Август 637 года. Остров Мелит, безымянная рыбацкая деревушка (в настоящее время — Валетта, Мальта).
Вот об этом месте говорил ему отец! Мальта! Малет на языке древних финикийцев означало «убежище». И действительно, в изрезанных узкими заливчиками бухтах можно было спрятаться и от урагана, и от лихих людей. Впрочем, название могли дать и римляне, ведь мел — это мед на латыни, а мед тут просто превосходный. А еще на этом острове две великолепные гавани, недоступные для штормовых волн. Именно сюда подошел «Владыка морей» и бросил якорь. Пустынный полуостров длинным языком выдавался в глубокую бухту и омывался ее водами с трех сторон. Если поставить тут крепкий замок, то взять его будет совершенно невозможно, ведь подход со стороны суши шириной всего-то в пару тысяч шагов. На полуострове нашелся источник чистой воды, а два залива по бокам служили укрытием для утлых лодчонок местных жителей. Здешние рыбаки по языку были и не греками, и не римлянами. Они говорили на одном из финикийских наречий, густо перемешанном с греческим языком и латынью. Остров был расположен просто бесподобно, служа ключом к южной части Средиземного моря. Но, поскольку в этих водах безраздельно правили римские императоры, то его достоинства оказались не востребованы, и Мелит оставался жуткой, никому не нужной дырой, практически не имеющей торговли. По крайней мере, ее нельзя было сравнить с Сиракузами, Неаполем и Марселем.
Небольшой отряд пехоты под командованием бандофора(1) Лавра быстрой рысью пошел в центр острова, где расположилось самое значительное селение в этих землях. Городок Мелита был построен в десяти милях от этого места и никаких укреплений не имел. Ибо незачем. Жило в нем душ четыреста, если считать со стариками и малыми детьми. Нищее беспросветное захолустье, которое волей великого князя было велено привести под его руку. Лаврик вышел на рассвете, и вот-вот должен вернуться. Времени у них было совсем немного. Гелиополис и Бильбаис взяли в плотную осаду, и они должны вот-вот сдаться. А потому префекту Святославу нужно возвращаться назад, в Египет.
— Княже! — Лаврик вытянулся и раздался вширь за последний год. Кости еще не обросли пластами мышц, и он до сих пор был резким и быстрым, как лесной зверь. — Мелита покорилась нашему государю. Не сразу, правда.
Лаврик смущенно спрятал за спину разбитый в кровь кулак. Святослав велел обойтись без кровопролития, и он старался, как мог. Только вот местные оказались ребятами на редкость упертыми, посчитав их морскими разбойниками. В этой дыре ни про какого словенского князя никто и слыхом не слыхал. Склавины — это ведь просто варвары из леса, которые воюют кривыми копьями и дубинами. Так что народ тут оказался дремучим, недоверчивым и туповатым. Он в перемены столь грандиозного масштаба просто не поверил. Жизнь тут была неспешна. Люди здесь землю пашут, коз пасут, мед собирают да рыбу ловят. А потом приплывает мытарь из Сиракуз, забирает подати, рассказывает новости за прошлый год, и эти острова вновь погружаются в сонное блаженное неведение. Пролившийся на их головы избыток новостей нужно было переваривать не один месяц. Здесь вновь воцарялась блаженная тишина римского мира, в которой главным событием года становился опорос свиньи, прибившийся штормом корабль или внезапная беременность вдовой соседки.
— Ладно! — махнул рукой Святослав. — Нам нужно было здесь появиться, и мы здесь появились. Таков приказ самого государя. Старосту притащил?
— Вон стоит! — Лаврик ткнул рукой в сторону измученного скорым маршем мужика с подбитым глазом, который затравленно переводил взгляд то на княжича, то на его людей, то на корабль. Он не ждал от этих людей ничего хорошего.
— Он уже почти готов присягу принести, — продолжил Лаврик, — надо только еще пару раз ему по зубам съездить. Я нового старосту назначил, княже. Прошлый уж очень непонятливый оказался, а у меня не было времени его уговаривать.
— Что сделали с ним? — напрягся Святослав, который давал Лаврику очень подробные инструкции.
— Повесили на суку, — пожал плечами Лаврик. — Ты же сам сказал кровь не лить. Мы, княже, люди воинские. Приказа не рушим!
— Да чтоб вас! — расстроился Святослав, но, подумав, махнул рукой.
