Вернуться домой

16 мая 2010 г. Хаден. Клаус Оттерсбах, частный детектив.

Бывают люди-совы, которые охотно спят до полудня, но зато могут прекрасно работать всю ночь. Бывают жаворонки - уже в 10 вечера к ним можно не подходить, засыпают на ходу, но вскакивают с первыми лучами солнца. А таких птиц, как я, в природе вообще не бывает.

С одной стороны, я сова, потому что предпочитаю засиживаться по ночам, в полночь голова моя ясна и работает четко, как последняя модель пентиума. Но с другой, я и жаворонок тоже - охотно встаю рано, с утра чувствую себя бодрым и выспавшимся, даже если поспать удалось всего часа четыре.

Время дня, которое я особенно ненавижу - с полудня где-то до шести вечера. Вот к полудню я становлюсь вареным, вяло перебираю ногами, как муха в киселе, а мозг не способен сделать даже простейшее умозаключение. День представляется мне мучением - наполненный людьми, душным кисло-вонючим теплом, бензиновым перегаром, нагоняющий тоску и усталость. То ли дело - раннее утро, когда мир еще свеж и молод, свиристят птицы, нежно шелестит молодая листва; то ли дело - поздний вечер, когда покойная тьма окутывает город, люди укрываются в своих хоббичьих норах, и прохладное, чистое одиночество бальзамом лечит душевные раны.

Моя бы воля - я бы ложился спать часов в одиннадцать утра и вставал в семь вечера. Но кто же в нашем мире может себе позволить жить, как хочется? Разве что какой-нибудь асоциальный миллионер.

Проснулся я относительно рано, в восемь утра, и так как делать было решительно еще нечего, сделал уборку. Получил СМС от Макса - он уже в аэропорту. Славненько. Я еще немного почитал недавно прикупленного по случаю Фромма. Кикс валялся рядом со мной, и я поглаживал его полосатую шерстку.

Другая черта характера садиста состоит в том, что для него стимулом бывает всегда только слабое существо и никогда - сильное. Например, садист не получит удовольствия от того, что в бою с сильным противником ранит врага, ибо данная ситуация не даст ему ощущения господства над врагом. Для садистского характера есть только одна "пламенная страсть" и одно качество, достойное восхищения, - власть. Он боготворит могущественного и подчиняется ему, и в то же время он презирает слабого, не умеющего защищаться, и требует от него абсолютного подчинения.

К половине одиннадцатого я встал и поехал к психологу, фрау доктору Хирнштайн.

Помощница молча указала мне на кабинет - мол, проходите сразу. Странно, я думал, придется посидеть в очереди, пока психолог освободится.

Фрау доктор оказалась молодой девушкой, стройной, с добрыми карими глазами. Ее внешность сразу располагала к себе. Она указала мне на стул, села напротив, сцепив руки замком на коленке.

Я бухнул на столик папку с "досье" Лауры. Стал излагать историю. Хирнштайн задавала мне сочувственным тоном наводящие вопросы, словно я был пациентом, и она хотела вызвать меня на откровенность. Наверное, это у нее профессиональное. Но я и в самом деле сказал несколько больше, чем собирался.

- Судя по этому досье, Лаура была очень трудным подростком. С психическими нарушениями. Я понимаю, что в основном она уже находилась не в вашем ведении, а психиатра, но...

Фрау доктор покачала головой.

- Герр Оттерсбах... Я поняла вас. Но что вы хотите от меня? Чем я могу вам помочь?

- Видите ли, я ищу зацепки... определенные зацепки, чтобы найти девочку, а для этого мне нужны все сведения о Лауре. В первую очередь, конечно, фактические, особенно о ее контактах в последнее время. Но и любые могут быть мне интересны - чем она увлекалась, о чем переживала, о чем мечтала... какого рода проблемы у нее были? Расскажите мне о Лауре что-нибудь!

Доктор Хирнштайн неожиданно встала, подошла к своему письменному столу. Вернулась назад с небольшим прибором, который поставила на столик.

- Вы не возражаете, если я включу этот сканер? Это абсолютно безвредно, и мне это нужно для статистики... спасибо, - она включила прибор, направив на меня его маленький черный раструб.

- Видите ли, герр Оттерсбах... во-первых, я не так много занималась Лаурой. Вы правы, у нее были серьезные проблемы, кроме того, ее мать сочла меня недостаточно профессионально подготовленной. Лаура наблюдалась в другом месте, как вы правильно заметили. Ну а во-вторых... какие бы сведения о Лауре я ни получила, я ведь не имею права с вами делиться ими!

