Вещий сон

Глава 12

Известие, что «Кривой Серпантин» внезапно помер и уже предан земле, привело полковника Серикова в неописуемую ярость. Дабы снять напряжение, он разнес в тире в клочья из крупнокалиберного пистолета несколько мишеней, после чего поднялся в свой кабинет и, уточнив по телефону детали, в очередной раз убедился, что его окружают олухи и дураки.

Самым первым олухом был «Кривой Серпантин», потому что не вовремя скапустился, вторым олухом был тюремный врач, который допустил, что шпион дал дуба, третьим олухом был начальник тюрьмы, который не доложил немедленно, что «Серпантин» сыграл в ящик.

Далее, как водится, последовали дураки, и первым в их ряду несомненно стоял судмедэксперт, который в тот день, говорят, был под такой мухой, что ширинку не мог застегнуть, не то что вскрыть покойника. Одна запись в графе «причина смерти» чего стоила: «инфракт миокара». Какой там к черту инфаркт, когда шпиона не брали ни веревка, ни пуля? В результате проведенной эксгумации труп обнаружен не был.

И вновь у Серикова начались суровые будни, вновь агенты, сотрудники милиции и прочие привлеченные лица с фотографиями фас и профиль «Кривого Серпантина» (на самом деле, как вы понимаете, это были фотографии лже-шпиона) сутками напролет дежурили в аэропортах, на вокзалах, станциях метро и в прочих людных местах. Вновь замаячил вопрос о причастности к делу Редькина.

Но если «Кривой Серпантин» как сквозь землю провалился, то Редькин пунктуально, секунда в секунду, четыре раза в день (утром, вечером и два раза в обеденное время) возникал на станции метро «П», действуя оперативникам на нервы. Наконец, здоровенный Курносов не выдержал, выловил Редькина из толпы и живо заломил ему руки.

Узнав о случившемся, Сериков хотел было наказать сотрудников за самоуправство, но, подумав, решил этого не делать. Люди старались, проявляли инициативу, а что касается Редькина, — кто он такой, этот Редькин?

Сериков по своему обыкновению сидел в зубоврачебном кресле, спиной к народу, однако прекрасно фиксировал все помещение с помощью карманного зеркальца, которым пользовался ловко и незаметно.

— Здорово, Вениамин, — сказал Сериков, едва Редькина ввели. — Ба, ты уже при галстуке? Что случилось, Вениамин, продвинулся по службе или получил аванс от «Серпантина»?

— Я не знал, что это «Кривой Серпантин», — привычно заканючил лже-Редькин (а это, как вы понимаете, был он). — Вижу — какой-то супостат фотографирует объект, подкрался сзади и цоп. Он упал, потерял сознание, тут я его и скрутил ремнем.

— Та-ак, — сказал Сериков. — Это уже что-то новенькое. Руки-то у него были связаны капроновым шнуром. Опять врешь, Вениамин?

— Да нет же, — возразил лже-Редькин, — ремнем. Вы, наверное, забыли.

— А что это он вдруг упал? — спросил Сериков. — Тебя, что ли, испугался?

— Во-первых, неожиданность, я же сзади подкрался, во-вторых, я знаю приемчик, — отозвался лже-Редькин.

— Ты меня не перестаешь удивлять, Вениамин, — восхитился Сериков. — Эй, Курносов, ну-ка встань где посвободнее, сейчас тебя Венька с ног свалит.

Широкий как шкаф Курносов реготнул и встал в проходе.

— Давай, Вениамин, — сказал Сериков. — Покажи ему, где раки зимуют.

Лже-Редькин подошел сзади и шутя повалил Курносова. Похохатывающие оперативники примолкли, так как знали, что сбить Курносова с ног невозможно.

Курносов встал красный, обескураженный.

— Я ж его, паразита, на задержании в бараний рог согнул, — пробормотал он, пряча, глаза. — Боялся руку с корнем вывернуть.

Воцарилось напряженное молчание.

— Тем не менее, Вениамин, мне кажется, что ты чего-то недоговариваешь, — сказал наконец Сериков. — Придется тебя задержать до утра.

И многозначительно добавил:

— Пока до утра.

— С утра я должен быть на совещании у Жмыхова, — сказал лже-Редькин.

— У какого Жмыхова? — насторожился Сериков.

— Второго зама, — ответил лже-Редькин. — Я, вообще-то, работаю пресс-секретарем у Найденова. Вот мое удостоверение.

Сериков, не поворачиваясь, протянул руку за удостоверением, изучил его, после чего негромко сказал:

— Простите великодушно, Вениамин Аркадьевич, произошла досадная ошибка.