Времени у них и, правда, было очень мало. До Александрии тысяча миль, а значит, придется идти ночью. Хорошо хоть ветер теперь всегда в помощь. Государь велел изменить парусное вооружение, и корабль пойдет галсами. А ведь даже насквозь просоленные морским ветром греки не знают, что это такое. Ну, сейчас узнают…
В то же самое время. Константинополь.
Император Ираклий, оставивший южную границу, вернулся в столицу после нескольких лет отсутствия. Он поседел и осунулся от переживаний, свалившихся на его голову. Он постарел еще больше, а могучие плечи умелого бойца согнулись под гнетом невзгод. Сейчас он бы не сел на коня, как тогда, при Ниневии. А ведь прошло всего десять лет! Десять злосчастных лет, и из повелителя мира, державшего его судьбу в своем кулаке, он превратился в гонимого варварами правителя, владения которого стремительно съеживались. Они уменьшались так быстро, словно голодные волки откусывали их жадной пастью, давясь от нетерпения.
Шестьдесят два года! Ему пошел седьмой десяток лет, и он сражается почти столько же времени, сколько себя помнит. Почти полвека он провел в походах. И эти походы источили его здоровье, словно черви. У него опухают ноги, болит голова, разрываясь изнутри кровавым туманом, и что-то в груди давит, обрывая дыхание. Только железная воля держит его сейчас. Ведь сейчас дела империи плохи, как никогда.
Он прекрасно понимал, что Сирию ему не удержать. Арабы стремительным потоком опустошили эту провинцию, дойдя до самых стен Антиохии. Впрочем, и Антиохию ему тоже не удержать, слишком уж тяжело оборонять этот город, привольно раскинувшийся в плодородном оазисе. Следующая линия укреплений пройдет по отрогам гор Тавра, и в них империя вцепится зубами и когтями, иначе ей настанет конец. Земля между двумя хребтами станет пустыней, новым Лимесом, зоной свободной охоты, где не удержаться ни одной из сторон.
Потеря Востока была трагедией, но потеря Египта станет катастрофой. Ведь это даже не Сирия. Это три восьмых от всех поступлений в казну, это зерно для прокорма гигантского города, это гавань, которая контролирует весь юг Средиземного моря.
— Кипр, Крит и Сицилия теперь под ударом? — хмуро вымолвил он, оглядывая своих слуг, сверкающих золотом и пестрым разноцветьем шелковых одежд. — А потом мы потеряем Африку, Италию, Корсику и Сардинию. Я ничего не путаю?
— Мы удержим острова, ваша царственность, — патрикий Мануил, испытанный флотоводец и воин посмел сказать свое слово, когда остальные молчали, разглядывая мозаики на полу.
— Как? — тяжело обронил Ираклий. — Говори.
— Мы построим флот, государь, и отобьем Александрию, — гордо выпрямился Мануил, которому в ТОЙ реальности удалось это ненадолго сделать.
— Весь Константинополь любовался, как горят мои корабли, — горько ответил Ираклий. — Кто теперь пойдет служить на флот? Где ты найдешь столько дураков и самоубийц? Они чуть не сожгли мой дворец! Множество кораблей, плывущих по Боспору, видели пятна пожарища на его стенах. Господи боже! Варварский князек налагает штраф на римского императора за обиду! Как будто мы украли свинью из его хлева! Какой позор! Александр!
Патрикий, который проглотил ком в горле, сделал шаг вперед и низко поклонился императору. Он не ждал ничего хорошего от этого разговора.
— Ты не надобен нам более, — негромко сказал Ираклий. — Твои речи — пустое бахвальство. И они слишком дорого обходятся нам. Ты обещал, что устранишь угрозу с севера, а теперь мы потеряли Египет. Убирайся отсюда, бесполезный старик, и не попадайся больше мне на глаза.
— Я знаю секрет их огня, — упрямо сжал скулы Александр. — Мы победим варваров на море, ваша царственность. А если мы победим их на море, Египет падет. Они не смогут удержать его без помощи с севера.
— Почему ты раньше молчал? — зло зыркнул из-под бровей Ираклий. — Или ты снова врешь, чтобы выиграть время? Если ты мне солгал, то поедешь на острова следом за заговорщиками. Без рук и носа.
— Каменное масло! — поспешно выкрикнул патрикий, облившийся холодным потом под шелком роскошной далматики. — Они его делают из каменного масла! Мои люди проследили, как в Братиславу приходят целые караваны из Дакии, и они бесследно пропадают в закрытом для всех посторонних месте. Его не продают лекари, его не добавляют в кладку, как в Персии. Его вообще больше никто не видит! Оно просто исчезает бесследно, зато из ворот выходят бронзовые кувшины, которые везут прямо в Тергестум, и грузят на корабли. Эти караваны тщательно охраняют, но однажды у телеги развалилась ось и одна бочка пролилась на землю. Зачем прятать его так строго? Потому что это именно то, что нам нужно, ваша царственность. Ничего другого здесь и быть не может!