Я молча положил на стол все ту же расписку фрау Шефер. Психологиня потянула ее к себе и пробежала глазами.

- Ну хорошо. Собственно, я могу показать вам заключения, акты... но вы их уже, вероятно, видели? Ведь у фрау Шефер есть свои экземпляры.

- Да, конечно, я видел.Мне интересно ваше мнение.

- Лаура была травмированным ребенком, - произнесла фрау доктор, и морщина вдруг прорезала ее чистый юный лобик, - при этом... - она замолчала, подыскивая слова, - я не видела возможности. Что-то. С этим. Сделать.

- Вы хотите сказать, что она плохо чувствовала себя в семье?

- Да. Но вы понимаете, какая у нее семья.

- Конечно. Директор отделения банка и глава службы по делам молодежи.

- С такой семьей не очень просто работать, - заговорщически улыбнулась она. Я кивнул.

- Она и раньше пыталась бежать из дома. Как вы думаете, не подстроила ли она все это сама? Может быть, у нее был взрослый друг? Вообще - у нее были друзья ,она интересовалась мальчиками?

- Она не проявляла ни малейшего интереса к мальчикам, - твердо сказала Хирнштайн, - поймите, ее социализация нарушена. Она всегда была аутсайдером, в классе ее дразнили. Она не носит модной одежды, модных причесок, по меркам нынешних подростков она... нет, она симпатична, но понимаете, подросток подает определенные социальные сигналы - я такой же, как все, я хочу быть принятым. Она их не подавала. Ни один мальчик ей никогда не нравился, она, с одной стороны, считала, что недостойна, что хуже всех, и что ее никто никогда не полюбит. С другой - она ведь в самом деле умнее практически всех своих знакомых и друзей, она очень много читала, размышляла, и общение с обычными мальчиками... ей было просто неинтересно. А взрослых друзей у нее быть не могло, так как ее и из дома-то никуда не выпускали. Ей негде было с ними познакомиться. Кроме того, у нее, если вы знаете, не было доступа в интернет.

Я вспомнил отсутствие компьютера в комнате Лауры.

- Но тем не менее, ведь нельзя исключать полностью...

- Нельзя, - кивнула фрау Хирнштайн, - но я вам помочь тут не смогу. Ничего не знаю об этом.

- Она не принимала наркотики? - спросил я. Психологиня покачала головой.

- Насколько я знаю, нет.

- Скажите, а ведь она знала русский язык?

Психологиня взглянула на меня с некоторым затруднением.

- М-м... думаю, что да. Мне не приходило в голову спросить. Биологическая мать наверняка говорила с ней по-русски. Но дети иногда в таких случаях забывают родной язык... не знаю, не могу вам сказать.

- Скажите... вот вы говорите о травме, - начал я, - но какая же тут может быть травма? Ведь ребенок из очень хорошей семьи. Каникулярные поездки по всему миру. На будущий год родители обещали свозить ее в Америку. Любые развлечения. Любые подарки. Приемная мать - педагог, разумный контроль, ровные отношения. Ну конечно, раннее детство, проблемы с матерью... но сейчас у большинства детей бывает что-то подобное, однако же никто не бежит из дома и не устраивает бог весть что.

Фрау доктор слегка улыбнулась.

- Все это ни о чем не говорит. Девочка невротизирована, внешние обстоятельства могут восприниматься ею совершенно иначе, чем это представляется нам, здоровым людям. Девочка по сути жила в своем внутреннем мире, и я могу лишь приблизительно сказать, что там у нее происходило.

Она бросила взгляд на большой круглый циферблат часов над дверью.

- Спасибо, доктор, - сказал я, - вы мне помогли. Еще только один вопрос. Вы ничего не слышали о фонде Фьючер?

Нет, она ничего такого не слышала. Описание тоже не помогло. Я вежливо распрощался и вышел из кабинета.

В комнате ожидания сидела молодая мамаша с коляской и буйным ребенком лет пяти,который как раз швырялся кубиками в стену. Мамаше было не до него - она склонилась над коляской и делала что-то там с хныкающим младенцем.

- Флориан, перестань, - мерно говорила она время от времени. Юный разбойник меж тем подскочил к вешалке и затряс ее, словно обезьяна кокосовую пальму - и конечно, вешалка опасно накренилась... Я машинально рванулся к ребенку и, отобрав у него вешалку, поставил ее на место.

