсь предположить. Ну, же, товарищ. Так для чего был спроектирован и построен ваш мотор? Или вы потратили государственные деньги на проектирование и постройку пробной партии просто так? Для галочки и премии?
— Да как вы смеете! — Представитель завода которому нечем было крыть уже набрал воздуха в лёгкие чтобы утопить неприятные вопросы в скандале, когда молодой человек, который их задал, просто сделал пометку в каталоге, и отошёл к следующему экспонату.
— Нет подождите! — Мужчина решительно шагнул следом, но Николаев лишь отмахнулся.
— Расскажете всё в Совмине. Через три дня будет совещание по результатам выставки, там и поговорим. Вам пришлют приглашение. — Виктор обернулся к Елене, которая уже достала свой блокнот, и чиркнула для памяти. — Директора завода тоже пусть пригласят. — И не обращая больше внимания на закипающего гражданина, перешёл в следующий ряд, где стояла бытовая техника МинЭВМ, и смежных министерств, таких как Минсредмаш, Минсвязь, и прочих.
Минвнешторг как-то сумел договориться с немцами и у Сименса был куплен завод по производству конденсаторов и резисторов. Ранее, год назад провели полное переоборудование двух заводов по выпуску полупроводников и вступила в строй фабрика микросхем. Кроме того, во время войны американских республиканцев с финансовой верхушкой в экономической системе мира возник определённый хаос, что позволило заключить контракты на поставки оборудования для контроля радиоэлементов, что сразу дало возможность поднять качество проверки деталей, и даже на старом оборудовании выдавать приличное качество. С появлением в производстве радиоэлементов высокого качества, вперёд шагнули и военная техника и бытовая.
Ещё помогали немецкие рабочие высокой квалификации, которых нанимали в качестве мастеров на станочные участки. Причём не везде подряд, а на те места, где действительно требовалась высокая культура производства.
Работу каждого такого специалиста контролировал партком и профком, так что директоры, которые и рады были бы задвинуть иностранца куда подальше, лишь бессильно хмурились, но делу не препятствовали.
Вообще после разгрома торговых криминальных группировок, и подпиравших их партийных кланов, в СССР возник некий недостаток власти именно на местах, который быстро заполняли Советы народных депутатов, которые и по конституции являлись главной властью в стране.
Сильно помогало то, что КГБ и МВД, работали очень активно, и всем тем кто стремился урвать себе дополнительных привилегий, крепко давали по рукам. И конечно же в числе оных оказались многие директоры крупных предприятий, которые в отсутствии «руководящей и направляющей роли Партии» вдруг ощутили себя наместниками бога на земле. Следом за директорским корпусом потянулись главы производственных объединений и министры, но всё кончалось просто и быстро, торжественными проводами на пенсию.
И не помогали никакие петиции от лица трудового коллектива или явные демарши со стороны профсоюзных органов. Сразу набегали правоохранители, которые быстро и в доступной форме объясняли, что завод государственный, и здесь можно играть только по тем правилам, которые оно установило. И это в том случае если проверяющие не находили никаких нарушений со стороны директора. А то персональная пенсия в лучшем случае сменялась просто пенсией, или вообще условным сроком. Реальных сроков не давали. Всё же человек действительно много сделал для производства. А что под старость стал дурковать, так это вообще можно списать на производственную травму.
Виктор закончил осмотр в секторе где показывали автотехнику. Там показывали полноприводную Волгу 24–34, переднеприводной ВАЗ 21032, и совсем новинку — дизельный УАЗ 3155Д. Причём буква Д обозначала не дизель, а удлинённый кузов. По сравнению с 469 моделью, машина стала на десять сантиметров шире, на метр длиннее, и за счёт этого куда более пассажировместимой. Теперь там можно было поставить семь мест, или сделать большой грузовой отсек. Заводчане даже сделали вариант с дополнительными дверями, усиленной рамой, возможностью размещения на крыше пулемётной турели, и гнездом под радиостанцию.
