Владыка битвы

Глава 28

Тьма, что меня окружала, не была похожа ни на что. Не опасная зыбкость колдовства гнавов. Не мрак, что настигал человека, когда он проваливался в небытие, теряя кровь и жизнь. Не спокойная сладость долгожданного сна, обволакивающая усталого путника.

Эта тьма не имела ни запаха, ни вкуса, ни звуков, ни плотности. Здесь не было времени. Я застрял в неведомом месте в непонятном состоянии — слепой, глухой, обездвиженный и бестелесный. Мой разум отчаянно бился, пытаясь уловить в этом пространстве хоть что-то, за что могла зацепиться память.

Тщетно. Казалось, я застрял в этом чёрному аду навечно.

Сколько прошло времени, я не знал. Не понимал даже, был ли ещё жив или же давно умер, но Гродда отреклась от меня и поместила в самое страшное место своего царства, ибо я не до конца исполнил долг перед мёртвыми предками. Я проклял Гутрифта на смерть, но не убил его своей рукой. Не вернул себе Нейдланд, не стал правителем своего народа. Такая кара ожидает клятвопреступников после смерти?

Если так, то я платил её, и был обязан расплачиваться, пока боги не решат, что пытка окончена.

— Хинрик.

Если бы я мог двигаться, то наверняка подпрыгнул бы от неожиданности. Голос звучал вокруг меня и во мне самом. Ровный, жуткий, по неведомой причине пробиравший до костей — да только если бы у меня здесь были кости.

А затем я каким-то краем своего сознания вспомнил, что этот голос я уже слышал. Не раз. Множество раз. Ибо этот голос принадлежал Ормару Эйрикссону, начертателю из Бьерскогга и моему покойному учителю.

Но ответить я не мог. Лишь внимал.

— Ты нарушил главное правило колдуна и отдал всю силу, — безучастно сказал Ормар. — Не оставил себе ни капли и поплатился за это.

Голос умолк, и я метался во тьме, жадно ища следы учителя. Бесполезно. От моего наставника остался лишь голос — смутно знакомый, почти ставший чужим. Но в этом пространстве он был единственной ниточкой, за которую я мог зацепиться, чтобы не утратить себя, не раствориться в этой тьме полностью.

— Я не успел рассказать тебе, что бывает, когда ты лишаешься силы. Хинрик. Что бывает с такими, как мы, после того, как мы опустошаем себя колдовством. Мы — те, кто черпает жизнь из колдовства, даже не замечая этого. Сейчас все те, ради кого ты отдал силу, считают тебя мертвецом. Ты не дышишь, твоё сердце почти не бьётся, но ты не умрёшь. Будешь долго лежать на грани жизни и смерти. А затем придёшь в себя. Откроешь глаза, услышишь звуки и запахи. Но не сможешь колдовать, пока боги вновь не вдохнут в тебя силу.

Голос Ормала снова надолго умолк, оставив меня наедине с отчаянием. Итак, меня лишили силы. Точнее, я сам себя к этому подвёл. Предупреждала меня Вива, что лучше как следует отдохнуть и восполнить силы. Но обстоятельства сложились иначе. Я был бы и рад восстановиться, но я служил Скегги и его хирду. Неужели следовало сделаться глухим и слепым к бедам людей, что доверяли Скегги и были в отчаянии?

Сейчас, размышляя об этом, я всё ещё не колебался. Да, сила ушла. Но я потратил её на драгоценные знания, которые, быть может, смогут спасти много людей.

Я не жалел.

Но, услышав мои мысли, Ормар лишь расхохотался — противный скрипучий смех оглушил меня со всех сторон. Даже воздух — или то, что было здесь воздухом, сотрясался от этого жуткого хохота.

— Ты станешь обычным человеком, Хинрик, — отсмеявшись, сказал Ормар. Или не Ормар, а кто-то, решивший, что я больше прислушаюсь к словам бывшего наставника. — Таким, что и двух простейших рун не сможет увязать воедино. Боги будут глухи к тебе, а ритуальная чаша вылетит из рук и расколется, если ты посмеешь взять её в руки. Такова цена за то, что ты себя не уберёг и не распорядился своим могуществом мудро. Там, где следовало остановиться и подумать головой, призвать на помощь язык и голос, ты обратился к богам. Слишком часто стал пользоваться их расположением. Боги этого не терпят.

