Владыка морей ч.1

Глава 19

Октябрь 638 года. Братислава.

Дороги! Старые римские дороги! Это чудо инженерной мысли уцелело на протяжении многих миль, засыпанное землей. Кое-где они были разрушены корнями деревьев, а кое-где и вовсе оказались растащены рачительными крестьянами на свои постройки. Одна из таких дорог начиналась прямо в баварской Ратисбоне, шла в город Батава Кастра, именуемый сейчас Новгородом, заходила в мораванскую Вену, а оттуда тянулась по правому берегу Дуная до самой Дакии, повторяя все изгибы речного русла. В Новгороде мастер, выписанный давным-давно из Константинополя, уже построил каменный мост, благо Дунай был там очень узок. Но вот теперь он взялся на второй, который соединит центр Братиславы с левым берегом могучей реки, к вящему удивлению словен и авар, которым все происходящее казалось каким-то немыслимым чудом. Да и для купцов из земель ромеев это тоже было чудом, ведь последним, кто смог обуздать Дунай, был великий император Траян. И это заставляло знающих людей задуматься о многом.

Уже стояли выложенные острые опоры, которые должны будут противостоять ледоходу, явлению, незнакомому рекам Испании и Италии. Пуццолану, вулканический пепел, превращавший известь в римский бетон, привозили из-под Неаполя и с острова Кизик, что в Мраморном море. И это были первые мосты, построенные в Европе за немыслимо долгое время. Уже лет двести пятьдесят никто не замахивался на подобное, у императоров просто не было таких денег. Да и нужды в новых мостах тоже не было, ведь римские дороги одинаково хорошо служили как наступающим легионам, так и ордам варваров, которые были очень благодарны противной стороне за такое удобство. Никто не ожидал ничего подобного, но факт остается фактом. Именно хорошие дороги помогли когда-то варварам проникнуть вглубь империи в рекордно быстрые сроки.

А вот князю Самославу было плевать на возможное вторжение. Он был твердо настроен связать всю страну сетью дорог и мостов, от баварской границы до пограничных крепостей на востоке. Он уже досыта наелся походами по непролазной грязи. Ему безумно надоели переправы на плотах. Ему надоело ждать целыми неделями, когда в половодье большая часть страны оказывалась отрезана от столицы. Он не обладал философским складом ума окружавших его людей, которых неспешная жизнь приучила терпеливо ждать. Он ждать не хотел! Ему нужен был этот чертов мост!

Первые арки уже были выложены с той и с другой стороны, и горожане приходили, чтобы просто постоять здесь. Они с любопытством смотрели на осеннюю воду, которую равнодушная река несла в неведомую даль прямо под их ногами. Они провожали долгим взглядом каждый лист, плывущий по Дунаю. И они видели в этом несложном действе что-то свое. Они видели нечто такое, что заставляло их стоять здесь часами. Они представляли себе, как совсем скоро посуху перейдут реку, которую их отцы вполне всерьез считали богом, и это будило в них совершенно новые мысли. Хотя… они уже давно перестали удивляться. Удивлялись лишь дремучие лесовики, которые выползали из глухих весей и застывали, неприлично раскрыв рот. То ли это место, каким оно было всего лет десять назад? Или, может, они сбились с пути?

Этот мост будет закончен через пару лет, а потом бригады строителей переедут в новый городок, стоявший неподалеку от того места, где Дунай делает резкий поворот на юг. Там когда-то располагался Аквинк, столица Паннонии Нижней, дотла разрушенная рвущимися через Лимес варварами. Каприз князя, который назвал тот острог Будапештом, публикой понят не был, и тайну этого названия Самослав не открыл никому, только улыбался таинственно. Впрочем, все скоро забыли об этой прихоти, ведь Аквинк всё равно стоял в руинах больше двухсот лет, и название это знали лишь несколько ученых чудаков из Университета, которые тащили в свои запасники все римское, до чего могли дотянуться. Дивное дело творилось. Итальянские крестьяне, которые привыкли пережигать на известь римские статуи, начали продавать их купцам с севера, выручая за это немалые деньги. Смеялись люди, крутили пальцем у виска, но теперь каждый дурень знал, что за любую безделицу, взятую из разрушенной старинной виллы можно выручить горсть доброго словенского серебра. Вот так никому не нужное римское наследие поехало в Братиславу, бережно обернутое соломой и тряпками, чтобы, не приведи господи, не попортилось в пути. Это резко снижало его цену.