- Спасибо, - вяло сказала мамаша, - Флориан, иди сюда.

- Пожалуйста, - я развернулся, чтобы уйти. И тут увидел проспекты, радужным веером раскиданные на столике.

На одном из них - только на одном, простеньком, однотонно-зеленом, красовались крупные золотые буквы: ФЬЮЧЕР.

Таню Бреннер мне удалось поймать прямо после уроков. Две одноклассницы моей клиентки указали мне Таню с выражением брезгливости на нимфетковых личиках. Это выражение, впрочем, было вполне объяснимо.

В свои 15 лет Таня Бреннер весила, наверное, центнер. Притом она была еще и невысока ростом, так что фигура ее напоминала увесистый колобок из теста. Как говорится, метр на метр. Девочка брела по школьному двору с выражением обреченности и отвращения к миру на полном лице. Судя по всему, это выражение было для нее постоянным - не то, чтобы у нее вот прямо сейчас было плохое настроение.

Я подошел к Тане.

- Привет! Ты ведь - Таня Бреннер? Я частный детектив, занимаюсь расследованием по делу твоей подруги, Лауры.

Лунообразное лицо оживилось, карие глазки остро взглянули на меня.

- Поможешь мне немного?

В кафе-мороженом напротив, у итальянцев, я взял себе капуччино, а Тане - молочный коктейль страциателла. Девочка пила через соломинку, шумно втягивая жидкость, временами пухлыми пальцами отодвигая со лба жидкую челку. На вопросы она отвечала коротко, стесненно. Да, Лаура училась с ней в одном классе. Иногда ходили вместе домой. Нет, она ничего не знает о том, с кем Лаура общалась в последнее время. Да, Лаура знает русский язык и даже хорошо читает и пишет по-русски. Нет, насколько ей известно, у Лауры нет русских друзей. И вообще их в гимназии почти нет. Они все живут на Шварценберге, знаете? И там в основном учатся в гауптшуле. У них там все время драки. Хотя в восьмом классе есть русская девочка, но Лаура с ней не общалась.

- Я слышал, у Лауры были плохие отношения с ребятами в классе? - осторожно спросил я. Небольшие бурые глазки Тани остро блеснули на меня.

- Она была самая нормальная в нашем классе! Вам наверняка про нее наговорили гадостей, я знаю. Это все вранье. Она была самая нормальная.

Таня помедлила.

- Вы же видите, какая я. Толстая. Никого не интересует, что ты читаешь, о чем думаешь, что ты за человек. Все видят только это, и... я для них не существую. Я никто. А для Лауры - ей было все равно, толстый ты или нет. Она... она защищала меня. Она из-за меня один раз подралась.

Я кивнул.

- Вы дружили с Лаурой?

- Трудно сказать... наверное, нельзя сказать - дружили. Кто же будет со мной дружить... Но и с ней тоже. Понимаете, все видят, что она - другая. Не как все. А они... они не терпят, если кто-то от них отличается. Вот я, например, толстая, и за это они меня ненавидят. Казалось бы, какая им разница? Не понимаю.

- А чем отличалась Лаура? Почему она была другая?

- Потому что она очень умная, - спокойно сказала Таня, - и потому, что дома... вы наверное думаете, у нее такая семья. А на самом деле дома ей было очень плохо. Вы только не рассказывайте фрау Шефер, что я... ладно?

- Не беспокойтесь. Но мне в самом деле показалось, что у них приличная семья. Ее мать ведь работает в службе по делам молодежи. Педагог.

- Она ее вообще никуда не выпускала, - сообщила Таня, - ей ничего было нельзя. Вечером выйти куда-то. С классом если куда-то идем. Она даже в поездки с классом ее не отпускала. Ей никогда нельзя было гулять. И дружить... мы один раз пришли к ней домой, так фрау Шефер мне сказала, что не хочет, чтобы я к ним приходила, и вообще потом запретила Лауре со мной дружить. Даже не знаю, почему. Мой папа адвокат, у нас нормальная семья... я учусь хорошо. Я думаю, что фрау Шефер сама какая-то очень странная. Она запирала Лауру в комнате и забирала все книги. Это у них было такое наказание. Вообще все книги забирала. А в интернет Лауре никогда было нельзя. Фрау Шефер сказала, что детям вредно ходить в интернет. А ее сын уже ходит!

