Верлойн

Советники нервно перешептывались, то и дело поглядывая на бледного колдуна, стоявшего возле трона с нервно поджатыми губами. Рядом с колдуном стоял генерал Грабир, высокий широкоплечий рыцарь с седой головой и черными как смоль усами. Генерал не нервничал, он с безучастным видом рассматривал кладку стен, словно посторонний человек, впервые попавший в тронный зал Баксарда.

Огромные двери распахнулись, и в зал широкой поступью вошел король. За Нуброгером неотступно следовали два гвардейца из личной охраны. Советники тут же замолчали, все взоры обратились к вошедшим, и через мгновение все придворные уже стояли на одном колене, низко склонив головы. Король, не глядя ни на кого, прошел мимо советников и, запахнув свой широкий плащ, сел на трон. Он по-прежнему ни на кого не смотрел, задумчиво барабаня пальцами по подлокотнику. Все ждали.

– Аслак.

Голос был на удивление тих, и у всех присутствующих кровь застыла в жилах. Тихий голос Нуброгера означал только одно: у сюзерена настроение настолько скверное, что кому-то точно не сносить головы. Колдун, заметно нервничая, шагнул вперед и низко поклонился, еще раз приветствуя своего короля.

– Ваше величество. – Голос колдуна дрожал, это заметили все.

– Будь добр, объясни мне, что произошло на востоке? – Нуброгер, склонив голову, смотрел на Аслака, продолжая барабанить пальцами по подлокотнику.

Аслак прочистил горло и сказал:

– Мой повелитель, случилось непредвиденное. Гулэрцы сумели одержать победу у стен столицы, разгромив войска барона Санарда. Мне доподлинно известно от очевидцев, что причинами тому послужили два события, которые никто не мог предугадать. Первое – кто-то каким-то загадочным образом исцелил рыцарей Аварна III и второе – на помощь Гулэру пришло королевство Казарад. Лично я считаю, что немаловажную роль сыграло и бездарное руководство горской армии. Если бы Санард...

– Довольно, – поднял руку Нуброгер, его голос вновь был еле слышен. – Скажи мне, Аслак, ты говоришь, что два события, которые предрешили судьбу битвы при Гулэре, невозможно было предусмотреть...

– Именно так, ваше величество, – проговорил колдун.

Нуброгер молчал. Это молчание, которое было осязаемо зловещим, заставило Аслака побледнеть еще сильнее. Теперь он больше походил на мертвеца, и советники Нуброгера уже мысленно простились с колдуном, полагая, что сейчас Нуброгер велит его обезглавить.

Король молчал полминуты, сверля взглядом лицо Аслака. Потом медленно заговорил:

– Будем рассуждать. Ты колдун. Колдуны вроде мудрецов, только еще владеют магической силой. Колдун-советник для короля хорош еще и тем, что он не только колдует и делится своей мудростью, но и дает дельные советы, после чего король волен решать, принимать их или нет. – Нуброгер сделал паузу, а потом неожиданно рявкнул: – Я тебя держу здесь не для того, чтобы выслушивать, как ты валишь с больной головы на здоровую! И не для того, чтобы ты разводил руками, мол, я не знаю! Не для того, чтобы разрушать мои планы своим скудоумием! Не для того, чтобы заговаривать мне зубы чепухой о непредвиденных обстоятельствах! Ты колдун! Ты должен был предвидеть все! Рассчитать все до тончайших мелочей! В результате твоих грубейших ошибок мои планы катятся коту под хвост!

Повелитель Тьмы резко встал и шагнул с трона. Аслак с опущенной головой стоял, покорно ожидая своей участи. Нуброгер принялся расхаживать взад-вперед, разъяренно сверкая глазами, напоминая сейчас рассерженного и оттого смертельно опасного льва.

– Как можно было не предусмотреть, что Гулэру на помощь двинется мощная армия союзного Казарада?! – кричал он. – Как можно было не предусмотреть, что они с марша атакуют горцев?! Как можно было допустить, чтобы колдовские чары, о которых ты мне прожужжал все уши, будут в одночасье сняты? Зачем мне нужен такой советник? Генерал Грабир! – неожиданно Нуброгер шагнул к рыцарю.

Тот вытянулся и спокойно взглянул в глаза короля.

– Я, сир.

– Вам было поручено контролировать войну с Гулэром с нашей стороны. Вы были моим поверенным лицом на переговорах со Сваном, вы получили в свое распоряжение практически весь мой Орден, вы занимались стратегической и тактической подготовкой черноскальской кампании!

– Да, сир.

– Почему вы не перекрыли северные границы королевства Черных скал для упреждения возможного подхода союзников Гулэра? – Нуброгер сложил руки на груди, спрятав ладони под плащом.

– Северные границы были перекрыты, сир, – спокойно ответил генерал. – Более того, я велел удвоить их патрулирование по всей протяженности рубежа от Темного болота до Касролла. Войска Казарада прорвали наш заслон с марша, поскольку большая часть наших войск стояла под стенами Гулэра.

– Как долго вы занимаетесь военным делом? – холодно спросил Нуброгер.

Генерал удивленно поднял брови.

– Как вы знаете, сир, я в армии уже пятнадцать лет.

– Пятнадцать лет. – Губы Нуброгера скривились в презрительной ухмылке. – Пятнадцать лет, и вы не знаете, что, когда речь идет о закрытии границы, необходимо возводить мощные укрепления и выставлять постоянные гарнизоны?! – Голос короля, поначалу спокойный, перешел в рев. – Вашей задачей было предотвратить любой ценой появление союзных войск! И с севера, и с юга! А вы «патрулировали»?!

– Сир, вы поручили мне разработать стратегию ведения этой кампании, – с достоинством ответил генерал, – положившись на мой опыт и знание военного дела. Я счел необходимым усилить наши отряды возле стен Гулэра, поскольку очередной штурм столицы мог решить исход войны и Свану понадобилась бы дополнительная помощь с нашей стороны. Я предположил, что патрулирования границ будет вполне достаточно, чтобы вовремя оповестить наших людей о возможном подходе союзников. Не растрачивая людские ресурсы и не тратя попусту время.

– Вы совершили ошибку, – тихо сказал Нуброгер.

– Я не совершал ошибки, сир, – нахмурился генерал. – Никто не мог предположить, что войска Казарада за такой малый срок смогут покрыть такое большое расстояние и с марша прорваться к Гулэру.

– Вы могли, но вы этого не сделали и, следовательно, допустили ошибку, – все так же тихо сказал Нуброгер. – В результате вашей оплошности Сван сможет свалить вину за провал кампании на нас, потому что именно наши войска должны были не допустить прохода союзников черноскальцев к стенам Гулэра. Если мы не смогли этого предотвратить, стало быть, это наша вина, и теперь Сван обвинит нас в нарушении союза. Вы это прекрасно знаете и тем не менее перечите мне, заявляя, что поступили правильно. Ваш «правильный» поступок стоил мне всей восточной кампании. Вам не место в моем Ордене.

С этими словами Нуброгер кивнул, и гвардеец, все это время бесшумно подбиравшийся к генералу сзади, вонзил острие короткого меча в основание черепа Грабира. Генерал рухнул как подкошенный, заливая кровью темные плиты тронного зала.

Советники Нуброгера и Аслак в ужасе смотрели на эту сцену, словно парализованные. Король только что казнил своего генерала. В тронном зале. Они все прекрасно знали кровожадность своего сеньора, но то, что он казнил своего поверенного, одного из лучших рыцарей Ордена... Да, Нуброгер был явно в скверном настроении. И советники ждали, что же будет дальше. Аслак сейчас больше походил на привидение, чем на обычного смертного, он был бледен как мел, и его страх можно было понять. Все указывало на то, что он станет следующим. Гвардеец, убивший генерала, вытер лезвие меча и отошел в сторону, безучастно глядя прямо перед собой.

Нуброгер некоторое время рассматривал мертвое тело, лежавшее у его ног, потом медленно повернулся к Аслаку, который по-прежнему стоял возле трона.

– Вы все прекрасно осведомлены, – сказал король тихо, отводя взгляд от колдуна и оглядывая всех присутствующих, – что я не терплю ошибок. Я милосерден, когда ошибки не наносят существенного ущерба моим интересам и интересам королевства. Но за оплошности, которые ведут к непоправимым последствиям, любого в моем королевстве ждет смерть. Вы купаетесь в роскоши, находясь при моем дворе, и не знаете никаких бед. И, видимо, это вас размягчило. С этого дня я буду беспощаден.

