Властелин Руси

Глава 5 АЛУША Март 866 г. Новгород

На левом берегу седого Волхова привольно раскинулись огороженные высокой деревянной стеною усадьбы Нового Города. Все улицы, часть которых — еще только часть — вымощена положенными на коровьи челюсти бревнами, спускались к торговой площади, к реке, к пристаням-вымолам, параллельно речным водам весь город пересекала на пробой длинная улица, которая так и называлась — Пробойная, на ней, близ Торга, селились богатые купцы и бояре, все на левом берегу. На правом же пока лишь только ветер шумел, да чуть вверх по реке, ближе к Ильмень-озеру, возвышалась на крутом холме крепость покойного Рюрика, омываемая водами трех рек — Волхова, Волховца и Жилотуга. Внизу, у холма, далеко выдавался мыс, образуя удобную гавань с причалами для ладей. Там же стояли длинные приземистые амбары для хранения сетей, стойла для скота, глинобитные печи для выпечки хлебов и лепешек. Над всем этим гордо возвышалась крепость, именно к ней — а не к Новгороду — больше подходило название Хольмгард — «Город на острове». Именно там, за крепостными стенами, жили дружинники и лучшие люди князя.

Поднявшись на квадратную башню, Хельги-ярл внимательно посмотрел в сторону Нового Города — именно оттуда он каждый день ждал вестей, а они все не приходили. Что-то не ездили на санях-волокушах торговцы по санному речному пути и не возвращались соглядатаи, посланные Ирландцем, — может, опасались за крепость льда? Да нет, не время еще в марте-месяце вскрываться северным рекам, не время. Чего ж не едет никто?

Ярл вздохнул — кажется, он знал причину. Все решалось сейчас не здесь, в крепости Рюрика, а там, в набиравшем силу Новгороде — городе бояр и купцов. Еще совсем недавно побаивавшиеся Рюрика, видно, теперь они решили, что настал тот заветный час, когда можно вручить власть своему человеку — и этот человек у каждой группы был свой. Одни хотели одного, другие — другого, остальные — третьего, некоторые вообще ничего не хотели, кроме как, пользуясь безвластием, половить рыбку в мутной воде, как было уже не так и давно и закончилось призванием Рюрика. Нет, не нужна сейчас смута, выгодна она лишь Киеву, вернее — Дирмунду-князю. Кстати, странная смерть Рюрика — не на его ли черной совести? Три дня назад Хельги отослал часть своих людей обратно в Ладогу, передав с ними тайный приказ молодому тиуну Найдену — тщательно разобраться во всех обстоятельствах гибели Рюрика. Ярл был уверен — Найден выяснит все, что только возможно. Пока же главные дела вершились вовсе не в Ладоге. Здесь именно в этот момент решалась судьба северных земель Руси! Погрязнут ли они в усобицах или укрепятся под властью сильного и авторитетного князя — другого пути просто не было. Хельги еще раз приложил ладонь к глазам — небо хоть и хмурилось, да сквозь ватные разрывы облаков нет-нет да и проглядывало солнце. Дни стояли хорошие, теплые, правда, иногда дождило — но это все же лучше, чем мороз или вьюга. Снизу, с подножия холма, потянулись к небу дымы — хлебопеки затапливали свои печи.

— Князь! — Ярл обернулся на зов.

Позади него стоял старый слуга Рюрика. Лицо его было красным, дыхание — тяжелым и частым, видно, бежал. Как же его звали? Кажется, Стивор.

— Князь, по твоим покоям кто-то ходит! — с поклоном промолвил старик. — Я хорошо слышал чьи-то осторожные шаги. Хотел послать гридей, да решил сначала сообщить тебе.

— Ты верно решил, Стивор, — кивнул Хельги. — Я сам во всем разберусь.

— Не нужна ли помощь?

— Ты предлагаешь помощь мне, сыну племени фьордов?

— О, не гневайся, светлый княже! — Слуга со стоком повалился на колени.

Ярл положил ему руки на плечи:

— Встань, старик! Иди лучше к Еффинде, вдове и моей сестрице. Думаю, она больше нуждается в помощи, нежели я.

Поклонившись, слуга поднялся на ноги и с неожиданным проворством спустился вниз. Немного подождав, Хельги направился следом.

На княжьей усадьбе челядь встречала его почтительными поклонами, похоже, для этих людей уже давно стало ясно — кто будет князем. Ярл усмехнулся и, помахав рукою мелькнувшей на крытой галерее закутанной в глухой платок сестре, резко повернул к Рюриковым покоям — высокой просторной избе на подклети. Быстро поднявшись по крутым ступенькам крыльца, Хельги три раза топнул ногами — будто бы сбивая снег, и, кашлянув, отворил дверь.

— Не бойся, Алуша, это я, — тихо сказал он, тщательно запирая дверь на засов.

— А я услышала твой голос, князь, — выходя из-за печки, засмеялась дева. Одетая в мужское платье — узкие порты и тунику, с подстриженными, смешно торчавшими волосами и маленькой, едва угадывавшейся под просторной одежкой грудью, она напоминала мальчишку с ярко-голубыми глазами, родинкой на левой щеке и длинными, загнутыми кверху ресницами.