Но почему? За что? Что я сделал, чтобы снова оказываться в таком дерьме? Да, я знал, что Скегги нельзя будить, пока брат не проснётся сам. Выходит, мне не следовало обращаться к рунам, а убедить хускарлов голосом? Почему же меня наказывали лишь за то, что я применял навыки и знания начертателя?

Сейчас, именно сейчас, я больше всего нужен Скегги и хирду. На носу битва за Омрик, сражение с мерглумцами и жрецами мёртвого бога. Я должен быть там, сражаться мечом и посохом!

— Тебе повезло, — продолжил голос Ормара. — Отдав всю силу, колдуны умирают, ибо больше нечему поддерживать в их телах жизнь. Но в тебе текут остатки крови богов. Пусть и жидкая, но кровь Химмеля смогла удержать тебя на земле людей. Ты показал, что можешь быть хорошим колдуном, явил могущество и справился с тяжёлыми ритуалами, но отчего-то решил, что отныне сможешь помогать себе лишь колдовством. Это ловушка, и ты сам себя в неё загнал. Теперь учись жить заново без рун и силы, как обычный муж. И когда ты сможешь достигнуть желаемого без колдовства, сила к тебе вернётся. Помни, Хинрик Фолкварссон: когда бессильны руны, наступает время браться за ум и сталь.

Голос Ормара снова обрушил на меня жуткий хохот. Я закричал — вернее, вопил мой разум, едва державшийся за воспоминания и образы прошлого. Этот нечеловеческий смех давил, размазывал меня по бесконечной тьме, пока я не покорился и не забылся окончательно. Тьма взяла надо мной верх, поглотила, размыла сознание и растворила в себе. Начертателя Хинрика Фолкварссона больше не существовало.

И когда я осознал это — то была моя последняя мысль, последнее горькое чувство, — тьма разорвалась в клочья, и я сделал первый вдох.

— Ыагх!

Я распахнул вылезающие из орбит глаза и, хрипя, принялся жадно глотать холодный воздух. На грудь словно положили наковальню. Пальцы были чужими — скрючились, скребли сломанными ногтями землю. Тело, которым я некогда так хорошо владел, извивалось от боли. Мышцы одеревенели, ноги свела судорога, и кому-то пришлось подскочить ко мне, чтобы придавить к земле и не дать покалечиться.

— Хинрик! — Выдохнул кто-то мне в ухо. — Во имя Всеотца, ты жив!

Я бился ещё какое-то время, давая телу привыкнуть к тому, что мы снова живы. Понемногу моё дыхание начало выравниваться, сердце перестало так исступлённо колотиться, а глаза снова могли различать свет, тьму и цвета.

— Говорить можешь? — спросили меня откуда-то сверху. Я повернулся на голос и увидел Скегги.

Жив, здоров, бодр и в полном сознании. Та же залихватская ухмылка на лице, какую я всегда помнил и любил в брате. Та же медвежья хватка — выходит, это он держал меня и не давал удариться головой о землю. Только глаза у него стали другими. Не было в них больше тревоги или смятения. Лишь холодный блеск и невозмутимое спокойствие. До того невозмутимое, что меня пробрал холод.

— Скегги… — улыбнулся я. — Получилось…

Брат кивнул.

— Ты спас меня, но, видать, дорогой ценой. Мы уже думали, что ты оставил нас. Вива объяснила, на что ты пошёл ради хирда… — Брат аккуратно отпустил меня и виновато развёл руки в стороны. — Прости, что обрядили тебя в погребальные одежды. Ты не дышал. Сердце не билось. Мы собрались тебя хоронить.

— Как долго?

Я взглянул вниз и вздрогнул. Действительно, нарядили меня так, словно собирались класть в землю.

— День, ночь и день, — ответила брат. — Я проснулся на следующем рассвете после вашего собрания.

И они тащили моё бездыханное тело всё это время? Ну Скегги, ну и ну… Но если я провалялся в беспамятстве так долго, то наш хирд опоздал с атакой.

— Значит…

Скегги, угадав мои мысли, кивнул.

— Мы упустили момент, о котором говорила Гулла. Действовать решили так же, но теперь придётся молить богов, чтобы этот священный праздник мерглумцев тянулся подольше.

Оглядевшись, я понял, что не узнавал местности. Это не было лагерем. Стояла ночь. Костров не разжигали. Среди черных стволов деревьев я видел лишь тени крадущихся северян.

— Где мы?