Но всех уделали Рыбинский моторостроительный и Серпуховский завод мотоколясок. Рыбинск сделал двигатель, коробку и часть ходовой, а Серпухов превратил это всё в четырёхместный багги с мощной трубчатой рамой, длинноходовой подвеской, и удобными глубокими креслами.
С двигателем в сто пятьдесят сил, полным приводом и широкими арочными колёсами, багги свободно летала по песку и глубокой грязи, легко брала любые осыпи и склоны. И при этом стоила вполне вменяемые две тысячи рублей. Мотоцикл Днепр стоил тысячу, Запорожец — три тысячи, но не обладал и десятой частью той проходимости, которую показывал «Егерь».
Этот проект Виктор тащил из чистого упорства, просто для того, чтобы получить опыт преодоления всяких чиновных дураков, и откровенных вредителей. От первоначального эскиза до конечной реализации, прошло уже почти два года, но результат не мог не радовать.
Армия, пограничные войска КГБ, и Внутренние Войска, схватились в жёсткой схватке деля годовой выпуск в тысячу машин, и понадобилось вмешательство лично Брежнева, который обязал новый Воронежский автозавод, обеспечить внеплановый выпуск двухсот машин в месяц.
Воронежский завод купленный под ключ у немцев, был небольшим, но предельно автоматизированным производством, где на должностях мастеров работали инженеры с высшим образованием, а наладчики и станочники были не ниже пятого разряда. Завод как раз заканчивал пусконаладку, и предполагалось что он будет выпускать новую 27 Волгу, но решение Брежнева всё изменило. Багги такого типа конечно были нужнее чем машина относительно высокого класса, особенно учитывая направление на моторизацию войск, и повышение мобильности. Дозорных и разведывательных машин лёгкого класса в Советской армии просто не было. «Егерь» конечно не решал всех проблем, но снимал очень существенную часть.
Но военные не были бы таковыми если бы не выяснили кто всё это придумал, и воплотил. Маршал Куликов даже как-то при встрече отругал Виктора что тот не представил свои эскизы сразу в военное ведомство. Так мол будет гораздо проще.
— А я и представлял. — Виктор усмехнулся. — Три раза отправлял спецпочтой в Генштаб. И даже отписки не получил.
Несмотря на то, что лицо у маршала пошло красными пятнами, выдержки он не потерял, и даже продолжал улыбаться, и только голос его подвёл, когда он чуть закашлялся и буркнув «Я разберусь», перевёл разговор на другую тему. А через два дня, сначала позвонил Куликов, а чуть позже на приём к Николаеву пришёл седоволосый полковник, которому следовало отправлять все материалы по возможной модернизации армии и флота. У полковника был собственный адрес фельдъегерской доставки, и телефон спецсвязи, поэтому Виктор предположил, что офицер занят при Начальнике генштаба какой-то внутренней работой. И чтобы визит не был совсем уж бесцельным, он прямо на листках обычной бумаги, нарисовал карандашом несколько проекций квадроцикла и угловатый бронеавтомобиль известный в нашем мире под названием «Тайфун-К».
Полковник задал несколько вопросов по эскизам, и не дрогнув лицом откланялся, но придя в министерство попросился на приём к начальнику Генштаба, и сразу положил перед ним эскизы Виктора.
— Вот, товарищ маршал. Товарищ Николаев передал.
— Хм. — Готовился к разговору?
— Вряд-ли. — Полковник помотал головой. — На моих глазах рисовал. И ещё так, посидел над чистым листом, словно по памяти выбирал, что именно рисовать.
— И что думаешь? — Куликов поднял взгляд от рисунков.
— Чертовщиной конечно попахивает, так, конкретно. — Полковник кивнул. — Но это пусть церковники разбираются, чёрт он или ангел. Самое главное, он наш. Советский. А остальное неважно.