Нуброгер сел на трон и спокойно сказал:

– Все свободны. Аслак, задержись.

Советники низко поклонились и, косясь на тело Грабира, поспешно покинули тронный зал. В зале остались лишь Нуброгер, Аслак и двое гвардейцев. Колдун стоял перед Повелителем Тьмы, низко склонив голову, всей своей позой выражая смирение.

Нуброгер усмехнулся и сказал:

– Можешь не поджимать хвост, Аслак. Тебя я не казню. Пока, – добавил он. – Восточная кампания проиграна, и на время нам стоит забыть о королевстве Черных скал. В данный момент мне нужны новости о юге. Говори.

Аслак поднял голову и криво улыбнулся:

– Войска на юге в полной боевой готовности. Еще шесть отрядов в настоящий момент идут к реке Сумнар-Дор. Через несколько дней мы будем готовы к вторжению.

– Торопиться не будем. Коль скоро все готово, пусть так все и остается. Усиль охрану границ нашего королевства, так как возможны нападения гулэрских войск, преследующих нашу отступающую армию. Что касается отрядов, которые отходят с востока, расквартируй их в Черной чаще, возле Табирдиба. Мы, возможно, используем их позже. Какие новости о бароне Верлойне?

Аслак судорожно сглотнул.

Санард поморщился, неловким движением потревожив раненую руку. Его конь, весь в пене, тяжело хрипел, словно собирался вот-вот издохнуть. Барон вместе с частью горских войск направлялся к южному мосту через реку Касролл, чтобы перейти границу и найти спасение за кордонами королевства Восточных гор.

Его войска, измученные длинным переходом и короткими стычками с разведчиками черноскальцев, нестройными рядами двигались по восточному тракту, на их лицах барон видел только отчаяние и страх. Санарду удалось превратить паническое бегство горцев от стен Гулэра в организованное отступление, но он смог собрать лишь часть войск. Насколько он знал, другая часть отходила севернее, преследуемая по пятам казарадской конницей. Их вел Курвалд, соперник Санарда по политическому влиянию при дворе. Во время битвы при Гулэре он руководил подкреплением горцев, тем, что подошло в решающий момент и так позорно бежало с поля боя при виде кабэйнской конницы.

Санард криво усмехался, представляя, какой гнев вызовет у короля известие о трусости Курвалда. Барон был уверен, что король ни при каких обстоятельствах не казнит Санарда за поражение при Гулэре, ибо вины горцев в разгроме не было. Виновными в этом сокрушительном поражении были войска королевства Тьмы, потому что именно они должны были предотвратить подход союзников к осажденному Гулэру.

Что там произошло, не ведал никто из горцев, но раз кабэйнские войска сумели с марша атаковать армию горцев, значит, они не встретили по пути существенного сопротивления. Вина Черных Рыцарей была несомненна и также была несомненна реакция Свана – обострение отношений с Баксардом и возможное противостояние.

Санард сильно сомневался в том, что король решит воевать с королевством Тьмы, ведь сейчас существовала реальная угроза нападения черноскальцев. Объединенные войска Гулэра и Кабэйна без труда могли перейти границу и атаковать агрессоров. Учитывая бедственное положение армии горцев, Санард не исключал возможности, что черноскальцы могут оккупировать страну в течение нескольких дней.

Но сейчас его больше заботили мысли о том, как ему перебросить остатки войска на родную землю. На нем сейчас тяжелым грузом висели жизни более шестисот солдат, и он чувствовал себя обязанным сделать так, чтобы они вернулись в родные края целыми и невредимыми.

Однако надежды барона на легкий отход не оправдались. Уже пятый раз за эту неделю их войска подвергались нападению черноскальцев. Последнее было всего час назад. Партизаны устроили засаду, воспользовавшись своим превосходным знанием местности, и напали на колонну, убив четырнадцать человек. Сами партизаны потеряли всего троих – на стороне черноскальцев была неожиданность и маневренность. Напали – отошли. Это безотказная тактика, и с ней весьма трудно бороться.

Впереди колонны появились разведчики. Они неслись по склону холма, не щадя лошадей, и Санард нахмурился, ожидая дурных вестей. Его новый поверенный, Намран, который заменил пропавшего без вести Эдмоса, поскакал вперед, чтобы узнать, что стряслось. Разведчики осадили коней и быстро что-то сказали Намрану. Санард даже с такого расстояния видел, что они растеряны, значит, предчувствия не обманули барона. Случилось что-то крайне неприятное.

Намран развернул коня и поскакал к Санарду. Его забрало было поднято, и барон мог видеть, что лицо поверенного бледно, как у приговоренного к смерти.

– Мессир, – тихо сказал Намран, подъехав к барону, – разведчики сообщили, что мост через Касролл разрушен партизанами.

Санард вполголоса выругался. Именно этого он и опасался. Теперь южная переправа закрыта – река на границе двух королевств была очень широка, вброд ее не перейти. Барон лихорадочно размышлял, продолжая неспешное движение вперед. Осталось только одно – идти на север, ко второму мосту. Оставалась слабая надежда на то, что второй мост не будет разрушен черноскальцами, но другого выхода Санард не видел. Идти на юг, к Черным скалам? Какой смысл? Гряда неприступных утесов, без перевалов и троп. Санарду было известно, что даже Касролл пробивался через скалы с трудом – оба берега окружали отвесные склоны, по которым и пешком не проберешься. Также барон знал, что через Черные скалы можно перебраться и по Троллему перевалу, но последние вести о гибельности этого пути удерживали от похода на юг. Оставался только север.

Санард вздохнул.

– Поворачиваем колонну на северо-восток, – приказал он. – Отдай распоряжение разведчикам немедленно проверить это направление. Лишние стычки с черноскальцами нам не нужны.

– Слушаюсь, мессир, – Намран коротко кивнул и поскакал к разведчикам.

Санард молча глядел на гриву своего коня, взгляд его был рассеянным и мрачным. Его надежды переправить войска на тот берег таяли. Барон понимал, что, если и северный мост будет уничтожен, горцы окажутся прижатыми к реке, без возможности к отступлению. И тогда состоится последняя битва армии Свана, из которой вряд ли кто из горцев сможет выйти живым.

Путники ехали мимо разрушенных домов, молча рассматривая обгоревшие остовы, вдыхали запах гари и чувствовали себя скверно. Это село, находившееся всего в десяти милях от Гулэра, было раздавлено тяжелой пятой войны, на улицах, заваленных обломками строений и трупами домашних животных, не было видно ни одного человека. Единственного жителя они увидели у сгоревшей колокольни с черными от копоти стенами – это был старик, тяжело опиравшийся на кривой посох. Он смотрел на путников пустыми глазами, в которых Верлойн не увидел ничего, кроме равнодушия. Это было настолько страшно, что барон поспешно отвел глаза.

Прошедшая со дня битвы за Гулэр неделя пролетела словно один день. Все это время путники находились в столице, залечивая раны и набираясь сил для дальнейшего похода. Известие о гибели Макадора, павшего у западных ворот, потрясло всех, но более всего – Канара, который сдружился с пареньком и считал его своим приемным сыном. Канар, сам тяжело раненный во время битвы, остался во врачевательных палатах Гулэра под присмотром Прикула, остальные же, как только им позволило здоровье, отправились дальше, на северо-запад, к границе королевства Черных скал и королевства Тьмы. Перед самым отъездом король Аварн III лично посвятил Верлойна в рыцари, что было великой честью. В тот день все друзья барона были в парадном зале Гулэра – хромавший Дрюль, которого ранили в ногу при безумной вылазке лучников за стены, Алдруд с перевязанной головой, Тиглон, Малс, Мидлор... Лэнарда... Накануне отъезда из столицы у Верлойна с ней произошел разговор...

Барон мельком взглянул на девушку, которая ехала от него слева. Верлойн еще раз припомнил тот вечер в Гулэре. Лэнарда тогда сказала, что хочет поехать с ними на запад. Это было странно, ибо при первой встрече она утверждала, что целью ее путешествия является Гулэр. Верлойн ответил отказом, но Лэнарда настаивала. Ну кто может отказать девушке, у которой такие прекрасные глаза и когда кажется, что они будто заглядывают в твою душу, о чем-то умоляют? Верлойн не мог понять Лэнарду, как, впрочем, не мог понять и себя.