— Сделай мне это проклятое зелье, Александр, — устало посмотрел на него Ираклий. — Бери любых людей, делай с ними что хочешь, но изготовь мне его! А пока не изготовишь, не попадайся мне на глаза! Убирайся вон!
— Ваша царственность! — немыслимое нарушение церемониала могло быть вызвано лишь поступлением исключительно важных новостей. — Послы от архонта Словении просят об аудиенции!
— Кто просит? — вскинул голову Ираклий.
— Архиепископ Братиславский Григорий, — пояснил мистик, его личный секретарь. — Прикажете, чтобы он ждал два-три месяца, пока на него снизойдет внимание вашей царственности, как обычно мы поступаем с послами варваров?
— Тащи его сюда завтра же, — устало ответил император. — Нам сейчас не до церемоний. Наше величие истаяло, как дым. Ни к чему издеваться над столь уважаемым человеком. Уж он-то все прекрасно понимает.
— Но… — проблеял великий препозит, евнух, в чьем ведении находился дворцовый церемониал. — Подготовить большой прием… Это невозможно сделать за один день.
— Не будет никакого большого приема, — поморщился император. — У нас нет столько денег. Юстиниан как-то спустил миллион солидов, чтобы поразить персидских послов. Мне бы сейчас эти деньги!
— Так как же…? — робко спросил препозит.
— Мануил встретится с ним частным порядком, — решительно ответил Ираклий. — Если понадобится, я оставлю за собой последнее слово. Мануил — армянский князь из рода Аршакидов, магистр милитум. Вполне достаточно для посланника лесного князька. Он за меня выслушает ультиматум от варвара, и он за меня испытает всю бездну этого унижения. Я не могу себе этого позволить. Я все-таки римский император. А что касается времени… Ты прав. Принять его сразу будет неприлично. Две недели ожидания будет вполне достаточно.
Этот трюк был стар, как мир, но все еще действовал безотказно. Варвары, или римляне с окраин империи, каковым был Григорий, вначале проводились по главной улице, что называлась Меса, Средняя. Затем они попадали на площадь Августеон, вымощенную мрамором, с колонной в центре, с вершины которой грозил варварам Юстиниан Великий. И только потом, когда пришелец будет подавлен величием дворцов знати, Консистория и цирка, куда вмещалась половина города, посла заводили в Большой Дворец и вели максимально длинным путем, из одного роскошного помещения в другое. Мрамор, порфир и мозаики были тут в таком изобилии, что любой образчик местной скульптуры смог бы украсить обиталище европейского короля. Здесь же их были тысячи. Еще Константин Великий, будучи крайне простым парнем, ограбил Рим и вывез оттуда несметное количество скульптур и колонн. И именно это великолепие обозревал Григорий, которого почтительно вели по коридорам, охраняемым напыщенными схолариями в алых плащах и с золотыми цепями на шеях.
Бесконечный путь, утомивший владыку чередованием роскошных залов, наконец, был окончен. Покои Мануила, командующего войском, тоже поражали своим великолепием. Искуснейше выложенные мозаики были застелены шелковыми коврами, а резная мебель чередовалась с бронзовыми треножниками и статуями. Впрочем, тут было пестровато, на вкус епископа, который привык к более скромным интерьерам. Но, если бы он сказал, что не впечатлен, то это оказалось бы самым отчаянным враньем. Григорий был просто раздавлен, и теперь приходил в себя, собираясь с мыслями.
— Преосвященный! — смуглый мужчина с крупным носом и вьющимися волосами вышел из-за стола и склонился, приняв благословение. — Какими судьбами?
Мануил не стал говорить ни про Египет, ни про череду чудовищных поражений и Сирии. Зачем? Варвар сам пришел в средоточие власти этого мира, а значит, варвар должен о чем-то просить. Даже если он поначалу намеревался требовать.
— Не меч я принес, но мир, — спокойно ответил епископ, перевернув евангельскую фразу. — Мой государь удовлетворен вирой, полученной за нанесенную обиду. Он не хочет дальнейшей войны. Он говорит: смиритесь! Примите урок, преподанный вам за гордыню вашу и неразумность. И я говорю: Не длите мучений людских, и прибавится вам. Молитвами пастырей господь укрепит длань василевса в его борьбе с нечестивыми агарянами.