...Я уже прошерстил, конечно, на всякий случай фейсбук и "спик мих" на предмет дневников и следов, оставленных там Лаурой - какой же подросток сейчас не имеет собственного аккаунта в фейсбуке! Но никаких следов Лауры в интернете не было.

- И у нее не было мобильника. Вообще не было, понимаете?! Это тоже вредно.

Я представил себе роль, которую играет мобильник в жизни современного подростка. Это практически дополнительная необходимая часть тела... Действительно.

- Значит, в интернете она никогда не бывала.

- Вообще никогда, совсем!

Таня уже допила свой коктейль. Я подумал, не стоит ли взять ей еще что-нибудь. Разговор становился интересным.

- А отец Лауры? Он как относился ко всему этому?

- А он был все время на работе. Ему, кажется, было все равно.

- У меня сложилось другое впечатление, - сказал я осторожно, - вроде бы, отец как раз и занимался воспитанием Лауры.

Таня покачала головой.

- Не знаю. Она рассказывала о фрау Шефер, но никогда, ничего не говорила об отце.

Девочка помолчала.

- Вы не ищите ее, - сказала она неожиданно, - не найдете. Она давно уже хотела отсюда уйти. Они ее довели. И хорошо, что она ушла. Не надо никуда ее возвращать. Я бы хотела, чтобы она вернулась к нам, но ей там лучше...

- Там - это где?

- Как где? - Таня пожала плечами, - конечно, в России.

Я раздумывал, не стоит ли поехать сегодня на Шварценберг. Может, и стоило, конечно. Но ведь это гигантский район, там несколько тысяч человек, из них половина русских, и у всех есть дети, у многих - подростки. И как справедливо заметила Таня Бреннер, никто из них не учится в гимназии. Где Лаура могла их встретить, договориться с ними?

А жаль. Это была бы хоть какая-то ниточка. Отмороженные русские подростки забрались в дом банковского служащего, прикокнули его и укатили куда-нибудь вместе с дочкой - курить каннабис, пить водку, наводить ужас на окрестных бюргеров...

Может быть, все не так мрачно, но знание русского - это все же какой-то вариант.

Во всяком случае, более перспективный, чем фонд Фьючер. Интернет-адреса на проспекте не было, только телефон. Мобильный. И он, разумеется, не отвечал. Я оставил след на автоответчике, попросив перезвонить. Можно еще попытаться - только через полицию, конечно - определить местонахождение владельца телефона. Интуиция подсказывала мне, что это ничего не даст, но проверить надо все.

И я позвонил Михаэлю.

Мы встретились на выходе из пассажа. Михаэль как раз покупал подарок дочке на день рождения и согласился со мной встретиться. В забегаловке внизу мы взяли по безалкогольному пиву, и однокашник продемонстрировал мне огромную розовую коробку с барби, лошадью и коляской.

- Как ты думаешь, пойдет? Не знаю, что у них сейчас в моде...

- Сколько ей, пять? Думаю, да, - сказал я. Странный он - ну откуда мне знать, что сейчас любят пятилетние девочки?

Михаэль, как нормальный немецкий мужчина, разведен. С дочкой общается по выходным. Посоветоваться с бывшей женой по поводу подарка то ли не приходит в голову, то ли у них плохие отношения. Я не стал уточнять - не хватало мне еще лезть в подобные дела. Вот насчет дочки, если честно, я ему завидую. Порой и мне так хотелось бы иметь маленькую девчонку или пацана, возить в зоопарк, катать на пони, рассказывать, почему земля вращается вокруг солнца, а не наоборот...

Жаль, что без женщин в этом деле ну никак не обойтись.

- Так чего ты хотел-то?

Я рассказал вкратце. Михаэль пожал плечами.

- Телефон пробить можно, не вопрос... но зря ты с этим связался. Дохляк полный.

- А что, еще новенькое что-нибудь нашли?

Михаэль поколебался.

- В общем-то, это не тайна, но... Ну ладно, ты тоже подкинул информацию насчет этого фонда. Нам-то деваться некуда, приходится расследовать. Но как я тебе сразу сказал, дело это гиблое. Ты знаешь, что эксперт написал?

- По поводу трупа?

- Да, конечно. Как уже говорилось, мужик был застрелен. Классическая огнестрельная рана в сердце. Снайперская работа прямо. Так вот. Оружие - не определяется. Пуля... - Михаэль сделал драматическую паузу - пули нет. Исчезла.

- Как исчезла?

