Ведьма с нашего района

Первая глава

Смелости она набралась только через два месяца, когда наступил апрель, а в кошелёк стало страшно даже заглянуть. Впрочем, какой смелости… Только ужас перед настоящим и будущим дочери заставил её сделать то, что надо было сделать ещё раньше, когда она пыталась не сдаваться. Из странной гордости. А ещё звонить родителям заставила злость на себя, что оказалась бессильной в этой глупой ситуации… С первого же заикания по телефону — всего лишь на словах приветствия! — она разрыдалась, и мать велела ей успокоиться и перезвонить минут через десять.

Анюта перезвонила через двадцать и, заикаясь, забыв поздороваться, выпалила:

— Мама, я развелась!

— Давно надо было, — проворчала мать. — Когда это произошло?

Прежде чем ответить на вопрос, Анюта ошеломлённо посмотрела на мобильник. Мать не скрывала, что всегда была против её брака, но, если к слову приходилось, говорила на эту тему довольно деликатно. Чтобы напрямую сказать дочери об этом сейчас — Анюта, честно говоря, такого точно не ожидала…

— Два месяца назад, — слабо ответила она, успокоенная неожиданным откликом самого родного человека на новость. Да, эти слова матери — бальзам на душу, уставшую от ежеминутного напряжения и страха перед будущим.

— Лёлька с тобой?

— Конечно!

— И где вы жили эти месяцы? — сухо спросила мать.

— В общежитии, — неуверенно призналась Анюта.

— С ума сошла девка! — прогрохотал отлично слышный голос отца. — С ребёнком — в общежитии, в этом очаге разврата!

— Общежития общежитиям — рознь, — попыталась возразить Анюта. — У нас тут…

— Говори адрес — сегодня же приеду за вами! — скомандовал отец, забравший трубку у матери. — Надеюсь, ты написала заявление об увольнении?

— Нет, пап…

— Почему?! — загремел отец.

— Потому что… — Анюта почувствовала, как снова теплеют от слёз глаза. — Потому что… меня сократили ещё с прошлого года! Я… я одно время в частной семье няней подрабатывала, а сейчас…

— О господи… — услышала она голос мамы. — Кстати, приедешь домой — напишешь отказ от алиментов! Немедленно!

— Как будто он платил… — пробормотала Анюта, собирая остатки гордости и настраиваясь на переезд.

Она взглянула на часы. Двенадцать дня. Если отец прямо сейчас приедет — в небольшой городок, в двух часах езды от её родного города, — до шести вечера она с Лёлькой будет дома. Не глядя в зеркало, скрутила длинные тёмные волосы в пучок, машинально скрепив его шпильками, и… Снова расплакалась и со слезами облегчения начала собирать скудные вещички, благо дочка не лезла под руку, поскольку под присмотром соседских старушек играла на детской площадке… Происки влиятельной свекрови, рыскающей везде в твёрдом намерении вытурить бывшую невестку с любого места работы, а потом обвинить в тунеядстве и выгнать из города, остались позади. А ведь если бы не Лёлька, Анюта давно бы… Впрочем, что сейчас об этом говорить…

… В родительском доме она и пятилетняя дочка попали в заботливые руки матери. До ужина добрались через помывку в ванной, переодевание в «нормальные» вещи — те, что когда-то она оставила в родительском доме (и теперь висевшие на ней, отощавшей, как на вешалке), а Лёльку до радостного писка обрадовали новыми вещичками. Пока ехали домой, мать по мобильному выпытала, какой размер у ребёнка, и успела сбегать в ближайший магазин одежды.

За ранним ужином родители молчали, хотя многозначительно (а мама — и с ужасом) посматривали на светловолосую Лёльку, которую Анюта так и не успела предупредить, чтобы та… Впрочем, как пятилетней сказать, чтобы она сдерживалась за богатейшим на разнообразные блюда столом? Как сказать, чтобы дочка не стеснялась любимых родных, которых видела коротко и редко и которые сейчас сами то и дело подсовывают кусочек повкусней (а не следят осуждающе за каждой ложкой и не напоминают змеиным шипением, что столько жрать малолетним девицам непозволительно)? Да ещё после месяцев скудного стола, где всегда присутствовали лишь два неизменно главных блюда — пустой вермишелевый суп да каша?