— Долго мне еще скрываться? — уселась она на лавку, и ярл засмеялся — такие вопросы и смех — это хороший знак, девчонка явно оклемалась после всей той мерзости, что происходила на тризне. Первое время она вообще не могла понять, что происходит, и почему-то принимала Хельги за дух умершего мужа.

— Я жду вестников, — улыбнулся ярл. — Как только они прибудут, поверь, твое вынужденное заточение кончится. Слава богам, ты уже больше не плачешь!

— Я уже выплакала все слезы, — прошептала Алуша. — И не знаю, что со мной будет дальше. Куда я пойду? И кому нужна?

Хельги ласково потрепал ее рукою по волосам:

— Дальше у тебя будет долгая и, я надеюсь, счастливая жизнь с новым мужем и с новым именем. Вот мужу-то ты и будешь нужна, да еще своему деду, боярину Всетиславу.

— Дед любит меня, — задумчиво кивнула Алуша. — Но я очень боюсь гнева богов — ведь я обманула их.

— Не бойся, — рассмеялся ярл, — ведь богов обманула не ты, а я и мои люди, а это такие лиходеи, что плюют на любых богов…

— Все равно, — покачала головой девушка. — Ведь то, что я совершила… Я даже не знаю, смогу ли жить?

— Ладно, не переживай раньше времени. Лучше подумай, как тебе обрадуется дед!

В дверь неожиданно застучали. Хельги вздрогнул и громко спросил — кто?

— Вернулись люди из Новгорода, ярл!

Услыхав голос Ирландца, ярл быстро отодвинул засов:

— Входи.

— Я могу говорить свободно? — войдя, осмотрелся Ирландец. Увидев прятавшуюся в углу, за круглой печью, девушку, неожиданно подмигнул ей и показал язык.

— Говори, — Хельги засмеялся. — Только по-норвежски. Вряд ли дева поймет что-нибудь из нашей беседы.

— И то верно. — Сняв шапку и плащ, Конхобар уселся на лавку. Узкое, чуть желтоватое лицо его прямо-таки светилось важностью. Ярл протянул ему серебряный кубок с элем:

— Испей. Вижу, наш человек принес важные вести.

Ирландец кивнул, вытер губы рукавом зеленой туники и не торопясь поведал о том, что происходило в Новгороде сразу же после смерти Рюрика.

Интриги начались, когда еще не успели угаснуть угли погребальной крады. Волхв Малибор и Кармана, не прельстившись дармовым пивом, спешно покинули крепость уже на следующий же день и, вернувшись в город, тут же принялись мутить воду. Уже к обеду на торгу и на пристани, на всех городских площадях и улицах появились какие-то бабки-прорицательницы, песнопевцы-слепцы, кудесники, брызжущие слюной. Все в один голос твердили, что велением богов новым князем должен стать Квакуш — внебрачный сын Малибора, прижитый, дескать, от какой-то таинственной девы из рода давно умершего князя Гостомысла, дочь которого, Умила, приходилась матерью Рюрику. Да и сам Малибор — как, кстати, тут же и выяснилось — тоже происходит из древнего и почтенного рода, родственного Гостомыслу и Вадиму Храброму. Так что для волхвов все складывалось как нельзя удачно, не считая того факта, что Квакуш был больной на голову, о чем все в Новгороде хорошо знали. И знали, кто будет править от его имени. Это вполне устраивало волхвов, таким образом укреплявших свою власть и влияние — Малибор с Карманой опирались в основном именно на купцов из не особо богатых и какую-то часть бояр, привлеченных возможностью поживиться по велению богов общинными землями. Что боги повелят именно так, их в этом заверили Малибор и Кармана. Все волхвы, сказители, гадалки — в общем, весь «административно-психологический ресурс», все, так сказать масс-медиа были брошены на агитацию простолюдинов, составлявших большинство из мужиков-вечников. В этих волхвах, кудесниках и гадалках, в их громком декларировании близости к богам и состояла главная сила клана Малибора — Карманы. Слабостью же их неожиданно оказались деньги.

— Даже не всем волхвам заплатили, остальные же и близко не видали ни кун, ни гривн, ни резан, — засмеялся Ирландец и попросил, если возможно, плеснуть ему еще пива.

— Возможно, — улыбнулся Хельги. — Налей нам, Алуша! И себя не забудь тоже.

Опростав кубок, Конхобар продолжил свой рассказ дальше.

Другой влиятельный клан группировался, как правильно угадали ярл и Ирландец, вокруг боярина Всетислава. Богатые купцы, бояре, даже ушкуйники — разбойный люд, чем-то родственный викингам по укладу жизни, — в общем, все люди, не стесненные в средствах, хотели видеть правителем человека, который мог бы обеспечить их интересы и выгоду — навести порядок в окрестных лесах и на речных волоках, не допускать порчи монеты и обеспечить выход к богатым южным странам, в первую очередь — к могущественной Империи ромеев. А для этого нужно было подчинить себе Киев — ключевой город на пути из варяг в греки, что могло быть по плечу только сильному князю с многочисленной и мощной дружиной. По сути, клану боярина Всетислава было все равно, кто станет княжить, варяг или славянин, лишь бы он смог обеспечить их интересы.