— На пути в Омрик. Йирдман, Вива и ещё пять воинов ушли на хутор. Мне повезло проснуться, когда остальные ещё не покинули лагеря. Поэтому три десятка я оставил в лагере с Кьеллом — чтобы помогли взять Цепную башню на нашем берегу. А всех прочих веду брать мост через Улу.

— Но где мы сейчас? — повторил я.

— Переправились через ручей и остановились на ночлег. Так что, можно сказать, мы уже не в Свергло, а в Мерглуме, — сладострастно улыбнулся Скегги. — Наконец-то.

Я умолк, обдумывая рассказ брата. То, что Кьелл остался с подкреплением для взятия башни — хорошо. Йирдману я не то чтобы не доверял, но считал его чрезмерно заносчивым. Мог начать тянуть одеяло на себя, но при Кьелле вряд ли распетушится. Да и за Виву так всё же было спокойнее: если нам удастся перебраться через Улу, вокруг Омрика начнётся побоище, и я не хотел рисковать жизнью единственной колдуньи в хирде. От меня толку никакого, Гулла ждала нас в Омрике.

— Здесь задерживаться нельзя. Пройдём через лес — здесь есть быстрые тропы. Возьмём мост сегодня же ночью. Я хочу, чтобы к рассвету мы все оказались на другом берегу и ждали нужного момента.

Судя по всему, закат наступил совсем недавно. На небе уже виднелся тонкий серп растущей луны. Хоть это радовало — сила Вивы и Гуллы набирала рост.

— У меня не получится колдовать для тебя в битве, Скегги, — хрипло сказал я, стаскивая погребальную рубаху. — Вообще я должен был погибнуть, но боги на время просто лишили меня силы.

Брат задержал на мне взгляд, и отчего-то я ощутил беспокойство. Странное чувство. Вроде всё было как прежде — но Скегги стал иным. И от этого его внимательного, но холодного взгляда мне стало не по себе. Словно в этот момент он обдумывал, а стоил ли вовсе оставлять меня в хирде, раз я стал беспомощным.

— Надолго? — наконец спросил он.

— Этого не знаю.

— Скверно. Впрочем, главное ты уже сделал. — Брат накинул на мои плечи собственный плащ. — Благодаря тебе я жив и не собираюсь делать твою жертву напрасной. Омрик будет взят любой ценой. Пойдём, покажу тебя нашим. Они обрадуются и немного испугаются, конечно, когда узнают, что ты восстал из мёртвых. Но сперва лучше оденься.

Он сказал это тихо, но весело — и это возродило воспоминания о нашем знакомстве. Нет, в Скегги что-то переломилось, но я не мог понять, что забрали боги и что вложили в него вместо отнятого. Кем он был для них? Каким орудием стал и для чего отныне предназначался? Кто из богов решил ему улыбнуться?

— Кстати, где мои свиньи? — спросил я, вернув плащ Скегги. — Надеюсь, вы не сожрали их с горя?

— На них твоё клеймо. Их бы закололи и отправили вместе с тобой к Гродде. Но не успели.

— Уже хорошо.

Моя одежда нашлась здесь же — готовясь к погребению, сверы решили похоронить вместе со мной и все принадлежавшие мне вещи: плащ, рубаху, штаны, эглинские сапоги из добротной кожи, колдовские принадлежности и оружие. Одеваясь, я сложил всё колдовское в мешок — сейчас это ни к чему. В кои-то веки от Хинрика с топором будет больше толку. Когда я закончил со сборами, Скегги отвёл меня на освещённую сиянием звёзд поляну, где расположилась часть наших людей.

— Отдыхай, Хинрик. — Знаком приказав людям не шуметь, он снял с пояса мех и подал мне. — Пряный мёд, твой любимый. Я хотел положить его в твою могилу, но рад, что его будет пить живой брат.

Я кивнул в знак благодарности.

— Как ты себя чувствуешь? — Спросил брат, усевшись рядом.

Я прислушался к ощущениям и неожиданно для себя понял, что не чувствовал ни боли, ни усталости. Лишь разум пребывал в смятении, не понимая, кем я теперь стал для хирда. Раньше все знали, с какими вопросами ко мне можно было обратиться. Сейчас я ничем не отличался от того же Йирдмана, разве что боевого опыта у меня было поменьше.

— Готов биться за тебя, — улыбнулся я Скегги. — Всё хорошо, правда. Раз не могу служить тебе как колдун, стану твоим воином.