После ужина объевшаяся Лёлька так неудержимо зевала, что бабушка взяла ребёнка за руку и решительно увела в старую Анютину комнату — нынешнюю спальню младшей сестры, временно подготовленную для прибывших. Здесь уже стояла детская кроватка, купленная любящей бабушкой, пока дед ездил за непутёвой дочерью и внучкой. Сонная, на грани — свалиться и дрыхнуть, Лёлька тут же проснулась и с ликованием потянулась к игрушкам, прихваченным бабушкой из того же магазина. Мать предупредила Анюту, что побудет с внучкой недолго — пока ту снова не сморит сон.

— Не хочу, чтоб она ложилась слишком рано, — шёпотом объяснила она Анюте, пока Лёлька на два голоса болтала вместо огромного медведя, сияющего нежным атласом новенького плюша, и толстощёкой куклы в бальном платье. Заглядевшись, как внучка прислонилась щекой к медведю, улыбаясь во весь ротишко, мать не выдержала и присела на ковёр рядом, обнимая малышку.

Отец вышел на балкон, где и закурил — по старой привычке дымить после ужина. Анюта постояла-постояла возле обеденного стола, собираясь с мыслями, и принялась переносить тарелки со стола в кухню, в раковину. Пора снова привыкать к родительскому дому и его порядкам.

Когда она отжала губку и положила её на нижней полке старенькой сушилки, в кухню зашла мама.

— Мам, а Ленка где? — спросила Анюта о младшей сестре.

— На неделю уехала к крёстной, — ответила та. — Заканчивай с посудой. Лёльку я уложила. Пора поговорить.

Чувствуя себя напроказившим ребёнком в ожидании наказания, Анюта поплелась за матерью в большую комнату. Здесь, сидя на диване, уже дожидался их отец — заметно погрузневший, но не толстый мужчина, одетый в домашний трикотаж: мягкие штаны и кофту. Большой и уютный — совсем не тот жёлчный господин, всегда в костюме с иголочки, каким был свёкор, которого Анюта так и не привыкла считать родным человеком, а Лёлька так и не смогла назвать дедушкой. Мама села рядом, кивнув Анюте на стул (та вздохнула: точно — наказанный ребёнок), привычно строгая, но в лёгком цветастом платье.

Будто угадав её мысли, мать спокойно заметила:

— Но говорить мы будем с тобой, как со взрослой. Поэтому… Пожалуйста, не только выслушай, но и прими.

— Нет, ты можешь жить и дальше, как тебе вздумается, — добавил отец. — Но, если ты прислушаешься к нашим словам, твоя жизнь будет иной.

«Вам хорошо так говорить, — сумрачно подумала Анюта. — Это не у вас всё плохо в жизни. Это не вы бездомные и безработные… Это не у вас маленькая дочка, которую надо кормить и одевать. Вы-то своё активное время прожили и не знаете, что такое безработица! — А передохнув от горестного сравнительного перечисления, совсем мрачно заметила: — И не у вас такая легкомысленная упрямая голова, которая никого не слушает!»

— Начнём с обидного, — сказала мать, задумчиво поправляя подол платья на колене. — Мы тебя предупреждали по поводу Викентия и оказались правы.

— Да, — согласилась Анюта, понурившись.

— Мы предупреждали, что он слабохарактерный и что в его доме всем заправляют его мать и отец. Мы понимаем, что ты была сильно влюблена в него. Внешность мужчины для женщины многое значит.

Анюта всё-таки чуть не огрызнулась: что сейчас говорить об этом?! Было — и прошло! Зачем они растравляют старые раны?! Она уже и сама всё поняла!

— Это была прелюдия, — спокойно сказал отец, скользнув взглядом по её руке, сжавшейся в кулачок. — Теперь проза жизни. Мы не собираемся тебя содержать. Внучку — пожалуйста. Но не тебя.

— Что? — вырвалось у Анюты.

— У нас к тебе деловое предложение, — тоже спокойно сказала мать, словно не расслышав её вопроса. — С работой плохо и в нашем городе. Поэтому… — Она вдруг вздохнула, и Анюта насторожилась. — Два варианта. Ты ищешь работу, чтобы не сидеть на нашей шее. Если не находишь, то соглашаешься на наши условия. Второй вариант. Если с тем, что мы для тебя придумали, не выйдет, мы согласны некоторое время содержать тебя, пока ты не найдёшь работу вообще.

