По длинным коридорам огромного дома гуляли сквозняки. Закончив с обыском, полицейские ушли, не притворив за собой двери и оставив многие окна распахнутыми. В другое время Третьяк Жданович обязательно прошелся бы по вверенной ему территории, наводя порядок и ворча на людей, которые его нарушили. Но сегодня домовому ничего не хотелось. И он понимал, что уже вряд ли когда захочется.
Пришлого сородича он не прогнал по той же причине — не хотелось. Тот, правда, по дому не шлындал, не вынюхивал ничего, хотя и служил по полицейскому ведомству. Сидел рядышком на скамье в небольшой кладовой, что служила Третьяку Ждановичу квартирой, и сочувственно молчал.
Спустя час или два такого времяпрепровождения пришлый не выдержал.
— Не обязательно убиваться-то, Жданыч.
Третьяк Жданович поднял на него мутный взор. Ничего не говоря, поднялся, сунулся за сундук и извлек оттуда бутыль с молоком и стаканы. Молча разлил, двинул один из стаканов по лавке в сторону пришлого, сам, не дожидаясь его реакции, частыми маленькими глоточками выпил молоко. Крякнул.
Видя, что незваный гость не собирается пить, домовой нахмурил густые брови, собираясь веско, по-солдатски, напомнить ему о вежестве, но вспомнив, что сам в доме находится на птичьих правах, только вздохнул и промолчал.
— Я что же, не понимаю, что ли, — эхом раздался вздох пришлого. — Тоже хозяина терял. Всю семью, считай. Дом был большой, богатый. Скотинку держали, у нас даже овинный жил, вот как. А потом жадные до чужого добра людишки пустили красного петуха. Все сгорело — и люди, и имущество их.
— А ты что ж? — хмуро спросил Третьяк Жданович. — Не уберег?
— Так война была, — пожал плечами гость. — Людишки с ума посходили все, как один. Кто за белых, кто за синих, кто за зеленых. А нешто наша-то сила против людской злобы устоит?
— Не устоит, — неожиданно для себя молвил домовой. И вдруг подумал, что история пришлого, как его там — Василича? — отзывается где-то внутри.
— А потом еще карательный отряд остроухих прошелся, — продолжил Василич. — Тех, кто жег, тоже под нож пустили.
— Дурное время было, — согласился Третьяк Жданович. — Потом эльфы удивляются, что их никто не любит.
— Ага.
Домовые помолчали. Затем пришлый поднял стакан с молоком и залпом опрокинул его в рот.
— Я вот что тебе пришел сказать, Жданыч. Ты за прошлое не держись. Я, вишь, выбрался, и ты смогёшь. Найдешь новый дом, сейчас, слышал, в богатых домах обязательно нашего рода-племени кто-то быть должен. Или вон как я — на службу пойдешь?
— Я? — тут же взвился Третьяк Жданович. — На службу? К полиции?
— Да ты погодил бы яриться, — спокойно произнес Василич. — Я, когда меня позвали, тоже думал, что Правило предаю. А ничего, нормально все вышло.
— И что же, по хозяйству даже не скучаешь?
— Скучаю, конечно, — не стал отрицать пришлый. — Что ж я, бездушный что ли? Но ты мне скажи, где ты в наше время хозяйство-то видел? Вот у тебя, к примеру, дом-то большой. А я же вижу, у меня глаз-то наметан, не жилой он. Не дом, а музей! Сколько хозяин тут дней в году проводил?
Третьяк Жданович хотел было возмутиться, отчитать незваного гостя, что непрошенными словами душу тревожит, а потом вспомнил, что хозяина больше нет, и сразу как-то обмяк.
— Да ежели все дни посчитать, то вряд ли больше двух месяцев, — был вынужден признать он.
— И ни детей, ни зазнобы, а только пирушки с друзьями, которые и не друзья вовсе? — продолжил давить Василич. — А работу домашнюю всю прислуга из людей делает.
— И вазу ему эту не переставь, и по полу в обуви не ходи! — неожиданно для себя подхватил Третьяк Жданович. — А только у ворот появляйся, гостей встречать, словно я не домовой, а охранник какой!
Опомнившись, он скривился. Налил еще молока, выпил.
— А на службе, скажешь, иначе будет?
— А по-разному, Жданыч, — не стал скрывать Василич. — Меня, вишь, угораздило с эльфкой работать.
— Не позавидуешь, — признал хозяин.
— Так-то она баба не вредная, — тут же встал на защиту Старшей пришлый. — Строгая, но с пониманием. Но я, в общем, больше с человеком работаю. Со следователем. Порученцем у него состою.
— А привязка как же? Якорь? Он же не из Керчи?