Эта девушка, кажется, околдовала его, как Шакор в свое время. В ней было что-то неуловимое, что-то, что заставляло, глядя на нее, думать о заходе солнца в горах... Верлойн не понимал этого и не мог разобраться в самом себе. Мысли о Беллар преследовали его, он испытывал острое чувство вины, даже разговаривая с Лэнардой.

Ему все больше и больше нравилась эта девушка, но воспоминания о Беллар заставляли его каждый раз мысленно хлопать себя по щеке и злиться на самого себя. Верлойн словно видел свою совесть, которая укоризненно смотрела на него со стороны и грозила пальцем. Как ты смеешь так себя вести, Верлойн? Неужели ты забыл, что целью твоей миссии является спасение возлюбленной? Неужели ты забыл, что ради любви ты оставил спокойную жизнь, бросившись в авантюру, которая грозит твоей жизни? Как смеешь ты думать о Лэнарде, когда обязан вернуть Беллар? А если и с Лэнардой что-то случится? Ведь, когда ты ступишь на вражескую землю, опасности удвоятся, и ты это прекрасно знаешь.

Верлойн разрывался между любовью к Беллар и желанием взять Лэнарду с собой. Как он мог поступить? Можно было отказать девушке, резко и грубо. Ему совсем не хотелось этого делать. Поэтому он решил сделать то, что сделал бы любой мужчина на его месте. Он решил солгать.

Верлойн согласился взять Лэнарду с собой, но про себя добавил, что их совместный путь будет только до Ридела. Верлойн намекнул ей, что, после того как они достигнут Великой реки, девушке предстоит поездка обратно в Гулэр, хотя и не был уверен, правильно ли она истолковала его намеки. Все-таки интересно, что же ею движет?

После посвящения был пир, потом прощание. Друзья покинули стены Гулэра и опять были в пути – Верлойн, Тиглон, Алдруд, Дрюль, Малс, Мидлор и Лэнарда. Мидлор, как и Лэнарда, тоже решил отправиться с путниками, сказав, что в Гулэре не нашел никого из родных. Верлойну было понятно, что двигало маленьким дримлином, у которого, кроме этого маленького отряда, не осталось никого из близких, но, какие планы были у Лэнарды, он не знал и чувствовал, что еще долго будет ломать над этим голову.

Проехав разрушенное село, они углубились в лес. На широкой тропе им то и дело попадались остатки телег, раздувшиеся лошадиные трупы, над которыми роились мухи, сломанные копья, смятая утварь... Несколько раз они видели повешенных на деревьях горцев, которые раскачивались на пеньковых веревках, – видимо, местные жители чинили самосуд, мстя за своих убитых соотечественников и разрушенные дома. Лэнарда каждый раз отворачивалась, путники же хмуро глядели на посиневшие лица висельников, и Верлойн невольно думал о том, что и у этих людей есть семьи, что кого-то из них ждут дома жена, дети, родня...

Война бессмысленна по самой своей сути. Ибо смертоубийство порождает смертоубийство. Если задуматься над тем, что враг, который целит в тебя мечом, такой же человек, что и ты, можно сойти с ума. Именно поэтому об этом в битве не думают. Именно поэтому во время битвы действует закон «Либо ты, либо тебя»: стоит на мгновение отвлечься на размышления, как закаленная сталь оборвет твою жизнь. Мир, в котором мы живем, законы, в устье которых течет наша жизнь, безумны в своей кровожадности. Но это наша жизнь. Мы обречены на нее. И нам никуда от нее не деться.

Алдруд рассматривал карту, которую им в дорогу дал Прикул, и задумчиво тер подбородок. Потом ткнул в карту пальцем:

– Если мы вот здесь свернем с тропы, то выедем на равнину Суар-Дид к закату следующего дня. Если же останемся на тропе, то будем ехать еще дня три. – Алдруд отложил карту, посмотрел на путников, потом перевел взгляд на лес и кивнул. – Здесь редколесье, дорога будет легкой.

– Зато, если мы поедем по тропе, мы будем в относительной безопасности, – сказал морщась Дрюль, поглаживая раненую ногу. – Банды недобитых горцев сейчас снуют по всем окрестностям Гулэра. А до тех пор, пока король не снарядит отряды для их поимки, леса небезопасны.

– Как и дороги, – ответил Тиглон. – Дороги – издревле излюбленное место для нападения разбойников. Отличное место для засады.

– Наш путь не будет легким и на дороге, и в лесу, – сказал Верлойн. – Но, коли мы можем выиграть время, я думаю, нам стоит сделать так, как предлагает Алдруд.

– Мы с тигом поедем впереди, будем смотреть, все ли безопасно, – сказал Алдруд, поднимаясь. – Если вдруг что, мы подадим знак.

Дорога через лес и впрямь была довольно легкой. В редколесье преобладали березы, северные красавицы, уже почти сбросившие листья. Было жарко, но не душно, воздух был свеж, словно только что прошел дождь. Алдруд с Тиглоном ехали шагах в пятидесяти впереди остальных, они не торопились, направляя коней шагом.

Взгляд Верлойна, блуждающий по лесу, постоянно возвращался к Лэнарде. Девушка ехала слева от барона, ее лицо по-прежнему скрывала вуаль, и он поймал себя на мысли, что все, что связано с Лэнардой, его смущает и не дает покоя. Зачем он согласился взять ее с собой? Верлойн покачал головой. Он все больше убеждался, что совершил ошибку. Девушке в отряде делать нечего. Верлойн, сам того не желая, сейчас подвергает ее жизнь опасности, ведь вокруг Гулэра и впрямь полно банд недобитых горцев. Что, если путники наткнутся на такой вот разбойничий отряд?

Верлойн не сомневался, что он сам и его друзья сумеют постоять за себя, но мысли о лихой случайной стреле, которая может поразить беззащитную Лэнарду, сводила его с ума.

Верлойн уже открыл было рот, чтобы серьезно поговорить с девушкой и убедить ее вернуться в Гулэр, как вдруг Алдруд, ехавший с тигом в дозоре, остановил коня и поднял руку, призывая всех остановиться.

Предчувствие беды охватило Верлойна, а он за время путешествия к Баксарду уже научился безоговорочно доверять своему чутью. Поэтому он немедля надел шлем и, обнажив меч, подъехал к Лэнарде, остановив коня чуть справа и спереди от нее.

– Что случилось? – спросила девушка, озадаченная поведением барона, ибо вокруг все было спокойно и не было никакой видимой опасности.

Верлойн не ответил, пристально наблюдая за Алдрудом и Тиглоном. Те медленно двинулись вперед, настороженно глядя по сторонам. Странники явно почуяли опасность, Верлойн увидел, что они обнажили мечи и разъехались в стороны. Дрюль с Мидлором и Малс подъехали к барону и девушке и остановились, непонимающе глядя на Странников.

– Что случилось? – спросил Дрюль.

Верлойн пожал плечами:

– Кажется, Алдруд что-то заметил.

Внезапно они увидели, что Алдруд резко дернулся в седле, практически свесившись параллельно земле. В то же мгновение Тиглон, яростно крича, пришпорил своего коня и бросился вперед, к кустам. Путники, подумавшие, что Алдруд ранен, вскрикнули, но Странник легко выпрямился в седле и поспешил за тигом, всего лишь раз обернувшись и крикнув остальным:

– Оставайтесь на месте!

Верлойн хотел было броситься за друзьями, но крик Алдруда его остановил. Странник был прав. Если барон оставит остальных, они будут совершенно беззащитны. Что же там происходит?

В эту минуту Мидлор вдруг спрыгнул с коня, которого ему дали гулэрцы, и бросился за одно из деревьев. Дрюль, увидев это, растерянно крикнул:

– Мидлор, ты куда?

Словно в ответ раздалось протяжное жужжание, и в ствол, рядом с Верлойном, вонзилась стрела. Как будто из-под земли, справа внезапно появились какие-то люди, покрытые плащами, которые были искусно замаскированы под пожухлые листья. Именно благодаря такой маскировке нападающие смогли оставаться незамеченными все это время. Верлойн, не раздумывая ни минуты, бросился в атаку, крикнув Дрюлю, чтобы тот охранял Лэнарду.

