Влияние (СИ)

8.2

Свет, ясный ненавистный свет наполнял тесную камеру, тянул к нему свои лучи — тёплые, манящие, обещающие покой, тихую гавань и прощение.

Больше всего Кассиану хотелось развернуться и бежать, но нет, это было не его желание, он был могущественным интуитом, Тенью могущественного супремуса Варгаса, который не был подвержен эмоциям. Трусливо бежать, словно пустынная крыса, хотел слабак Эдриан Соларим, который тянулся к своим жалким эмоциям, но готов был отказаться от них, только бы Кассиан не приближался, не посмел запятнать и погасить.

Кассиан сжал кулаки, не позволяя страху Эдриана заполнить его, исказиться, стать гневом. Гнев был позволен. Гнев и злобу супремус Варгас поддерживал в нем на пути к должности Тени.

"Мать Эдриана Солариса, генерал Коалиции, женщина, которая является врагом", — он позволил этим мыслям окрепнуть, пока ноги сами несли его к тюремному отсеку. Теневые стражи поспешно расступились, пропуская в полутемную камеру.

— Мама! — беззвучный крик Эдриана Солариса всколыхнул Поток так, что Иллария содрогнулась всем телом.

На Кассиана смотрели карие, теплые и бесконечно-уставшие глаза, полные любви, что была сильнее самого Потока.

— Эд, — тихо прошептала она, вставая, — мальчик мой…

Её движения были скованными, осторожными. Кассиан с неожиданным для себя содроганием представил, какие пытки ей пришлось перенести.

Но в Потоке она, как и всегда, оставалась ровным и мягким свечением — упрямым и непоколебимым. Таким, что хотелось погасить, уничтожить, чтобы даже воспоминаний не осталось. Чтобы Эриан соларис в полной мере почувствовал всю ту боль, которую он, Кассиан, испытывал на пути к величию Тени супремуса Варгаса.

— Генерал Соларис, видимо, плен плохо сказывается на вашем здоровье, — как удачно, что он не снял шлем, тот надежно скрывает эмоции, сглаживает волнение в голосе. — Ваш сын давно мертв.

— Сними шлем, Эдриан, — голос Иллари был ровен — наполненный уверенностью женщины, привыкшей командовать, смешавшейся с правом матери.

Кассиан невольно восхитился ее железной выдержкой. Но слова подняли в нем волну злости: почти те же слова говорил Хэнк за несколько минут до смерти.

“Сними капюшон, Эдриан”.

Рассель в углу камеры сделала маленький шаг в сторону двери, явно намереваясь покинуть камеру и не присутствовать на допросе.

— Капитан, останьтесь, — отрывисто приказал Кассиан, он чувствовал страх Рассель и что-то еще… Сочувствие? Женщина, всегда больше напоминающая ему боевого робота, чем человека, испытывала жалость к пленнице? Любопытно.

— Генерал Соларис, я бы очень не хотел применять силу… учитывая тот факт, что у вас есть определенные договоренности с сенатором. Все, что мне нужно — координаты новой базы.

— Эд, я хочу посмотреть на тебя, — теперь Иллария просила — тихо и мягко, так же, как бывало, просила показать ей очередную царапину или ушиб, полученный на во время игр. Тогда, когда он был совсем ребенком.

Ее голос возвращал в прошлое, и у Кассиана на секунду замерло сердце.

В Силе он видел себя глазами генерала Соларис — еще подростком. Тогда он был нескладным, долговязым с непокорными светлями, почти белыми волосами, обрамляющими слишком худое лицо. Он ненавидел свое отражение в зеркале, ему хотелось быть похожим на отца, с которым ему не позволяли видеться. Но Иллария помнила его другим. В её воспоминаниях он был красив — юное лицо, оживленный, пытливый взгляд теплых карих глаз. Образ Илларии нежно дотронулся до его щеки, заставляя Кассиана отпрянуть. Гнев со странным сожалением вспыхивает в нем с новой силой. Генерал Соларис не увидит его лица: вся ее любовь и свет не для него:

— Эдриан Соларис мертв, — ровно повторяет он еще раз. — Я убил его.

— Варгас вбил тебе в голову этот бред про Эдриана Соларис, которого убил Кассиан Тенебрис, — неожиданная вспышка гнева Илларии сильна и ощущается приятным прикосновением Потока, если не вслушиваться в смысл слов. — Ты — мой сын, моя плоть и кровь! Ты можешь перейти на сторону Конклава, убить собственного отца, отречься от семьи, быть безмозглым мальчишкой, но ты никогда, слышишь? Никогда не перестанешь быть тем, кого я носила под сердцем! Ты — Эдриан Соларис, и, даже если вместо мозгов у тебя будут только электронные платы, этого не изменить!

— Я — Кассиан! — он вскинул руку, сжимая пальцы, наматывая на руку поддающуюся энергию Потока, отчего Иллария сипло задышала.

Энергия Потока, подчиняясь его воле, накатила удушливой, тяжелой волной, вызывая боль и страх.

— Этого не изменить… можешь убить меня, — просипела Иллария из последних сил, — но семья — превыше всего…

— У меня нет семьи! — убить эмоции, убить мягкий теплый свет материнской любви, выкорчевать с корнем из самого сердца, чтобы даже воспоминаний не осталось о нескладном юноше с любопытным взглядом.

— В тебе моя кровь! И кровь Хэнка! Наша любовь, которая вопреки всему позволила тебе появиться на свет, — Иллария Соларис схватилась за горло, в тщетной попытке разжать невидимую хватку, чтобы вдохнуть, но взбешенный Кассиан не замечал этого.

Иллария слабо дернулась еще раз, а потом, он почувствовал это в Потоке, ее обессилевшее сознание милосердно накрыла спасительная темнота.

— Приведите ее в порядок, — в гневе сжимая кулаки, бросил Кассиан Рассель, стремительно выходя из камеры, — я закончу этот разговор позже.

Гнев жег его изнутри, требуя выхода, энергетический клинок сам просился в руки.

Кассиан пришел в себя в дальнем конце тюремного отсека среди оплавленных стен и тяжелого запаха паленой пластмассы и разогретого металла. Нестерпимо сияющее белым, нестабильное лезвие энергетического клинка мерно гудело, резонируя в разнесенном коридоре. Впервые за последние годы он чувствовал слишком много.