Анюта внутренне заметалась. Условия… Что они там для неё придумали?

— А… если сразу? — неуверенно спросила она. — Ну, вы рассказываете, что для меня приготовили, и я приступаю… — Она не нашлась, как закончить фразу и пожала плечами. — Ну… Дело в том, что я давно хотела переехать ближе к дому. И тоже искала работу по здешним газетам и не нашла. Все детсады уже укомплектованы воспитателями. А заниматься чем-то другим можно и после того, как вы… — Она споткнулась. Неужели она произнесёт это вслух? — После того как вы предложите мне свои условия. Ну… Так в чём заключается ваше деловое предложение?

Родители переглянулись.

— Может, ты и права, и нужно начинать со второго варианта. Так вот. Наше предложение имеет как свои плюсы, так и свои минусы, — медленно сказал отец. — На первый взгляд, ничего особенного, но… Анюта, мы вынуждены просить тебя… Дай нам слово, что не будешь винить нас, если что-то пойдёт не так.

— Ничего себе, — прошептала она и договорила уже в полный голос. — Вы сами понимаете, о чём просите?

— Понимаем, к сожалению, — вздохнула мать. — В сущности, мы не требуем от тебя… Ох, как тяжело это говорить! Нам, семье, это приходится делать.

Анюта, округлив глаза, смотрела на родителей. При чём тут семья, если речь идёт о работе?! Или… Кто-то из них так болен, что нуждается в сиделке? Через секунды она скептически поджала губы. Крепкий отец и деловая мама. Папа работает до сих пор. Что-то не видно, чтобы кто-то из них себя плохо чувствовал.

— Ладно. Даю слово, — тоже вздохнула она. — Я не буду вас ни в чём винить. Честно. Этого достаточно? Рассказывайте.

Родители снова переглянулись. Мать опустила глаза, а подняв, странно легкомысленно сказала:

— Мы предлагаем тебе позаботиться о дедушке.

— Хотите оформить опекунство? — не поняла Анюта. И опомнилась. — Стоп! Что за дедушка? Почему… Но ведь наши деды… Бабушки же живы! И все здоровы! Я поздравляла их с Новым годом. И с Восьмым марта. И недавно созванивались!

— Ну, надо было уточнить, что для тебя это прадед, — виновато сказала мать. — В общем, дед нашего отца, — кивнула она на мужа.

— А… почему вы раньше о нём не рассказывали? — удивилась она. — Я как-то думала, что папины дедушка с бабушкой давно… Но, значит, он очень старенький?.. И почему… Он такой капризный, да? Ну, что никто не хочет ухаживать за ним?

Мать поджала губы и снова посмотрела на отца, который уставился в экран выключенного телевизора, всем своим видом показывая: Господи, как не хочется продолжать именно этот разговор!

— Ну, я скажу так, — словно решилась мать. — Прадед и в самом деле тяжёлый человек. Но мы не ждём от тебя, что ты будешь ухаживать за ним, если тебе не понравится. — Она снова взглянула на отца, и обеспокоенная Анюта заметила в этом взгляде нечто странное. — Мы предлагаем тебе попробовать себя… — Она замолчала, явно подбирая слово. А потом сморщилась, словно в рот попала какая-то гадость, и выпалила: — В общем, нам нужно, чтобы ты всего лишь сутки побыла возле прадеда. Вот и всё.

— Типа проверки, что ли? — всё ещё недоумевала Анюта.

Но тут сообразила, что родители наконец-то чётко высказали, чего от неё хотят. И пока не стала допытываться о подробностях. Теперь она откинулась на спинку стула, соображая: значит, провести только сутки у постели прадеда? А потом она может делать всё, что захочет? И не надо будет психовать из-за бесплодных поисков работы? Можно будет искать место не торопясь? А то и на курсы какой-нибудь переподготовки попробовать сходить? А так, после курсов, будет больше возможностей найти работу.

Хм. Интересное предложение.

— Так, — всё ещё размышляя, сказала она. — И когда?

— Если согласна, — напряжённо сказал отец, — могу отвезти прямо сейчас. Он живёт на другом конце города. Лёлька на время твоего отсутствия побудет у нас.