— Волхв Малибор несколько раз тайно встречался с боярами, — понизив голос, доложил Ирландец. — О чем именно говорили — выяснить не удалось.

— Да что тут выяснять, догадаться можно, — пожал плечами ярл. — Наверняка Малибор обещал боярам немедленный поход на Царьград и помощь богов, что немаловажно — нельзя забывать, что может совершить искренняя вера! Волхвы вполне могут уговорить самых влиятельных бояр — и чаша весов качнется в их сторону. А после победы, я думаю, с ними обязательно снюхается Дирмунд! Как говорят местные — рыбак рыбака…

Конхобар вздрогнул.

— Я тоже думал об этом, — тихо признался он.

— Надо проверить, не привезли ли волхвам серебро с юга.

— Ну, это вряд ли, — усмехнулся Ирландец. — Просто-напросто не успеют, реки-то еще во льдах, а зимние пути подрастаяли. Хотя если все затянется… Да, этот вопрос нельзя упускать из виду.

Хельги-ярл задумчиво уставился в стену. Он не мог себе позволить проиграть в битве за власть, и вовсе не потому, что, как и всякий викинг, так хотел властвовать. Вернее, не только поэтому. От него, именно от него, зависело сейчас — будет ли Северная Русь богатой и процветающей или сверзится в пучину усобиц и братоубийственных войн, а то и еще похуже — станет легкой добычей наползающего с юга Зла, ведь черный друид не преминет стакнуться с волхвами. Сакральное колдовское государство во главе с друидами и волхвами, спаянное жестоким террором и кровью, — бред? А ведь вполне может сложиться! И чтобы не допустить этого, нужно стать властелином Руси, путь даже пока только Северной.

Улыбнувшись, Хельги повернулся к Ирландцу:

— Поблагодари верных людей, Конхобар.

— Уже, — кивнул тот.

— Тогда теперь — наш черед. Пусть наши люди сегодня же возвращаются в Новгород к Всетиславу и передадут просьбу Хаснульфа о встрече…

— Хаснульфа?

— Да, да! Дружина Рюрика — это третья сила. И бояре должны склониться к ней, а не к волхвам. В конце концов, они же должны понимать, что дружина — и только дружина — может гарантировать порядок и походы в Империю. Вряд ли Малибор и Кармана так уж успели задурить всем головы.

— Но Хаснульф… — Конхобар немного помолчал и резко вскинул глаза. — А он сам не желает ли стать князем?

— Ума не хватит, — громко рассмеялся Хельги. — Если б можно было обойтись одной лишь грубой силой, я не сомневаюсь, что воевода поступил бы именно так! Я даже толковал с ним на эту тему… Дескать, захватить власть — полдела, надо еще суметь ее удержать, а это — расчеты, интриги, серебро… В общем, Хаснульф, — хоть и не ума палата, а сообразил, что в князья ему лезть не стоит. Быть воеводой — вполне почетная должность, но, при известном раскладе, можно ее и лишиться. Кстати, почему к Хаснульфу не подбивали клинья волхвы?

— Боятся, что их не поддержит дружина, в ней много норманнов. Что им чужие боги?

— Но ведь Рюрик был погребен по местному обряду! — Хельги с силой стукнул ладонью по столу, так что подпрыгнули кубки. — Не верю я, что волхвы не будут пытаться… Не сейчас, так позже. Надо уберечь от них дружину, Конхобар! Дружину… и Хаснульфа. — Ярл вскочил с лавки. — Действовать! Немедленно действовать!

Не прошло и пары часов, как верные люди ярла были отправлены Конхобаром в Новгород. Они шли на лыжах по льду Волхова — расстояние до города было невелико. По обе стороны реки вздымались плоские сопки, поросшие сосной, березой и елью, на склонах холмов и у подножия виднелись заросли ольхи и ракиты, перемежаемые в оврагах орешником и малиной. Тусклое серое небо, казалось, прижимало кусты к земле, покрытой слежавшимся голубоватым снегом. Посланцы ярла ходко шли по накатанному санному следу и вскоре превратились в едва заметные черные точки.

Выйдя из ворот крепости, к хлебопекам неспешно спускался молодой парень — слуга — простоволосый, с редковатой бородкою и красноватыми, слезящимися от какой-то болезни глазами. Овчинный полушубок, онучи, натянутый на самые глаза треух, мешок за плечами — парень ничем особенным не выделялся средь прочих слуг, только на груди, под рубахою, висела отрубленная куриная лапа — знак, врученный волхвом Малибором. Спустившись по склонам к давно уже топившимся печам, он, опершись на плетень, некоторое время смотрел, как, переворачивая лепешки, ловко орудуют длинными лопатами хлебопеки, потом отошел чуть в сторону, оглянулся и ухватил за рукав стоявшего в группе дожидающихся хлебов слуг парнишку:

— Здрав будь, Микул.

— И ты, Онгузе…

— По здорову ли матушка? Как зуб-то, прошел?

— Да хвала богам, ничего. Прошел зуб, не болит боле.

— Помогла, значит, травушка-то?

— Помогла. Век тебя благодарить буду!