Услышав мои слова, хирдманы принялись взволнованно перешёптываться. Я хотел было пояснить им, что, возможно, всё было не так уж и страшно, но Скегги сделал это за меня.

— Хинрик едва не погиб, когда пытался нас спасти, — сказал брат и поднял протянутый ему мех с мёдом. — И спас. Но расплатился за это так дорого, что теперь какое-то время не сможет колдовать. Уважайте его покой, ибо эта жертва ради всех нас. Отныне Хинрик Фолкварссон станет моим хускарлом и советником. Он пойдёт с нами в битву и прольёт много эглинской крови, если пожелает. А если посчитает, что уже отдал долг нашему делу, то пусть ни одна живая душа не смеет его за это осудить.

Хирдманы робко закивали и молча подняли кружки и меха.

— Славься, Хинрик! — шепнул кто-то.

— Славен Скегги! — вторили ему.

— Славен мой хирд! — тихо сказал мой брат и сделал глоток, а затем обернулся ко мне. — Мы скоро выходим. Нужно взять мост и переправиться этой ночью, ибо нам надлежит торопиться. Ты можешь идти?

— Я могу не только идти, — сказал я, положив руку на топор. — Я возьму этот проклятый мост вместе с тобой.

Это место носило эглинское название Омбридж — Омов мост. Кем был этот Ом, я понятия не имел, но если именно он построил этот мост, то не напрасно старался. Наши говорили, что эглины так строить не умели. Значит, неизвестный Ом наверняка жил ещё при веаллах. Может даже был одним из них.

Серая каменная дуга высилась над тёмными водами Улы, и я затаил дыхание, разглядывая эту поистине непостижимую постройку. Как все эти камни могли удерживаться в воздухе? Как вода за столько лет не сточила опоры? Мост выглядел не просто старым — он был древен, как сами боги, но продолжал служить людям.

Мы прятались в подлеске на выходе из мерглумской части Оствуда. Отсюда до моста было несколько полётов стрелы, и нам предстояло выйти на открытое пространство. Подобраться к мосту иначе как по дороге было невозможно: на западе и северо-западе располагался обжитой хутор, а восточнее моста берег был такой топкий, что можно было провалиться по пояс. Скегги хотел было пойти в обход и подкрасться к сторожевой башне у моста с востока, но разведчик отговорил вождя.

Оставалась лишь дорога — на зависть широкая и ровная, утоптанная тысячами ног и копыт. Мерглумский тракт казался более востребованным чем наш, в Свергло. Оно и понятно — мерглумцы раньше владели Омриком, и сообщение было хорошо налажено. Насколько мне было известно, эта дорога вела на юг, в мерглумскую столицу. Но нас сейчас заботил лишь Омрик.

— Хинрик!

Я поспешил на зов Скегги. Брат в окружении нескольких десятников раздавал последние распоряжения.

— Ульф со своими людьми идёт к хутору. Убедитесь, что о нашем появлении не расскажут раньше времени.

Седеющий и тонкокостный Ульф тряхнул лохматыми косами.

— А если…

— Чтоб ни одна живая душа оттуда не вышла, — хмуро добавил Скегги. — Без причины не резать, но если полезут в драку, убейте всех. Детей — в хирд, воспитаем как сверов.

— Будет сделано, вождь, — кивнул Ульф и знаком велел своим людям отправляться к хутору.

Когда они отошли на достаточное расстояние, Скегги обернулся к остальным.

— Сперва наша цель — сторожевая башня.

Он махнул рукой в сторону странной постройки, предварявшей вход на мост. Высотой она была чуть выше двухъярусного чертога. На четырёх деревянных опорах, словно, цапля, возвышалась над землёй эта башня. Я прищурился и увидел двоих дозорных.

— У них там в чаша для огня. Если увидят врага, должны зажечь огонь и так предупредить Омрикцев. Нам нужно забраться на эту башню и убить дозорных так, чтобы они не успели послать сигнал.

Я оглядывал очертания башни, силясь найти лёгкий способ на неё забраться. Кидать верёвки с привязанными крючьями можно, но их легко перережут дозорные. И как только они прознают о нашем появлении, метнутся разжигать огонь. Ночь мешала разглядеть всё как следует, но, казалось, я заметил деревянную лестницу. Лишь бы не приставная, а то и её легко скинуть.

Мои раздумья нарушил Дагмер. Сын ярла снял со спины лук.

— Если удастся подобраться ближе, могу попробовать пострелять, — сказал серьёзный юноша.