Анюта похлопала глазами: ничего себе — спешка. За Лёльку она не беспокоилась, зная родителей. Дочка попала в очень заботливые руки — тем более мама вышла на пенсию по выслуге лет, и отец велел ей сидеть дома. Но почему родители так спешат?

Всё это здорово интриговало. Ну что ж, сутки так сутки. Это время пережить нетрудно. И чего родители так нервничают, словно она отказалась бы от дежурства при больном прадеде? Кстати, а с чего она решила, что прадед болен? Ну, наверное, потому что мать сказала: «Побыла возле прадеда». Побыла. Но почему тогда всего сутки? Проверка? А в чём она заключается — родители скажут? Или скажет прадед, который наверняка настолько капризен и упрям, что гоняет от себя всех сиделок?

Она вгляделась в родителей. Нет, они ничего больше не скажут. Глаза отводят. Видимо, прадед всех достал, а она, Анюта, человек довольно терпеливый, о чём все знают. Вон, сколько времени выдержала рядом с Викентием и его чёртовыми старшими родичами! Особенно родительницей…

Значит, она сможет справиться и с прадедом, и с его закидонами. Мелькнула ещё и меркантильная мысль: интересно, а после смерти прадеда кому достанется его квартира? Было бы здорово с Лёлькой поселиться отдельно от родителей!

И тут же стало стыдно. Она ещё человека не видела (родного, между прочим!) а мысли уже не только о его смерти, но и о выгоде.

— И что мне с собой брать? — спросила она, поднимаясь со стула.

— Возьми всё, чтобы комфортно провести ночь в квартире, — быстро сказала мать. — Прадед не встаёт («Ага! Правильно я догадалась!»), но тебе захочется, может, что-то сварить лично для себя. Или чай заварить. Что-то сладенькое к чаю (Анюта глаза вытаращила: и это говорит её правильная мама?!) Зубную пасту, там, на утро. Полотенце я тебе сама дам. И ещё какую-нибудь мелочь из необходимых.

— Если у тебя чего-то нет, я дам денег. Сколько тебе надо? — поспешно добавил отец, забирая с полки серванта портмоне и карточку.

— Пап, ты что? — поразилась Анюта, начиная уже уверяться, а не только подозревать, что с прадедом всё-таки не всё чисто. И даже о-очень не чисто. — Мелочь-то у меня есть. Да и сами вы говорите, что рядом с ним надо посидеть только сутки!

Родители в который раз переглянулись. И мама жалобно… чуть не проблеяла:

— Ну, это время, проведённое рядом с прадедом, может тебе показаться… Ну-у… Поэтому я и… мы и… предлагаем.

Анюта вдруг поняла, что глаза родителей переполнены страхом и надеждой. А следующее, что она поняла: после шести лет жизни с Викентием, под тотальным контролем его родителей, она не боится ничего! Ведь она получает работу!

— Поехали, — спокойно сказала она отцу и первой встала со стула.

Он привёз её в старую часть города, в которой, кроме новейших высотных домов, ещё сохранялись улицы двух-трёхэтажных деревянных или кирпичных домов. Весенним вечером эти дома выглядели уютно: почти перед каждым — вот-вот буйно расцветут палисадники или просто засаженные цветами и декоративной травой газоны.

Анюта устала удивляться!.. Отец остановил машину за три дома от нужного, передал ей ключ от квартиры и напомнил адрес.

— Вон тот, через три дома, — снова повторил он, ёрзая на сиденье, словно боясь, что его заметят.

«Что за игры в шпионов?» — уже недовольно подумала она.

— Анюта, — внезапно высунулся он из окна машины. — Если что — звони, и я сразу приеду. Даже если понадоблюсь ночью. Деньги на мобильном есть? Добавить?

— Можно было бы немного, — пробормотала она. И опомнилась: — Папа, ты забыл сказать, как его зовут!

— А, это. Николай его зовут, дочка.

— Спасибо, папа.

Сначала отъехала машина, потом только Анюта неторопливо зашагала к отмеченному дому, размышляя: «А вдруг на эту квартиру рассчитываю не только я? Может, среди дальних родственников есть конкуренты? Странно, что я о прадеде ничего не помню. Как будто его в моей жизни и не было. И папа никогда о нём ни слова…» Микрорайон ей понравился. Тихо, спокойно. Судя по отсутствию проводов над проезжей дорогой, троллейбусы здесь не ходят, а вот автобусы появлялись один за другим. И постоянно мелькали маршрутки. Ого, вон там детсад! Анюта улыбнулась: если она даже работы здесь не найдёт, но вдруг получит квартиру прадеда, Лёльку устроит сюда, ближе к дому.