Нападавшие были сравнительно далеко, шагах в двадцати от путников и, несмотря на то, что бежали они быстро, на Лэнарду, дримлинов и Малса они не могли напасть мгновенно. Это дало возможность Верлойну броситься в атаку. Барон стремительно покрыл расстояние, разделявшее его и пеших нападающих и, не обращая внимания на стрелы, застучавшие по его доспехам, молниеносно атаковал.

Прямо перед ним были двое разбойников с копьями в руках, они выставили свое оружие, уперев тупые концы копий в землю, надеясь, что Хинсал напорется на острия и всадник вылетит из седла. Но Верлойн, вместо того чтобы напрямую атаковать, резко дернул поводья и обогнул копейщиков слева. Те не ожидали такой прыти от коня барона, и, пока они разворачивались, Верлойн полоснул Лодрейстом одного и раскроил череп другому.

Остальные нападавшие, решив, что сначала необходимо разделаться с рыцарем в золотых доспехах, а уж потом нападать на оставшихся путников, перегруппировались и начали окружать барона со всех сторон. По доспехам Верлойна вновь застучали стрелы, барон не обращал на них никакого внимания, но опасался, что стрела может убить Хинсала, поэтому он выпрыгнул из седла и рукой оттолкнул своего верного коня в сторону. Хинсал понял, что от него хочет хозяин, и резво отбежал в сторону.

Верлойн же сбросил с плеч плащ, чтобы тот не мешал ему двигаться, и встал в стойку, плавно поводя мечом из стороны в сторону. Нападавшие разбойники наконец окружили его и неторопливо принялись сужать кольцо. Верлойн ждал, пока они нападут, поворачиваясь и по-прежнему держа меч обеими руками. Нападавших было около пятнадцати человек, их было очень много для поединка с одним рыцарем, поэтому они не сомневались в успехе.

Верлойн же, оценив положение, спокойно нажал на камень в центре гарды, и меч мгновенно превратился в двуручный. Двуручный меч являл собой великолепное сдерживающее оружие, которое не позволит нападающим подойти слишком близко. Разбойники оторопело замерли, увидев, как лезвие меча Верлойна внезапно удлинилось. Они поняли, что, скорее всего, имеют дело с волшебством, и потому медлили, не решаясь напасть на грозного человека в золотых доспехах.

Верлойн заметил, как из кустов шагах в пятидесяти от него вышли двое лучников с большими луками. Лучники уже не прятались, ибо не видели в этом никакого смысла. Они спокойно уперли нижние концы луков в землю, наложили на тетиву тяжелые стрелы, и барон понял, что лучники разбойников взялись за стрелы с бронебойными наконечниками. Он не понимал, какой смысл в их действиях, ведь барон уже не сидел в седле, поэтому не представлял собой легкодоступную мишень, к тому же сейчас он был окружен злоумышленниками, а это мешало лучникам использовать стрелы. Слишком поздно он понял, что лучники не собирались стрелять по нему.

Увидев, что луки направлены не на него, он обернулся и закричал Дрюлю:

– Дрюль! Щит!

Дримлин услышал крик барона и сначала не сообразил, что от него требуется. Но, заметив лучников, все мгновенно понял и лихорадочно принялся отвязывать притороченный к своему седлу щит. Первые стрелы разбойников взмыли в воздух в момент, когда Верлойн, решив, что дальше медлить нельзя, набросился на разбойников, окруживших его.

Одна из стрел просвистела прямо над головой дримлина и визжа улетела в лес. Вторая вонзилась в седельную сумку, пронзив ее насквозь, пробив толстое седло и поцарапав кобылу дримлина. Лошадь встала на дыбы от боли и неожиданности, и Дрюль чуть было не вывалился из седла. Он судорожно вцепился в переднюю луку и сумел удержать равновесие. Успокоив свою кобылу, дримлин наконец снял с седла щит и поднял его, закрыв Лэнарду и скулящего от ужаса Малса, который на своем пони спрятался за лошадью девушки.

Верлойн тем временем провел блестящую атаку, моментально убив двоих разбойников. Один из нападавших провел выпад, но стремительно увернувшийся барон избежал прямого удара, и наконечник копья чиркнул острием по золотым доспехам, Верлойн же мгновенно среагировал и раскроил нападавшему шлем вместе с черепом.

Спустя мгновение барон превратился в смертоносный вихрь стали. Разбойники падали один за другим, а Верлойн продолжал кружиться в яростном танце смерти. Лезвие Лодрейста перерубало древки копий, резало живую плоть, крушило шлемы и отрубало руки, меч барона словно сошел с ума, безудержно рубя вражеские тела.

Через несколько минут из пятнадцати разбойников в живых остались только трое. Они попятились от Верлойна, а через мгновение обратились в бегство, но далеко убежать не смогли, Верлойн настиг их и прикончил, даже не слушая мольбы о пощаде. Они попытались убить его и его друзей, поэтому должны умереть! Больше всего Верлойна разъярило то, что они покушались на жизнь Лэнарды, это сводило барона с ума, поэтому он, не раздумывая ни секунды, бросился к лучникам, которые уже перестали осыпать стрелами Дрюля и навели луки на барона. Бронебойные стрелы взвились в воздух и попали в цель, но отскочили от доспехов барона. Когда лучники поняли, что Верлойн неуязвим для них, было слишком поздно. Барон обрушился на них словно молния, всего двумя ударами – вверх и вниз – убив обоих.

Тяжело дыша, Верлойн вытер лезвие меча об одежду одного из убитых лучников и направился к путникам. Дрюль по-прежнему держал щит, из металлической обшивки которого торчали две стрелы – бронебойные наконечники прошили металл и дерево под ним насквозь и только чудом не поранили дримлина. Но Дрюль, казалось, не замечал этого.

Он с ужасом смотрел на Верлойна. Дримлин уже давно заметил неуловимую перемену в бароне: Верлойн после битвы за Гулэр был необычайно молчалив, мрачен и сосредоточен, словно решал непростую задачу. Что с ним происходит все это время? Уж не поломала ли его кровавая бойня, случившаяся у стен столицы королевства Черных скал? Дрюль как-то поделился своими опасениями со Странниками, но и тиг, и Алдруд отмахнулись от дримлина, сказав: «Так случается с каждым. Он вскоре снова станет собой».

И что же? Только что Дрюль стал свидетелем безудержной ярости барона. Такого он не видел никогда, а потому всерьез забеспокоился. И Лэнарда, и Малс точно так же смотрели на Верлойна, даже Мидлор, вышедший из своего укрытия за деревом, смотрел на барона с неподдельным ужасом.

Верлойн чувствовал эти взгляды, и ему было горько. Он ругал себя за то, что был так безудержно зол, он ругал себя за то, что взял Лэнарду с собой, он ругал разбойников за то, что они на него напали, он ругал весь мир за то, что тот был несправедлив и жесток. Барон подобрал плащ, взял под уздцы подошедшего к нему Хинсала и приблизился к путникам. Избегая смотреть им в глаза, он забрался в седло и тихо сказал:

– Поехали. Надо найти Странников.

Тех, однако, не пришлось искать. Они выехали навстречу маленькому отряду, и Алдруд, улыбаясь, поднял руку, махнув ею в сторону пленника, которого тиг тащил на веревке. Разбойник шел, спотыкаясь, за конем Тиглона, руки его были связаны прочным узлом, лиходей не делал никаких попыток вырваться и сбежать, видимо, покорившись судьбе.

– Эгей! – крикнул Алдруд. – Смотрите, кого мы поймали!

Странники приблизились к путникам, и те уставились на разбойника, который тяжело дышал и испуганно глядел на путников. Верлойн удивленно прищурился. Связанный разбойник не был человеком. Он был бролом. Бролы жили на севере континента и редко появлялись на юге. Их предки пришли из великой тайги на северо-востоке, заселив практически весь север, они были трудолюбивым и смекалистым народом. Верлойн слышал, что они иногда практиковали магию, но только в хозяйственных целях. Отношения людей с бролами складывались вполне доброжелательно, поэтому в больших городах севера, таких, как Инимар, Розар и Стазар, бролы жили наравне с людьми, хотя все же большая часть их народа занималась частным хозяйством, сторонясь больших городов и держась общинами.

Брол, который был привязан к седлу Тиглона, был невысок, ростом с Дрюля, одет в порванный кафтан, его широкие штаны были заправлены в теплые сапоги, истрепанный плащ сбился набок. Из курносого носа шла кровь, которую он размазал по пухлым щекам, маленькими черными глазами брол испуганно смотрел на путников, его пухлые губы дрожали, и казалось, что он вот-вот заплачет. Он вовсе не походил на разбойника, и Верлойн, уже поостывший после схватки с лиходеями, непонимающе глянул на улыбающегося Алдруда.