— С Екатеринодара. А якорь… — Василич немного смутился, но ответил твердо и взгляда не отвел. — А что якорь? В валенке, как при переезде.
— Жизнь — дорога?
— Зато — жизнь. Вижу всякое, с людьми разными знакомлюсь. А когда не по командировкам, в кабинете в управе полицейской прописан. По всему Правилу.
— Ну, ежели с человеком повезло… — с сомнением протянул Третьяк Жданович.
— А оно как и с домом. Тоже, знаешь… Старый хозяин помрет, а новый растеряха и пьянь. А ты привязан и уйти не можешь. Или вот как твой.
— А что мой? — деланно возмутился Третьяк Жданович.
— Ну ты девицу-то в ночь Первоцвета из себя не строй! — построжел вдруг Василич. — То не ведал, чем он у тебя занимался. Душегуб он у тебя был, и душепродавец.
— Не моя забота! — быстро открестился Третьяк Жданович. — Людские дела — людям, а мы — за домом следим.
— Так ведь я и не в вину тебе говорю, — сдал назад Василич. — Просто напомнил, что хозяева — они всякие бывают. И на службе, и в доме.
Домовые помолчали, каждый думал о своем. Третьяк Жданович, например, вдруг понял, что всерьез обдумывает идею податься в служилое племя. К его удивлению, мысль эта отторжения у него не вызвала, скорее — предвкушение. Он в третий уже раз за ночь налил себе молока и, дав себе твердое обещание, что этот стакан — последний, выпил его.
— Но ты же не просто так ко мне пришел, Василич, — произнес он, пристально глядя гостю в глаза. — Не успокоить, не о хозяине моем погоревать, и не службу предложить.
— Верно, — так же не отводя глаз, ответил тот. — Не за тем. Это, так сказать, само вышло. А пришел я потому, что человек мой, Антон Вадимович, не верит, что хозяин твой, покойничек, глупцом был.
— Не был, — понимая, что разговор начался серьезный, Третьяк Жданович моментально протрезвел. — Может, дурным человеком он был, а глупцом — нет.
— Вот и мы так подумали. А зачем, Жданыч, неглупому человеку садиться в яхту и рвать к османским границам по морю? Зная, что никто ему коридора не обеспечит, а военные сторожевики враз потопят?
— Откуда ж мне знать? — впервые за время разговора с пришлым Третьяк Жданович отвел взгляд.
— Вот я так Антону Вадимычу и сказал. А потом подумал — не мог хозяин места не знать характера хозяина дома. Так ведь?
— И что?
— А то, что душегуб с деньгами нанял бы адвокатов, но в бега бы не пустился. Согласен?
— А что тебе с моего согласия?
— Понять хочу. Ты странного за ним не замечал? По всему выходило, что подставили твоего хозяина в том, чего он не делал. Грешили, а следы оставляли так, чтобы на него все указывало. А когда Секция за ним пришла — он вдруг пошел в море и убился о сторожевик. Может, был в его окружении человек какой новый, который большим доверием пользовался, да все это и организовал?
— Это тебя на службе так обучили вежливые разговоры вести? — возмутился Третьяк Жданович.
— А кто сказал, что у нас с тобой просто вежливая беседа? — Василич откинулся на стену. Неторопливо вытащил карандаш с блокнотом, положил их себе на колено, после чего выразительно поглядел на собеседника.
— Ох и аспид!
— Сними камень с души, Жданыч. Хоть и гадом твой хозяин был, а все одно, не свою он смерть принял.
Третьяк Жданович смотрел на пришлого и удивлялся, как такой воспитанный домовой, который убедительно рассказывал ему о прелестях служилой жизни, вдруг превратился в этакого вот кровопийцу.
«Наверное, — подумал он, — это от того, что живет бедолага в валенке».
При этом слова пришлого разбудили в памяти кое-какие отдельные события, которые хозяин места никогда прежде вместе не рассматривал. А теперь, не без помощи Василича, вдруг поглядел на них новым взглядом.
— Я тебе, Василич, кой чего расскажу, а ты сам уж реши — полезно оно тебе или нет. Но взамен об услуге попрошу.
— С работой помогу, — гость сразу понял, о чем говорит Третьяк Жданович. — Но не здесь, я в Керчи никого не знаю. А вот в Екатеринодаре — с легким сердцем. Я там знаю одного из наших, он в частном поселке живет на берегу реки. Говорит, хозяев там много, а нашего племени всего пару душ.
— А пущай Екатеринодар будет! — махнул рукой Третьяк Жданович. — Ну тогда слушай. Были странности, но я про них только после твоего вопроса вспомнил…