Народ неторопливо шёл навстречу или обгонял её — преимущественно спокойный, может, оттого что здесь гуляли семьями или тесными компаниями в этот тёплый и даже уютный апрельский вечер. На Анюту посматривали, но так, как смотрят на человека, нечаянно забредшего на территорию, чьи обитатели друг друга поимённо знают. Хм… Анюта смешливо улыбнулась. Большая деревня.

Наконец она подошла к дому прадеда. Трёхэтажный. Кирпичный. Кажется, потолки здесь должны быть высокими, а комнаты довольно просторными.

Анюта свернула за дом по тропке, асфальтированной, с обломанными краями. Двор уютный — отметила машинально. Даже качели есть, и песочница неплохая. Подъездов всего три, и она быстро нашла нужный. Дверь оказалась незакрытой, и Анюта вошла.

Поднимаясь по скрипучей деревянной лестнице от подъездной двери на первый этаж, она вдыхала запахи старого крашеного дерева и теперь уже с любопытством ожидала, кого же увидит в квартире прадеда. А вдруг родители не всё знают, и в доме прадеда уже кто-то есть, кто-то ухаживает за стариком? Она досадливо мотнула головой. Хватит гадать. Войдёт и всё узнает.

Остановилась перед обычной квартирной дверью. И некоторое время колебалась: может, не открывать ключом? Как-то неудобно входить в чужую пока квартиру нагло, чуть ли не по-хозяйски. Но, внимательно оглядев косяк, обнаружила, что звонка нет, а там, где он, возможно, когда-то был, вызывающе торчат оборванные провода. Наверное, здесь уличной шпаны полно… Пожала плечами и вставила ключ в скважину.

В прихожей оказалось довольно светло. Анюта, закрыв дверь на замок, прошла два шага и поняла, что уходящий солнечный свет стелется из кухни. Посмотрела под ноги — с мыслью, снимать — не снимать босоножки. Удивилась: пол чистый, словно даже недавно мытый. Соседи помогают? Сняла обувку и снова засомневалась: звать хозяина или не звать, чтобы возвестить о своём приходе? Несмело решила, что может напугать его, будучи вошедшей в квартиру со своим ключом. Он же лежит. А то и встать не сможет, а она его обеспокоит.

Босиком, то есть в одних подследниках, прошла в комнату, которую можно было бы назвать залом — или просто большой общей комнатой. Лёльке здесь понравится — просторно. Мебель старая, купленная, наверное, давным-давно и не то что чистая, а даже сияет от ухоженности. Так прадед здоров? Сам ухаживает за обстановкой?.. Сервант, комод, шифоньер. Телевизор, на нём — старенький радиоприёмник. Диван, два кресла и пара стульев. В глубине комнаты Анюта заметила две двери. И сердце зачастило. Вот-вот она увидит прадеда и узнает какую-то тайну. Но которую дверь открывать первой?

На всякий случай тихонько постучав, открыла дверь слева. Сумеречная комната, видимо, выходила на восток. Пусто, не считая старой мебели. Но чисто. Очень чисто. Анюта встала перед дверью во вторую комнату и, решившись, снова тихонько постучала.

И чуть не подпрыгнула, когда за дверью кто-то зарычал!

Выждала, пока заколотившееся сердце успокоится, и толкнула дверь.

В этой комнате, хоть и выходила она, как кухня, на запад, было темно. Шторы закрывали окно так, что даже не видно, где оно находится. С первого взгляда Анюте показалось, что в комнате всего лишь один предмет мебели — большая кровать, на которой кто-то лежал — на большущих подушках, укрытый даже внешне тяжёлым одеялом. Потом поняла, что там же находится столик, на котором горит свеча в низком светильнике.

— Здравствуйте, — робко сказала она, поспешно закрывая за собой дверь: а вдруг больному противопоказан сквозняк, который почувствовала даже она?

— Ты кто? — требовательно спросил низкий голос от кровати. — А ну! Подойди!