– Что случилось? – спросил он.

– Ничего особенного, – небрежно ответил Странник. – Я почуял опасность нутром, а тиг – носом. К счастью, ни мое нутро, ни тигов нос нас не подвели – я еле успел увернуться от стрелы, которую в меня выпустили из засады разбойники. Мы с Тиглоном погнались за ними, двух зарубили, а вот этого, – Алдруд кивнул на брола, – нашли в кустах, где была засада. Он там лежал, надеясь, что мы его не обнаружим, но мы его заметили.

Верлойн вновь перевел взгляд на брола.

– А кто он такой? – спросил Дрюль, нахмурившись.

Алдруд пожал плечами:

– Прихвостень горцев, кто же еще.

– Горцев? – удивленно спросила Лэнарда.

– Ну да. Эти двое лучников, что мы зарубили, – горцы, одетые, как разбойники, они наверняка недобитые остатки какого-то горского отряда. Этот брол чего-то лепетал про какую-то засаду, но я так толком и не разобрал, что он хочет сказать.

– Вероятно, он говорил про засаду, в которую мы попали, – спокойно сказал Верлойн.

– Да разве это засада? – усмехнулся Странник. – Двое лучников и брол. Тоже мне – засада!

– Четверо лучников, брол и еще пятнадцать копейщиков, – уточнил Дрюль.

Алдруд нахмурился.

– Ты о чем это? – спросил он дримлина.

Вместо ответа Дрюль указал за спину, и только сейчас Алдруд и Тиглон увидели место схватки и тела горцев, которые были убиты Верлойном.

– Ха, – сказал он. – Так, значит, и впрямь засада. А кто же их всех положил?

– Сеньор Верлойн, – ответил Малс. – Это он их всех убил. Было так страшно!

Верлойн качнул головой и, спешившись, подошел к связанному бролу. Тот шарахнулся в сторону, испуганно глядя на барона. У Верлойна же не было никаких намерений причинять бролу вред, напротив, он хотел узнать побольше о том, что произошло.

– Тиглон, освободи его.

– А если удерет? – Тиг отвязал конец веревки от передней луки седла и спешился.

– Не удерет, – хмуро ответил Верлойн. – Дрюль у нас великолепно стреляет из лука.

Брол воспринял эту фразу именно так, как хотел Верлойн, – как угрозу. Поэтому, когда тиг развязывал его путы, он стоял смирно и, освободившись, только разминал затекшие запястья и по-прежнему испуганно обводил взглядом путников.

– Как твое имя? – спросил Верлойн.

– Блюклох, – ответил брол.

– Блюклох, что ты делал с горцами? Ты их сообщник?

– Что вы, господин. Я никогда не был с горцами. Я был их пленником.

Алдруд громко рассмеялся, испугав брола еще больше. Но Верлойн поднял руку, призывая своих спутников к молчанию, потому что услышал в интонации брола нечто заставившее его поверить Блюклоху.

– Если ты был их пленником, что ты делал в засаде?

– Позвольте мне сесть, господин, – попросил брол. – Сил нет стоять, ноги не держат.

Верлойн пожал плечами, и брол плюхнулся прямо на сырые опавшие листья. Он потер лицо, еще больше размазав кровь по щекам, и сказал:

– Я был оруженосцем у рыцаря из Кабэйна, сэра Грольида. Верой и правдой служил ему целых два года. Когда войска Казарада двинулись к Гулэру, мой сеньор тоже снарядился в путь и взял меня с собой. Мы не участвовали в битве у стен Гулэра, потому как наш отряд вышел позже, чем основные силы казарадской армии, и мы не успели их догнать к моменту решающей битвы. Мой сеньор очень расстроился. Он велел мне почистить оружие и сказал, что завтра мы отправимся на восток завершать разгром горской армии вместе с гулэрскими рыцарями. Как он и обещал, на следующее утро мы оседлали коней и поскакали на восток. Но на пути на нас напал отряд копейщиков, которых возглавлял офицер горцев по имени Ропсаф. В бою мой сеньор погиб, а меня оглушили и взяли в плен. – У брола на глаза навернулись слезы, и Верлойн понял, что боль, прозвучавшая в словах Блюклоха, искренняя, он действительно оплакивал своего сеньора. – Целую неделю горцы таскали меня за собой, скрываясь от гулэрских патрулей. Не знаю, почему они не убили меня сразу, может, хотели, чтобы я им прислуживал. Заставляли меня мыть их утварь, стирать им одежду, чистить коней и оружие. Они устроили настоящий лагерь в глубине леса и иногда покидали его, предпринимая вылазки к торговым дорогам, ведущим к столице. Но однажды они напоролись на гулэрцев, были изрядно биты и вернулись в лагерь, что было их ошибкой – гулэрские следопыты выследили их и напали. Когда горцы убили моего сеньора, в их отряде было пятьдесят человек. После атаки гулэрского разъезда на лагерь их осталось всего двадцать. Ропсаф был убит, горцы бросились наутек, прихватив с собой и меня. Еще одну долгую неделю мы блуждали по лесу, потом на привале горцы решили устроить засаду по плану, который обычно использовал Ропсаф. Двое отвлекают внимание части каравана, убивая впереди едущих всадников, и пока охранники каравана за ними гонятся, остальные горцы нападают на купцов, грабят и убивают. Только на этот раз у них ничего не вышло. – Брол слабо улыбнулся. – Ваши друзья, учуяв засаду, нарушили им все планы. Они избежали смерти от стрел и убили лучников, которые пытались спастись верхом, бросив меня за кустами. И, судя по всему, их остальные силы также были разгромлены. Наконец кто-то отомстил за моего сеньора.

Верлойн молча слушал брола, не перебивая. По какой-то неведомой причине он верил каждому его слову и не сомневался, что Блюклох говорит правду. В глазах брола барон не видел лжи и поэтому доверял ему. Однако Алдруд был другого мнения. Странник подъехал поближе к сидящему на земле бролу и холодно спросил:

– Если ты был с ними все это время, неужто не мог сам отомстить за своего хозяина?

Блюклох поднял глаза на Странника и тихо спросил:

– Вы когда-нибудь были в плену, мессир?

– Странники в плен не сдаются, – с ноткой высокомерия ответил ему Алдруд.

– Я молю Небо, чтобы вы никогда не попали в плен, – сказал брол. – Не знаю, поверите вы мне или нет, но у меня не было ни одного шанса отомстить разбойникам за смерть моего сеньора. За мной постоянно следовал один из горцев, на ночь меня связывали по рукам и ногам, не давали и на шаг приблизиться к оружию. Я был совершенно бессилен. Я даже искал смерти, оскорбляя их и желая, чтобы они меня убили, но они только смеялись в ответ и били меня.

Блюклох закрыл лицо руками, и путники увидели, что его запястья были не просто в синяках – они были лиловыми. Верлойн не ошибался. Блюклох говорил правду, такие следы могли остаться на коже только после недель постоянных издевательств. Даже Алдруд ругнулся вполголоса, увидев следы от веревок. Когда он связывал Блюклоха, он совершенно не заметил этих следов.

Путники переглянулись.

– Дайте ему воды, – вдруг сказала Лэнарда.

– Лучше уж вина, – сказал Дрюль, спешившись и снимая с седла мех с вином. – Эй, приятель, думаю, ты не откажешься от бодрящего напитка?

Брол отнял руки от лица и с благодарностью принял кубок, в который дримлин налил ему вина. Верлойн подошел к Алдруду и тигу. Тиглон сокрушенно качал головой, глядя на маленького брола, Алдруд хмурился и выглядел виноватым.

– Проклятие, – наконец сказал Алдруд. – Крепко я маху дал. Да кто ж знал?

– Никто не знал, – ответил Верлойн. – Возьмем брола с собой.

– Это еще зачем? – удивился Странник.

– Затем, чтобы он опять в плен не попал, – ответил за Верлойна Тиглон.

– У нас нет свободных лошадей, – хмуро ответил Алдруд.

– Будет путешествовать на крупе лошади, – парировал Верлойн. – Не впервой. И думаю, что он должен ехать с тобой.

Алдруд лишь хмыкнул и покачал головой, молча отъехав в сторону.