— Не меня, — Онгуз понизил голос, — Малибора-кудесника благодари — его травка. — Помолчав, парень оглянулся по сторонам. — Есть у меня дело к тебе, Микул.

— Говори, все исполню.

— Хлебы не отнесешь ли в дом господина моего, Хаснульфа-воеводы? Я подзадержусь маленько, хочу силки проверить. Для себя ставил, не для воеводы. Ты, ежели кто наверху будет спрашивать, скажи — где-то у печей хаживал Онгуз, да, видно, подзадержался.

— Сполню.

— На вот, возьми-ка мешок. Опосля заходи на зайчатинку.

— Зайду, Онгузе.

Простившись с Микулом, Онгуз быстро пошел вдоль реки, к ольховым зарослям, оказавшись у которых снова оглянулся и, не заметив ничего подозрительного, вытащил из сугроба заранее припрятанные лыжи. Выйдя на середину реки, встал на санный путь, оттолкнулся… и вскоре уже подъезжал к новгородской пристани. Обойдя торчащий изо льда и снега вымол, сложенный из толстых серых бревен, поднялся к открытым воротам.

— На торг, человече? — спросил его вооруженный копьем стражник.

— На торг, на торг, господине, — растянув губы в улыбке, закивал Онгуз. — Хаснульф-воевода послал…

— Ну, проходи, проходи, не стой, — Стражник разочарованно отвернулся. Связываться с воеводскими слугами — себе дороже.

Пошатавшись по широкой торговой площади, на которую выходило сразу несколько улиц, Онгуз подошел к одному из дальних рядков, поманил пальцем мелкого востроносенького торговца. Тот кивнул и, попросив соседа присмотреть за товаром — глиняными свистульками, игрушками и прочей мелочью, — отошел в сторону.

— Мир тебе, дядько Крыж.

— И тебе тако же. Чего звал?

— Хозяину передай — варяг Хельги живет в избе с каким-то молодым парнем, кто такой — не знаю, может, слуга, может — так, для утехи. Окромя того, есть у варягов в городе соглядатаи. Соглядатаи эти сегодня с утра пришли в градец и сразу же ушли обратно, да быстрехонько. Видать, поручено им что-то важное.

Один такой краснолицый, длинный, в полушубке нагольном, другой усатый, третий — с бородой рыжей.

— Мало ль в городе усатых, краснолицых да рыжих? — засмеялся торговец. — Ладно, передам. К кому ходят, не ведаешь ли?

— Покуда не ведаю. Вечерком служек порасспрошу. И вот что, — Онгуз замялся. — Мне б зайчатинки прикупить незадорого. Не знаешь, торгует кто ль подешевше?

— Зайчатинки, говоришь? — Крыж улыбнулся. — Эвон, к тому рядку пойди, Сарка-охотника спросишь, скажешь, что от меня, он цену и скинет.

— Вот и славно! А есть зайчатина-то у него?

— Как не быть, друже!

Вечер навалился внезапно, не как всегда, почти без сумерек. Просто с обеда еще собралась на юге, у Ильменя, густая клочковатая синь, да, быстро расширяясь, поглотила все небо. И так-то пасмурно было, а тут и совсем стемнело, тихо так стало, страшно, как бывает в затишье перед бурей. Буря, правда, слава богам, не разразилась, но снег пошел, повалил густыми пушистыми хлопьями, словно вернулась зима. И то сказать, март хоть и протальник, да на севере — месяц зимний. На улице стемнело, хотя вроде и было-то не так поздно, подзадержавшиеся хлебопеки, косясь на нависшую над головами тучу, быстро поднимались к малым воротам. Пропустив их, молодой страж потянул на себя тяжелую створку.

— Эй, эй, паря! — заголосил выбежавший из ольховых зарослей человек, в котором стражник признал одного из местных служек. Прикрикнул недовольно, чтоб пошевеливался.

— Да бегу, бегу я, — взобрался к воротам слуга и, переведя дух, вытер слезящиеся глаза. — Уф, успел.

— Проходи, проходи, не стой тут, — поторопил страж, закрывая ворота.

— Иду… Силки проверял, думал — возьму зайчика, так нет — шиш, — расстроенно развел руками служка. — Что ж, придется теперь уж пустых щец похлебать.

— Ага, пустых, как же, — буркнул ему вслед воин. — Нешто тебе мало от боярина достается?

Пройдя от ворот к усадьбам, слуга юркнул в одну из курных избенок.

Растянувшись на лавке, накрытой медвежьей шкурой, Хельги-ярл привычно подложил под голову скатанный плащ. В дальнем углу, у пышущей жаром печки, тихо посапывала Алуша. Слава богам, хоть больше не плакала, видно, и впрямь оклемалась, не как в прошлые ночи — одни рыдания да стоны. Эх, дева, дева… Ничего, кончатся скоро твои страдания!

Довольно улыбнувшись, Хельги перевернулся на бок. Как и всякий викинг в чужой стороне, он спал не раздеваясь, положив по правую руку меч. Тихо было в избе, лишь потрескивали в круглой печке дрова, только снаружи что-то скребло по крыше — то ли ветки, то ли ночная птица.

Алуша у печки заворочалась, застонала и вдруг вскочила с ложа — растрепанная, в широкой мужской рубахе — и, закрыв руками лицо, застонала.