Таким же наследием были дороги и, к всеобщему удивлению, оказалось, что множество их все еще цело. Но если в Истрии путь от Тергесутма до Полы был почти в идеальном состоянии, то в Паннонии множество участков затянуло травой, став пастбищем для аварских коней. Не лучше было и в Баварии, где целые мили дорожного полотна разорвало корнями деревьев, выросших за то время, что римляне оставили эти провинции. Старая дорога пугливо выныривала кое-где из-под травы и хвои, и снова пряталась, как будто испугавшись собственной смелости. Шанс восстановить ее был, и немалый. Основание дорог римляне сделали с огромным запасом прочности. Большие валуны лежали в их основании, и лишь потом сверху трамбовали мелкий щебень.

— А ведь эта дорога до Белграда идет, государь, — сказал Деметрий, который стоял вместе с князем, наблюдая за ходом работ. — А от Белграда — до самого Константинополя. Виа Милитария, она почти вся цела. Неужели ты все это восстановить хочешь?

— Хочу, — кивнул Самослав. — Но только ту часть, что по нашей земле идет. Не все товары по реке повезут, да и войска так перебрасывать куда удобней. Всё в грязи не вязнуть.

— Недешево встанет, — ответил, подумав, Деметрий. — Хотя… Тут их камнем не мостили. Сверху щебень и песок лежал. А камень — это для городов больше. Ну, и для Италии, конечно, там тоже тесаные плиты поверх щебня клали. Здесь, в провинции, всё куда проще строили. Думаю, да, не так дорого обойдется, как поначалу кажется. Не то, что мощеная площадь в твоем замке. Когда Любава мне по секрету стоимость той площади сказала, я до утра ворочался, всё уснуть не мог.

— Можешь и дальше ворочаться, — успокоил его князь. — Ты же на главной улице живешь? На главной, я помню! Скоро мой новый указ выйдет. Там сказано будет, что те, кто на этой улице дом построил, должны новую мостовую оплатить. Тряхните мошной, не обеднеете.

— Да? — недобро засопел Деметрий. — Ну, раз надо, оплатим. Куда деваться! Мне тоже грязь у дома не нравится. Да и казна сейчас в больших расходах. Дороги — дело дорогое.

— Вот и я о том же,- кивнул Самослав. — Но, думаю, справимся потихоньку. Нам еще нужно привести в порядок тот участок, который от Любляны до Аквилеи идет. Я даже не думал, что в этом городишке столько дорог пересекается. Руины ведь! Удивительно даже.

— Так это же римская Эмона, государь, — удивленно посмотрел на него Деметрий. — Там все пути сходились. Эмона большим городом когда-то была, пока туда словене не переселились. Они от этого города камня на камне не оставили. А ведь еще полсотни лет назад там даже свой епископ имелся. И сам Норик богатейшей провинцией когда-то был, пока по нему гунны огнем и мечом не прошлись. Даже поговорка была: «Дороже, чем миска рыжиков из Норика». Патриции в Риме с ума сходили по этим грибам.

— Да? — несказанно удивился князь. — А мне их вчера на закуску подавали. Не знал, что это такой редкостью считалось.

— Государь! — наряженный в яркий пропыленный кафтан гонец встал перед ними, склонив голову. — Сообщение срочное! Из Тергестума! Туда корабль из Александрии пришел.

— Случилось что? — напрягся Самослав. Он не любил неожиданности.

— Случилось, — ответил сияющий гонец, который уже предвкушал немалую награду за радостную весть. — Внук у вас родился! Княжич просит позволения сына Александром назвать. Он быстроходную яхту прислал, она в Тергестуме стоит, не отходит. Ответа ждет.

— Александр? — задумался князь. — Символично. Дозволяю!

Он запустил руку в карман и бросил гонцу кошель, который тот поймал с ловкостью, достойной вратаря неизвестной здесь игры, где два десятка миллионеров пинают ни в чем не повинный мяч, развлекая этим целую толпу нищебродов.

— Стареем мы, Деметрий, — усмехнулся он в усы. — Мне стукнуло не то тридцать пять, не то тридцать шесть, и я уже дед. Надо пойти жену обрадовать. Она у меня для бабушки вполне неплохо сохранилась.

— Еще одно сообщение есть, государь! — гонец протянул запечатанный свиток. — Из Тайного Приказа, от боярина Звонимира. Сказали, из Кесарии Палестинской оно.

Самослав сломал печать и погрузился в чтение. Он задумался, переваривая прочитанное, а потом повернулся к гонцу, который терпеливо ждал ответа.

— Княжичу Святославу передать: «У тебя есть еще год».

Месяц спустя. Ноябрь 638 года. Александрия.