Тиглон сказал:

– Он поедет со мной. Мой конь вынослив, и лишняя ноша ему не помеха.

Верлойн согласно кивнул. Барон не просто так решил взять маленького брола с собой. Он решил, что Блюклох станет провожатым Лэнарды, когда придет пора расстаться. Судя по всему, брол был смышленым, он не вызывал у барона никаких подозрений, к тому же Верлойн понимал, что Блюклоха нужно будет рано или поздно отправить в Гулэр, чтобы маленький брол смог потом добраться с каким-нибудь караваном до родного Казарада. Так что лучшего спутника для Лэнарды Верлойн и пожелать не мог. Барон подождал, пока Блюклох утолит жажду и познакомится со всеми путниками, а потом предложил ему отправиться с ними до Ридела, при Лэнарде не упомянув о задании, которое он ему приготовил. Верлойн не желал лишний раз говорить о предстоящей разлуке с девушкой. Блюклох не заставил себя уговаривать, он согласился, и путники отправились дальше...

Солнце медленно вставало на востоке, тусклым светом освещая бескрайнюю равнину, еще погруженную в сумерки. Волны трав медленно колыхались, перекатываясь темно-оранжевым покрывалом под слабым ветерком. Пряные ароматы степи кружили голову, где-то в траве пел утреннюю песню одинокий кузнечик. Скоро будет утро и за ним – новый день. Что он принесет?

Верлойн медленно ехал верхом на Хинсале среди мокрых от росы трав и задумчиво глядел на равнину Суар-Дир. Друзья барона остались позади и спокойно спали.

А Верлойн направлялся к мосту Трирога, и что его ждало там, было неведомо никому.

Прошедшие после стычки с горцами дни пролетели незаметно. Путники без приключений пересекли Шумящий лес и выехали на равнину Суар-Дир. Лес остался позади, и там же остались тревоги о нападении банд горцев – впереди лежали свободные пространства, прекрасно просматривающиеся и не вызывающие тревоги. Путники двигались почти без привалов, останавливаясь лишь для того, чтобы дать передохнуть лошадям и перекусить самим.

Но беспечность путников, решивших, что на равнине они в безопасности, стоила им дорого.

На второй день пути они приблизились к небольшой роще, казавшейся островком среди волнующегося моря трав. Все было тихо и спокойно. Путники остановились на ночлег, а утром из этой самой рощи на них напали. Это был отряд Черных Рыцарей, и Верлойн долго потом ломал голову, как они обнаружили путников. Рыцарей было десять, и все они теперь были мертвы. Но за их смерть путники заплатили довольно высокую цену. Дрюль получил серьезную рану головы, Тиглон чуть не лишился руки, а Верлойн был ранен в левое плечо, потому что из-за внезапности нападения не успел надеть латы.

Слава Небу, с путниками был Малс. Манкр, как никто другой, умел готовить лекарственные отвары, которые мигом снимали боль и придавали сил.

А потом... Верлойн нахмурился, вспоминая тот вечер у костра...

– Я утверждаю, что он изменник! – кричал Алдруд.

– Алдруд, ты не можешь кидаться такими обвинениями, не имея доказательств! Почему ты решил, что он предатель? – Верлойн хмуро смотрел на Странника, сложив руки на груди.

– Вы прекрасно знаете, о чем я! После перевала он изменился! И каждый раз после его продолжительных прогулок на нас нападают рыцари Нуброгера! Докажите мне, что он не предатель! Пока мне не докажут обратного, я буду утверждать, что Мидлор – предатель!

Маленький дримлин, сидевший рядом с Дрюлем, безучастно смотрел в огонь, медленно качая головой.

– С таким же успехом ты можешь обвинить любого из нас, – сказал Дрюль. – Все мы по нужде ходим.

Лэнарда ахнула. Мидлор прыснул, путники заулыбались, Алдруд побелел от гнева.

– Хотите выставить меня идиотом? – заскрежетал он зубами. – А вспомните-ка! Вспомните, сразу после перевала... Как он выл по-волчьи, словно приглашая к нам оборотней, как он требовал, чтобы мы отправились в лапы к Шакор! Неужели забыли? Так вот, я не забыл, я все прекрасно помню! И каждый раз, когда он убегает побродить, на нас нападают Черные Рыцари... Или тролли!

– Какая глупость, – хмуро сказал Мидлор, продолжая глядеть на пламя костра.

Верлойн задумчиво смотрел на Странника. Потом взглянул на Лэнарду. Девушка сидела, обхватив колени руками, и смотрела на барона, словно ждала, когда он прекратит этот бессмысленный разговор. Но Верлойна опередил Блюклох.

– Зачем вы ссоритесь? – внезапно спросил он. – Раз вы сомневаетесь в преданности своего спутника, достаточно лишь спросить его. Коль он верен вам, он ответит. Ведь я прав, Мидлор?

Дримлин медленно поднял голову и, посмотрев на брола, кивнул.

– Прекрасно! – воскликнул Алдруд. – Первый вопрос. Зачем ты выл по-волчьи у туннеля?

Мидлор удивленно посмотрел на Алдруда.

– Как зачем? Я лишь хотел посмеяться вместе с вами. Ведь мы вырвались из древнего туннеля живыми! Мне казалось, все были так испуганы, что я решил развеселить вас...

– А почему ты потерял сознание от солнца? – скривил губы Алдруд.

– Я врукопашную схватился с оборотнем, и мне, знаете ли, здорово досталось. А потом еще это путешествие по длинному черному туннелю... Я как увидел солнце, так и ослеп. Почему я потерял сознание? Да не знаю я. Почему теряют сознание? Вообще, если говорить прямо, я сам не свой был первые дни после перевала. И не понимаю, чем я тебе не угодил, Алдруд, ведь ничегошеньки тебе плохого не сделал.

Странник нахмурился и зло выругался.

– Ладно, – сказал Дрюль. – Раз и так все понятно, последний вопрос, чтобы наш бравый подозрительный Странник успокоился.

Мидлор вновь прыснул. Алдруд отвернулся, плохо скрывая ярость. Верлойн поднял руку.

– Ну хватит уже. Дрюль, что ты хотел спросить?

– Вопрос простой. Мидлор, почему ты сбежал из форта? – Дрюль выжидающе уставился на Мидлора.

Тот молчал. Путники уставились на него. Даже Тиглон, который не участвовал в разговоре, медленно повернул голову и посмотрел на Мидлора, который почему-то молчал... Хотя все, кроме Лэнарды и Блюклоха, знали ответ на этот вопрос. Мидлор сам рассказал путникам о своем побеге из форта, когда они впервые встретились на каменистой равнине у Черных скал.

– Мидлор? – Верлойн непонимающе смотрел на дримлина.

Алдруд медленно развернулся и молниеносно кинулся вперед, схватив вскочившего Мидлора за безрукавку. Тот взвизгнул и упал в траву. Дрюль и Алдруд быстро его скрутили.

– Веревку! – рявкнул Алдруд.

Вскоре связанный Мидлор сидел на траве и исподлобья глазел на путников. Дрюль стал засыпать его вопросами о детстве, о форте, о родне, но Мидлор молчал, не произнося ни слова. Его поведение ставило всех в тупик. Верлойн отошел с Алдрудом и тигом от костра, чтобы обсудить ситуацию. И тут это произошло.

Закричала Лэнарда, ей вторили крик Дрюля и испуганные вопли Малса. Странники и барон ринулись обратно к костру и увидели, как маленький Мидлор превращается в огромное ужасное создание, состоящее, казалось, из одной лишь брони, когтей и клыков. Это чудище успело разорвать веревки, но тут же погибло от мечей Тиглона и Алдруда.

Убитое существо быстро съежилось и превратилось в мертвого волка с бурой шерстью.

Оборотень. Один из тех, что охраняли перевал через Черные скалы. Убив настоящего Мидлора в древнем туннеле, это создание тьмы заняло его место в отряде, шпионя и, видимо, сообщая о каждом шаге путников лазутчикам Нуброгера.

Теперь все вспомнили, не только как Мидлор упал в обморок от солнца, как он выл по-волчьи и что после этого произошло, но и как он не дал Дрюлю расстрелять оборотней из лука. Как он старался замедлить продвижение отряда, как исчезал по ночам...

Оборотню удалось обмануть всех, поскольку он искусно имитировал голос, поведение и, главное, внешность маленького дримлина. Однако оборотень не мог знать прошлого своей жертвы – именно поэтому вопросы Дрюля оказались ему не по зубам. Никто не подозревал Мидлора, кроме Алдруда, который стал внимательнее приглядываться к нему после битвы в туннеле.