— Что такое? — встрепенулся ярл. — Аль приснилось чего?

— Мне страшно, княже… — прошептала девушка. — Чу! Скребет кто-то по крыше когтистой лапой! Не посланец ли обманутых нами богов?

Пробежав босиком по полу, девчонка, дрожа, уселась на лавку ярла. Хельги ласково погладил ее по спине:

— Ну, не дрожи, что ты… Я ж с тобою, верно?

— Так-то оно так, — тихо отозвалась Алуша. — Да все равно страшно. — Она испуганно покосилась на дверь. — Кажется, будто там стоит кто-то…

— Кто же там может стоять? — рассмеялся ярл. Встав, отодвинул засов, выглянул наружу. — Нету тут никого! Хочешь, сама посмотри?

Девушка подбежала к двери, выглянула:

— И в самом деле, нет… Давай вожжем светильник?

Клацнуло огниво. Разгоняя темноту, вспыхнуло желтое дрожащее пламя.

Алуша уселась на лавку, подтянув к подбородку колени:

— Не прогоняй меня, ладно?

— Сиди, что ж…

Хельги отвернулся, чувствуя, как девушка улеглась рядом.

— Погладь меня, — тихо попросила она.

Ярл провел ладонью по ее стриженным в кружок волосам.

— Не так, — прошептал дева. — Подожди…

Она поднялась и, встав на колени, резким движением скинула через голову рубаху. В желтом пламени светильника вспыхнуло обнаженное тело. Погладив себя по бокам, Алуша несмело улыбнулась и бросилась на грудь ярлу.

— Ты ведь не прогонишь меня сейчас, правда?

Взяв руку Хельги, девушка осторожно провела ею по своему животу, по маленькой груди с затвердевшими коричневыми сосками…

— Будь моим в эту ночь, князь, — попросила она. — Поверь, мне не нужно ничего больше…

В очаге догорали дровишки, а сидевший за столом Онгуз облизывал жирные пальцы:

— Ну, как, Микул? Хорош зайчик?

— Куда как хорош, — дожевывая, улыбнулся Микул. — Уваристый! Здорово, что тебе повезло сегодня. Не каждый день дичинку едим.

— Да уж, не каждый, — вытирая рукавом глаза, мелко засмеялся Онгуз; стекая по редкой бороденке его, капал на стол жир. Подобрав жирные пятна краюшкой, воеводский слуга с хитрецой взглянул на приятеля:

— А что, Микул, ты ведь здесь всех молодых парней знаешь?

— Как и ты, — Микул пожал плечами. — Зачем спрашиваешь?

— Так, — отмахнулся Онгуз. — Не знаешь, кто из них варяжскому князю прислуживает? Помнится, в их дружине младых отроков не было,

— И я не видел.

— Значит, из наших кто-то.

— И что тебе до него?

— Думаю, не мой ли должничок это, Немил? С Покрова резану должен, а никак его не встретить.

— Тю, Немил, говоришь? — рассмеялся Микул. — Да Немил вторую седмицу уже, как в Новгород подался, к родичам. Надоело, сказал, тут, в служках. Он давно уйти собирался.

— То и я слыхал, — покивал головой Онгуз, не далее как сегодня днем лично видевший Немила на новгородском торге. — Одначе всяко может быть. Говорят, он-то варяжскому гостю и служит! Вот бы узнать — так или нет?

Микул пожал плечами:

— Пойди да узнай — делов-то!

— Э, не скажи, парень! — Онгуз важно поднял вверх лоснящийся от жира палец. — Он ведь меня испугаться может. Возьмет да сбежит — как я тогда его сыщу?

— Вообще-то, верно, — почесав кудлатую голову, согласился Микул. — Знатная у тебя брага, Онгузе! Сразу видно — воеводская, я уж так опьянел, как… как… как не знаю кто.

— Пей, пей, друже. — Онгуз подлил в кружки браги. — Проверить, не Немил ли в служках, поможешь ли? А я уж с тобой потом поделюсь резаной…

— Не просьба! — Микул пьяно махнул рукой. — Прям посейчас и проверю, — пошатываясь, он поднялся с лавки.

— Князя-то варяжского не боишься?

— А чего его бояться? Не человек он, что ли? В случае чего скажу — избой обознался…

— Дров лучше возьми, — хрипло посоветовал Онгуз. — Скажешь — печь протопить пришел.

— И то верно! Ох, и хитер ты, Онгузе…

— Хитер не хитер… Матушке-то своей, чай, не говорил, куда пошел?

— Что я, совсем без ума? Сказал — хозяину допоздна буду служить сегодня. Да и не поздно ведь еще, темно просто… Инда пойду! — Микул решительно потянулся за полушубком и вышел, тяжело хлопнув дверью.

Немного выждав, Онгуз нащупал висевший на поясе нож и, выскочив на улицу, быстро пошел вслед за Микулом. Валил мокрыми хлопьями снег, и черное тяжелое небо висело над самыми крышами.