— Год? — задумчиво посмотрел на Стефана Святослав. — Откуда отец это знает? Это что, какое-то колдовство?

— Нет тут никакого колдовства, — покачал головой великий логофет Египта, который обсасывал нежную, словно взбитые сливки ножку пулярки.

Куры тут оказались на диво хороши. Их холостили и откармливали отборным зерном, не давая много двигаться. К положенному сроку птица покрывалась слоем жирка, а ее мясо становилось невероятно мягким, радуя настоящих ценителей. А вот именно эту курицу перед забоем откармливали орехами, и сейчас Стефан смаковал мясо, имеющее столь интересный оттенок вкуса. Ему понравилось в Египте. В Александрии знали толк в высокой кухне.

— Я постоянно получаю сведения из Палестины и Сирии, племянник, — продолжил он. — И я тоже пришел к тому же мнению. Откровенно говоря, я вообще не понимаю, зачем арабам приходить сюда, когда они не добили персов. Но по слухам, Амр ибн аль-Ас просто бредит Египтом. Мне доносят об этом уже не первый месяц.

— Почему? Зачем ему это? — жадно спросил Святослав, которому тяжело давались все эти хитросплетения политики. Он был довольно прямолинеен, и с немалым трудом усваивал науку многоопытного дядюшки.

— Понимаешь, Амра обошли в должности, — пояснил Стефан. — Халиф назначил главой Палестины Муавию ибн Абу Суфьяна, а это очень многим не нравится. Мухаджиры и ансары, первые из слуг пророка Мухаммеда, считают, что это уступка мекканской знати. С другой стороны, в Никополе вновь вспыхнула чума. Абу Убайда, Шурахбиль, Дирар ибн аль-Азвар, многие величайшие воины погибли от этой болезни. Сколько битв они прошли, и ни железо, ни люди не смогли причинить им вреда. А вот какая-то болезнь их убила, племянник. Твой отец говорит, что ее переносят блохи. Блохи! Блоха убила Дирара, который сразил в поединке самого Сигурда Ужаса Авар. Ну, не насмешка ли это судьбы? И Халид ибн аль-Валид, опять же…

— При чем здесь он? — непонимающе посмотрел на дядю Святослав. — Его же отстранили! Он теперь для нас не опасен.

— Да, Халид ибн аль-Валид больше не опасен, — кивнул Стефан, омывая жирные пальцы в чаше с водой, стоявшей рядом. — Меч Аллаха вложен в ножны. Это было удивительно глупое решение, но оно нам на руку. Впрочем, а сам-то ты как думаешь? Почему величайшего полководца публично унизили и отправили доживать свой век в какой-то захудалый сирийский город?

— Зависть? — вопросительно посмотрел на дядю Святослав.

— Несомненно, — одобрительно кивнул Стефан. — Так было когда-то с Велизарием. Непобедимый воин проводит свои дни в праздности, пока другие делят то, что он завоевал. Конечно же, это самая обычная зависть, свойственная многим людям. Таким образом, Амр ибн аль-Ас, скорее всего, скоро нападет на нас. Его никто не сможет удержать от этого поступка, кроме халифа Умара. А халиф слишком далеко, он просто не успеет вмешаться. Муавия будет только рад избавиться от беспокойного старика, а людей, равных ему по авторитету, в армии мусульман почти не осталось. Амр дождется, когда спадет вода в Ниле, а потом выйдет в поход. Думаю, да. В ноябре или декабре следующего года, Святослав, мы увидим первый набег арабов. К этому времени мы должны закончить все, что было намечено. А иначе… А иначе мы потеряем Египет.

— А почему бы не сделать так, чтобы Умар узнал про намерения Амра? — спросил Святослав, немного смущаясь недостойной воина мысли. — Тогда на Египет и нападать никто не станет.

— Станет, Святослав, — покачал головой Стефан. — Обязательно станет! Арабы еще не раз нападут. Вопрос только в том, когда это случится, и какое войско они приведут сюда. Халиф Умар все прекрасно знает, он далеко не глуп. Он против этого похода, но Амр ибн аль-Ас обязательно должен напасть на Египет. А ты обязательно должен его разбить. Тогда все мусульмане уверятся, что Амр разгневал Аллаха, нарушив волю халифа, и повернут коней на восток. Персия большая, им еще долго будет не до нас.

— А потом вступит в игру дядя Никша? — задумчиво сказал Святослав.

— Он уже в нее вступил, — пояснил Стефан, с сожалением оглядывая дочиста обглоданную куриную косточку. Он вздохнул и придвинул к себе блюдо с жареными дроздами. Они весьма хороши под охлажденное вино с островов Эгейского моря.