Уже когда оборотень был мертв, Странник предположил, что именно благодаря тому, что это создание тьмы умело превращаться во что угодно, с чем имело физический контакт, – в человека, в птицу, в зверя, – мнимый Мидлор мог спокойно связываться с лазутчиками Нуброгера и натравливать на путников Черных Рыцарей. И Алдруд оказался прав в своих подозрениях.

Той же ночью путники спешно продолжили свой путь, а мертвый оборотень остался лежать в степи.

Потом была неделя пути по равнине, и вот теперь Верлойн ехал вперед, возможно, навстречу смерти. Его друзья остались позади, они спокойно спали возле потухшего костра, не зная о том, что барон покинул лагерь и направляется к мосту Трирога.

Верлойн вздохнул. Впереди был мост, через который можно было пробраться в королевство Тьмы. И впереди был Трирог – древний дракон, охраняющий этот мост. Первый дракон, с которым барону было суждено сразиться. Верлойн тряхнул головой и пришпорил коня.

Трирог почувствовал присутствие Верлойна задолго до того, как тот появился. Чуткое обоняние и острый слух не раз помогали ему определить, кто приближается сюда. На этот раз это был воин – дракон расслышал бряцание доспехов и оружия. Ну что ж, немало рыцарей приходило к мосту. Теперь их кости в ржавеющей броне валяются на земле перед Трирогом.

Дракон давно не ел и облизнулся, предвкушая трапезу. Повелитель Тьмы хорошо заботился о страже моста и довольно часто присылал Трирогу еду: коров, коз и другую скотину. Но, видимо, что-то произошло в королевстве Тьмы – посыльные Нуброгера не появлялись уже больше двух недель.

Дракон был способен долго обходиться без пищи, но присутствие еды недалеко от моста заставило Трирога приподнять голову и задвигать ноздрями, принюхиваясь. На секунду дракон испугался, что путник проедет мимо, но нет – все указывало на то, что рыцарь направляется сюда. Глупец.

Путник был еще далеко. Трирог вновь положил голову на землю и закрыл глаза. Почему-то он вдруг подумал о своем возрасте. Сколько он уже живет? Забавно, но Трирог не мог припомнить. По меркам людей он – древний, но по меркам драконов – в самом расцвете сил. Люди... Когда он родился, люди еще были животными. Они почитали и боялись драконов. Трирог мысленно вздохнул. Сейчас все изменилось. Сейчас люди научились делать оружие и возводить крепости. Сейчас они одержимы непомерной гордыней – доказательством этому могло служить появление время от времени какого-нибудь юнца, возомнившего о себе невесть что. Что же будет дальше? Куда приведет людей путь гордыни?

Стук копыт вывел дракона из оцепенения. Всадник приближался. Трирог поднял голову и взглянул на путника. Ну вот, опять. Небо, как это скучно...

Всадник молча смотрел на дракона, неподвижно сидя в седле. Все они так стояли и глазели, а потом выхватывали мечи или направляли на него копья. Забавнее всего было, когда они вызывали его на поединок – непонятно, откуда взялся этот дурацкий ритуал. Глупцы. Все люди глупцы. Не такие, как тролли, конечно, но все равно – глупцы.

Всадник спешился, но не собирался пока приближаться. Фигура его была скрыта плащом, но голова не покрыта. «Юнец, – Трирог мысленно зевнул. – Опять юнец».

Юноша поднял руку в приветственном жесте. Трирог пошире открыл глаза. Это что-то новенькое – рыцарь его приветствует. Не нападает, не вызывает на поединок, а приветствует. Интересно, что он скажет.

– Приветствую тебя, древний Трирог, – сказал Верлойн.

Дракон поднялся и потянулся – так, чтобы юноша лучше рассмотрел защищенное броней мощное тело. Верлойн вынужден был признать, что, если придется сражаться с драконом, убить его будет непросто.

Тело Трирога, казалось, было абсолютно неуязвимо. Мускулистые ноги, маленькие передние лапы, которые заканчивались двумя сильными пальцами с длинными острыми когтями. Брюхо и бока скрывала броня, все тело покрывала светлая жесткая чешуя. Огромная голова с двумя рогами на макушке и одним – на носу. Странно маленькие глазки под массивными надбровьями, широкий рот...

Да, впечатляюще. Довершая картину, Трирог зевнул, обнажив два ряда острых как бритва зубов. Слава Небу, Трирог не был огнедышащим. Однако гора мышц высотой в три метра, острые когти и зубы, мощный толстый хвост и так являлись угрозой тому, кто попытается убить дракона.

Завершив демонстративный зевок, Трирог оперся на хвост и уставился на Верлойна.

– Ну что ж, приветствую и тебя, юный незнакомец, – сказал дракон.

– Я пришел с миром и просьбой, – сказал Верлойн.

– Угу. – Трирог знал, что за просьба была у этого глупца.

– Позволь мне и моим друзьям проехать через мост, который ты охраняешь.

«Ну вот, так я и знал. Неужели нельзя придумать что-нибудь поинтересней?» Трирог посмотрел по сторонам и вновь уставился на юношу.

– Как я погляжу, ты где-то потерял своих друзей.

– Они отправили меня вперед как посла.

– Да ну? И что же вы ищете в королевстве Тьмы?

Верлойн на секунду замешкался с ответом.

– Мы... едем в Киразар, столицу королевства Алтибад.

– Ты лжешь.

– Возможно. Но стало бы тебе легче от правды?

– Вопрос не в том, стало бы мне легче от правды. Правда есть правда. Ты рыцарь?

– Да.

– Тогда ты лучше меня должен знать о том, что такое правда, ибо ты, а не я должен защищать правду. Ведь так? Ты ведь давал клятву?

– Да, давал. Я защищаю правду, но ту, которая является непреложной истиной для всех.

– Ха! Да неужели? А я-то, дурак, думал, что правда сама по себе непреложная истина для всех.

– Это не так.

Трирог прищурился: «Итак, спор. Это занимательно. Я знаю, чем он кончится, но сам процесс меня, возможно, развеселит. В любом случае это будет лучшим развлечением за месяц».

– Продолжай, – сказал Трирог.

– Ты позволишь мне сесть? – Верлойн указал на валун, лежавший недалеко от Трирога.

«Смело. Глупо, но смело. Этот юнец отличается от всех виденных мною раньше».

– Конечно, садись.

Верлойн отошел от Хинсала. Он знал, что опять играет с огнем, но рискнуть стоило.

– Скажи мне, Трирог, что есть правда? Как ты понимаешь правду?

– Я понимаю правду так, как меня учили старейшины нашего племени. Правда не есть ложь. Ложь – порождение зла.

«Странные слова для того, кто сам является порождением зла», – подумал Верлойн.

– Значит ли это, что ложь не может быть использована во имя добра?

– Ты играешь словами, юноша. Разумеется, может. Но ложь тем и отличается от правды, что правда всегда является основой добра. Мы говорим сейчас не о правде и лжи как таковых, но о добре и зле. Говорящий правду всегда счастлив, как счастливы и те, кому она говорится.

– Так ли это?

– Подумай сам. Тот, кто говорит лживые слова, не может быть счастливым, ибо ложь никогда не была и не будет залогом справедливости, в отличие от правды. Совесть лживого человека источена и черна, в то время как совесть говорящего правду чиста и незапятнанна.

Верлойн задумался. Потом поднял голову и сказал:

– Позволь мне рассказать одну историю. Ее рассказал мой старый учитель, и я долгие дни размышлял над ее смыслом. Это история о человеке, который не принимал лжи и всегда говорил только правду.

– Говори.

– Жил-был человек. С детства он говорил только правду. Он не мог лгать, его тошнило от одной только мысли сказать неправду. Однажды, когда он был еще маленьким, он случайно разбил кувшин с вином. Его отец, вернувшись домой с поля, спросил, кто это сделал. Мальчик сказал правду. Его выпороли.

Трирог прищурился.