Прихватив от поленницы охапку дров, Микул, бесцеремонно отстранив плечом стража, поднялся по тяжелой лестнице в княжьи хоромы и скрылся в сенях… Спрятавшийся за амбаром Онгуз затаил дыхание. Дверь почти сразу открылась, и на пороге появился Микул, уже без дров. С крайне озадаченным видом он быстро спустился с крыльца и, почесывая затылок, пошел прочь. Онгуз за амбаром сунул нож за пояс:

— Кажись, пронесло…

В тот же миг на крыльцо выскочил молодой варяжский князь — с непокрытой головой, в темно-голубом плаще, накинутом поверх домашней туники. Что-то спросив у стража, он подозрительно оглядел двор.

— Нет, не пронесло. — Вытащив нож, Онгуз покачал головой и, словно ночной тать, крадучись двинулся вслед за удалявшимся в ночь парнем. Догнав, оглянулся и тихонько позвал:

— Микуле!

Парень обернулся:

— А, это ты…

— Ну, кто там? По глазам вижу — Немил?

Микул пьяно расхохотался:

— Не, не Немил, друже!

— А кто ж тогда? Гляжу, узнал ведь?

— Узнал, узнал… Не парень то — девка!

— Девка?!

— И знаешь кто? Алушка. Княжеска молодшая женка!

— Окстись, парень! Ей ж сожгли на краде.

— Не знаю, кого там сожгли, а только Алушка это, я уж хорошо видел.

— Может, помстилось?

— Ага, как же! И плечи ее голые помстились, и родинка на щеке. Алушку-то я хорошо знал, почитай, всех прочих была к нам, слугам, добрей да милее.

— Вот так, значит… — Онгуз прислушался. Со стороны княжьих хором гулко залаяли псы.

— Ты как частокол-то прошел, Микуле?

— А там наши все. Чай, меня-то каждая собака знает.

— Вот это-то и нехорошо, — прошептал Онгуз и, улучив момент, всадил приятелю нож в сердце.

Тихо охнув, тот повалился в сугроб. Оглянувшись по сторонам, Онгуз расстегнул на себе полушубок и, сняв с груди куриную лапу, надел ее на шею остывающему Микулу.

Не на шутку взволнованный, вошел в княжьи хоромы Конхобар Ирландец.

— Плохо дело, ярл. — Выслушав все, он почесал левое ухо. — Знаешь, я бы на твоем месте отдал приказ немедленно отыскать этого парня.

— Уже отдал, — кивнул ярл.

— Не надо никого искать, — подойдя к столу, усмехнулась Алуша. — Я хорошо его знаю, это Микул, наш челядин. Неплохой парень.

— Что значит — «неплохой»? — Ярл вдруг осекся. — Ты понимаешь наш язык?

Девушка обиженно поджала губы:

— Не такая уж я глупая. И не забывайте, кем был мой муж Рюрик.

— Нет, ты не глупая, — посмотрел на нее Ирландец. — Это мы с ярлом глупцы. Ты знаешь, где живет этот Микул?

— Да.

— И можешь сейчас показать?

Алуша кивнула и накинула на худенькие плечи плащ с капюшоном. Все трое вышли на улицу, ярл махнул уже ожидающим у крыльца воинам. Через предупредительно распахнутые стражем ворота процессия вслед за скрывавшейся под плащом девчонкой направилась к курным избенкам слуг, во множестве жавшихся почти к самому частоколу. Перед одной из изб Алуша замедлила шаг и обернулась:

— Кажется, здесь… Я как-то отдала Микулу остатки пира, заметила — он унес их сюда…

Хельги усмехнулся. Эх, Микул, Микул, не вовремя сунулся ты со своими дровишками. Впрочем, чего зря метать икру? Что такое случилось-то? Ну, узнал — узнал, узнал! — парень Алушу, придется теперь посидеть ему под замком седмицу-другую. Поговорить с ним придется, поугрожать, предупредить, чтоб не болтал. Уляжется все, потом, пожалуйста, — пусть болтает, кто ж ему поверит? Хельги скосил глаза на Ирландца и хмыкнул. Не сомневался — уж тот-то разрешил бы эту проблему весьма кардинально, и бедным в таком случае оказался бы несчастный слуга. Наверное, Конхобар был бы по-своему прав — нет человека, нет и проблемы. Дикие, суровые времена… Ярл обернулся к воинам:

— Ну что? Входим.

Он первым вошел в избу — из темноты пахнуло навозом, видно, за перегородкой зимой держали скотину. Хельги велел принести факелы, и вскоре по закопченным стенам заплясали оранжевые отблески пламени. Убранство нехитрое — стол, лавка, широкий сундук-ложе, небольшая печка в углу, из-за перегородки выглядывает коровья морда. Не так уж и плохо живется челяди — ишь, скот держат. Корова вон, поросенок, утки…

Кто-то из дружинников по знаку ярла шевельнул спящую на сундуке женщину.

— Вставай, мать! Да проснись же! — Наклонившись ближе, воин перевернул спящую на спину… и отпрянул. Морщинистое старушечье лицо с судорожно открытым в последнем выдохе ртом представляло собой ужасный оскал смерти.

— Да она ж мертвая, — разочарованно констатировал воин. — Умерла бабка.

— Если не убита, — шепнул на ухо ярлу Ирландец.

— Быстро позвать лекаря! — приказал Хельги.