Святослав закончил обед, обдумывая услышанное. Он встал и пошел в покои жены, которая уже вполне оправилась после родов. Повитуха, присланная княгиней, не отходила от нее ни на шаг, не позволяя ей вставать в первые дни, чем изрядно разозлила беспокойную княжну. К ее огорчению, муж тоже был непреклонен, пообещав привязать ее к постели, если она не будет слушаться. Тем не менее, все это уже осталось в прошлом. Сейчас Юлдуз лежала на боку, прижав к себе сына, который жадными губами впился в тугую, налитую молоком грудь. Малыш отличался зверским аппетитом и беспокойным характером, не давая расслабиться матери и двум нянькам, которые укачивали его по очереди, когда он плакал, мучаясь от болей в животике. В крестьянской избе или в юрте кочевника никто бы не плясал вокруг обычного младенца, но этот младенец совершенно точно не был обычным. Он стал первым наследником царского рода со времен Клеопатры седьмой, появившийся на свет в этой земле. Ее сын Цезарион, плоть от плоти самого Гая Юлия, был рожден здесь, и здесь же был убит императором Октавианом Августом. Весть о рождении наследника разносилась по Египту караванами, отрядами воинов и лодчонками мелких торговцев, поселив в сердцах простых людей робкую надежду. Если новый государь рожден в Египте, так может быть, у него будет хоть толика сострадания к жителям этой земли. Тем более, что его зовут так же, как и того, кто основал великий город и назвал своим именем.

— Он не плачет? — Святослав с опаской смотрел на крошечное личико сына, не смея прикоснуться к нему. Он еще побаивался брать в руки такого кроху, да и не к лицу это было воину. Дети — удел женщин. Они растут с ними, пока не входят в тот возраст, когда уже отцы начинают учить их настоящей жизни.

— Нет, не плачет, — счастливо улыбнулась Юлдуз. — Сегодня он спокойный. Няньки кладут ему на живот теплую пеленку. Вроде бы помогает.

— Так и будешь кормить его сама? — спросил Святослав, зная, что среди знатных дам считалось низменным давать грудь собственным детям. Для этого в дом брали крепкую крестьянскую бабу, которая тоже недавно родила.

— Буду сама! — вызывающе посмотрела на него жена. — Княгиня Мария учила меня, что это недостойно знатной пани, а матушка, наоборот, говорит, что сама Богиня велит нам, женщинам, рожать и кормить. В этом и есть наше истинное предназначение.

— Слушай мою матушку, — без тени сомнений ответил Святослав. — Она столько времени проводит со знахарками и повитухами, что знает об этом больше любого лекаря.

— Ты скоро снова уедешь? — тоскливо спросила Юлдуз.

— Да, — кивнул Святослав. — Я пойду на Сокотру, надо повидаться с дядей Никшей. Заодно осмотрю побережье, где стояли когда-то порты царей Птолемеев. Ты знала, что они были названы в честь цариц — Арсиноя и Береника?

— Кому интересны какие-то мертвые бабы? — презрительно ответила Юлдуз. — Они давно умерли, а эти города занесло песками. К демонам их, муж мой! Я хочу, чтобы новый город на выходе из великого канала носил твое имя.

— Думаешь, это будет правильно? — Святослав слегка покраснел.

— Уверена, — кивнула Юлдуз. — Мне служанки недавно принесли новость с рынка. Знаешь, как тебя называют в Египте?

— Как? — удивленно посмотрел на нее Святослав.

— Владыка морей! Вот как! — гордо ответила Юлдуз. — Так будь им не только по имени, мой царственный супруг. Египет твой, ты завоевал его! Так что забудь про этих дохлых баб! Они давно никому не интересны. Построй этот город и назови его так, как пожелаешь. Или ты хуже собственных братьев?

Святослав глубоко задумался, а вот служанка, стоявшая за дверью, довольно улыбнулась. Это с ее подачи пошло в народ новое прозвание префекта. Это она вкладывала в голову глупой честолюбивой девчонки нужные мысли. Это ее слова княжна только что сказала своему мужу. Женщина повернулась и пошла на кухню, негромко напевая песенку. Сообщение своей госпоже она отправит потом, когда к ней придет человек, который скажет заветные слова. Женщина бросила в корзину грязное белье, откуда его заберет прачка, и снова пошла в покои княжны. У нее было множество дел по дому и сын, который прямо сейчас делал прекрасную карьеру очень далеко отсюда. Женщина не жалела ни о чем. Да она и не делала ничего плохого. Уж в этом она была уверена твердо.