Скегги оценил чудовищные размеры длинного лука и тихо присвистнул.

— Эглинский?

— Ага. Из тиса. Стрела из такого прошибёт и кольчугу. Но нужно умение пользоваться таким луком.

— Ваши воины умеют?

— Найдётся несколько, — отозвался Дагмер.

— Тогда бери их и веди ближе, но идите по лесу. — Скегги указал на северо-восток. — Там, где ближе всего к башне, и остановитесь. Дальше следите за нами. Как увидите, что мы подошли достаточно близко, стреляйте. Если сделать это раньше срока, может статься, что убьёте не всех, и тогда дозорные успеют подать сигнал.

— Да, я понял.

Дагмер углубился в лес и подошёл к воинам, которых дал нам в сопровождение Эовил. Переговорив с ними, он отобрал нескольких лучников и повёл на нужное место. Скегги всё это время пялился на башню.

— Лучше пересечь дорогу здесь, — наконец сказал он. — Тут леса погуще, нескольких людей могут и не заметить, особенно если станем прятаться в тенях. Я пойду сам и возьму пятерых, кто умеет двигаться бесшумно и взбираться по верёвкам. Остальные ждут здесь. Если у нас всё получится, мы подадим знак, что мост свободен.

— Возьми меня с собой, — попросил я.

Скегги с сомнением на меня уставился, теребя кончик косы.

— Уверен, что сдюжишь?

— Ну я же колдовать буду, а рубить. Позволь помочь.

— Ладно, идёшь со мной. Ещё я беру Инги, Фрессмера, Глоди Младшего и Арнульфа Плеть.

Я хмыкнул. Ну и выбор. Глоди Младший не был кровной роднёй тому самому Глоди, но так уж повелось, что все считали их родичами, ибо росли они в одной семье. Младший был хитер, пронырлив и падок на риск, отчего получил прозвище Язва. Ибо язык его был остёр как хорошо наточенный нож.

Фрессмера я знал плохо, но он часто тосковал по семье и вспоминал оставленную в Свергланде матушку. Фрессмер был здоров как медведь и разгибал подковы на спор. Правда, ума был недалёкого, но сейчас за всех думали мы со Скегги.

Инги была воительницей и порой казалась мне воплощением самой покойной Вигдис: крупная, мощная, ручищи что твои ноги. Нравом обладала спокойным и рассудительным, болтать не любила. Как она оказалась в хирде Скегги, я не знал, но подозревал, что раньше Инги была жрицей и покинула святилище после того, как Альрик туча заделался королем-единобожцем.

Арнульфа по прозвищу Плеть я не любил. Гибкий, словно у него вовсе не было костей, он был одним из самых опасных противников. Его воинскому мастерству уступали и я, и Скегги, и большинство хирдманов. Но Плеть получил своё прозвище вовсе не за бескостный стан. Арнульф обожал пытать людей хлыстом. Все его рабы ходили с приметными шрамами. Даже юные девы. Этого пристрастия я понять не мог и осуждал. И всё же сейчас Плеть был нужен как боец.

Когда все собрались, Скегги порезал руку и пролил на землю свою кровь.

— Жертвую эту кровь во имя Натты — богини ночи и сокрытия, во имя Брани — бога хитрости и обмана, и во имя Тройна — покровителя воинов. Примите кровь, мёд и хлеб в знак нашей преданности, о боги, и узрите, как мы побеждаем во имя вашей славы.

Мы по очереди откусили от чёрствого кругляша и выпили по одному глотку, а остальное Скегги оставил под ясенем. Когда всё было готово, брат тихо выдохнул.

— Выходим.

Мы торопливо перебежали через дорогу и присели, спрятавшись в высокой траве. Нам на удачу поднялся ветер — он качал верхушки деревьев, слабые тени смазывались, двигались и пока что делали нас незаметными. Теперь хутор оказался строго на северо-западе, а башня — на севере.

Мы перебегали от одного высокого куста к другому, обмениваясь знаками. Орудие предусмотрительно обернули в ткань, чтобы не звенело лишний раз. Когда до башни оставалось около трёх сотен шагов, кустарники закончились, и нам пришлось ползти.

Скегги решил обойти башню с запада, проскочив между плетёным забором хутора и полем. Что бы здесь ни выращивали, что было уже убрано, и земля стала почти голой. В густой траве не спрячешься.