— Боюсь, вряд ли они его отыщут, — покачал головой Конхобар.

— А где ж он? — Ярл бросил на него быстрый взгляд.

— Там же, где сейчас и Рюрик, и его слуги, — несколько сконфуженно отозвался Ирландец. — Ты же сам просил им заняться.

— Ах, ну да, ну да… — Хельги вздохнул. Не хотелось обижать верного помощника, а то высказал бы ему все, что сейчас думал. Впрочем, Ирландец вряд ли понял бы причину его недовольства, как не поняли бы его ни стоящие рядом воины, ни эта стриженая девчонка, Алуша… Да и сам-то ярл себя бы не понял, если б не Тот, кто…

— Быстро обыскать округу. — Хельги потянул за рукав деву. — У этого слуги были приятели?

— Кто ж его знает? — пожала та плечами. — Наверное, были.

Дружинники уже растягивались цепью…

Труп отыскали быстро, хоть и был он тщательно закидан снегом.

— Да, это Микул, — опознала слугу Алуша. — Несчастный…

После того как в сугробе отыскали тело, Хельги-ярл переговорил с Ирландцем. Оба пришли к одинаковому выводу — раскрутить действия с Алушей и ее дедом Всетиславом следовало как можно раньше. Хоть и запретили выпускать из ворот слуг, однако ж такая ситуация не могла продержаться долго — и хлебопекам нужно было начинать выпечку, были свои дела и у рыбаков, и у охотников. Следовало признать — вражеского шпиона они просмотрели, как это ни казалось обидным, а проверить всех жителей крепости не хватило б пока ни сил, ни людей. Поэтому оставалось одно — поторапливаться, некогда было особо рассуждать, и ярл приказал седлать лошадей. Шпиона следовало опередить во что бы то ни стало.

Еще не рассвело, как дружина ладожского ярла, стараясь не очень греметь кольчугами и оружьем, спустилась с холма на лед Волхова и на рысях понеслась к Новгороду.

— И к чему такая спешка? — недоумевал поднятый с постели воевода. Правда, особенно-то и не ругался — Хельги-ярл сразу же угостил его изрядной порцией браги и по приезде в город обещал еще, к тому же и подначивал:

— Только ты прямо с утра, как приедем, выбери самую лучшую корчму, благородный Хаснульф, такую, где тебя больше всего уважают.

— Да меня во всех уважают! — довольно хорохорился в седле Хаснульф. — Попробовали бы не уважать.

— Это счастье — иметь такого уважаемого друга! — подъезжая к городским воротам, польстил Хельги и попросил: — Ну-ка, покличь кого-нибудь из этих бездельников, именующих себя городской стражей.

«Бездельники», узнав воеводу, без лишних разговоров отворили ворота.

— Едем? — подкрутив усы, ухмыльнулся Хаснульф. — Не знаю, что у тебя за дела, ярл, но корчму я выберу знатную!

— Надеюсь, с хорошим пивом!

— О, тебе понравится, не сомневайся. — Воевода громко захохотал, его объемистое чрево заколыхалось, словно подернутое волнами море.

— Слава воеводе Хаснульфу! — въезжая в город, громко воскликнул Хельги, и польщенный воевода, разгладив бороду, приосанился в седле.

Ярл обернулся:

— Я не зря позвал тебя, друг мой, свет твоей благородной славы падает на меня сияющим нимбом… Я давно хотел подарить тебе сочиненную мною вису, ее можно читать лишь на рассвете.

— Так уже рассветает! — радостно оживился Хаснульф, гордо оглядывая дружину. Вис ему раньше никто не дарил, и никакой скальд не прославлял его славные подвиги, кроме как вот теперь — молодой ладожский ярл, коего, что греха таить, еще не так давно воевода считал самонадеянным гордецом. И вот этот гордец на поверку оказался весьма почтительным и, право, куда больше других достойным носить титул князя северных славянских земель.

— Читай же свою вису, ярл! — привстав в стременах, громко, чтоб слышали все, закричал воевода. Это был миг торжества его славы.

Хельги прокашлялся и, ритмично раскачиваясь, торжественно начал:

Хаснульф аж покраснел от удовольствия: как истинный викинг, он хорошо понимал, что только волшебное слово скальда делает человека бессмертным.

— От бед дружину избавил, — потрясенный до глубины души, шепотом повторил воевода. А ведь, и в самом деле, был такой случай, когда шли с Рюриком по бурным водам Нево, озера-моря, и едва не налетели на камни. Откуда ж стало известно об этом Хельги?

— Память людей не забудет хевдинга, и асы подскажут имя героя, — со всей возможной торжественностью ответил ярл, не так давно узнавший о давнем происшествии от Конхобара Ирландца, собиравшего все сплетни при дворе покойного князя.

— Иди же в корчму, славный Хаснульф, — улыбнулся ярл. — И жди, я скоро буду, лишь отведу достойным родителям их сына, что был у меня в дружине. — Он кивнул на стриженую Алушу.

— Красивый парень, — кивнул воевода. — Ну, однако, буду ждать. Поскорей расправляйся с делами, и примемся пировать. В корчме однорукого Кивра, что у Торга. Да всякий покажет.

— Найдем, — помахав рукою, засмеялся ярл.