— Чего ты хочешь, епископ Григорий? — жестко спросил Мануил.
Он так и не впитал привычку к столичным славословиям. Он еще помнил жизнь в горной крепости, где пахло отнюдь не благовониями из украшенной бронзовыми завитушками курильницы. Там пахло дымом очага и овечьим дерьмом. Ведь именно бесчисленные стада овец были главным сокровищем славного рода князей Аршакуни. Мануил был воином, а потому любил прямые речи.
— Чего я хочу? — склонил голову набок Григорий. — Ты вот так хочешь вести беседу, магистр? Тогда слушай слова великого воина, а не мои, смиренного монаха. Мой государь говорит: Египет принадлежит ему по праву. Это плата за ваше преступление. Если империя соберет флот и пойдет войной, вы увидите войско у стен Константинополя. Арабы ударят с юга, а словене и болгары с севера. Ваши корабли будут потоплены огненосным флотом, а ваши воины сгинут в морских водах. Кто отобьет натиск арабов в Анатолии? Некому будет его отбить! И тогда Умар, сын аль-Хаттаба, встанет на той стороне Боспора Фракийкого, разметав ваше войско, словно дорожную пыль. Напротив же него встанет войско словен, сокрушившее европейские диоцезы империи. Восточный Рим падет, изнуренный осадой, как пал Рим западный. Гордые ромеи пойдут рабами на север и юг, а тут будут жить лишь вороны, раздувшиеся от человеческого мяса. Цитадель христианства рухнет под напором орд варваров. Мир будут поделен между двумя государями, и границей их станет море. Третьего же государя не будет более никогда. А раз так, то эти двое неминуемо пойдут войной друг на друга и погрузят мир в хаос, боль и погибель. Миллионы сгинут в той войне, и целые страны опустеют, освободив земли для новых варваров, что выйдут из лесов и степей. Ты доволен, Мануил? Ты услышал то, что хотел? Мое сердце пастыря обливалось кровью, когда я говорил это. Но это ты вынудил меня произнести эти слова.
— До чего же ты красиво говоришь, преосвященный, — задумчиво протянул магистр. — Я вот так не умею. И ведь не скажешь, что все твои слова означают всего лишь нож у нашего горла. Вы хотите ограбить нас, но дать нам дышать, чтобы мы воевали за вас, но вам самим более не угрожали. Хитро! Я должен переговорить с императором, и сообщу его решение. А пока будь моим гостем.
— Да! Я совсем забыл! — невинным взглядом посмотрел на него Григорий. — Вы потеряли слишком много времени, указывая мне мое место. Гордыня — грех смертный, и за это тоже придет свое наказание. Пока я ждал приема в монастыре святого Мамаса, корабли наследника Святослава взяли остров Мелит, и я уже ничего не смогу с этим поделать. Островок крошечный, совершенно бесполезный. Для империи это и не потеря вовсе. Ты же сам знаешь, мальчишки, они такие горячие! Просто никакого сладу с ними нет. Так что Мелит и прилегающие острова тоже входят в наше будущее соглашение, магистр! И это не обсуждается!
— Сколько, ты говоришь, войска сможет привести под стены Константинополя твой князь? — рассеянно спросил его Мануил.
— Много, — любезно улыбнулся архиепископ. — Очень много! Болгарская орда, аварская конница из Паннонии, три полных легиона князя и словенские роды из Фракии и Греции. Тысяч сто сможем привести, я думаю. И мы будем кормить его зерном из Египта, пока вы будете умирать от голода за этими стенами. Тебе есть, чем ответить на это, магистр Мануил из рода Аршакидов?
Архиепископ приврал как минимум вдвое, но именно сейчас император не сможет выставить и пятой части такого войска. Оно все осталось на поле у реки Ярмук.
— Нам нужно десять лет мира, — поднял на епископа тоскливый взгляд магистр. — Именно об этом я буду просить своего государя. Но, увы, я знаю его ответ. Он никогда не пойдет на это.
— Мы дадим пять, — ответил ему Григорий. — И я настоятельно советую принять это предложение. Вы сейчас не в том положении, чтобы торговаться. Мой государь позволит вам сохранить лицо. Просто делайте вид, что вы отказали нам, но не идите войной, иначе вам настанет конец. И еще один бесплатный совет от великого князя: сдайте Антиохию и уводите армию за горы Тавра. Город вам не удержать, но вы погубите войско, которого у вас и так уже нет.
1 Бандофор — старший помощник капитана корабля. Капитан носил звание кентарха, сотника.