– Потом он вырос и поехал путешествовать. Увидев однажды уродливого рыцаря, он долго на него смотрел, поражаясь его уродству, а когда рыцарь спросил, на что тот смотрит, юноша сказал правду. Рыцарь его поколотил, не убив на месте только потому, что сказавший правду был еще юнцом. Однако и после этого парень продолжал говорить правду. И вот как-то раз он случайно стал свидетелем убийства королевского фаворита. Он пошел к королю и указал на барона, совершившего это злодеяние. Убийцу заключили в тюрьму. Справедливость восторжествовала, не так ли? Но на следующий день после объявления приговора злодеи, нанятые друзьями барона, подстерегли говорящего правду и убили его. Его похоронили без почестей и, так как никто не знал его настоящего имени, на надгробии написали: «Человек, который говорил правду». А вот теперь ответь мне – счастлив ли был этот человек и те, кому он говорил правду? Не лучше ли было ему иногда промолчать, а иногда и солгать?

Трирог качнул головой:

– Хороший рассказ. Ты меня почти убедил. Значит, ты хочешь сказать, что правда может быть и злом. Я имею в виду, что для одних правда – это ложь, а для других – правда?

Чувствуя подвох, Верлойн осторожно ответил:

– Можно сказать и так.

– Значит, – продолжил Трирог, – то, что ты мне сказал об абсолютной правде, о правде, являющейся непреложной истиной для всех, – это глупость. Ведь рыцарь, о котором ты рассказал, был действительно уродлив? И это абсолютная правда для всех... за исключением самого рыцаря и, скажем, его матери.

– Что ты хочешь сказать?

– То, что всегда найдется человек, для которого абсолютная правда является ложью, а значит, выражения «для всех» и «истина» неуместны в принципе.

Верлойн открыл рот, чтобы возразить, но дракон остановил его:

– Мы можем спорить вечность. Признаюсь, наш разговор меня занимает. Но скажи, юноша, что есть правда для тебя? Я имею в виду цель твоей поездки в королевство Тьмы. Прямо можешь не говорить, но хотя бы намекни. Мне просто интересно.

– Моя правда есть любовь и месть.

– Так я и знал. Ты – Верлойн. – Трирог склонил голову, исподлобья наблюдая, как юноша напрягся. – И идешь ты вперед для того, чтобы убить короля Нуброгера. Ха! Я должен был сразу догадаться. Мне говорили о тебе, барон.

Верлойн медленно поднялся.

– Не спеши, юноша. Мы не закончили разговора.

– Я думаю, наш разговор нет смысла продолжать. Тебе приказали меня убить, а ты, подобно льву, играющему с мышью, перед тем как раздавить ее лапой, хочешь поиграть со мной. Но я не мышь.

– Я знаю. Хорошо. Жаль, очень жаль, что разговор наш был недолгим, но ладно. Бери меч, и начнем.

Трирог вздохнул. Верлойн, внимательно следя за драконом, отошел к коню и надел шлем. Увидев шлем, Трирог нахмурился. Что-то в нем было знакомое. Что-то давнее, напоминающее о поражении и бессилии. Ничего хорошего это не предвещало.

Верлойн вынул из ножен на седле Лодрейст. Увидев меч, Трирог еще больше нахмурился. Отстегнув аграф, юноша сбросил плащ, и свет восходящего солнца заблестел на золотых доспехах. Трирог вспомнил и зашипел:

– Доспехи Альбидра. Проклятие, почему меня никто не предупредил?

Верлойн нажал на кристалл в центре эфеса, и лезвие Лодрейста удлинилось, превратив оружие в двуручный меч.

– Я помню эти доспехи, – сказал Трирог, перенося вес тела вперед и готовясь к прыжку. – Тот, кто носил эти доспехи, сейчас мертв.

– Может быть. Но он умер не от твоих клыков, а это значит, что ты был побежден.

– Глупый мальчишка! – вскипел Трирог. – Напрасно ты испытываешь мое терпение.

Дракон прыгнул вперед. Его челюсти громко щелкнули, но Верлойн был быстрее – он увернулся и отпрыгнул в сторону, одновременно рубанув мечом по вытянутой морде дракона. Оглушительно заревев, Трирог развернулся и отшвырнул Верлойна ударом передней лапы. Однако юноша не упал. Он бросился вперед и ударил по правой ноге дракона. Тот зарычал и, раскрыв пасть, обернулся.

Верлойн понимал, что его спасение в быстроте – Трирог был очень силен, но неповоротлив. Поэтому юноша бегал вокруг дракона, уворачиваясь от его зубов и хвоста и нанося ему незначительные раны, стараясь вывести Трирога из себя. «Противник, потерявший голову, – легкая добыча. Ярость застилает глаза и одурманивает разум. Одержимый яростью противник обязательно допустит ошибку – рано или поздно, но допустит». Так часто говорил Алдруд, и Верлойн ждал, когда дракон по-настоящему разозлится и потеряет над собой контроль.

Удар мечом, еще удар, еще. Трирог взвыл – его начинало бесить, что он не может поймать этого верткого юнца.

А Верлойн тем временем обнаружил то, что искал, – уязвимое место на теле Трирога. Это была артерия на горле – она проходила близко к коже и защитой ей служила лишь мелкая чешуя, на вид еще не совсем окостеневшая. Перерубив артерию, можно было надеяться, что Трирог истечет кровью. Сложность заключалась в том, что шея дракона была слишком короткой, а там, где шея, там и голова. И пасть, которая была очень зубастой.

Трирог устал от бесчисленных поворотов на месте и теперь готовился к очередной атаке. На этот раз она должна была быть стремительной. Дракон махнул хвостом, и Верлойн отступил туда, куда и планировал Трирог. И дракон прыгнул. Верлойн этого не ожидал и, оступившись, рухнул на землю.

Это спасло ему жизнь. Дракон обрушился на юношу, придавив его к земле. Уже торжествуя победу, дракон вдруг обнаружил, что не может достать противника зубами – шея была недостаточно длинной, чтобы можно было изогнуть ее и разорвать юнца на куски. Рыкнув, Трирог нащупал передней лапой тело юноши, проскрежетал по доспехам когтями и поднял голову.

И тут же почувствовал, что меч Верлойна ударил его по шее. Боль была незначительной, но Трирог отпрыгнул в сторону, опасаясь, что юнец может ударить еще раз. Мысленно ругая себя за то, что чуть не позволил мальчишке отрубить себе голову, дракон щелкнул челюстями и прижался к земле, готовясь к прыжку.

Верлойн медленно поднялся. Он сильно пострадал – неудивительно, ведь на него только что обрушилась туша Трирога.

Дракон удивился, что Верлойн стоит на месте и смотрит на него, вместо того чтобы нападать. А еще юноша стал вроде бы раздваиваться. Трирог мотнул головой и увидел, как на землю брызнула струя темной жидкости. Что?..

Верлойн стоял и смотрел, как из перерубленной артерии хлещет кровь. Трирог медленно повернул голову и посмотрел на землю, залитую кровью. Его кровью. И тут он понял. Мальчишка победил его. Он достал до артерии – единственного уязвимого места Трирога. Дракону достаточно было прожить всего год, чтобы чешуя на шее стала подобна броне, но теперь...

Ну нет, если уж умирать, так надо и этого негодяя прихватить с собой в Долину Небытия.

Трирог взревел и ринулся вперед, сделав прыжок. Верлойн не сдвинулся с места – он видел, что обессилевший дракон все равно до него не допрыгнет. Трирог рухнул в трех шагах от юноши и уже не поднялся. Он лишь шевелил маленькими лапами и смотрел на ноги своего победителя. Трирогу было не больно, но перед ним мысленно вдруг проплыла вся его жизнь, каждый год, прожитый на земле, и он заплакал.

Верлойн смотрел, как плачет умирающий дракон, как льются слезы из маленьких глаз, бегут по чешуйчатой морде и смешиваются с кровью, толчками брызжущей из перерубленной артерии. Эти слезы, эти лапы, которые сжимались, сгребая землю, пропитанную кровью, эти глаза, в которых еще теплилась жизнь... Барону вдруг захотелось встать на колени, обнять морду дракона и закричать: «Прости! Прости меня!» и повторять это тысячу раз.

Но Верлойн этого не сделал. Он просто сел на землю, снял шлем и закрыл лицо руками.

Трирог сказал:

– Не печалься, Верлойн... Ты победил... А жизнь... она всегда... заканчивается... смертью...

Верлойн отнял руки от лица, посмотрел в затуманивающиеся глаза дракона и поднялся.

– Как жаль, что мы так и не закончили наш разговор, – сказал барон и пошел к своему коню.

– Жаль, – прошептал ему вслед Трирог и закрыл глаза.