Усадьба боярина Всетислава щетинилась частоколом. За высокими, вкопанными в землю бревнами возвышались островерхие срубы. Среди покрытых снегом деревьев виднелись также крыши хлевов и амбаров. Подъехав ближе, Хельги заколотил в ворота.

— Кого там несет в этакую-то рань? — недовольно высунулся из надвратной башенки заспанный страж.

— Передай своему господину — ладожский правитель Хельги, сын Сигурда, желает беседовать с ним, как вчера договаривались.

— Хельги, сын Сигурда? — хрипло переспросили из глубины двора. — Что ж, входите. Я не ждал так скоро…

Хорошо смазанные ворота бесшумно распахнулись, и небольшой отряд ладожского ярла медленно въехал во двор. Почти у самых ворот в окружении большого числа вооруженных копьями и мечами людей стоял высокий седобородый человек в синем плаще-корзне — боярин Всетислав. Хельги спешился и, бросив поводья дружиннику, приветствовал хозяина усадьбы:

— Да будут твои стада тучными, а нивы полными колосьев, а душа твоя пусть да пребудет в мире.

— Мир и тебе, ладожский князь. — Боярин усмехнулся в усы и указал жестом на крыльцо, ведущее в хоромы. — Входите же! Ты и твои люди.

Алуша вдруг сделала попытку броситься к деду, Ирландец едва успел удержать ее, шепнул:

— Еще не время! Слишком уж много глаз…

— Я слышал, с вами приехал и воевода Хаснульф? — показал свою осведомленность боярин.

— Да, — Хельги кивнул. — Он чуть подзадержится с делами.

— Не стойте же на пороге, проходите в дом.

В жарко натопленной горнице ярко горели дорогие восковые свечи. Тянулись вдоль стен резные лавки, в центре, вокруг стола, стояли деревянные кресла, крытые золоченой ромейской парчою.

— Мы хотели б говорить с глазу на глаз, — без обиняков сказал ярл.

Всетислав кивнул:

— Внизу, в горнице, накрыты столы для ваших спутников. Впрочем, их так мало…

— Смею думать — мы приехали к другу.

— А ты смелый, князь! — усмехнулся боярин. — Хотя… все когда-то бывают смелыми. Отведай моего меда.

— С удовольствием, но сначала о деле. Я хочу сделать тебе подарок, почтеннейший Всетислав. Подарить раба… Вот он.

С этими словами Хельги-ярл подвел к столу скромно стоявшую у самого порога Алушу и резким движением руки сбросил с нее плащ.

— Красивый отрок, — подслеповато прищурился боярин.

— Красивый, — охотно согласился ярл. — Только это не отрок.

— Как — не отрок?

— А дева… Всмотрись-ка внимательней, почтеннейший Всетислав.

Боярин подошел ближе… и вдруг, охнув, закрыл глаза рукой:

— Нет, не может быть…

Алуша кинулась на шею деду.

Чуть позже они уселись за стол втроем — оправившийся от первого потрясения Всетислав, Хельги и Конхобар Ирландец. Верный, но не склонный к интригам и излишним умствованиям Снорри отправился с дружиной в корчму к Хаснульфу.

— Нет, мы вовсе не обманули богов, — с усмешкой доказывал боярину Хельги. — Разве может смертный обмануть их? Значит, они сами сочли, что срок твоей внучки еще не пришел. Иначе б нам никак не удалось ее выручить. Непонятно только, почему волхвы решили с ней так поступить? Или они не знали о твоем влиянии в Новгороде и округе?

— Знали, — глухо усмехнулся боярин. — И незадолго до смерти Рюрика предлагали мне союз. Я отказал этим проходимцам!

— Понятно, — ярл кивнул. — Поэтому они и решили отомстить. Я вижу, ты тоже не очень-то веришь в богов, Всетислав?

— Я стар и много чего повидал.

— А волхвы просчитались. Теперь такой союз предлагаю тебе я — Хельги-ярл, родич старшей жены Рюрика и ладожский повелитель.

— Я должен подумать, — старый боярин пристально посмотрел на ярла. — Что получат от твоего правления новгородцы?

— О том и поговорим. Хочешь — прямо сейчас, а хочешь — позднее.

— В общем-то, я догадываюсь… У тебя сильная дружина, князь?

— Весьма! И не забывай о дружине моего друга Хаснульфа!

— Что ж… похоже, мы и в самом деле сможем договориться.

— За этим я сюда и пришел, почтеннейший господин.

Через пару недель в оскудевший людьми род боярина Всетислава с соблюдением всех необходимых обрядов была принята молодая невольница из далеких фризских земель, нареченная новым именем — Изяслава. Любуясь на молодую красавицу, многочисленные гости перемигивались — знаем, мол, зачем ее принял в род одинокий боярин, все дети и внуки которого полегли в давних усобицах. И никто из них не догадывался, что Всетислав ввел в род родную внучку, прах которой покоился якобы в кургане, насыпанном над могилой усопшего Рюрика. Никто об этом не знал, кроме самого боярина, Изяславы-Алуши и Хельги с Ирландцем. И еще знали волхвы — Малибор и Кармана — знали, но помалкивали. А что бы они стали говорить?