Месяц насмешливо пялился на нас с чистого неба. Ни облачка, как назло — света звёзды давали достаточно, но это означало, что не только мы хорошо просматривали башню. Легко могли заметить и нас.

— Готовьтесь, — шепнул Скегги и снял тряпицу с топора. — Сразу бегите к лестнице. Дагмер увидит нас и примется стрелять по дозорным. Постарайтесь, чтобы вас не задело.

— Во славу Вода и Тройна! — отозвались мужи.

— Во славу Хевн, — хмуро ответила Инги и обнажила топор.

Я промолчал. Уже не знал, кого следовало славить. Почему бы и не Брани, в конце концов? Я молча начертил руну Бран на лезвии своего топора. Пусть меня лишили силы, но вера и хитрость остались со мной.

Первым побежал Скегги. За ним Глоди и Инги, следом я, а замыкали Фессмер и Арнульф. Плеть широко улыбался, предвкушая кровопролитие. Фессмер сосредоточенно пыхтел, пытаясь поспеть за быстроногими товарищами. Я быстро вырвался вперёд и поравнялся с братом. И мгновением позже мы услышали сверху тревожный возглас.

Заметили.

Теперь или Омрик или смерть.

Громкий вскрик прервался на миг. А затем перерос в хрипение и бульканье. Что-то большое свалилось с башни, я оглянулся в сторону леса и увидел взмах рукой — Дагмер, оказывается, и правда был умелым стрелком из длинного эглинского лука.

— Стойте! — крикнул я, заметив что-то тёмное в небе.

И вовремя — несколько стрел посыпались с неба ровно на то место, куда мы должны были добраться через несколько мгновений.

— Фууух, — выдохнул Глоди. — Чуть не зацепили.

— Вперёд!

Скегги уже вновь рвался дальше. Ещё десяток шагов, пять… Три…

Первой начала взбираться Инги. Скегги снял с пояса верёвку с привязанным крюком, покрутил её конец в воздухе и забросил крюк на парапет башни. Рядом ударился о дерево и отскочил ещё один крюк — Фессмеру первая попытка не удалась.

Инги уже почти взобралась, и отчаянно рубила кого-то, кто пытался сбросить её с лестницы. Я услышал сдавленный крик — и она рухнула на землю.

— Проклятье!

Я бросился к лестнице, разрываясь между желанием помочь воительнице и прикончить дозорных. Пришлось выбрать второе — слишком многое сейчас от нас зависело. Пока я мешкал, Глоди забрался наверх и, крича славления, сцепился с дозорным. Я полез следом — как раз успел ввалиться на пружинящий от топота ног деревянный настил.

И увидел пламя.

Огонь в проклятой чаше разгорался так быстро и ярко, словно туда плеснули масло. Глоди взвыл, получив рану и повалился назад, едва не задев меня. Дозорный обернулся ко мне — я едва вскинул топор, постоянно косясь на огонь. Слишком быстро занимался, слишком…

— Не трожь брата! — рявкнул Скегги, появившись из-за спины дозорного.

Хрустнуло.

Дозорный выронил топор, дёрнулся и повалился на край чаши и опрокинул её. Дрова, искры, масло — всё подпрыгнуло, взлетело в воздух и рухнуло на пол, разлетевшись по всем углам. Занявшееся масло попало одежду мерглумца, и та мгновенно вспыхнула. Он принялся с воплями метаться по башне, разбрызгивая горучую смесь по сторонам. Он вопил так, пока поднявшийся Арнульф не успокоил его навеки.

Я же с ужасом глядел на пожар. Не знаю, какую смесь они добавили в это масло, но оно не могло возгореть столь быстро просто так. И сейчас эта горящая лужа растекалась по полу всей башни на журавлиных ножках.

— Уходим! — в ярости взревел Скегги. — Мигом!

Поднялся едкий дым. Кашляя, я стащил с плеч плащ начертателя, пытаясь потушить огонь. Огню для горения нужен воздух, и огонь можно попробовать сбить… Дерьмо! Я ничего не видел…

— Перестань! — Кто-то дёргал меня за плечо. — Идём! Здесь сейчас всё сгорит!

Скегги потащил меня сквозь пламя к лестнице. Я пнул ногой что-то деревянное, похожее на ведро, но оно было пустым.

Мы слезли с пылавшей башни и уставились на мост.

— Теперь Омрик знает, что мы близко, — хмуро сказал Скегги. — Впрочем, пусть знают и боятся.