- А вот так. На месте преступления нет гильз или, допустим, других вылетевших пуль. Ну это ты знаешь. Пуля должна была остаться в организме убитого, так как нет выходного отверстия. Так вот, пули - нет. То есть совсем. Канал есть, вход есть - а пуля как будто растворилась.

- Боже милостивый, - сказал я, - то есть его вскрывали, и точно убедились, что это не какая-нибудь хрень со смещенным центром тяжести...

- Да уж не сомневайся. Конечно, вскрывали. Да и канал был прямой и простой, так что не со смещенным центром. Пуля просто исчезла, нет ее.

Я допил безалкогольную бурду. Задумался. Какая-нибудь ледяная пуля? Ерунда...

- А еще что-нибудь есть на трупе? Другие повреждения? Как он был одет?

- Раздет до пояса, - Михаэль хмыкнул, - без штанов, короче. Тоже непонятно, кстати, почему. Только в трусах. И повреждения были - поврежден левый глаз, но там не огнестрельное, там будто дали в глаз хорошо...

- Спасибо. И еще - там в комнате кровь. Анализ брали?

- Где ты имеешь в виду? На полу?

- На полу и на углу стола.

- На полу кровь Шефера. А вот на углу стола - кровь девочки. Немного, судя по всему, небольшое повреждение. Это о чем-то говорит, мистер Холмс?

- Может, и говорит, - сумрачно сказал я,

- А у тебя что? Есть новенькое что-нибудь? Версии?

- Не знаю, - признался я, - в Россию пока послал коллегу. А так... хочу проверить русскую версию. Девчонка знала русский, может связалась с какими-нибудь этническими преступниками. Но честно говоря, сомнительно. Поговорил с педагогами, психологами. Кроме того, что психически у девчонки мощнейший сдвиг по фазе - ничего нового... Кстати, ее подруга убеждена, что девочка - в России. Почему - не говорит, вроде бы, планов у той никаких не было. Но вот убеждена почему-то подруга.

- Я тоже думаю, что в России, - кивнул Михаэль, - где же ей еще быть? Ну ладно, пойду я. И это, Клаус... если твой помощник или ты в России что-нибудь накопаете - ты уж нас не забывай, хорошо?

- Вас забудешь! - хмыкнул я, и мы пошли расплачиваться.

До вечера я занимался опросом соседей.

Мне везло - все были дома, так что я мог закончить все в один вечер. Но правда, много этот опрос не дал.

Все соседи как один хвалили семью Шефер как весьма приличную и порядочную. Она - немного сухая, вы понимаете, но очень порядочная женщина. Что касается самого Шефера, то это был добряк, душка, без памяти обожал семью, с детьми возился, играл с мальчиком в футбол. Милый такой человек, слова дурного от него не услышишь, такой приятный. Воистину, лучшие уходят первыми. А вот дочка их, сами понимаете, не очень. Сразу видно гнилое семя, еще и иностранка. То есть дело, конечно, не в этом, но вы понимаете... Она как-то не вписывалась в их семью. В чем выражалось ее дурное поведение? Так ничего особенного, не то, чтобы она хулиганила. Но она два раза убегала из дома, бедные Шеферы не знали, что делать и куда податься, и вообще, вы понимаете, была очень некоммуникабельной, часто не здоровалась даже на улице. Удивительно, вот сын Шеферов - очень милый мальчик, а старшая - ну просто ужас.

Ничего нового о контактах Лауры, о событиях в последнее время я не узнал. Из четырех домов, в которых я вел опросы, два в тот роковой вечер были пусты, в третьем ничего не могли вспомнить. И лишь бабушка, живущая напротив Шеферов, совершенно одна в двухэтажном доме с пятью кошками, дала ценную информацию.

- Машина рядом с их домом стояла вечером! Незнакомая, с кельнскими номерами. Ни разу такую не видела. Мерседес это был, серебристый такой...

Более точного описания машины мне добиться не удалось. Но и это уже хлеб.

- А как долго машина стояла? - спрашивал я, - часа два?

- Да вот пока фильм не начался... в восемь фильм по РТЛ шел, я и пошла смотреть. А до тех пор все стояла. А может, и дольше, я же не знаю, я потом спать легла, а окно спальни у меня в сад выходит, я на эту машину не смотрела больше.

Опять звонить в полицию, пусть пробивают по своей базе... Я решил, что это дело в любом случае подождет до завтра и поехал домой - читать Фромма и спать.