— Я Анюта, — осторожно сказала она, собираясь продолжить: «Дочь вашего внука».

— Садись на стул! — скомандовал низкий голос, перебив, и она заметила рядом с кроватью еле видный в плохом освещении деревянный табурет.

Под ногами мягко и чуть прохладно от коврика, связанного из тряпок. Анюта, затаив дыхание, прошла до табурета и села лицом к прадеду — насколько она поняла.

Села и очутилась перед лежащим в постели стариком с необычайно напряжённым лицом. Даже в небольшом пламени свечи разглядела его глаза, сияющие поразительной синевой, и мельком позавидовала: «Мне бы такой цвет вместо моего тускло-серого!»

— Анюта, значит… — прошептал прадед Николай после паузы, в течение которой он пристально разглядывал правнучку, и выпростал из-под одеяла большую руку. Быстро протянул её к Анюте, но долго на весу не мог удерживать, опустил.

— Вам помочь чем-то? — неуверенно спросила она.

— Ой, милая, — снова чуть не шёпотом проговорил прадед Николай, не спуская с неё глаз, — ой, помочь бы мне! Ой, как помочь бы мне надо! Ах, красавица же ты какая, Анютушка! Ты-то уж поможешь! Только ты — и никто больше!

— А что я могу сделать? — Чем дальше, тем Анюта досадливей чувствовала своё странное положение при этом древнем старике, который выглядел чуть ли не ссохшейся мумией. Но при всём при том она ощущала в нём внутреннюю силищу и не могла понять, почему она её ощущает. Никогда раньше такого с ней не было….

— Милая, родинушка моя, — проникновенно сказал прадед. — Да ты мне только руку протяни — уже поможешь!

Анюта пару секунд посомневалась, но ведь просит больной и старый! Наверное, ему здесь одиноко — одному. Уж кто — кто, а молодёжь вряд ли посещает его… Так что руку протянула и даже сама первая взялась за ладонь прадедовскую. Ожидала, что его большие, распухшие пальцы будут холодными. А они горели сухим жаром. Как будто положила свою ладонь на раскалённую батарею. Анюта даже пожалела: «Что ж он так? У него же, небось, температура высокая? Почему никто врача не вызвал?»

— Дед, ты болеешь? — осторожно спросила она.

— Да нет, Анютушка, — улыбнулся он. — Это я тебя так жду. Так давно жду, что и впрямь не заболеть бы. Как же долго ты шла ко мне, душа моя родиночка, моя милая…

Его горячая ладонь внезапно сжалась, стискивая её пальцы до боли. Ошеломлённая Анюта инстинктивно попыталась выдрать руку из этой болезненно железной хватки — совсем не как у больного!.. Но в следующий миг что-то резко вспыхнуло перед глазами, ударило в оба виска, и она потеряла сознание…

… Она бежала по лесу, по такой высокой и густой траве, что порой приходилось не только раздвигать жёсткие стебли, но и выискивать в ней лазейку, чтобы добраться туда, куда её позвали. Приподнимая подол не слишком длинного холщового платья, она ловко прыгала, преодолевая все преграды… Травы отзывались странными, богатыми ароматами, и она будто видела эти запахи в воздухе — призрачно плывущими струями и струйками, и легко распознавала каждое растение, не видя его. Рядом тоже бежали — кто, она не видела. Но чьи-то лапы мягко отталкивались от травного покрывала и снова резко шелестели, когда зверь приземлялся после прыжка. А ещё вокруг было очень много птиц. И она всех их знала по именам. Не по названиям, а именно что по именам. Кто-то из птиц смотрел с высоких ветвей, кто-то успевал неожиданно чиркнуть над головой… Лесная река открылась внезапно — взмывающим к небу краем оврага, и она взлетела с него, взвизгнув от неожиданности и счастья открывшейся свободы. Полёт был недолгим, и она, смеясь от страха и восторга, упала в дымчато-зелёную воду, в хрустальные брызги, смывающие ненужные мысли… А потом её за руку поймали и сильно вытянули из речных волн на берег. Она встала лицом к прозрачной воде, блистающей под раскалённо белым солнцем и рассыпающей слепящие плавленые солнышки, а кто-то на её мокрые волосы, на полураспустившиеся косы, надел венок из цветов и странным, неслышным, но отчётливым голосом торжественно сказал: «Да будет она!»